Людмила - пленница любви. Глава Девятая

Глава девятая. Деловой партнер.


Жизнь в семействе Сапрановых, казалось, вошла в обычное, повседневное русло. Варвара Захаровна была на седьмом  небе от счастья; Люда приезжала каждый день и оставалась до самого вечера. Счастье пожилой женщины разделяла Анна. Она так просто не могла налюбоваться на Людмилу, как две капли воды похожую на Ларису. Море слез, наверное, пролила Анна, оплакивая участь лучшей подруги. Ох, и поминала она недобрым словом Германа, считая его виновником всех несчастий и Ларисы, и её дочери.
— Вот зачем Герману все это нужно было? – неоднократно сокрушалась Анна. Жила бы сейчас Лариска с Иваном, да и горя бы не знала. Нет! Надо было Герману влезть, все разворотить, раскурочить.
— Ты знаешь, Аня, чем дольше я живу на свете, тем меньше я понимаю своего сына. Мне иногда кажется, что у Германа не сердце, а камень внутри. Вот откуда у него столько высокомерия, чванливости, самомнения? Он из-за каких-то своих, совершенно непонятных амбиций родного брата на тот свет загнал.
— Может, он Ивану просто завидовал? Ведь Ванька у вас всегда в любимчиках ходил. На Германа, я помню, вы внимания меньше обращали.
— Аня, видит Бог, я своих сыновей любила одинаково. Я же разницы между ними абсолютно никакой не делала. Не знаю, в какой момент я Германа упустила. Вроде бы в детстве ребенок как ребенок был, а чем старше становился, тем больше менялся в худшую сторону.
Сам Герман Федорович в это время был всецело поглощен работой. Сделки и контракты, отчеты и балансы были вообще его стихией, в которой он чувствовал себя, как рыба в воде. Что-что, а талант к зарабатыванию денег у Сапранова был бесспорный. Недаром за короткий срок он сумел создать империю, не знавшую себе равных среди крупнейших корпораций в стране. Работа помогала ему и чувствовать свою значимость, и отвлекаться от дурных мыслей, коих было предостаточно.
Такой подставы от своего родного брата Герман никак не ожидал. Нет, в том, что Иван упомянет в завещании свою приблудную дочку, сомневаться не приходилось, но вот то, что Людмила окажется хозяйкой всего состояния, стало для всех совершенной неожиданностью. Новость о том, что Людмила стала хозяйкой ровно половины всей империи семейства Сапрановых привела Германа Федоровича в состояние тихого бешенства.
Успокоиться Герман Федорович не мог довольно долго. Где это видано, чтобы его, всесильного олигарха, вхожего в самые высокие кабинеты властьпредержащих,  потеснила на троне безродная, провинциальная девица. Главное, не было никакой возможности для решения этой проблемы. Конечно, в прежние времена этот вопрос решился бы легко и просто: пуля снайпера поставила бы точку в этой эпопеи раз и навсегда. Но и тут вездесущий братец Германа Федоровича предпринял необходимые меры предосторожности. 
— Где же он эти документы откопал? – недоумевал Герман. – Теперь спокойно спать не будешь, пока не отыщешь эти бумаги.
— Да, – вторил ему Ромодановский. – Я бы на твоем месте поторопился с поисками. Скоро выборы, и эти документы могут сослужить тебе плохую службу, если, не дай Бог, где-нибудь всплывут.    
 — А я бы на месте твоего сына поторопился с женитьбой! – отвечал Герман. – Сколько уже времени прошло, а воз и ныне там. Что-то я не вижу со стороны Ромки никаких подвижек по этому вопросу. Он что, до второго пришествия тянуть собирается?
— Герман, ну, ты же знаешь, тут не все так просто. Твоя племянница – штучка та еще оказалась. Мы-то думали, что она – дурочка провинциальная, а не тут-то было. Ромка, вон, сколько не бьется, а взаимности – ноль.
— Значит, плохо бьется. Ты уж его поторопи. Напомни: от успеха его ухаживаний зависит наше общее благополучие.
Раз сто пожалел Владимир Борисович о своей идее женить Рому на Людмиле, когда увидел всю бесперспективность, даже глупость этой затеи. Способности своего сына Ромодановский переоценивал всегда, но в этом случае мнение Владимира Борисовича о возможностях Романа оказалось слишком завышенным. Нет, сердцеедом, похитителем покоя у гламурных девушек он был отменным. Но вот одна незадача: Людмила никаким образом не подходила под жесткие стандарты гламура, а Роман был молодой человек ну, совсем не в её  вкусе.
— Бабуля, я никак не могу понять, что сыну Владимира Борисовича от меня надо? – не раз спрашивала Люда у Варвары Захаровны. – Постоянно увивается за мной, какие-то полупристойные намеки делает. У него же, кажется, невеста есть.
— Да, балбес он самый настоящий, – со вздохом констатировала факт Варвара Захаровна. – Что о нем говорить. Сначала, вон, Эллке голову всякой ерундой забил, а теперь за тебя принялся. Ты, Людочка, на него внимания поменьше обращай. Он и успокоится.
Легко сказать – поменьше обращай внимания. Как быть, если назойливость вышеозначенного субъекта превосходит все здравомыслящие пределы? Рома так хорошо вжился в роль пылкого влюбленного, что, кажется, сам начинал верить в искренность своих чувств к Людмиле. Правда, на взаимность Ромодановскому-младшему рассчитывать не приходилось. Ну, не герой он был Людиного романа. Никак не соответствовал её представлениям об идеальном мужчине.
В своих мечтах Людмила грезила о другом принце. О высоком, статном, черноволосом юноше, которого она встретила на ярмарке. С те пор прошел целый месяц, а она все никак не могла забыть эти добрые, но почему-то очень печальные глаза. Ах, если бы Дмитрий сейчас оказался рядом, Люда была бы самым счастливым человеком на земле. Но любимого человека по близости не было, а свою тайну Людмила старалась беречь, как самое дорогое сокровище, не посвящая в неё никого.
— А что, у тебя, наверное, там, в Крымске полно поклонников было? – неоднократно спрашивала внучку Варвара Захаровна.
— Да, что ты, бабуля. Какие там поклонники. У нас все парни или женатые, или в армии, или вообще на мужиков не похожи,
—  Вот дела! И что же, за все время у тебя ни одного ухажера не было?
— Ну, почему же не было? Пытался там за мной один парень увиваться. Только, знаешь, он какой-то не в моем вкусе. Не интересно мне с ним.
— Ого! Это ж какого тебе парня надо, чтобы соответствовал твоим требованиям? Уж, не принца ли?
— Не принца, конечно, но такого, чтобы я с ним себя чувствовала, как за каменной стеной. Чтобы я могла быть уверена, что это действительно на всю жизнь, а не на один месяц.
— Ну, Людочка, ты и требования выдвигаешь! Где ж сейчас таких кавалеров встретишь-то?
— Ты, знаешь, бабушка, я одного такого парня видела. Представляешь, он ко мне прямо на улице подошел и подарил огромный букет цветов.
— Ну, знаешь ли, то, что он подарил тебе цветы, еще ни о чем не говорит. Может быть, этот молодой человек хотел просто сделать красивый жест, или, того хуже, специально заигрывал с тобой с каким-нибудь легкомысленными намерениями.
Варвара Захаровна смотрела на внучку и поражалась тому, какой она еще, в сущности, ребенок. Хотя Людмила и проработала несколько лет учительницей, что давало ей возможность определенным образом изучить жизнь, по наивности она была – чемпион. Да и как могло иначе, если с самого раннего детства все её сознание занимали мечты о большой и чистой любви. В своих радужных мечтаниях Люда рисовала идиллические картины своей будущей семейной жизни. Во-первых, количество детей. По мнению Людмилы, в каждой, уважающей себя семье, их должно быть не  менее шести. Во-вторых, муж. Ну, тут идеал Людмилы представал, скажем так, в несколько расплывчатом образе. Высоченный, мускулистый детина с весьма посредственными интеллектуальными способностями никогда не смог бы стать предметом мечтаний Людмилы. Главное, по мнению Люды, что должно быть в мужчине – это честность и открытость. Другими словами, мужем Людмилы мог стать только тот человек, которому она смогла бы всецело доверять.
