За хлебом

Ближе к вечеру,  когда наше Конструкторское бюро с окончанием рабочего дня значительно опустело,  из его дверей вышли три обременённых портфелями человека.

Судя по тому, как двое из них  с подчёркнутым уважением в разговоре  обращались к третьему,  не  посвящённый в  наши  дела  наблюдатель мог бы предположить в этом  человеке лицо, от которого двое других  в какой-то степени  зависели, хотя возможно с их стороны  это было проявлением  просто традиционного  почтения  к гостю.

На самом  деле в их поведении просматривался всего лишь остаток  озабоченности   полнотой и качеством только что принятых не без труда  итогов лабораторных испытаний опытного образца анализатора, разработанного нами по заказу «почтового ящика», а именно КБ кислородно-дыхательной аппаратуры, размещённого в подмосковном городе Орехово-Зуеве.
Свежая подпись под протоколом уполномоченного  представителя заказчика, присланного для этой цели в Тбилиси, а именно  того самого третьего лица в упомянутой нами компании, некоего Терещенко, означала благополучное завершение лабораторных прогонов вновь созданного прибора и вытекающее отсюда право на квартальную премию его создателям.

Всё это так и было, несмотря на то, что   завершению этого действа  предшествовали несколько дней изрядной нервотрёпки.
Началось с того, что Терещенко, как и многие подобные ему контролёры, прибыл значительно ранее назначенного ему срока.
Это было неудивительно и  случалось, как правило, чуть ли не с каждым приезжающим к нам  представителем.
Командировка из скудных северных районов страны на изобильный Кавказ, да ещё в летнее время, повсеместно считалась несомненным поощрением и предусматривала, как правило, продолжительность несколько  большую, чем  требовали интересы дела.

Ну ладно бы, что плохого в раннем приезде. Походи, погуляй по незнакомому краю, познакомься, пользуясь традиционным гостеприимством хозяев, с местной кухней и винами, послушай национальную музыку.  Ан нет, желая оправдать свой преждевременный приезд, как это было в случае с Терещенко, человек, начинает  вмешиваться в детали неоконченной работы, что, естественно, нервирует исполнителей и  ускорению её окончания   никак не способствовует.

Мало того, этот самый Терещенко ещё потребовал, чтобы испытания анализатора были с подключением  штатного, а не дежурного самописца.
То обстоятельство, что так называемый штатный самописец в тропическом исполнении, не будучи предметом нашей разработки, поставлялся  изготовителем в запаянном металлическом контейнере, при вскрытии которого терял заводскую гарантию, Терещенко не волновало и, уступая его упрямству, один из двух бывших в нашем распоряжении  таких приборов пришлось расконсервировать.

В результате известного «визит-эффекта» наш анализатор до этого  безупречно  работавший с дежурным вторичным прибором, в паре с так называемом  штатным самописцем, работать без видимых причин отказался.
Серийный самописец, при подключении   к нему дрожал от поданного напряжения, но стрелка его при этом хоть и дёргалась, но оставалась на месте.
Потеряв два драгоценных дня на бесплодные поиски причины не известно, откуда возникшего сбоя, нам ничего не оставалось, как предположить маловероятный заводской брак  и вскрыть запаянный контейнер со вторым самописцем.

Второй экземпляр повёл себя  ничуть не лучше. Так же, как и первый, он  гудел и  дёргался, а его стрелка и пишущее устройство точно так же оставались при этом   неподвижными.
Вполне логично допуская, что двойной заводской брак сделанных на экспорт   вторичных приборов, к тому же снабжённых сертификатом качества маловероятен, Терещенко приписал обнаруженный дефект исключительно  нашей части разработки, не стал согласовывать итоговый протокол и засобирался домой.
 
Конфликт, оказавшийся при разбирательстве сущим курьёзом, разрешился с возвращением из командировки  нашего незаменимого спеца по самописцам  Алексея Ивановича (дяди Лёши) Терехова, из рук которого мы обычно получали после выполненного им входного контроля всегда работоспособные покупные самописцы. Узнав о наших «страданиях», он, усмехнувшись, откинул крышки злополучных приборов и удалил контровочную проволоку, с помощью которой подвижные каретки были прикручены к корпусу  для  предохранения их  от самопроизвольного перемещения  во время транспортировки.

