Честь имею!

               

"Морально устойчив. Пользуется уважением товарищей по работе" - стандарты служебной характеристики в советское время.

   Говорят, что мужики, то есть мужчины, морально неустойчивы. Готовы, мол, на каждую вагину бросаться.
   Колесов всю молодость провел в мужских компаниях: в мужской школе, в военном вузе, пять лет в воинской части.
   Насчет морали он припоминает несколько эпизодов, которые дают несколько иное представление о мужиках. Когда они имели право сказать: «Честь имею!»

   В военном вузе комсомольские собрания обычно были скучными. Не о чем говорить. Но одно соб-рание было бурным: по поводу Дмитриева. Дмитриев – высокий и яснолицый – очень любил высту-пать. Он страстно и вдохновенно говорил о светлых идеалах служения Отечеству, о моральном дол-ге каждого перед Родиной и т.п. Наверно, он когда-то почувствовал в себе ораторский талант и не мог скрывать его.
   Ребята слушали насупясь. Возражений не могло быть, все слова правильные, все считали себя мо-рально устойчивыми. Но сами они так никогда не выступали. В речах Дмитриева им виделось что-то от ябедничества и карьеризма.
   В вузе работала лаборантка – юная, милая, скромная. Дмитриев соблазнил ее на прелюбодеяние, она забеременела, а он отказался. Возникло персональное дело.
   На комсомольском собрании не надо было упрашивать выступить. Ребята рвались на трибуну, кричали с мест. Все требовали исключения из комсомола. Так и решили.
   Хотя в служебных характеристиках молодые офицеры значились как «морально устойчивые», но сверхморалистами они не были. У многих – добрачная жизнь со многими. Но на Дмитриеве слилось всё: и его лживая речистость, и моральная нечистоплотность.
   А Славка Григорьев даже подрался с Дмитриевым. Хотя сам-то Славка любил показать свое уме-ние обаять любую девицу.
   Вышестоящие органы заменили Дмитриеву исключение на строгий выговор: меньше шума в от-четности.

   Другая история тоже закончилась комсомольским собранием.
   Воинская служба Колесова началась с работы на атомных бомбах: обслуживание, сборка, снаря-жение, подвеска в самолет. В группу атомщиков набрали молодых офицеров из разных училищ. Ан-дрей Гришин закончил ленинградское военно-морское инженерное училище – Дзержинку, ту, что в здании Адмиралтейства. Он и Колесов подружились. Андрей Гришин - основательный, домовитый, добродушно подшучивающий над собой, над другом и приятелями. Они сошлись - по близости ха-рактеров.
   Москвич Гришин провел в казарме училища пять лет, постоянно гостевал в семье генерала, това-рища его отца. Генерал с женой и дочкой, ровесницей Гришина, жили в прекрасной квартире на Су-воровском проспекте. Очевидно, всё клонилось к морганатическому браку. И вдруг Гришин, человек серьезный, солидный, встречает в Москве милую девушку и в одночасье женится на ней.
   Любовь товарища схватила своей мозолистой рукой.
   В семье генерала шок. Гришин привозит молодую жену в воинскую часть, в Полтаву, получает комнату двенадцать метров в двухкомнатной квартире, в другой комнате Рем Тусеев с женой.
   Родители жены помогли приобрести мебель. Гришин тщателен в отборе вещей, будь то одежда, обувь и прочее. Мебель хорошая, еле влезла в комнату, пришлось на одно окно поставить шкаф.

   Милая девушка очень начитанная, но, очевидно, еще не всё прочитала. Когда Гришин приезжал с работы, она продолжала читать. В отличие от друга Гришин не планировал пользоваться столовой. И прачечной. И в отличие от друга не предохранялся. Начались семейные сложности. Короче говоря, Гришин отвозит беременную жену обратно в Москву и женится на дочке генерала, оправившейся от шока.
   Однако теперь в шоке оказались товарищи Гришина по комсомолу. На комсомольском собрании Рем и другие осудили безнравственность обывателя и мещанина Гришина, потребовали исключения из комсомола. До этого не дошло, вскоре Гришин перебрался на службу в Ленинград.
   Позднее Колесов встречался с ним в Ленинграде. Жена Гришина высокомерно отозвалась о жене Колесова, приезжей из провинции: «небось всю квартиру забила коврами и хрусталем». Он оборвал все контакты.

