Часть 2, гл 3. Ситуации

                Часть вторая. Глава третья:
               
                Ситуации.
 
                Обрезание ушей.

 Наша коллега прошла курс восстановления зрения по модной методике – для этого надо проколоть уши в определенных точках. Теперь с жаром неофита рассказывает всем о чуде.
- Виктор, хочешь улучшить зрение?
-Ну?
-Проколи уши!
-Я согласен улучшить страну пребывания и сделать обрезание!

               
                Три татарина и один Иванов.

  Грузовой коридор Останкино. В курилке под лестницей первого этажа спорят три татарина. Эти парни работают на  православную программу «Русский взгляд», что уже смешно. Фамилия одного – Шахкбуддидов. Он – старый московский татарин. Фамилия второго Усманов. Он – татарин астраханский. Третий – Яруллин. Он татарин из Костромы.
  Три татарина спорят горячо, скоро дойдут до кулачков. Вот сейчас три татарина подерутся. Из – за поворота выходит их коллега - оператор. Его фамилия – Иванов. Что вы спорите, ребята? Коллеги оставляют спор, секундная пауза,  троица бросается бить ничего не подозревающего Иванова.
Вот так всегда: когда спорят татары – бьют Иванова.

               
                Жиды и блины.

  Оператор по фамилии Буханов с утра страдает. Похмелье.
- Может в «Стекляшку»?
- Нет!
- По рюмочке?
- Арбайтен!
Горько вздыхает: «Дождешься от жидов блинов!"
  Так проходит несколько лет. Каждый раз, страдая с похмелья, друг вынужден работать.
 Раньше, когда я еще «употреблял», времени на выпивание было больше, на работу - меньше. Потом я решил: перепить человека с фамилией Буханов – нереально, поэтому – завязываю.
  Известно - пьющий россиянин с недоверием относится к россиянину непьющему, даже другу.  Поэтому Миша подозревает меня в семитстве. И каждый раз на  выезде, перед распивочной, история повторяется: «Дождешься от жидов блинов!», это уже - традиция.
 Из городка Красная Поляна, что под Сочи, приходит письмо от Исаака Афанайлиди – моего предполагаемого родственника. В нем говорится, что все мы – бежавшие от турецкой резни в Российскую империю греки. Удивляюсь, но предъявляю письмо Буханову:  "Съел, сука?»   
 Миша читает, мы едем на съемку, проезжаем мимо «Стекляшки». Миша молчит.
 Я жду, ждет даже водитель - Буханов молчит. Едем дальше. Ситуация уже звенит от напряжения. Молчит — гад!
 Уже проехали, уже не светофоре: «Дождешься от греков чебуреков!» Водитель падает лицом в баранку.
Командую – «Стоп мотор, в «Стекляшку!»

      
                Жиды и пидарасы.

  Длинный коридор студии. По нему идут двое. Один из них - раскачивающейся походкой моряка оператор Миша Буханов, второй я, шаркающей походкой босяка. Эта игра такая – в мачо, обсуждаем бюджет похода в гаштет. На встречу выходит  заместитель председателя, бывший мелкий партийный работник, доносчик и карьерист. Человек большого роста и такой же уверенности в собственном величии. Впереди себя он несет достаточно объемный животик. Начальник видит подчиненных, подозрительно слоняющихся без дела. 
  «Есть мнение, что на телевидении работают только евреи и гомосексуалисты!» - говорит он давно засаленную шутку. Мы с оператором многозначительно глядим друг на друга, держим паузу.  «Мойша, божэжь мой!» - говорю я грассируя: «Таки шо  хочет сказать нам этот гой?» Покрытый красными пятнами зампред удалился по коридору.
А вы говорите, почему я не сделал карьеры…

                Жоп-па.