После разблокировки кареток всё разом заработало, и довольный Терещенко потребовал для подписи отвергнутые, было бумаги, поскольку ему, как и нам, скандалы с невыполнением  договорных обязательств были ни к чему.

В тот вечер, с которого мы начали  свой рассказ, покончив с формальностями,  вполне довольные друг другом, мы упаковали свои командировочные портфели с тем, чтобы наутро, не заходя в КБ проводить Терещенко на самолёт, а самим  разъехаться по другим неотложным делам.

Эдмунд Акопов спешил в Киев для подготовки к защите своей кандидатской диссертации, а я - на Урал, в Удмуртский Глазов, где на химкомбинате второй месяц зависла на испытаниях  наша  выездная бригада.

Несмотря, как мы уже говорили, на завершённые формальности,  традиции кавказского гостеприимства не позволяли нам оставлять без внимания не только  любой приезд, но и отъезд  гостя.
Поэтому Терещенко, в ознаменование благополучного завершения  очередного этапа работы и его отъезда,  решено  было предложить на  прощание совместное  поедание хинкалей  в какой нибудь смачной  харчевне, где это популярное, обильно обсыпанное молотым перцем кавказское  блюдо подавали под кружку холодного бочкового пива и 50-ти  граммовую стопку водки.
 
Именно с этой целью мы, выйдя из КБ, собирались сесть в проходящий  автобус, когда увидевший  нас оттуда коллега  Вахтанг Бахтадзе энергично протиснулся на остановке к выходу и, растолкав встречную публику, свалился  нам на голову.
 
Превзойти его нюх на предстоящее возлияние, не было дано никому. Для того чтобы безошибочно определить наши намерения по этой части, ему достаточно было  одного беглого взгляда из автобуса  на наши физиономии и туго набитые портфели, вполне резонно  предположив, что в них помимо запасного белья и гигиенических принадлежностей, наверняка упрятаны бутыли с казённым спиртом, без которого выезжать в иногородние  командировки у нас  было не принято.
- Ребята, вы, смотрю, куда-то собрались, - заметил он, покосившись на пухлый багаж в наших руках, - имейте в виду – я с вами.
После этого оставалось только, пополнив традиционную (на троих) численность нашей компании четвёртым  общительным и вполне приятным нам товарищем,  дождавшись следующего автобуса, продолжить наш путь  в  известную своей кухней ближайшую хинкальную,  «у дома лётчиков» к знакомому нам  буфетчику Шакро.

В который уже раз мы привычно пользовались у себя дома мягким  климатом и экзотическими  достопримечательностями наших мест и кухни  для смягчения нрава и норова  не в меру придирчивых партнёров. 
Надо сказать, что использование допинга для укрепления деловых взаимоотношений было принято и удавалось нам не только в родных стенах, но и за их пределами.
И там,  без всяких экзотических экскурсий и закусок,   наиболее действенным средством всегда был известный испокон века на  Руси  разбавленный в классической менделеевской пропорции казённый питьевой спирт.

Надо сказать, что спустя годы, после пресловутого  Чернобыля,  это средство стало ещё популярнее, как подмеченная рабочими (и не оспариваемая учёными)   защита от небольших доз  радиационного заражения.

Но и без этого удовлетворение спроса на святой напиток  на местах всегда  был в крайнем дефиците, поэтому  запасаться  им  рекомендовалось загодя в родной организации  и привозить в командировку с собой.
Надо сказать, что представителей рабочего класса относительно лёгкий доступ «интеллигенции» к расходованию казённого питьевого спирта, отпускаемого им на так называемые «технические нужды» весьма раздражал. Особенно  в тех случаях, когда он действительно на эти нужды расходовался, вместо того, чтобы быть употреблённым по своему прямому назначению.

Практика подтверждала, что при единичном выезде наладчика на ликвидацию случайного сбоя достаточно было прихватить с собой одной винной бутылки.  В то время, как при выезде бригады в полном составе сроком не менее, чем на месяц, для  благополучного завершения испытаний одной бутылью  было не обойтись.
 