Вот всем этим, вышеозначенным, требованиям и мог соответствовать Дмитрий. Вернее, он не мог, он – соответствовал. В этом факте у Людмилы не было даже и тени сомнения. Ведь эти глаза, полные доброты и благородства, просто патологически не могут лгать.
— Людочка, ну, как ты можешь быть уверена в человеке, с которым практически не знакома? – усмехаясь, спрашивала Варвара Захаровна.
— Бабушка, мне сердце подсказало, а сердце обманывать не может. Если бы ты его хоть раз увидела, он бы тебе обязательно понравился.
— Ой, Людочка, я в своей жизни столько людей повидала. И, знаешь, не всегда они оказывались тем, чем казались, или хотели казаться. Взять хотя бы твоего деда. Мы когда с ним познакомились, он мне тоже принцем из сказки казался. Весь такой внимательный, обходительный. А на деле – это совсем другой человек оказался. Ох, и хлебнула я с ним лиха. Так и ты помни: не все то золото, что блестит.
— Нет, бабушка, Дима не такой, – на сто процентов уверенная в своей правоте, утверждала Людмила. – Ты бы видела его глаза. Ты знаешь, такие глаза просто не могут лгать. 
— Ты знаешь, этот твой Дима, может, и хороший парень, но где он? Ты ведь видела его только один раз. Я бы на твоем месте присмотрелась бы и к другим молодым людям.
Подобные варианты Людмилой даже не рассматривались Для себя она давно решила: или она свяжет свою судьбу с Дмитрием, или не свяжет её ни с кем.
За всеми своими переживаниями Людмила даже не замечала отношения к себе со стороны своих новых родственников, а оно, это отношение, было ох, какое непростое. Ну, про Германа говорить нечего. Он с самого начала записал племянницу в число врагов. Двоюродная сестра Люды, Элла, первое время проявляла полное равнодушие к тому, что в семье появилась новая родственница. Однако потом, по мере того, как Рома стал проявлять какой-то подозрительно-нездоровый интерес к Людмиле, это равнодушие сменилось жгучей неприязнью.
Элла никак не могла взять в толк, почему отец именно её выбрал в качестве жертвы для решения своих проблем.
— Я понимаю, грубое вмешательство в чужие дела – твой фирменный стиль, – выговаривала Элла Герману. – Но я-то тут при чем? Почему, если у тебя возникают проблемы, я всегда оказываюсь крайняя?
Герман выслушивал дочь, сохраняя олимпийское спокойствие, ни одним движением лицевого мускула не показывая внутреннего раздражения. К подобным претензиям Эллы он давно привык, и на все колкие выпады дочери научился не обращать внимания. Правда, чем больше проходило времени, тем труднее приходилось Герману пропускать мимо ушей колкости младшей дочери.
— Элла, я уже в сотый повторяю: сейчас на кон поставлено благополучие всей нашей семьи. Понимаешь? – Герман говорил, чуть ли не по слогам. Нытье Эллы его основательно достало, и сейчас он пытался привести последнюю порцию разумных аргументов. – Твой дядя все сделал для того, чтобы мы оказались на краю пропасти. Я не могу этого допустить, и для того, чтобы предотвратить катастрофу, я пойду на все. Нравится это кому-то или нет.
— Знаешь, папа, решай свои проблемы, но меня в это впутывать не надо. Понимаю, ты привык манипулировать людьми, но со мной такие номера не пройдут.
Больших усилий стоило Герману сдержать себя от того, чтобы не съездить Элле по физиономии. Человек властный и привыкший во всем устанавливать свои правила, возражений или, тем более, бунтарских настроений он потерпеть не мог. 
— Слушай, девочка, ты пока живешь в этом доме, будешь подчиняться моим правилам. Понятно!?! – воскликнул Герман. – В этом доме я – альфа и омега. Если я велел твоему Роме женится на этой провинциалке, значит, женится на этой провинциалке. Если я прикажу тебе выйти замуж за полярного медведя, значит, выйдешь замуж за полярного медведя.
— Да, иди ты со своим медведем, знаешь куда!?! – закричала Элла. – Тут тебе – не твой офис, где все обязаны бегать перед тобой на гирлах, а я – не твоя шестерка.
— Чего опять шумим!?! – раздался в дверях до боли знакомый голос Ромодановского. – Эллка, тебе не надоело отца доставать? Он ведь, между прочим, о твоем благополучии печется. А где благодарность?
— Да, он сам, Владимир Борисович, кого угодно достанет. Знаете, что он еще придумал? Он хочет, чтобы ваш сын женился на этой бабушкиной протеже… ну, на моей двоюродной сестре.         
— Эллочка, я все про это знаю, – невозмутимо произнес Ромодановский – Я тебе даже больше скажу: я целиком и полностью поддерживаю твоего отца.
— Вы!?! Поддерживаете!?! – произнесла, шокированная таким откровением потенциального свекра, Элла. – Владимир Борисович, но Рома – он же ваш сын. Как вы можете вот так легко дать сломать ему жизнь?
 — Видишь ли, в чем дело, дорогая моя, – спокойными тоном, четко проговаривая каждый слог, произнес Ромодановский. – В первую очередь я – деловой человек. Поэтому мне не безразлично, насколько успешно будут складываться дела у моих партнеров – людей, от которых, собственно, и зависит мой бизнес. Тем более, если дело касается твоего отца. Сейчас дела у него складываются не лучшим образом, и тебе хорошо известно, почему именно. Вот поэтому мы с Романом обязаны сделать все возможное для того, чтобы твой отец не скатился в пропасть.
— Деньги, банки, бабки. Слушайте, у вас еще что-нибудь на уме есть, кроме вашего бизнеса? – спросила Элла, обращаясь и к Герману, и к Владимиру Борисовичу. – Вы же ради того, чтобы кусок пожирнее урвать, готовы через кого угодно переехать, Вот любого человека, кем бы он ни был, проглотите и не поперхнетесь.
С этими словами, обливаясь слезами и посылая проклятия в адрес всей деловой элиты, Элла выбежала из кабинета.
— Ну, как тебе? – спросил Герман изумленного Ромодановского. – И вот такая канитель с самого утра.  Чувства ответственности вообще никакого.
— Герман, а на что ты вообще рассчитывал? На какую реакцию с её стороны? Эллка вынашивала определенные планы по отношению к Роману, а мы с тобой эти планы благополучно похоронили. Так, что жаловаться не на что.
— Я боюсь, не натворит ли Эллка каких-нибудь глупостей. Знаешь, я чувствую, что все меньше и меньше могу контролировать свою дочь.
Контролировать, оказывать давление, заставлять подчиняться было вообще любимым занятием Германа Федоровича. Такая страсть к властолюбию стала проявляться в нем с тех пор, как умер отец, и Герману пришлось стать главой семьи. То, что все в семье обязаны падать перед ним на колени, Герман понял еще тогда, когда женился первый раз на Полине Римашевской. Кроткая и покладистая женщина, она взяла за правило никогда и ни в чем не перечить мужу, что, само собой, не могло не понравиться Герману. Вкусив плоды женской покорности, Сапранов стал требовать беспрекословного подчинения и от всех своих остальных домочадцев. И в принципе Герман своего добился. Все ходили перед ним цыпочках, боясь произнести хоть слово поперек. Все, кроме Эллы!
Откуда у его младшей дочери такой строптивый характер, Герман и сам не понимал. Вернее, старался делать вид, что не понимает. На самом деле, причина такой неуправляемости Эллы ему хорошо известна. Эта причина – гены! Элла была достойной дочерью своей матери – Ирины Львовны Френкель – женщины властной и своенравной, что никак не вписывалось в представление Германа о том, кто должен быть в доме хозяин. Главные черты характера своей матери Элла унаследовала в полной мере, и поэтому конфликтные ситуации с Германом стали неизбежны.  Причем, чем старше становилась Элла,  тем напряжение складывались у неё отношения с отцом.