  Меня и самого занимал вопрос: странно - работаю на телевидении, вроде не еврей, не пидорас, что я тут делаю?
Знакомый одесский раввин обещал мне исправить национальность за штуку баков, я обещал подумать.
  Что делать со второй  составляющей успеха – гомосексуализмом, неизвестно. Определиться помог случай. В первой семье я долго не имел детей. Моя старшая жена оправдывала свою бездетность моей импотенцией. В смысле, у меня «стояло и кончало», но детей не было. Жена говорила – у нее все в порядке, поэтому тихо побухивала со своими вполне «детными» подругами за теристорным шкафом в аппаратной телевидения. Меня это, мягко говоря – не устраивало. И я договорился с лучшим урологом города, целым профессором, о визите. Стоит ли говорить, как я переживал эту встречу. Тем более, что по туманным рассказкам своих «бывалых» друзей я понимал, что все это - не вполне приятно… «Да ты не ссы, Витек, может еще понравится!» - шутили мои брутальные геноссе. Более подробно они не рассказывали, у мужчин на это – табу.
И был мне сон. Во сне я заходил в чистую и светлую процедурную больнички. Натягивая перчатку, доктор предлагал пройти мне к окну и приспустить штаны. В окне я видел чудесный пейзаж – вершины заснеженных елок, солнце золотило каждую снежинку на ветвях. Дальше во сне я почувствовал резкую боль в анусе.
  Наутро я ехал в больницу. Был ясный морозный день, один из тех, что так радует юг России в середине января. Вся моя душа было полна неясных предчувствий.
- Здравствуйте, пациент, заходите, подходите к окну, приспустите штаны, нагнитесь, услышал я голос доктора и щелчок натянутой перчатки.
  Я стоял в чистой и светлой процедурной больнички, за окном был виден пейзаж из сна: солнце золотило каждую снежинку на ветвях сосен. И тут я почувствовал резкую боль в анусе…
  Как на негнущихся ногах я дошел до остановки автобуса – не помню. Помню только метнувшуюся через два ряда машину. Дверь у моих ног открылась, там сидел мой знакомый. Мы не виделись года три. Я рассказал ему все. Он хохотнул про то, что: «рас – не пидорас», потом глянул в мое бледное лицо, замолчал и довез до подъезда. «Ты, эта, махни коньяка рюмку, отпустит!» - посоветовал друг.
-Ага, ответил я и всадил бутылку водки. Отпустило.


                Телеакадемик Муев.

  Фестиваль, гостиница, четыре часа утра, выпиваем у нашего друга - режиссера в номере. Весь вечер невесть откуда взявшийся «продюсер» рисует передо мной «перспективы». 
  По его словам – он второй человек после Эрнста. Я, если буду его слушать, стану третьим человеком после Эрнста. Я не против стать даже двадцатым человеком после Эрнста.
  «Продюсер» уже сильно набрался сам и все подливает мне. Он думает, что я уже «готов», начинает поглаживать мое колено.  До меня начинает доходить – чего же на самом деле хочет этот… «продюсер».
 Борюсь с желанием дать ему в "дыню", в потемневших глазах оператора Буханова читаю: «Будешь бить, я в этом участвую!» К сожалению, мы — в гостях. 
«Братка, ты даже не знаешь, какой я пидор, вот и оператор Буханов подтвердит!» - говорю я задушевно, Миша мрачно кивает.
 «Пидор, такой пидор… в душе, клейма ставить негде!  Одна хрень, боюсь - братва на Ипподроме не поймет!» И убираю его ладонь с моего колена.
Он: «Видишь, а твой друг – режиссер, уже телеакадемик!»

                *("Ипподром» - рабочий район на окраине Воронежа.)


                Мишка.

  На прокуренной кухне плачет мой друг Мишка. Он допивает вторую бутылку – его «не берет». Гора окурков и нетронутая закуска. Четыре утра, мы вдвоем. Мишка только что из больницы. У него случился астматический приступ, он едва не задохнулся. Мишка иногородний – в больницу его не брали, даже когда от недостатка кислорода начал синеть. Врачи вкололи хрень, типа димедрола. Это – нервы. Мишка вернулся из командировки,  в  редакции ему сказали: – «Ты потерял штатив,  будешь платить!»  И еще: «Ты туда «за карьеркой» ездил»! Командировка была в Беслан, первого сентября….