Возвращение из далекой страны

Дружили они с детства, чуть не от колыбели. Родители, уходя на работу, оставляли их у подслеповатой старенькой соседки, бабы Груши. Так и росли они, как сестры. Родительские дома стояли рядом, отделял их только давно требующий замены забор. Даже яблоки они ели с одного дерева, опускавшего свои тяжелые ветви в оба сада.

Девочки росли, в семьях появлялись братья и сестры, тоже дружившие между собой, но такой дружбы, как у них, не было ни у кого. Да еще с раннего детства у обеих обнаружились певческие голоса. Они лет с пяти, сидя на лавочке, распевали старинные русские песни. Довольные старушки из разных дворов выходили на "бесплатный концерт", одобрительно кивая седыми головами: "Смотри, как Катька с Нинкой голосят - век бы слушала!" - "Да-а-а! Не иначе - артистками будут".

Но артистками они не стали. После школы Нина закончила курсы и работала в правлении совхоза бухгалтером, а Екатерина и вовсе пошла в доярки. Так бы и прожили девушки всю жизнь неразлучными подругами, да вмешался в их отношения красавец парень, переехавший к ним в совхоз. Он закончил сельскохозяйственный техникум и теперь работал в совхозе главным зоотехником. Георгий Никитич! Уважаемый человек в поселке. Красивый, добродушный, культурный... Не одно сердечко билось при виде этого завидного жениха. А парню полюбились звонкие, за душу бравшие песни подружек. Частенько приходил вечерами послушать их пение.

Обеим нравился парень, в чем сразу же признались друг другу. Но Гоша выбрал Катерину. Ее опущенные долу синие глаза не давали уснуть парню. И он специально выбрал время для разговора, встретил ее вечером, чтобы рассказать, как любит ее, как мечтает назвать невестой.

- Ой! А как же Нина? Она только по тебе и грезит. Смотри, какая худющая стала, как она жить-то теперь будет?

- Да ты о нас подумай. Ведь любишь меня? А Нина... Не люблю я ее, кроме тебя мне никто не нужен.

- Гоша, тогда скажи ей сам, у меня духу не хватит.

Вечером следующего дня, когда обе подружки собрались у заветной скамьи, подошел и Георгий.

- Нина, мне с тобой побеседовать надо. Ты не против?

Вспыхнула молодица как кумач, ноги подкосились: "Неужели?! Сейчас скажет что любит! Дорогой ты мой, солнышко ясное!" Молча пошла за парнем, сердце трепетало как зайчонок в силках. Остановились у ее калитки. Но никак не мог набраться духу парень...

- Ну что ты молчишь? - не выдержала Нинка. - Я давно догадывалась, вижу по тебе, что любишь. Ведь угадала - любишь? Я согласна, согласна! Такой женой тебе буду, все завидовать станут. Спасибо тебе, Гошенька! Мама! Иди сюда. Счастье-то какое - Гоша меня любит!

Мать Нины заплакала, радуясь за дочь, а Георгий в растерянности лишился слов и только с ужасом думал - как это могло случиться? А Вера Ивановна уже звала:

- Катерина, а ты чего там сидишь? Иди к нам, порадуйся за подружку. Замуж ведь она выходит за Георгия!

Но Катя, ставшая белее снега, открыла калитку и на негнувшихся ногах прошла в свою спаленку и только там дала волю слезам.

- Как же так? Зачем он шутил так надо мной, если не любит? Чем я обидела его? Господи, как же так вышло?!

Объяснил ей позднее Георгий, как именно вышло, да оба не решились ничего менять. Нина была так счастлива, что Катя не нашла в себе сил сказать ей правду. Да и весь поселок уже говорил о свадьбе зоотехника и бухгалтерши. Вот так и получилось, что Георгий и Нина стали мужем и женой.

Катя была подружкой невесты на их свадьбе, улыбалась через силу, но вот беда - у нее пропал голос. Даже когда она оставалась дома одна и пыталась петь, кроме жалких глухих звуков ничего не выходило. Обеспокоенные родители да и Нина посылали ее в город к доктору, но она все отнекивалась, находя неотложные дела дома. Екатерина твердо решила для себя, что судьба ее прошла мимо, и быть ей старой девой до смерти. И голос ее никому больше не нужен.