Ромодановский смотрел на все эти закидоны Сапранова по-философски. Если что-то в человеке нельзя изменить, значит, надо набраться сил и терпеть, или делать вид, что терпишь. Сам-то он давно привык к необузданному характеру своего партнера, и ради пользы дела готов был терпеть любые его выходки. Впрочем, это не мешало ему смотреть на Сапранова, как на зарвавшегося самодура, давно потерявшего голову от собственной крутизны и вседозволенности. Вот и сейчас Владимиру Борисовичу было противно смотреть на разборки Германа с родной дочерью, но статус делового партнера требовал хотя бы нейтрального отношения.
— Да, остынь ты! – сказал Ромодановский. – Вот погоди. Ромка сам объяснит Элле, что все эти его ухаживания за Людмилой носят, так сказать, временный характер, и тогда она успокоится.
— Ты что, думаешь, я не пытался ей это объяснить? Я уже месяц перед ней соловьем разливаюсь, а толку-то?
— Ну, тогда оставь ты её в покое. Давай-ка лучше с тобой вот о чем поговорим.
С этими словами Владимир Борисович раскрыл портфель и достал из него бутылку, покрытую весьма основательным слоем пыли. Поставив её на стол, Владимир Борисович довольно улыбнулся, как если бы он чем-то хотел похвастаться.
— Ого! – произнес Герман, взяв бутылку и повертев её в руках. – Это же «Слеза Ангела» - редчайшее коллекционное вино. Откуда у тебя такой раритет.
— Места знать надо.
— Так. Ты мне тут не интригуй, а давай, выкладывай, где достал такую ценность, – приказным тоном скомандовал Герман.
Ромодановский многозначительно посмотрел на Германа. Он знал, насколько азартен и темпераментен его деловой партнер, и не хотел, так сказать, упустить торжество момента. Тем более, что повод действительно стоил того.
— Еду я по Лубянке, – начал свое повествование Владимир Борисович. – Вижу, напротив книжного магазина, там, где раньше ресторан, ну, помнишь, где мы мою свадьбу с Зойкой гуляли?
— Помню, помню, – нетерпеливо произнес Герман. – Так! Ты мне давай тут зубы не заговаривай, а суть излагай, и, желательно, покороче.
— Ну, так вот. Сейчас там ресторана никого нет, а вместо него открыли магазин. И название у этого магазина, знаешь, такое оригинальное, с подтекстом – «Дионис». Ну, я решил полюбопытствовать. Зашел, а там… прямо, настоящая пещера Али Бабы, но только в винном плане. Слушай, каких только там вин нет! И тебе французские, и итальянские, и испанские. Главное, все вина-то элитные, а не какой-нибудь ширпотреб. Там, у них, минимальная выдержка – двадцать лет. Ну, я и решил тебе презент приобрести. Ты как, доволен?
Еще бы Герман Сапранов не был доволен. Ценителем вина он был отменным. Недаром принадлежащий ему винный завод считался лучшим в стране, а продукция этого завода поставлялась в самые фешенебельные рестораны столицы. Кроме того, в Москве он прослыл заядлым коллекционером, о собрании вин которого входили чуть ли не легенды марочных вин. Сейчас он держал в своих руках раритет, о котором мечтал долгие годы. «Слеза ангела» была той заветной жемчужиной, которой так не хватало в коллекции.
— Слушай, а ты не знаешь, кому принадлежит это магазин? – спросил Герман. – Кто хозяин такого сокровища?
— Вот насчет хозяина этого заведения я бы хотел с тобой поговорить более подробно. – Владимир Борисович поудобнее расположился в кресле, тем самым дав понять, что предстоит серьезный разговор. – Понимаешь, я, когда вино выбирал, подходит ко мне молодой парень ну, и спрашивает: «Не могу ли вам чем-нибудь помочь?» Я ответил, что, мол, есть у меня друг – большой коллекционер, и я хотел бы приобрести для него какой-нибудь хороший подарок. Этот молодой человек, как мои мысли прочитал. Гляжу, выносит он мне вот эту бутылку «Слезы ангела». Я так и ахнул! В обще мы с ним разговорились, и тут выясняется, что это и есть хозяин магазина. В общем, знаешь, кто им оказался?
— Кто?
— Сам Дмитрий Серковский! – Ромодановский многозначительно поднял указательный палец вверх.         
 — Володя, извини, но мне это имя ни о чем не говорит. Кто это?
— Как! Герман, ты что, серьезно не знаешь, кто такой Дмитрий Серковский?
— Ну, а что, я теперь всех знать должен? Ты же знаешь, я по всем этим тусовкам не большой любитель ходить. За всеми этими сплетнями, разговорами тоже особо не слежу. А этот твой Серковский, видать,  на подобных вечеринках – постоянный клиент.
— Да, он не просто звезда столичной богемы, – в голосе Владимира Борисовича зазвучали нотки некой таинственности. – Сейчас же в деловых кругах только и разговор, что о нем да о его царских замашках.
С каждым словом Владимира Борисовича в Германе разгоралось все большее любопытство. Чем больше Ромодановский говорил про Серковского, тем сильнее в душе Германа разгоралось чувство нелюбви к этому молодому бизнесмену.
     То ли Герман стал подспудно завидовать тому, кто мог занять его место на вершине делового олимпа, где долгие годы безраздельно властвовать привык именно он. То ли в его душе поселилось какое-то тревожное, недоброе предчувствие того, что в ближайшее время произойдет что-то роковое и зловещее, а виновником этих бед станет именно Серковский. Настораживало и то, что Владимир Борисович стал говорить об этой звезде столичной богемы в восторженных тонах. Уж этого Герман спокойно перенести никак не мог. За долгие годы он привык к тому, что, как гением бизнеса и как великосветским королем, восхищаются только им, и, в первую очередь, это относилось к Ромодановскому. Владимир Борисович источал похвалы и восхищения Германом, как из рога изобилия. Не важно, что искренности в таких реверансах главного партнера Сапранова было ноль процентов. Главное, Герман чувствовал себя королем, и никто, не при каких обстоятельствах, не мог потеснить его на троне.
Сейчас же появился кто-то, кто в столичных деловых кругах произвел настоящий фурор, а это, хочешь не хочешь, подрывало авторитет Германа Федоровича, чего спокойно перенести он никак не мог. Чувство любопытства смешивалось с чувством заочной нелюбви к этому Серковскому. Дело тут было, конечно, не в том, что Герман боялся этого неизвестно откуда появившегося выскочку, а в банальной ревности. Уж никак не хотелось Герману Федоровичу делиться славой могущественного воротилы отечественного бизнеса. 
— Слушай, мне даже интересно стало, – произнес Сапранов – Вот бы познакомиться с этим Серковским. Узнать, что за птица.
При этих словах Ромодановский заметно оживился. На его лице расцвела загадочная улыбка, а в глазах появился азартный, даже какой-то озорной блеск.
— Вот об этом я и хотел с тобой поговорить! – Владимир Борисович был в восторге от того известия, которое сейчас хотел сообщить Герману. – Вот представь себе: захожу я в этот магазин. Ну, по сторонам осматриваюсь. Ассортимент изучаю. Вдруг подходит ко мне молодой парень. Весь такой модный, франтовый. Ну, и у меня спрашивает: чем бы он, мол, мог бы мне помочь. Я сказал, что хочу купить для своего друга хорошее, марочное вино. Он на минуту куда-то отошел, и, смотрю, возвращается ко мне с вот это бутылкой «Слезы Ангела».
— Так, и что дальше?
— Ты меня не перебивай, пожалуйста, – сделал замечание Владимир Борисович. – В общем, самое главное, этот парень и оказался тем самым Дмитрием Серковским.
— Погоди, и сколько же ему лет?
— На вид лет тридцать, не больше.
— То есть, он еще зеленый юнец?
— Да, молод, но какое это имеет значение? Знаешь, как он оживился, когда узнал, что я – твой деловой партнер? Знаешь, какие дифирамбы стал тебе петь? Прямо-таки, чуть ли не на коленях принялся передо мной ползать. Все уговаривал, чтоб я тебя с ним познакомил. Все говорил, как он мечтает с тобой сотрудничать, наладить совместный бизнес. 