В таких случаях перед отъездом  появлялся на свет невесть кем  занесённый в наше КБ, серый фибровый чемоданчик, замечательный тем, что размеры его были в точности  кратны габаритам шести винным (0,75 л) бутылкам, умещавшимся без зазоров в его утробу.
После разбавления на месте их суммарная ёмкость становилась эквивалентна  девяти литрам полноценной водки, с которой продержаться месяц  можно было  даже в условиях Антарктиды.
Фибровый чемоданчик, который и на этот раз был  заведомо укомплектован и заброшен на мою квартиру, был в КБ общественным достоянием, он переходил из рук в руки и после  любой командировки подлежал обязательному возврату для повторного использования, так как помимо утилитарного назначения, являлся ещё и испытанным талисманом, приносящим удачу.

Хинкальная Шакро встретила нас аварией электроплиты под главным  котлом, по причине которой всё заведение было временно обесточено. Тем не менее, заказ на хинкали от нас приняли, предложив занять для ожидания  один из «стоячих» мраморных столиков, поскольку ремонт нагревателя должен был  продлиться недолго.

Полумрак, вызванный недостаточным аварийным  освещением,  не мешал Терещенко с интересом разглядывать, ничем не примечательное на наш взгляд, заведение, где, помимо непрерывного извлечения из кипящего  котла горячих хинкалей, одновременно на подогреваемых решётках поджаривались купаты и кебабы, которые подавались завёрнутыми в тонкий лаваш, а стена за стойкой буфетчика была уставлена разнообразными, отпускаемыми без ограничения напитками, и в первую очередь пива из охлаждённой бочки, которая по договоренности с пивзаводом постоянно  обновлялась. При этом, что  удивительно было наблюдателю,  в самой хинкальной не было никакой  толчеи.

Оценив всё это, наш гость с грустью заметил, что, приди кому-нибудь в голову идея  открыть хотя бы одно такое заведение в Орехово-Зуеве, оно под напором местных забулдыг  не продержалось бы и часа, в течение которого  было бы начисто разгромлено.
На что Вахтанг заметил ему резонно:
- А вы откройте их на каждом шагу, и они будут процветать без погромов.
 Разглядывая, между тем, посетителей хинкальной, Терещенко не мог не заметить, что это были скромно одетые  люди, по видимому между делом забежавшие сюда, чтобы наскоро перекусить и утолить жажду. Своей повседневной одеждой они заметно отличались от фетровых шляп и галстуков нашей компании.
Гостя  удивляло, что при этом  никому из посетителей  не было  до нас дела, и с их стороны не проявлялось никаких признаков классовой неприязни к людям, возможно, иного социального слоя.  Он признался себе, что со столь явно выраженной как у нас  «интеллигентной» внешностью  в Орехово-Зуевскую пивнушку зайти не решился бы.

В это время, как бы в ответ на его размышления, в хинкальную ввалилась одетая в спецовки автосервиса оживлённая ватага молодых рабочих.
Они высмотрели единственный свободный столик около нас и стали вокруг него размещаться, разбирая при этом принесённые с собой свёртки.
Один из них, грузный парень, показавшийся нам старшим по возрасту и работе,  толкнул ненароком в спину стоявшего рядом Эдмунда Акопова. Тот вопросительно обернулся к нему,  вызвав у Терещенко недоброе предчувствие конфликта.

- Бодиши! –  приподняв шляпу, произнёс  Эдмунд.
- Тквен, бодиши, - так же по-грузински ответил ему парень.
После чего, отвернувшись друг от друга, оба они продолжили  свои занятия.
- Что они сказали? – спросил изумлённый Терещенко,  не поверив тому, что, не выясняя чьей-либо  вины, они просто друг перед другом извинились.

Несмотря на недостаток освещения, во время этого  инцидента  я неожиданно  узнал  в грузном парне Оника - своего ровесника и соседа по дому, в котором прошло моё детство. Мы не виделись несколько лет и, обрадовавшись встрече, тепло, приобняв друг друга, поздоровались.

Он, будучи старшим, в многодетной семье, рано  покинул школу и ушёл в учение к частному автомеханику  с тем, чтобы помочь вдовствующей матери, не разгибавшей спины у корыта, в котором она, поднимая в одиночку четырёх сыновей, обстирывала своих многочисленных клиентов.
С годами не лишённый способностей, неунывающий здоровяк Оник прослыл в городе отличным автомехаником, хорошо зарабатывал  и, как всегда, был в прекрасном расположении духа.

