Там, где утром поют соловьи

День обещал быть жарким.

Солнце первыми робкими лучами раскрасило растрёпанные перья редких облаков. Небесная рябь медленно отползала на запад, словно пятясь под нарастающим натиском света.

Николай Кузьмич всматривался в восточный край неба. Лучи восходящего солнца играли в лиловых облаках. Переливчатые оттенки лазури, янтаря и перламутра сменялись плавно, едва уловимо.

Николай Кузьмич не знал, за что так любит рассветы. Он давно вышел из склонного к восторгам юношеского возраста, и не счесть уже столько повидал рассветов, а всё не налюбовался.

Всегда когда позволяла погода, Николай Кузьмич старался выкроить минутку, чтобы увидеть рассвет. Эта традиция была для него чем-то вроде талисмана.

Не пройдёт и часа, как июль в попытке утолить жажду соберёт остатки ночной росы. Облака и те таяли на глазах. Но пока было прохладно. И тихо. Удивительно тихо.

Слышно, как неподалёку в рощице у ручья запел курский соловей. Заливаясь торопливой трелью из мелких дробей, щелканья и клёкота, соловушка спешил исполнить весь свой репертуар, будто боялся упустить хрупкие мгновения тишины. В зарослях на склоне подхватил песню другой птах, упиваясь, практически захлёбываясь быстрым посвистом. Чистейшие флейтные звуки соловьиной переклички, наполняли округу, вытесняя гнетущую тишину, какая бывает лишь на рассвете самых жарких дней.

«А ведь не зря соловьи торопятся», – сержант Николай Кузьмич Иванов вздохнул и посмотрел на Марусю.

Дивизионная гаубица М-30 дремала под маскировочным тентом. Чуть дальше, вдоль склона были укрыты ещё три орудия: Марфуша, Матрёна и Маргарита.

«Наші жінки – гармати заряджені»* – как частенько переиначивал на украинский лад их правильный Вадим Губарь.

Сержант обошёл огневую позицию. Углубление для пушки за прикрытым дёрном бруствером. Окопы полного профиля. Справа блиндаж, где спали красноармейцы, слева перекрытие для снарядов. Только трава на бруствере высохла и пожелтела, так что маскировка была не безупречной.

Николай Кузьмич вспомнил свой первый бой в сорок первом под Смоленском. Их позиция под Рогачевом вообще была без маскировки. Встали вплотную к пехоте. Били по танкам прямой наводкой. И ведь выстояли, отразили наступление противника, а затем поддержали огнём контрудар пехоты, которая освободила город.

Разве только первый бой памятный? После Смоленска был кошмар под Киевом. Затем Харьков, Сталинград, снова Харьков. Вместе с 21-й армией Николай Кузьмич побывал на половине фронтов Великой Отечественной. Обстоятельства всегда были против него и то, что он до сих пор жив, можно объяснить лишь невероятной удачей.

Сержанту стало как-то не по себе.

«А если везение вдруг возьмёт и закончится?» – подумал Николай Кузьмич. Он давно уже привык к тому, что каждый бой может быть последним. Но возникшее вдруг навязчивое предчувствие не давало ему покоя. Ему казалось, что сегодня он обязательно умрёт.

Впервые за всю войну стало по настоящему страшно за свою жизнь. Когда 21-ю армию перебросили под Киев на самый опасный участок, бояться было некогда. Не успели окопаться, как нагрянули немцы.

Били из гаубиц по танкам почти в упор. Бронемашины вспыхивали как свечки одна за другой, а фашисты всё шли и шли напролом. Лишь к поздней ночи, когда боеприпасы уже почти закончились, наступило небольшое затишье.

Пришёл приказ на отступление. Тогда ещё никто не знал, что он запоздал почти на сутки. Кольцо окружения замкнулось.

Отходили беспорядочно, растянувшись вдоль дороги длинными колоннами.

Немецкие штурмовики безраздельно хозяйничали в небе. Они преспокойно бомбили и расстреливали из пулемётов всех, кто не успел спрятаться.

Однажды бомба упала в трёх шагах от Николая, но не разорвалась.

Николай Кузьмич тогда испугался? Не сильнее обычного.

Когда гул самолётов стих, солдаты выползли из укрытий, подобрали раненых, столкнули с дороги разбитые грузовики и пошли дальше. А бомба так и валялась в пыли, пока кто-то из сапёров не уволок её в лес.

Когда на следующий день прямо перед ними разбомбили переправу, Николай Кузьмич помог взорвать орудия, потом перекрестился и одним из первых вошёл в ледяную воду.