— Вот оно как! И каком же партнерстве у нас с ним может идти речь?
— Ну, как о каком? – удивленно спросил Ромодановский. – Ты же у нас – крупнейший производитель вина в стране, а он – один из крупнейших продавцов. Причем, заметь, Серковский торгует не просто вином, а элитным вином. Там у него такие марки выставлены, о каких даже в самых респектабельных домах могут только мечтать. В общем, если ты засветишься в числе его постоянных партнеров, сей факт пойдет тебе только на пользу.
Все, что говорил Владимир Борисович, не могло не заинтересовать Германа. Дело тут было не в престиже и даже не в довольно большой прибыли, которую сулило сотрудничество с  Серковским, а в банальном азарте. Для Германа Сапранова его работа, его жизнь в мире сводок, совещаний, сделок, контрактов уже давно перестали быть просто способом получения денег. Эта была игра, настолько захватывающая и поглощающая, что Сапранов уже не мог представить себя вне её. Сейчас, когда речь шла о сотрудничестве с этим новоявленным гением бизнеса, Герман думал только об одном: сумеет ли он положить этого неизвестно откуда появившегося выскочку на лопатки. Доказать Серковскому, что место короля незыблемо, и, что он, Герман Сапранов, занимает трон по праву, и нет такой силы в мире, которая могла бы его заставить кому-то уступить этот трон.
Герман взял телефонную трубку и набрал номер, указанный на визитной карточке. Длинные гудки продолжались недолго – секунд шесть. В трубке раздался щелчок, и Герман услышал молодой, мужской голос:
— Я слушаю вас.
— Я бы хотел поговорить с Дмитрием Сергеевичем Серковским. – уверенным тоном  произнес Герман.
— С кем имею честь беседовать? – последовал вопрос.
— С вами говорит Герман Федорович Сапранов – президент концерна «Континент».
Вслед за этим последовала довольно долгая пауза, которая продолжалась где-то минуту. За это время Герман лишь слышал в трубке чье-то нервное, учащенное дыхание. Такое зависание не могло не раздражать Сапранова. Он-то привык к максимальной краткости и не терпел вообще какого-либо промедления в делах.
— Я весь во внимании, Герман Федорович, – произнес таинственный голос. – О чем вы хотели со мной поговорить?
— Значит, я так понимаю, господин Серковский – это вы? – спросил Герман тоном, в котором были отчетливо слышны нотки раздражения.
— Да, это я. – последовал ответ. – Так о чем вы хотели со мной поговорить?
— Видите ли, в чем дело, Дмитрий Сергеевич. Тут один мой друг рассказал мне о вашем винном магазине. Кстати, знаете, как он нахваливал ваше заведение? Ну, так вот. Он мне поведал также, что вы не прочь наладить сотрудничество со мной.
— Герман Федорович, ну, все же знают, что вы – крупнейший производитель вина в стране. Естественно, сотрудничество с вами было бы для меня большой честью. Вы знаете, в моем магазине представлены почти все вина: из Италии, Франции, Испании, Латинской Америки. Не хватает только российских. Так что, если вы сочтете возможным наладить партнерство со мной, я буду только счастлив.
Подобные слова не могли не ласкать слух Герману Федоровичу. Хотя подобные славословия ему приходилось выслушивать сотни раз, похвала, от кого бы она ни исходила, целебным бальзамом изливалась на душу Сапранова. Однако дифирамбы дифирамбами, а марку необходимо было поддерживать. Сапранов не был бы Сапрановым, если бы вот так, просто и легко, пожал бы протянутую ему руку.
— Видите ли, в чем дело, Дмитрий Сергеевич. – Герман Федорович говорил медленно, стараясь как можно отчетливее произносить каждую фразу. – Такие вопросы ведь просто так, с ходу, не решаются. Хорошо бы нам с вами встретиться и все обсудить, так сказать, при более вербальном контакте.
— Ну, так зачем же дело стало? Я готов в любое время встретиться с вами и обсудить все интересующие вас вопросы.
Ну, тут, конечно, у Германа возникла необходимость, как можно выше, набить себе цену. Должен же он показать, что является поистине занятым человеком, и каждая минута его драгоценного времени ценится, буквально, на вес золота.   
—  Дмитрий Сергеевич, – начал свою декламацию Сапранов. – Все дело в том, что вот как раз свободным временем я и не располагаю. Единственное, чтобы я мог вам предложить – это встретиться в выходные.
— Ну, в выходные, так в выходные. Меня такой вариант вполне устраивает.
— Тогда приезжайте в воскресенье ко мне домой. Посидим и все обсудим. Как найти меня, вы знаете?
— Мне ваш друг сказал, что вы живете в Троице-Лыково.
— Ну, а найти мой дом вам будет нетрудно. Тут его каждая собака знает. Только я вас очень попрошу не опаздывать.
— Хорошо. Я постараюсь приехать, как можно раньше.
После этих слов Герман Федорович повесил трубку, даже не удосужившись попрощаться с собеседником. Он довольно потирал руки в предвкушении предстоящей выгоды. Сидевший рядом Ромодановский не скрывал насмешливой ухмылки на лице. Ему забавно было видеть, как Герман упивается собственной значимостью.
— Ну, вот! – довольно произнес Герман. – Кажется, дело в шляпе. – Теперь посмотрим, действительно ли этот Серковский настолько крутой, как ты о нем говоришь.
— Слушай, Герман, а тебя что, только это интересует,- усмехнувшись, спросил Владимир Борисович. 
— Я же должен быть уверен в человеке, с которым собираюсь вести дела.
— Ну, а ты уже собрался сотрудничать с ним?
— По крайней мере, надо прощупать почву под ногами. Ты знаешь, именно винный бизнес у меня дает слабину. Я так думаю: если этот Серковский не трепач, в качестве рынка сбыта его магазин использовать можно. Нужно только удостовериться, что он действительно серьезный бизнесмен, а не выскочка какой-нибудь.
Все, что говорил Герман было до боли знакомо Владимиру Борисовичу. Подозрительность и недоверие Сапранова были прямо-таки маниакальными. Прежде, чем пойти на сотрудничество с кем бы то ни было, Герман Федорович подвергал предполагаемого компаньона такой проверки, какой могли бы позавидовать любые спецслужбы. В свое время не избежал этой участи и Владимир Борисович. Через что только не пришлось пройти Ромодановскому прежде, чем Герман Сапранов убедился в его благонадежности и не соизволил, так сказать, допустить до своей империи. Одних частных детективов Сапранов нанял аж трех человек, чтобы они разузнали про жизнь Владимира Борисовича буквально все: от ближайшего окружения Ромодановского до того, в каких ресторанах предпочитает обедать Владимир Борисович. Теперь точно такая же процедура предстояла и Серковскому.
— Знаешь, Герман, твоя подозрительность меня иногда буквально убивает, – сказал Ромодановский, с укоризной посмотрев на своего компаньона. – Тебе самому эти шпионские игры еще не надоели? Почему каждому, кто с тобой хоть как-то соприкасается, нужно устраивать ревизию всей его жизни?
— Береженого Бог бережет, Володя. – сказал Герман. – Ты что, забыл, откуда мы все вышли? Из девяностых, дорогой мой, из девяностых, и этот твой Серковский – не исключение. А в те года всякое могло произойти. Ты же сам знаешь, девяносто процентов нашего брата в большой бизнес из криминала пришло. Вот ты мне можешь дать гарантию, что этот Серковский ко мне никем не подослан; что он камушка за пазухой не прячет?
 Говоря это, Герман явно кривил душой. Сам-то он, как никто другой, был вхож в круги, деятельность которых вызывала серьезные вопросы у правоохранительных органов. Началось все это в лихие девяностые, когда власть и криминал слились настолько, что трудно было отличить, где белое, а где черное. О том, что Герман связан с преступными кругами, Ромодановский хорошо знал, но, будучи человеком циничным и в высшей степени практичным, предпочитал закрывать на этот факт глаза, полагая, что темное прошлое партнера не может быть помехой для его бизнеса. 