- Ваши хинкали будут ещё нескоро, а пока попробуйте нашей рыбки, -  выложил он на  оторванную от свёртка часть газеты изрядную долю свеже вяленной шамайи, которую они принесли с собой.
Отказываться от замечательного местного деликатеса был не резон, и мы, принимая дар, в свою очередь предложили   ребятам, подставить свои стаканы под разлив нашего спиртового  напитка.
Нагреватель под котлом к этому времени починили, и нам первым  выдали заказанные  хинкали, которыми мы  тут же поделились с автомеханиками.
- Я вижу, рыбка вам так понравилась, что  вы готовы с этими рабочими побрататься, - ревниво заметил  Терещенко.
- Вовсе нет, - объяснили мы ему, -  поскольку они пришли недавно,  им пришлось бы дожидаться  своей очереди в то время, как нам предстояло доедать свои хинкали  уже холодными. Теперь же мы вместе с ними, начав с горячих, дождёмся их заказа, которым они также  поделятся с нами, возвращая долг. В результате  и мы, и они начнём и закончим есть одновременно, при этом, не давая еде остынуть.
- Когда вы это успели придумать? – удивился  наш гость.
- Это придумано задолго до нашего рождения. Так у нас делают все, кто заказывает сразу большую порцию, чтобы не стоять по несколько раз в очередях за маленькими, но в то же время не давать заказу остынуть.  Как видите,  при этом никто не бывает в накладе.
- Наш великий Шота, - добавил  Оник, шутливо подняв палец к небу, сказал: «То, что спрятал, то пропало, то, что отдал - то твоё».
- Я, конечно, слышал о чрезвычайной популярности в Грузии поэзии Шота Руставели, - высокомерно согласился Терещенко, - но не предполагал, что она настолько велика, что местные автомеханики прибегают к ней, чтобы поделить закуску.

Между тем, полученные из кипящего котла  хинкали, как всегда, были  замечательны. Надо сказать, что так, как их готовят тбилисские кулинары: из тонко раскатанного белого теста, заполненные нежным фаршем и бульоном - можно  слепить разве, что  в домашних условиях женскими руками, да и то в небольшом количестве. В то время, как работающие в городских  заведениях  повара-мужчины ухитряются делать это ежедневно с утра до ночи тысячами, удерживая неизменно высокий стандарт их качества  в любой точке города.

Несмотря на достаточно острую начинку этого традиционного блюда, за каждым столиком расходовалось «по вкусу» такое дополнительное количество молотого перца, что его приходилось держать не в миниатюрных (ёмкостью в полстакана), столовых перечницах, а в винных (0,75 л) бутылках с проткнутыми шилом полиэтиленовыми пробками, которые обслуга не успевала  то и дело пополнять.

Терещенко, которому Акопов  с радушием хозяина заботливо помог  поперчить из такой бутыли горячие  хинкали, остался было, сидеть с беспомощно открытым ртом, но потом, приспособившись, научился гасить пожар охлаждённым пивом, и вскоре по нашему примеру лихо перчил свои хинкали уже  самостоятельно.

Между тем, вольность, с которой, по его мнению, простой мастеровой Оник по-тбилисски  на равных общался с образованными собеседниками, не давала ему покоя.
- Не жалеешь, что не доучился в своё время в школе и теперь вкалываешь на физической работе? – спросил он покровительственно автомеханика.
- Что вам сказать? - подумав,  ответил ему Оник, - если в нашем городе я, к примеру, объявлю в кампании, что знаком с  вами - уважаемым инженером, никто на это не обратит внимания, что бы вы там в своей конторе не изобретали. А вот если вы -  уважаемый инженер  похвастайтесь, что хорошо знакомы с автомехаником Оником, все сразу  станут  искать вашей  дружбы. Я больше известен в городе, чем ваши коллеги инженеры и гораздо больше получаю за свой труд. А теперь с вашего разрешения позвольте спросить: «Кто из нас, и чему именно, в своё время не доучился?».

- Да вы, я смотрю, философ! – воскликнул незаметно для себя перешедший на «вы» Терещенко, -  с вами, пожалуй, интересно было бы поговорить.
- Ничего удивительного, уважаемый. Известно, что грузинские цари любили беседовать с пастухами, и глупее от этого не становились. А уж  с автомехаником  они поговорили бы с  ещё  большей для себя пользой.
Оник был типичным парнем с тбилисской улицы и совершенно не по зубам кандидату технических наук в первом поколении из города Орехово-Зуево.