Из жалких ошмётков четырёх разбитых армий была собрана 21-я армия второго формирования.

Порой из дивизии, оставалось чуть более батальона – все, что сумели просочиться из окружения.

Армия заняла оборону восточнее Белгорода. Лишь с огромным трудом удалось удержаться на этом рубеже.

Весной 42-го их бросили в Харьковское сражение. В тяжёлых боях 21-я армия прогрызала оборону врага, углубившись на 25 километров. И это без резервов, без пополнений, с безобразным снабжением. К примеру, только в мае меняли зимнее обмундирование на летнее. Правда, эта заминка их и спасла, когда противник перешёл в контрнаступление, 21-я армия сумела избежать окружения.

Затем была тяжелейшая Воронежско-Ворошиловградская оборонительная операция. Однажды при обстреле наблюдательного пункта погиб связной их батареи. Без связи с НП артиллерия слепа. Николай Кузьмич сам отправился в разведку, обнаружил вражескую батарею и корректировал огонь. Немцы тоже смогли засечь их позицию. Прежде чем гаубицы врага удалось подавить, его расчёт накрыло ответным залпом. Лишь Гришка Гусев выжил, но с той поры постоянно заикался.

После тяжёлых боёв отступили и заняли оборону по левому берегу Дона. Там смогли отбить все атаки фашистов, чем вынудили их повернуть на юг к Сталинграду.

В сталинградском контрнаступлении 21-я армия замкнула кольцо окружения и участвовала в разгроме вражеской группировки. Потом гнали врага на запад, уверенные в скорой победе. Снова отступили за Харьков, чтобы не попасть в котёл.

Сейчас на фронте было относительно спокойно. В первый раз немцы дали им время, чтобы подготовить нормальную оборонительную линию. Впервые руководство не требует немедленных атакующих действий.

Батарея лейтенанта Петренко заняла превосходную позицию, укрытую от врага лесом и склоном холма. Обоянское шоссе в сотне метров, так что передислоцироваться можно за несколько минут. Надёжные наблюдательные пункты на передовой. Снабжение тоже не подкачало. Вчера с Прохоровки пригнали шесть грузовиков со снарядами.

Вспомнив свой боевой путь, Николай подумал: «Для чего-то судьба меня хранила? Что-то я должен был сделать? А теперь видно сделал. Всё, что мог, сделал. Посему и умирать не стыдно, страшно, но никак не стыдно. – Николай Кузьмич вздохнул. – А жить то, как хочется. Соловьи поют. Солнце восходит. Тишина…»

Он посмотрел на небо. Было уже совсем светло. Облака рассеялись. День обещал быть жарким.

***

– Доброе утро, товарищ сержант, – командира орудия отвлёк наводчик Иван Тихонов.

– Доброе, – пробурчал Николай Кузьмич и зачем-то добавил. – Я тут метеорологические условия прикидываю.

Будто было в чём оправдываться.

Наводчик промолчал и посмотрел на небо. Иван Тихонов, несмотря на молодость, был спокойным и рассудительным. После школы он окончил в 1939 году педагогические курсы и работал учителем. В первые дни войны ушёл добровольцем на фронт. В дивизию прибыл перед Сталинградской битвой.

С показным оханьем и кряхтением из блиндажа выбрался весельчак Вадим Губарь. В начале войны у Вадима погибла под фашистскими бомбами вся семья. С тех пор он шутил по поводу и без повода. Лишь когда всем весело, ему самому было не так тоскливо. Солдаты понимали и смеялись даже над неудачными шутками.

Вадим всегда предугадывал появление походной кухни. Так оказалось и на этот раз.

***

Красноармейцы уминали гречневую кашу. Николай Кузьмич был погружён в свои мысли.

Вдруг Иван воскликнул, указывая рукой на небо:

– Поглядите-ка на это!

Над ближайшим лесом висел серебристый диск с бегающими вдоль кромки радужно разноцветными огнями.

– Що це таке?** – Вадим по обыкновению перешёл на родную речь.

– Аэростат заграждения? – предположил Иван.

Николай Кузьмич присмотрелся, что-то его смущало:

– Да он же против ветра летит!

– Дирижабля фашистська! – Вадим бросил тарелку и схватился за автомат.

– У наших таких точно нет. – Сержант вспомнил, что предупреждали о новых образцах техники у врага.

– Вдруг разведчик? – предположил Иван. – Ему же наши позиции как на ладони.

– И куда только зенитчики смотрят. – Николай Кузьмич решил уведомить комбата, чтобы тот сообщил куда следует.