— Слушай, а я не знал, что ты у нас такой чистоплюй, – заметил Владимир Борисович, когда Герман закончил свою тираду. – Помнится, раньше тебя такие вопросы меньше всего беспокоили.
— Ну, знаешь, одно дело – самому участвовать в рискованных мероприятиях, а другое дело – впустить в свой дом человека, который, в принципе, может создать тебе кучу проблем.
— Ну, и как ты собираешься наводить справки про этого Серковского?
— Да, как обычно. Ты ведь понимаешь: за столько лет тут ничего нового не придумали. В свой дом я уже его пригласил. Вот он приедет, и я посмотрю, что это за фрукт. Присмотрюсь к нему, так сказать. Ну, а дальше все, как обычно. Подключу свою службу безопасности. Пусть выведают всю его подноготную: где родился, где крестился, кто родители, в каких связях состоял. А дальше – посмотрим.
— Герман, тебе эти шпионские игры еще не надоели? Вот почему нельзя просто пригласить человека и обсудить все интересующие вопросы?
Нельзя было именно потому, что Герман по-другому уже просто не мог. За долгие годы своей бурной деятельности непременным спутником Сапранова стало недоверие. Герман недоверял никому. Всякий раз, когда кто-то из предпринимателей заявлял о своем желании сотрудничать с концерном «Континент», на стол Сапранова ложилось подробное досье на такого желающего. Дело тут было не в каком-то маниакальном страхе или в бурно развивающейся паранойи у Германа. Просто Сапранов, как человек в высшей степени практичный, предпочитал располагать максимально подробной информацией о том человеке, с которым намерен вести сотрудничество. Нужно это было для того, чтобы в удобный момент, используя информацию, начать использовать новоявленного партнера в своих интересах. Вот почему Германа интересовало, в первую очередь, «грязное белье», темная сторона жизни этого человека.
Не был исключением и Дмитрий Серковский. Едва Герман услышал о нем, как в его голове сразу же стали рисоваться планы, какую пользу можно извлечь из этого выскочки, и тут его, так называемые, шпионские игры пришлись очень кстати.
— Вова, если бы не эти шпионские игры, как ты их называешь, мне бы не удалось достичь того положения, какое я занимаю сейчас, – с укоризной ответил Герман на замечание Ромодановского. – Пойми, в наше время главное оружие – это информация. Кто владеет информацией, причем, наиболее полной информацией, тот, считай, владеет миром. Так, что все эти справки я собираю отнюдь не из праздного любопытства. У этого твоего Серковского наверняка есть какие-то свои скелеты в шкафу. Вот их и надо использовать.
— Ну, и как ты собираешься использовать эти скелеты
— Пока не знаю. Вот моя служба безопасности поработает, тогда и увидим. Сейчас, главное, произвести на него максимально благостное впечатление, чтобы он мог мне всецело доверять. А дальше – посмотрим.
Произвести на гостя благостное впечатление, по мнению Сапранова, означало то, что в его доме на глаза гостю не должно попасться ничего такого, чтобы могло испортить ему настроение. А что могло испортить настроение? Конечно же, племянница. Уж эта простушка никак не вписывалась в роскошный антураж дома  Сапрановых. Поэтому Герман решил, что будет очень неудобно перед дорогим гостем, если он увидит этого отпрыска семейства Сапрановых.
— Мне еще свою мамашу урезонивать надо, – сказал Герман.
— Урезонивать насчет чего? – спросил Ромодановский.
— Да, чтоб, пока этот Серковский у нас в доме будет, она свою внученьку где-нибудь подальше держала. А то, что дорогой гость о нас подумает? У Сапранова не дом, а богадельня.
— Тебя только это беспокоит?
— И это тоже! – воскликнул Герман. – Мне же небезразлично, какое мнение сложится о моем доме, о моей семье. Ты эту провинциалку видел? Не ступить, не молвить не умеет. Вот что обо мне подумает серьезный, респектабельный человек? Скажет: у Сапранова не дом, а богадельня, и, в принципе, будет прав. Мне это надо?
— Ладно. Давай разбирайся со своими домашними, но только потом, когда окончательно договоришься о встрече, не забудь мне позвонить.
— Это еще зачем?
— Ну, как зачем? – искренне удивился такому вопросу Владимир Борисович.  – Мне тоже хочется присутствовать, узнать, во что выльется ваше общение.
С этими словами Ромодановский вышел из кабинета, оставив Германа наедине с его размышлениями. Подумать ему было о чем. В доме Сапрановых действовало одно неукоснительное правило: никто и не при каких обстоятельствах не мог возражать Герману Федоровичу, чтобы он не говорил и чтобы он не делал. Этому правилу подчинялись все, кроме Варвары Захаровны. У пожилой женщины, давно уже перешедшей восьмидесятилетней рубеж, был свой, давным-давно сформировавшейся, взгляд на происходящее вокруг, весьма отличный от тех принципов, которыми жил её сын. Прежде всего, это касалось родственных отношений. Если для Германа Иван считался родным братом только потому, что у них были общие родители, то для Варвары Захаровны Ваня был самым дорогим человеком, и не только он, а все, что было с ним связано.      
С тем, что Людмила будет теперь постоянно присутствовать в доме и мозолить ему глаза, Герман почти смирился. Ему оставалось только одно: установить четкие правила, которым Людмила должна будет неукоснительно следовать, прибывая в его доме. Во-первых, Людмиле запрещалось заходить в любые помещения дома, кроме кухни и комнаты Варвары Захаровны. Во-вторых, строжайше запрещалось вступать в контакт с кем-либо из людей, посещающих его, Германа. В-третьих, категорически запрещалось прикасаться к вещам, находившимся в гостиной и библиотеке.
С этими мыслями Герман подошел к спальне Варвары Захаровны и услышал за дверью негромкий, но оживленный разговор. 
— Бабушка, а почему дядя Герман ко мне так холодно относится? – спрашивала Людмила. – У него что, и с папой были плохие отношения?
— Ой, Людочка, я уже не припомню, с кем у Германа были хорошие отношения, – вздохнув, отвечала Варвара Захаровна. – Ты знаешь, мне иногда кажется, что у Германа в груди вместо сердца камень. Сама не помню, где я его упустила. Вроде бы с твоим отцом я их одинаково воспитывала. Особо не баловала, старалась никого не выделять, а в результате и одного сына похоронила, и второй – совсем чужой стал.
—  Бабуль, а ты мою маму помнишь?
— Ой, Людочка, мы ведь с твоей мамой даже толком познакомиться не успели. Я только узнала, что у Вани девушка есть, а Герман с отцом уже подсуетились. Я не знаю, что они там натворили, но Лариса как-то очень быстро уехала из Крымска, и больше я о ней ничего больше не слышала.
— А папа что, не пытался нас отыскать?
— Да, нет, – виновато промолвила Варвара Захаровна. – Понимаешь, Ваня думал, что Лариса его бросила. Как-то сразу сник, выпивать начал. Ну, а потом на Вале женился. Тогда твой дед в министерство назначение получил, и мы сода, в Москву перебрались. И пошла у Ивана жизнь совсем под откос. Жену очень быстро потерял, а новое счастье так и не нашел.
Слушать такие откровения Людмиле было и обидно, и больно. Обидно было за родителей. За то, что так грубо и так бесцеремонно было загублено их счастье. Больно было при одной мысли о том, что все в её жизни могло быть по-другому. Могла бы счастливая семья, бабушкины пирожки, запах мандаринов на новый год, поездки с родителями за город, а вместо этого – холодные, серые  стены, такое нелюбимое молоко с пенкой на полдник, сердитый взгляд воспитательницы сквозь стекла маленьких очков в черной оправе. Теперь Людмила знала, кто был виновником злоключений и её, и её родителей, но, что самое странное, она не испытывала к своему дяде ни чувства ненависти, ни чувства неприязни. Сейчас ей казалось, что все скорби и горести остались позади. Наконец-то в её жизни появились люди, которые её по-настоящему любят, которым она действительно нужна, и, главное, это её настоящая семья, о которой Люда столько лет мечтала.   