У молодых тем временем все образовалось. Нина ждала ребенка, и Георгий смирился. Но как тяжело ему было видеть Катеньку! Только ожидаемое рождение ребенка немного успокаивало его.

Но беда уже поджидала всех троих. Недобрая и завистливая соседка оказалась в свое время единственной свидетельницей разговора между Катериной и Георгием. И так распирало ее разбить хоть и призрачное счастье "этой выскочки Нинки", что в один недобрый вечер она поведала все молодой жене.

- Не может быть! Ты врешь! Всегда мне завидовала, ты же сама в Гошу влюблена!

- А ты понаблюдай. Если не слепая - увидишь.

И Нина увидела. Увидела быстрые взгляды, которые бросал муж на ненавистную Катьку, увидела, как у той загорались щеки. И с этого момента черная ненависть поселилась в ее душе. Не перестала она ненавидеть "разлучницу" и тогда, когда Гошу призвали на фронт. Когда провожали его всем поселком, Катя поддерживала рукой Нину, хотя ей самой требовалась опора. Она героическими усилиями сдерживала слезы, а у Нины ненависть высушила источник, который принес бы ей облегчение. Родственники недоумевали - почему не плачет и так холодна беременная Нинка? Оправдывали это большим горем и той же беременностью.

Через неделю Нина родила милого мальчика с ясными глазёнками и ямочками на щеках. Катя так радовалась, словно это она родила сына Георгию. Она почти не уходила от Нины, когда было свободное время, пеленала малыша, поила его из бутылочки, нежно качала на руках, шевеля губами, впервые пожалев о потерянном голосе.

Молодая мать готова была задушить "разлучницу", но не находила повода показать свою ненависть. И только однажды, когда Катерина, наклонившись к малышу, целовала его крохотные пальчики, подруга не выдержала:

- Не смей! Обслюнявила всего. Чего ты постоянно вертишься возле моего сына? Он мой! Мой! И Гоша мой - поняла?!

И столько лютой злобы было в ее голосе, что Катя действительно все поняла. Она теперь потеряла все - и подругу, и ненаглядного крестника. Гошу она потеряла гораздо раньше.

Никогда бы больше не переступила она порога, где жили самые любимые ею люди, но однажды прибежала соседка:

- Нинке совсем плохо, почти без памяти, заболела чем-то. Иди, посиди с крестником. Да я, как назло, баню затопила, Нинка просила мальца помыть. Помоешь сама?

- Помою, помою. Иди, все уши прожужжала. Я к ним побегу.

Нина металась в жару, бредила. Катя вытерла ее потное лицо, положила мокрое полотенце на лоб и попросила посмотреть за ней брата Сашку, как две капли воды похожего на Нину.

- Ты ей пить давай. Да смотри, чтоб не захлебнулась, голову-то приподнимай. Если что - кричи меня.

- Кать, ты в бане там осторожней, новый котел у нас.

- Ладно, разберусь.

Катя взяла чистую простыню, ребенка завернула в одеялко и пошла через огород к бане.

- Ну и натопили! Тебя все время в такой жаре купают, а, толстячок? Ишь, щеки какие наел! Наверное, молоко у мамки жирное. А может, уже и супчиком кормят? Не хочешь с крестной разговаривать?

Малыш, завидев любимое место, заагукал и усиленно пускал пузыри. Катя с нежностью погладила его спинку, пушистые волосики и посадила в деревянную шайку на полОк.

- Сиди тихо, сейчас водички нальем, - и Катерина начала ковшом наливать в ведро горячую воду. Потом, убедившись, что ребёнок сидит хорошо, крепко держась за края шайки, выбежала в предбанник за ведром холодной воды. В бане ахнуло так, словно взорвалась граната. Выронив ведро, Катя влетела в баню. Котел разорвало, и он походил на чудовищный металлический цветок. Ребенок не подавал признаков жизни. Трясущимися руками Катя подняла его и выбежала на улицу. К ней уже бежал Сашка, а с ним и соседка. Светлые волосики слиплись от крови, тельце обварено кипятком. Малыш был мертв. Катя повалилась без памяти, мертвого ребенка подхватил Сашка.

Когда Катерину выписали из больницы, ее ждала повестка из милиции. Там ей объяснили, что мать ребенка требует суда, обвиняя ее в умышленном убийстве. Следствием было установлено, что котел разорвало паром. Кате дали два года условно "за неосторожное убийство", пояснив, что в вину ей вменяется то, что она на короткое время оставила ребенка без присмотра.