   В следующем эпизоде моральная неусточивость была всего лишь одной из компонент конфликта. Который возник вокруг фигуры начальника отдела Кулешина. Колесов был его заместителем. Два года назад Кулешин предложил ему эту должность, и эти два года они работали спокойно.
   Недавно Кулешин привел в отдел для выполнения научных работ двух молодых, серьезных мужи-ков: кандидата технических наук и аспиранта.   
   Беспорядок в работе всегда был присущ Кулешину – опаздывать или вообще не приходить на на-значенные встречи, полностью исчезать на день-два и т.п. 
   Разбросанность, беспорядочность были сутью Кулешина во всем. Указания и задания менялись, новые неожиданные требования выдвигались с напором, доходящим до хамства. Женщины восхи-щались – талант, чуть ли не гений, некоторые, как говорится, писяли от восторга.
   Колесов не возмущался, спокойно делал свое дело, полностью закрывал текущие дела – планы, отчеты.   
   Однако новые сотрудники сначала удивлялись, потом стали возмущаться. Чаша терпения переполнилась, когда они обнаружили свои статьи в печати за подписью Кулешина. Даже директора печатались в соавторстве с согласия благодарных подчиненных. Кулешин брал не по чину – и нагло, и глупо.
   Вомущался и давно работаший в отделе Тюрин, уже достаточно претерпевший от Кулешина.

   Колесов тоже когда-то предложил Кулешину соавторство по написанной им статье (работаем вме-сте). Когда же увидел свою статью напечатанной под фамилией только Кулешина, спросил:
   - Это что за дела, Володя?
   - Ошибка издательства, - беспечно объяснил тот.
    
    Вызревал заговор. После праздничной демонстрации заговорщики зашли по дороге на квартиру аспиранта и вступили в сговор – против Кулешина. Ходом событий и по должности Колесов стано-вился вожаком (лидером) бунтовщиков. Это ему очень не понравилось – за ним уже из прежнего отдела тянулся хвост (шлейф) склочности, конфликтности. Притязаний на должность начальника отдела у него не было…

   В это же время клюнул жареный петух. Как и у любого другого начальника в характеристике Ку-лешина писалось: “морально устойчив, отношения в семье нормальные”. По правилам советской демократии партком давал согласие на назначение начальника отдела.
   Однако к этому времени Кулешин подправил свою характеристику. Оставленная им жена с двумя малыми детьми обратилась в партком с жалобой. Еще одна жалоба поступила от женщины, родив-шей от него ребенка. Сам же он жил еще с какой-то бабой. Партийная комиссия приступила к про-верке его моральной устойчивости.

   В конце концов Колесов все-таки решил быть принципиальным (в который раз?!). Во-первых, он был еще крайне нетерпим насчет аморалки – люди типа Кулешина с его бабами и брошенными детьми были в его глазах просто подонками. Во-вторых, паразитирование Кулешина противоречило интересам общего блага и “дальнейшим видам  России”.

    Было еще и третье: Кулешин писал часть диссертации директора института – раздел по технике. Колесов знал это, но должен был поступить как настоящий коммунист. О котором так говорится в анекдоте: “Не за то я тебя уважаю, Иваныч, что ты пьянствуешь беспробудно, и не за то уважаю, что ты по бабам шастаешь, и не за то уважаю, что ты на работе ни хрена не делаешь, а за то я тебя ува-жаю, что ты, Иваныч – настоящий коммунист”.

   Наступление началось по всем правилам советской демократии – собрание верхушки (актива), за-тем собрание партийной группы отдела. Большинство осудило Кулешина. Дело подвигалось к парт-кому, решение которого при таком раскладе (плюс Колесов – зам секретаря по идеологии, аморалка как раз по его ведомству) было предопределено.

   Неожиданно Кулещин как бы восстановил свою моральную устойчивость – он женился на сотруд-нице отдела, формально отсек всех предыдущих баб. По недавним нормам его все-таки можно было репрессировать, по более свободным нормам 70-х годов – можно простить: человек упорядочил свои семейные отношения, стал вполне правоспособным членом общества. Однако за ним еще висели служебные грехи, да и запущенная машина бунта продолжала работать.

   В это время новый человек в институте, начальник отдела, предложил Колесову перейти к нему на должность главного конструктора системы. Предложение выгодное, он согласился.
 
  На прощание Кулешин смущенно улыбнулся:
    - Страшный год был, скорее бы кончился.

  Раскрученный маховик уже не остановился. До парткома дело не дошло, продолжился бунт в отде-ле, Кулешин уволился. Появился новый начальник – со стороны.

   Директор института впоследствии попытался отыграться на Колесове за Кулешина и за другие де-ла, в которых он «не мог поступиться принципами». Однако вскоре директора уволили.
 
   Кулешин несколько лет руководил вычислительным центром на заводе, затем  перешел в универ-ситет (ЛГУ). Встретившись с его женой (той самой -  очевидно, воспитание подействовало),  Колесов передал ему привет.

От автора: в рассказе использован текст книги «Жизнь русского».