Стоя за дверью и выслушивая этот проникновенный диалог между Варварой Захаровной и её внучкой, Герман буквально изнывал от злости. Для него было немыслимо, что какая-то почти выжившая из ума старуха и соплячка без рода и племени смеют обсуждать его – человека, которому все обязаны всем! Резко открыв дверь, Герман вошел в комнату, бросая на мать и племянницу такой взгляд, что им обеим как-то сразу стало не по себе.
— Извиняюсь, что прерываю вашу беседу, но мне необходимо поговорить с тобой, мама, с глазу на глаз, – произнес Герман, еле скрывая раздражение.
Возражать Герману было бессмысленно, да и у Варвары Захаровны не было абсолютно никакого желания этого делать. Обратившись к Люде, она тихо произнесла:
— Дочка, а ты еще нас сад не видела?
— Нет.
— Вот пойди, сходи к Ане и попроси её, чтобы он все тебе показала. А мы пока с твоим дядей тут побеседуем.
Людмила вышла из комнаты, а Варвара Захаровна приготовилась к разговору с сыном, сколько серьезному, столько и трудному. По сердитому выражению лица Германа было понятно – будет отчитывать и предъявлять претензии.
— Мама, я понимаю всю твою радость по поводу обретения внучки, но мне бы хотелось оговорить кое-какие нюансы, – сев на стул прямо напротив Варвары Захаровны, заявил Герман.
— Что ты имеешь в виду?
— Прежде всего, то, что у нас здесь вполне приличный дом, а не какая-нибудь забегаловка, где каждый ведет себя, как ему вздумается. Надеюсь, твоя гостья это понимает?
— То есть, ты хочешь сказать, что Людочка не умеет себя прилично вести?
— Ну, я не знаю, какое воспитание она получил в этой своей дыре. Тем более, какое воспитание ей могла дать такая мать, как эта Лариса.
— Так! – гневно воскликнула Варвара Захаровна. – Не тебе судить о том, какая была Лариса. Сам-то ты приложил максимум усилий для того, чтобы испортить жизнь и ей, и своему брату.
Аргумент был железный, с которым, как говорится, не поспоришь, и Герману ничего другого не оставалось, как развернуться и уйти.   
Прогуливаясь по тенистым аллеям сада, Людмила и Анна предавались воспоминаниям. Им было, что рассказать друг другу. Людмила поведала Анне о своем житье-бытье в детском доме; о том, как нестерпимо скучала по маме; о том, как всегда мечтала найти хотя бы одного родного человека. Анна вспоминала Ларису, еле сдерживая слезы. Она проклинала и себя за то, что уехала в Болгарию и оставила лучшую подругу одну, и Клавдию Никитичну за то, что так грубо вмешалась в судьбу дочери, и, конечно, Германа за его вероломство и подлость.
— Вот, что, ему больше всех надо было? – возмущалась Анна. – У самого с личной жизнью ничего не получается, так дай хоть другим счастливо пожить.
— Тетя Аня, а что, дядя Герман ни разу не был женат? – спросила Людмила.
— Ну, как же, не был! – восклицала Анна – Целых два раза женился. Только ни с одной из своих жен ужиться так и не смог. Первая, так, вообще Богу душу отдала – не смогла вынести его закидонов. А вторая, Ирина, пожила-пожила, узнала, что это за фрукт, да и ушла, пока он её окончательно не доконал.
Сам Герман в это время был всецело поглощен подготовкой к предстоящей встречи с Серковским. Никогда еще Сапранов так не волновался. Ему почему-то хотелось поскорее узнать, кто такой этот Серковский, что он на самом деле из себя представляет. Опустим подробности того, как Сапранов договаривался с Дмитрием. Тут уж Герман постарался продемонстрировать свою значимость и свою незаменимость по полной программе. Договорились, что Дмитрий приедет в ближайшие выходные.   
К приезду такого дорогого гостя, естественно, все в доме должно блестеть и сиять. Ну, не мог Герман ударить в грязь лицом. Надо же было продемонстрировать Серковскому, кто на самом деле является хозяином положения, а для этого, по мнению Германа, прежде всего, надо было поразить гостя убранством дома, показав тем самым, что он, Сапранов, принадлежит к поистине аристократическим кругам общества. В общем, для Анны наступили черные дни, и, если бы не помощь Людмилы, вообще не понятно, как бедная женщина справилась бы с таким объемом работы.
Находясь в кладовой и стирая слой пыли с находящихся там картин, Анна, чихая и кашляя, проклинала тот день, когда пришла на работу в дом Сапрановых.
— Слушай, Люд, вот зачем козе баян? – говорила она пребывавшей в состоянии полного изумления Людмиле – Ведь носится по всем этим Парижам, Лондонам, аукционам, как угорелый, а картины, за которые он, кстати, немереные деньги платит вот здесь лежат, пылятся?
— Ну, сейчас-то он распорядился их достать, повесить, вон, в холле, в коридоре. 
— Сейчас, конечно! Надо же в очередной раз пыль в глаза пустить. Вот увидишь: как только этот гость уедет, Герман прикажет все картины сюда, в кладовку перенести.
— Никогда я не понимала такого бахвальства.
— А я уже давно ничего не понимаю, – сказала Анна, вытирая  пыль с очередного шедевра.  – Знаешь, сколько на свете живу, а таких людей, как Герман, еще не встречала. Ведь если по-хорошему разобраться, ничего путного он из себя не представляет. Зато гонора, самомнения о себе – хоть свиней откармливай.
— Тетя Аня, а мой папа… каким он был?
— Ну, Ваня – это совсем другое дело! – воскликнула Анна. – Хороший человек был, что говорить. И добрый, и скромный, и приветливый, и умница, каких поискать. Знаешь, я тебе так скажу: всем, что у него сейчас есть, Герман Ивану обязан. Так что Ванька знал, что делал, когда свое завещание писал. Нечего Герману к чужому добру примазываться.
— Да, не нужны мне эти деньги, тетя Ань, – заявила Людмила. – Что я с ними делать буду? Стены обклеивать?
— Так! Ты вот только глупости не говори! – возмутилась Анна. – Твой отец эти деньги что, украл, или они на него с неба упали? Нет. Он вкалывал с утра до ночи, как проклятый. И теперь ты что, считаешь, будет правильным, если Герман все это хозяйство к рукам приберет?
— Тетя Аня, но мне-то, зачем все это? – чуть ли не со слезами на глазах спросила Людмила.
— Как зачем? У тебя родная сестра неизвестно где находится. Ты её искать-то собираешься?
Людмила положительно кивнула головой.
— Ну, вот! А на это знаешь, какие деньги нужны? Бесплатно тебе никто ничего делать не будет. Наверное, и частного детектива нанимать придется, и по всем этим конторам справки собирать, а там, если не подмаслить, никто ради тебя даже не чихнет. 
Подобные доводы подействовали на Людмилу отрезвляюще. Ну, в самом деле, для того, чтобы отыскать человека, о котором, в принципе, ничего не известно, деньги понадобятся, и немалые. Так, что отцовское наследство пришлось, как нельзя, кстати. Если уж деньги и не приносят счастья, то хотя бы помогут в деле восстановления родственных связей.
Так, в разговорах и хлопотах, и пролетели четыре дня. Воскресенье, так ожидаемое Германом, выдалось пасмурным и дождливым. Дождь, всю ночь барабанив по крыше мелкими каплями, к утру перешел в настоящий ливень, похожий на те, что бывают в тропических странах. 
— Не к добру этот дождь, -  шептал себе под нос Герман, стоя у окна и наблюдая за тем, как на улице разыгрывается непогода.
— Ну, что? Ждешь-недождешься? – спросил Германа вошедший в кабинет Ромодановский.
— Да, уж. Не терпится увидеть эту новую звезду столичной богемы.
Владимир Борисович вопросительно посмотрел на Германа. Нутром он чувствовал, что такой интерес Сапранова к Серковскому продиктован отнюдь не праздным любопытством. Вот явно Герман что-то задумал. Оставалось только выяснить, что именно.
— Герман, я ведь тебя давно знаю, – начал Владимир Борисович. – Ты ведь никогда и ничего просто так не делаешь. Признавайся, что задумал на этот раз? Наверняка в твоем воспаленном мозгу родился какой-нибудь очередной хитроумный  план.