– Зачем зенитчики, командир? – Иван сощурился. – Идёт медленно, не высоко, чем хуже танка?

Николай Кузьмич задумался. Почему-то он не сомневался, что Иван не промахнётся.

– Командир, ну хоч трохи вдарім, – упрашивал Вадим. – Все палимо в білий світ як в копієчку. Жодного фріца убитого не бачили.***

Иван, не дожидаясь решения командира, снял защитный чехол с казённика. Вадим бросился помогать готовить орудие. Остальные с интересом следили, как двое рядовых при молчаливом согласии командира организуют атаку на неопознанную цель. Необычный дирижабль был всего лишь очередной технической диковинкой, к ним за годы войны все привыкли. А вот самоустранение командира от принятия решений было чем-то невероятным.

– Как я комбату объясню ведение огня без приказа? – Николай Кузьмич понимал, что вся ответственность лежит на нём.

– Если мимо, просто скажем, что ударник чинили, решили проверить перед началом боя. – Иван быстро придумал оправдание. – А если собьём из гаубицы фашистский разведчик, это медаль, а то и орден.

Сержанту не давали покоя дурные предчувствия. «Орден мне всё равно дадут, – думал он. – Хоть и посмертно. Эх, помирать – так весело».

– Эх, Ваня, если попадёшь – быть тебе самым лихим гвардейцем в дивизии.

– К-какой снаряд? – Не зная к кому обращаться, спросил Гришка Гусев их заряжающий. – Ф-фугас?

– Лучше кумулятивный, – сказал Николай Кузьмич. Ему показалось, что корпус разведчика металлический.

Зарядили. По командам наводчика Вадим повернул лафет. Иван нацелил орудие по вертикали, потом подумал и ещё чуток подправил.

– Ну, Маруся, не подведи, – прошептал он и кивнул, давая знак.

Вадим дёрнул за спусковой шнур. Ударная волна саданула в грудь. Привычно сдавило горло.

Из борта дирижабля выплеснулись разноцветные искры. Он дёрнулся, качнулся влево, рыскнул вправо, подскочил вверх и по дуге полетел на артиллеристов.

– Куди це він?**** – Вадим быстро надел каску.

Все пригнулись. Гришка, как самый расторопный, успел спрятаться в окоп.

Дирижабль с низким мурлыкающим гулом пролетел над ними и упал в недалёкой ивовой рощице.

– Мы сбегаем? Проверим? – спросил Иван.

– Може, правда, орден дадуть? – поддержал его Вадим.

Сержант знал, что возражать бесполезно.

– Чтобы к началу артналёта были. – Николай Кузьмич посмотрел на часы. – У вас ровно пять минут.

***

При падении дирижабль снёс с десяток деревьев, пока не остановился, увязнув в зыбкой заводи. Подле него суетился одетый в зеленый комбинезон невысокий лысый мужик. Кожа его была серой, лицо землистого оттенка, широкий приплюснутый нос, большие чёрные глаза с высоко вздёрнутыми уголками. В общем, на немца не похож.

– Хэнде Хох! – выпалил Вадим.

Мужичёк обернулся, поднял тонкие руки и изрёк глухим басом, идущим будто из-под земли.

– Земляне я пришёл с миром.

– Який я тобі земляк? Я з під Києва. ***** – Вадим всё же опустил ППШ.

Иван рассмотрел, что красные огоньки на борту дирижабля выстроены в виде пятиконечной звезды.

– Вот незадача, своего сбили. – Иван расстроился, пропал его «орден». Он в сердцах сплюнул. – Может помочь чем?

– Я пришёл с миром, – не унимался серокожий.

– Слухай, що ти такий замурзаний?******

Мужичёк не успел ответить. Со стороны орудия донеслась зычная команда сержанта Иванова.

– Заряжай!

– Ну, понеслося. – Вадим стал выбираться из рощи.

– Никуда не уходи, – попросил Иван мужичка. – У нас там кое-кто с войной пришёл, как отобьём атаку, подсобим, чем сможем, и в часть твою сообщим…

Красноармейцы устремились к Марусе.

***

– Командир, там… – Иван никак не мог отдышаться после бега и лишь указал за спину. – Там такое…

– Потом расскажете… – Сержант замер с открытым ртом. Ухнул очередной залп. – За работу.

Бойцы заняли свои места.

Первой задачей батареи был десятиминутный огневой налет по переднему краю укреплений противника. Задача проще некуда. Били по пристрелянным ориентирам.