- Не будем спорить с гостями, - вмешались примирительно в разговор его товарищи, - тем более, что нам пора.  Надо отоспаться перед работой.

Из пивной к этому времени ушли уже многие, и, когда мы поняли, что пора уходить и нам, на часах было далеко за полночь.
- Ребята, - вдруг завопил Вахтанг, - а меня ведь Зоя послала за хлебом! Который теперь  час?
- Пол второго ночи.
- Я пропал! Три беды на мою голову!
- Почему именно три? – насмешливо спросил Акопов
- А как, по-твоему, объяснить жене, где я пропадал  пол ночи, почему возвращаюсь пьяным и к тому же без хлеба?
- Ну, последнее разрешимо, - успокоил тот, - через два дома отсюда ночная пекарня. Можно получить свой хлеб  из первых рук.

Они с Терещенко собрались в сторону Центра, а мы с  Вахтангом,  отоварившись в пекарне  горячим грузинским  хлебом, который для сохранности тепла завернули в выделенное из моих командировочных принадлежностей чистое полотенце,  отправились ловить позднюю машину в сторону третьего жилмассива, что было  по пути нам обоим.

Однако на этом наши беды не закончились. Пройдя несколько шагов вперёд, я услышал за спиной горестный стон моего товарища, и, обернувшись,  увидел его  сидящим на бровке тротуара и обхватившим руками поникшую голову.
- Что ещё случилось? - спрашиваю.
- Я круглый идиот! – то и дело повторял он самокритично в  горестном  раскачивании.
- Она ведь всячески мне намекала. Она смотрела на меня многозначительно. Надеялась, что  я помню. Чёртовый её характер! Разве нельзя было сказать прямо?

Оказывается сегодня у них с Зоей годовщина свадьбы и она отпустила его из дому, будучи уверенная в том, что он едет за подарком, используя заказанный ею хлеб только  как повод.

- Скажи, что  мне теперь делать?
- Как минимум,- говорю, - искать подарок.

Таковой нашёлся в виде громадной коробки с шоколадным ассорти московской фабрики «Рот фронт», которую, сжалившись над страдальцем,  вынесла из подсобки сердобольная продавщица дежурного круглосуточного гастронома  всё в том же «Доме лётчиков».

- Ты поедешь со мной, - заявил решительно Вахтанг, - ты меня не бросишь. Зайдёшь только на минуту. На первую  минуту. Этого для Зои будет достаточно, потом она отойдёт сама. Я прошу тебя, как брата. Друг ты мне или нет?

Весь следующий день я вновь и вновь вспоминал эти мучительные минуты стыда перед оскорблённой женщиной, которая с тех пор, как в три часа ночи увидела на пороге пьяного мужа, не проронила ни слова.
Вахтанг самонадеянно полагал, что жена подозревала, что он пропадает у любовницы, в то время, как она, не помня себя, всю ночь обзванивала городские морги.

Мы сидели с  ним за кухонным столом перед завёрнутым в полотенце всё ещё тёплым хлебом и раскрытой коробкой конфет московской фабрики «Рот фронт», к которым никто не притронулся.
Зоя, молча, гремела посудой, неизвестно зачем  перебираемой ею в три часа ночи. При этом тарелки в её руках издавали грохот не только, когда она их с силой ставила на место, но, что удивительно, и тогда, когда она  их с места брала.  Способность посуды греметь, когда её берут с места, уже тогда показалась мне необъяснимой, и впоследствии  я заметил, что  это свойственно ей только в руках  очень рассерженной женщины.
   
Улучшив минутку, я огорчённых супругов оставил и через пару дней был от них уже на расстоянии нескольких тысяч километров.
 
Проездом в Москве зашёл по обыкновению в переговорную нашего министерства, чтобы узнать, нет ли каких дополнительных указаний из родного КБ.  Узнав, что таких указаний нет, попросил пригласить  к телетайпу Вахтанга Бахтадзе.

- Как Зоя? – спросил я у покинутого в ту ночь товарища.
- Третий день молчит, причём отрицательно, - ответил он, и мне показалось, что бездушный металлический аппарат, у которого я стоял, при этом не только вздрогнул, но и горестно вздохнул.

Июнь, 2010, Москва