— Ну, какой план! О чем ты говоришь? – сказал Герман – Ты же знаешь, что дела на наших заводах в Крымске и Анапе обстоят неважно. Продажи падают день ото дня, а тут – такая возможность освоить новый рынок сбыта. Дураком надо быть, чтобы её упустить.
Тут раздался телефонный звонок. Звонил охранник. Хриплым, осипшим голосом он спросил:
— Герман Федорович, вас тут какой-то Серковский спрашивает. Говорит, что вы его приглашали. Что ответить?
— Ну, как что? Немедленно пропускай. Скажи, пусть в холле подождет. Я сам его встречу.
Сапранов пулей вылетел из кабинета, чем немало изумил Владимира Борисовича. Всегда привыкший видеть Германа уровнавешанным и излучающим олимпийское спокойствие, Ромодановский был удивлен тем, как Герман начал волноваться, когда узнал о приезде Серковского. Накинув на плечи серый пиджак, он последовал за Сапрановым отчасти для того, чтобы посмотреть на то, каким будет поведение Германа, отчасти для того, чтобы удовлетворить собственное любопытство и познакомиться поближе с этим новым претендентом на звание олигарха.
Огромная, хрустальная люстра, висевшая под потолком, ярким светом освещала пространство холла. Белоснежная, мраморная лестница, ведущая наверх, гранитный пол блестели так, что любой, вошедший в этот дом с парадного входа, побоялся бы сделать лишний шаг. Дмитрий стоял на пороге, а сам пребывал в каком-то странном состоянии, похожем на страх. Хотя кому-кому, а не ему было говорить о страхе.
— О, как я рад вас видеть! – воскликнул спускавшейся по лестнице Герман. – Наконец-то я могу увидеть того, о ком говорит вся Москва. Я надеюсь, вам не пришлось долго искать мою берлогу?
— Что вы называете берлогой, Герман Федорович? – спросил Дмитрий, протягивая руку Сапранову. – Не этот ли сказочный дворец?
— По-моему, вы мне льстите, Дмитрий Сергеевич. Я  ведь не шейх какой-нибудь, а скромный предприниматель, в поте лица своего зарабатывающий себе на хлеб.
По лицу Дмитрия пробежала легкая усмешка. Словам Германа он верил ровно столько, сколько может верить человек, вышедшей из детского возраста, в существование деда мороза.
Герман не заметил пытливого взгляда Дмитрия, когда здоровался с ним, а между тем, этот взгляд выражал многое. В глазах Дмитрия читалась какая-то необъяснимая печаль, помноженная на плохо скрываемую неприязнь к дому, в который он пришел. Даже рукопожатие было каким-то напускным, сделанным как бы через силу.
— Для скромного предпринимателя у вас слишком шикарная обстановка, – заметил Серковский. – Я вам даже больше скажу: любой арабский шейх мог бы вам позавидовать.
— Ну, признаюсь честно, до арабских шейхов мне еще далеко, – с ложной скромностью сказал Герман. – Более того, дела у меня сейчас обстоят неблестяще. Как, впрочем, наверное, и у вас.
— Тут вы правы. Перефразируя известную поговорку, скажу: кризис – не тетка.
— Вот поэтому я так хотел с вами встретиться, Дмитрий Сергеевич, – интригующе произнес Герман. – Вы знаете, кажется, у меня есть предложение, от которого вы не сможете отказаться.
— Очень интересно! – воскликнул заинтригованный Дмитрий. – И о каком же предложении идет речь?
Герман не успел и рта открыть, как с лестницы, ведущей на второй этаж, раздался немного хриплый голос Ромодановского:
— Герман, ты бы сначала к столу пригласил гостя, накормил, а уже потом грузил бы своими проектами. Здравствуйте, Дима, - произнес Владимир Борисович, обращаясь к Дмитрию. – Наконец-то вы приехали, а то этот зануда, как только услышал про ваш винный бизнес, всю плешь мне проел расспросами про вас.
— Удивлен такому вниманию к моей скромной персоне, – искренне удивившись, промолвил Дмитрий.
— Просто одно из направлений моей деятельности – производство вина, – пояснил Сапранов, а потом, будто бы спохватившись, добавил: - Ой, ну, что же мы, правда, в дверях-то стоим. Пойдемте скорее в гостиную. Там уже и стол накрыт, и я вас, Дмитрий Сергеевич, своим вином угощу. Проведете, так сказать, первую дегустацию. 
Дмитрий с радостью согласился, и все трое – Серковский, Сапранов и Ромодановский – направились в гостиную, где вовсю хлопотали, накрывая на стол, Анна и Людмила. Герман Сапранов не был бы Германом Сапрановым, если бы хоть раз в жизни изменил своему правилу – поражать всякого, пришедшего к нему, великолепием своего дома. Так было и на этот раз. У Дмитрия – человека искушенного и повидавшего многое – складывалось впечатление, что он попал, ну, если не в королевский дворец, то в замок высокородного дворянина. Картины в позолоченных рамах, медвежьи шкуры, лежащие на полу, средневековые доспехи, стоявшие в нишах – все говорило о претензиях хозяина дома на какую-то изысканность, аристократичность.
В гостиной был накрыт огромный, круглый стол, застеленный белоснежной скатертью. На столе красовались блюда с изысканными угощениями, в приготовлении которых Герман тоже отличился.  Недаром весь вечер накануне он провел на кухне, руководя работой четырех поваров, приглашенных им из лучших столичных ресторанов.
Анна и Людмила раскладывали вилки и ножи на столе, когда дверь отворилась и в зал, с подчеркнуто довольным, видом вошел Герман и его гости. Все, что происходило потом,  было похоже на сцену из обычной сказки для взрослых – кадры из фильма о красивой любви. Осмотревшись по сторонам, Дмитрий остановил свой взгляд на Людмиле, расставлявшей на столе ажурные тарелки. Выражение его лица при этом моментально изменилось. Серьезный, даже строгий взгляд растворился в радостной улыбке, а от нарочито-подчеркнутой напыщенности не осталось и следа.
— Люда! – воскликнул Дмитрий. – Как я рад вас видеть! Признаться, я уже и не надеялся снова встретиться с вами.
Людмила подняла глаза и, увидев Дмитрия, остолбенела. Чувство, всецело овладевшее ею в этот момент, даже трудно было назвать радостью. Это была какая-то феерия счастья, сравнимая с тем, как, если бы у Людмилы сбылась самая заветная мечта в её жизни. Она смотрела на Дмитрия и буквально тонула в океане его широких, карих глаз. Дмитрий тоже не мог налюбоваться на Людмилу. С того дня, как он впервые увидел Людмилу на той импровизированной ярмарке, прошло уже больше недели, но образ этой белокурой с невероятно добрыми глазами никак не выходил у него из головы. Молодые люди могли смотреть друг на друга сколь угодно долго, но кто-то должен был прервать молчание, и этим человеком оказался Дмитрий.
— Люся, а вы давно здесь работаете? – спросил он.
— Людмила Ивановна – не служанка, – не скрывая гордости за свою подопечную, заявила  Анна. – Она – дочь покойного Ивана Федоровича и наследница всего его состояния.      
Хотя Людмила этого и не заметила, но выражение лица Дмитрия после этого высказывания Анны резко изменилось. Радостная улыбка сменилась грустной гримасой, прежний блеск в его глазах мгновенно потух, а вместо него появилось что-то, что было похоже на злобу или раздражение.
— Ну, что же мы стоим? – суетливо спросил Герман. – Стол накрыт. Я, между прочим, вчера весь день из кухни не вылезал. Все думал-гадал, чем бы вас удивить, Дмитрий Сергеевич. Давайте уж приступим, так сказать, к трапезе, а то все остынет.
—Тут я согласен с Германом, – заявил Ромодановский. – Лично у меня от голода уже давно под ложечкой сосет, а тут такие запахи, такие виды, что, еще немного, и я в обморок бухнусь.