Это было тяжелое время. Родители и братья Кати жили на оккупированной территории, и вестей от них не было. После освобождения города она узнала, что их уже нет в живых. Кате было так трудно, что впервые она радовалась тому, что уходит из дома рано - ей почти не приходилось встречать прежнюю подругу. Но когда это случалось, та смотрела исподлобья, прожигая насквозь ненавистью, и говорила мертвым глухим голосом горькие несправедливые слова: "Ты специально убила моего сыночка. От зависти убила. Бог тебя накажет. А у меня еще будут дети - вот только Гоша вернется".

Но Гоша не вернулся, он погиб 3 мая 1945 года от пули немецкого снайпера. Кате и Нине в этот год исполнилось по 19 лет.

Через 15 лет в поселке стали строить деревянные двухэтажные дома. В одном из них дали по однокомнатной квартире Екатерине Васильевне и Нине Матвеевне. Так и жили они в одиночестве, в одном доме. Одна полна раскаяния за невольную беду, любви и жалости к своей подружке Ниночке, другая - ненависти к "разлучнице", отнявшей и сына, и добрую память о погибшем муже.

В 90-м году в их поселке построили миниатюрную, но такую красивую, словно всю в кружевах, церковь. Одним из строителей был Александр Матвеевич, в котором через столько лет трудно было найти черты остроносого, шустрого Сашки. Это из-под его рук выходили деревянные кружева. Молоденький батюшка, чем-то похожий на Сашку в юности, часто спрашивал: "Ну что, Александр Матвеич, не уговорили вы свою сестру в храм придти? Пора. Не юная девица, пора уже о душе подумать".

Тот только горько вздыхал:

- Домоседка она. С соседками не дружит. Хлеба-соли занять - в жизни не пойдет. После смерти сына и мужа это с ней.

- А жаль. Вот Екатерина Васильевна, несмотря на возраст, и свечи льет, и в храме прибирает, и с молодыми беседует. Любят ее. Всегда возле нее молодежь, ребятишки. А сестру вашу мне жаль. Зайду к ней поговорить.

Но разговор не состоялся. Был монолог. Батюшка почти не услышал голоса хозяйки. Только "здравствуйте" и "до свидания". Женщина сидела, молча глядя в окно, словно что-то видела вдали такое, чего не видно другим, и непонятно - слышала ли она, о чем говорит священник, или нет.

Приближалась первая Пасха в новом храме. После обеда в субботу Нина Матвеевна принесла освятить несколько яиц и маленький куличик. Купила три свечи и вышла из храма. Ее провожали сострадательные глаза Екатерины Васильевны.

Ночь на Пасху выдалась звездная-звездная! Черное бархатное небо так и лучилось маленькими яркими комочками. Нина не отрывалась от окна, видела, как прихожане спешат в храм, смотрела на это прекрасное небо, и ей захотелось быть в храме, вместе со всеми. Она быстро переоделась в "выходное", повязала белый платок и пошла к церкви, словно кто-то звал ее, словно чья-то рука манила: "Иди, Нина, иди!", - и она шла, не разбирая дороги, запинаясь о кочки.

Храм встретил ее ликующим пением. Екатерина Васильевна стояла с поникшей головой возле клироса, шевеля губами.

"Ну что, дорогая, не поется тебе? Это Бог тебя наказал", - мелькнула злая мысль у бывшей подруги.

Но тут разомкнулись уста почти семидесятилетней женщины, и зазвенел ангельский голос: "Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ, и сущим во гробех живот даровав!" Она пела чудным молодым голосом, и светлые слезы текли по ее щекам.

Против воли Нина Матвеевна, словно во сне, шла к подруге, извиняясь, если толкала кого-то. Она шла целую вечность, и душа ее оттаивала, просыпалась, тянулась навстречу этому ангельскому пению. Она дошла, наконец, и прикоснувшись горячими губами к щеке Катеньки, прошептала: "Христос Воскресе, дорогая!" И услышала ответ: "Воистину Воскресе!" И две женщины обнялись так крепко, словно кто-то мог отнять их друг у друга, словно они только что вернулись из дальней чужой страны, которая называется "разлука".