Затем был десятиминутный методический огонь в глубине противника. По площади в один гектар на гаубицу, нужно было равномерно распределить полсотни снарядов.

После этого в задачи батареи входил пятиминутный огневой налет по переднему краю и глубине противника. Основные цели – пехота и танки в исходных для наступления районах. С наблюдательного пункта приходили команды корректировки огня. Цели брали в «вилку» и обстреливали до гарантированного поражения.

Когда первый этап контрподготовки был завершён, у Ивана не оставалось сил на то, чтобы сходить к странному аппарату в соловьиной роще. Вадим, кажется, и вовсе о нём забыл.

Немцы не дали и десяти минут отдыха. В небе появились разведсамолеты, и начался артобстрел.

Батарее Петренко было дано указание подавить миномёты противника в районе Томаровки. Артиллеристы вновь взялись за работу.

Николай Кузьмич заметил, как на вершине холма взорвался снаряд, затем другой. Видно вражеские ховитцеры вознамерились обстрелять их позицию. Поначалу снаряды шли с заметным недолётом, всё же звуковая разведка не даёт точные координаты.

Но вот один из высотных разведчиков высмотрел их позицию. Разрывы стали приближаться. Пока это было не опасно, поэтому Николай Кузьмич не торопился уводить расчёт в окопы.

Вдруг шальной снаряд, срикошетив от земли перед бруствером, ударил в щитовое покрытие гаубицы.

Иван успел заметить его на подлёте и с криком «Ложись!» бросился прочь от орудия. В спину ударил обломок бронещита. Взрыва Иван не услышал.

***

Наводчик ненадолго очнулся лишь вечером. Санитары укладывали его на носилки. Краем глаза Иван заметил, как над рощицей замельтешили разноцветные огоньки, после чего быстро исчезли, словно растворились в невообразимой дали. В следующий миг он вновь погрузился в беспамятство.

***

Про то, что 67-я гвардейская стрелковая дивизия, смогла в течение суток удерживать в районе села Черкасское пять дивизий противника, Иван узнал уже в госпитале.

Батарея лейтенанта Петренко подавила несколько вражеских артиллерийских позиций. Уничтожила заградительным огнём два танка, что застряли возле противотанковых рвов на подступах к Черкасскому.

Около полудня механизированная группа немецкой пехоты и сапёров при поддержке штурмовых орудий преодолела полосу инженерных заграждений и вышла к восточным окраинам Черкасского.

Гаубицы прямой наводкой атаковали их с фланга. Понеся потери, враг был вынужден отступить.

Около 21:00 комдив Баксов всё же приказал отходить на позиции к северу и северо-востоку от Черкасского. Часть войск осталась в центре села, чтобы задержать противника и дать сапёрам время на установку новых минных полей.

Батарея лейтенанта Петренко тоже отступала к резервной оборонительной позиции. Комбат распорядился проверить судьбу расчёта сержанта Иванова. Живым нашли только наводчика.

Все называли его счастливчиком. Иван выжил лишь благодаря невероятному везению. Если в пяти метрах от тебя взрывается фугасный снаряд, осколочное ранение в голень – сущий пустяк.

***

Когда Иван рассказал о том, что сбил неизвестный летательный аппарат, ему не поверили. Правда, никто не смеялся. Слушали, кивали. Все понимали, что контузия не прошла бесследно.

Однажды приходил офицер, расспрашивал. Форма и пагоны были не видны под белым халатом, но и так ясно из какого ведомства. Иван рассказал всё, как было. Офицер уверял, будто никакой наш новейший самолёт не был сбит. Иван успокоился, стрельбу по своим ему в вину не ставили.

Медкомиссия постановила, что контузия серьёзно повредила головной мозг. Ивану вручили медаль «За отвагу» и комиссовали из действующей армии.

До конца войны он работал на Горьковском автозаводе, в цехе по сборке танков Т-34. После победы там же собирал автомобили.

Со временем Иван стал всё чаще сомневаться, что произошло на самом деле, а что лишь последствие контузии. Эту историю он временами рассказывал как забавный случай, вот только сам никогда не смеялся.

И ещё он всегда старался найти время, чтобы посмотреть на восход солнца. Эта традиция стала для него чем-то вроде талисмана.

---------------------------

*«Наши жёны – пушки заряжёны»

**Что это такое?

***Командир, ну хоть разок вдарим. Всё палим в белый свет как в копеечку. Ни одного фрица убитого не видели

****Куда это он

*****Какой я тебе земляк, я из-под Киева

******Слушай, что ты такой чумазый?