— Ну, что ж, буду рад с вами отобедать, – сказал Дмитрий. – Заодно обсудим перспективы нашего сотрудничества.
Гости стали рассаживаться за стол. Владимир Борисович был изрядно голоден, а поэтому от вида разносолов, красовавшихся на столе, он еле проглатывал слюни. Герман вел себя подчеркнуто спокойно, но всем своим видом давал понять, что он в этом доме царь и бог, и от него зависит, кто может присутствовать на этом званом обеде, а кому и следовало бы знать свое место.
Людмила не замечала вокруг себя вообще ничего. Все её мысли, все её существо переполняло счастье. Она была счастлива о того, что снова может видеть Дмитрия. Никогда серьезно не думавшая о замужестве, Людмила сейчас была целиком во власти именно этого желания – поскорее выйти замуж и всегда быть рядом с ним – её кумиром, сказочным принцем, за которым она готова была бежать хоть на край света. Принц сидел напротив Людмилы и приветливо ей улыбался, демонстрируя тем самым свое доброе расположение, что, в свою очередь, не могло не вызвать раздражения у Германа.
— Людмила, а тебе разве никто не говорил, что, когда мужчины собираются, чтобы обсудить свои дела, присутствие женщин нежелательно? – нервным тоном спросил Герман. – Что, в твоем захолустье правилам хорошего поведения никто не учит?
— Извините, дядя Герман, – тихо сказала Людмила и поднялась со стула, чтобы уйти.
— Так, я не поняла! – раздался громогласный возглас Анны, чем вызвал некоторую оторопь у присутствующих. – Кто сказал, что Людочка – посторонний человек? Она, между прочим, хозяйка ровно половины всего семейного состояния.
Говоря это, Анна подвергала свою жизнь смертельной опасности. Ведь, сказав, что Людмила имеет в семействе Сапрановых достаточно высокий статус, автоматически под сомнение ставилось всемогущество Германа. От того, чтобы закатить очередной, грандиозный скандал, Сапранова удержало лишь присутствие гостей. Дмитрий и Владимир Борисович сидели за столом и,  не скрывая удовольствия, поглощали, приготовленные под чутким руководством Германа, кушанья.
— Герман Федорович, я должен признать, что вы прекрасно знаете толк в кулинарии, – заметил Дмитрий. – Мне доводилось бывать в разных домах, но нигде меня не потчевали такими бесподобными угощениями.
— Вы еще не отведали моих вин, Дмитрий Сергеевич, – довольный собой, сказал Герман. – Вот уж действительно, чем можно гордиться. Не стану скрывать, такими марочными винами, как у вас, я похвастаться не могу, но то, что производят на моих заводах, может удовлетворить любой, самый взыскательный вкус.
Тут только Дмитрий обратил внимание на шесть бутылок, стоявшие в центре стола. «Черные глаза», «Горное ущелье», «Водопады предгорья», «Коварство и любовь», «Черный кардинал» - довольно громкие название для ценителей вин и застолий.      
— Вы располагаете хорошей коллекцией. Тоже, как и я, неравнодушны к хорошему, марочному вину? – спросил Дмитрий.
— Видите ли, виноделие – это одно из направлений моего бизнеса, – произнес Герман. – Я, собственно, и хотел  встретиться с вами, чтобы обсудить возможность нашего дальнейшего сотрудничества.
— Что вы имеете в виду?
— Я бы хоте стать поставщиком вашего магазина, – без тени сомнения в голосе заявил Герман. – Все, что мы можем вам предложить, перед вами, на столе. Скажу без ложной скромности, моим заводам есть, что вам предложить.
— Вы владеете винными заводами? – резко спросил Дмитрий.
— Да. Мне принадлежат два завода. Один находится в Крымске, а второй – в Анапе. Предприятия стабильные, с уже давно сложившимися традициями. Так, что бояться срыва поставок или некачественной продукции вам не придется.   
Дмитрий многозначительно промолчал. Молчание продолжалось две минуты, и за это время Герман чуть с ума не сошел от волнения. Он буквально смотрел в рот Дмитрию и готов был ловить не то, что каждое слово, а каждую, произнесенную им, букву.
— Итак, как я понимаю, вы хотели бы стать моим партнером? – спросил Дмитрий.
— Да, совершенно верно, – ответил Герман. – Я думаю, что такое сотрудничество будет выгодно и вам, и мне. Вы сможете существенно расширить ассортимент вашего магазина, а мне удастся удержать на плаву мои заводы.
— Герман Федорович, а почему вы выбрали именно меня?
— Вы понимаете, в бизнесе я не доверяю случайным людям. – Герман приготовился к тому, чтобы обрушить на Дмитрия потоки лести. – Вы, как я погляжу, человек в наших кругах отнюдь не случайный. Твердо стоите на ногах. Прекрасно разбираетесь в бизнесе. В общем,  с кем, как ни с вами, вести дела. 
— Знаете, Герман Федорович, ваши слова, безусловно, льстят мне, но я должен вас предупредить; в видении дел я придерживаюсь нескольких неукоснительных правил.
— И каких же, если не секрет?
— Во-первых,  полная прозрачность всех сделок. Во-вторых, что самое главное, неукоснительное соблюдение все условий контрактов. То есть, все, что оговорено в документах, должно выполняться в срок и без каких-либо проволочек.
— Ну, тут, я думаю, вам беспокоиться не о чем, – без тени сомнения в голосе заявил Герман. – В бизнесе я уже не первый десяток лет, и за это время не было ни одного нарекания от кого-либо из людей, с которыми мне доводилось сотрудничать.
Дмитрий и Владимир Борисович посмотрели на Германа, еле сдерживая ироничную улыбку. Дмитрий инстинктивно чувствовал, что Герман Федорович лукавит. Ромодановский же точно знал, что все, что говорит Сапранов, следует делить надвое.
— Вы знаете, Дмитрий Сергеевич, Герман, когда я ему о вас рассказал, мне буквально всю плешь проел, – улыбаясь, сказал Владимир Борисович. – Все уж нетерпелось ему с вами познакомиться. Должен сказать, за те годы, что мы с ним работаем вместе, он зарекомендовал себя, как самый надежный партнер. В  его лице вы найдете действительно выгодного компаньона. В этом я вам ручаюсь.
— Ну, что ж. Если вы, Владимир Борисович, ручаетесь за своего друга, значит, мы действительно сможем наладить честное, взаимовыгодное сотрудничество. Вот что я предлагаю: я закупаю у вас пробную партию вин, и по мере того, каким они будут пользоваться спросом, мы будем наращивать поставки, – предложил Дмитрий. – Только для начала мне понадобятся определенные гарантии.
 — Ну, что ж. – несколько смутившись, промолвил Герман. – Если вы хотите ознакомиться с документацией, вы можете заехать ко мне в офис и там ознакомиться со всеми интересующими вас бумагами.
Дмитрий был доволен этими словами Германа. Ему, как человеку, недавно начавшему свою коммерческую деятельность, льстило, что такая акула, как Герман Сапранов, проникся к нему таким доверием, что готов открыть доступ к святая святых – к документации собственных предприятий.
За все время застолья Людмила не проронила ни слова. Она не сводила с Дмитрия глаз. Девушка смотрела на своего кумира, пытаясь уловить каждое движение, каждый жест, каждое произнесенное им слово. Её мечта, так часто приходившая к ней во сне, наконец-то обрела плоть и кровь, и была здесь, рядом с ней. Не важно, что за все время обеда он ни разу не посмотрел на неё, ни обмолвился с ней ни единым словом. Главное, что он был рядом. Теперь она могла видеть его, любоваться им, а обо всем остальном Людмила старалась просто не думать.
Немного пенящиеся, темно-красное вино разлилось по бокалам. Лица Германа, Владимира Борисовича и Дмитрия светились довольными улыбками. Каждый был счастлив по-своему. Герман тем, что обрел в лице Дмитрия нового, выгодного партнера. Дмитрий тем, что с такой легкостью ему удалось войти в дом Сапрановых.
—Ну, что ж. Выпьем за процветание нашего дела, – произнес Дмитрий, стоя с наполненным бокалом в руке. – За процветание семейства Сапрановых!