Сказочники. Психотипы

Взахлёб проворковав, как мне с тобой летается, я нервно, но терпеливо жду твоего взгляда, твоего ответа, твоего жеста, чего-то твоего. На полу,в перьях облетевшего танца.
Ты, наконец, отвечаешь, в потолок. Но не на смысл слов, а на их узловатую бурность:
- Надо написать сказку о птице и камне.

Нет-нет. Не надо о камне. Ты тоже птица. Только тяжёлая, пасмурная и хмурая. У тебя тоже есть крылья. Только неподъёмные.

Опять между нами литература… Надо написать сказку, говоришь? Надо, но первостепенно, что надо – успокоить меня, живую, сиюминутную. Спокойствием меня не успокоить... Дай хоть одну эмоцию. А потом и сказку можно… Для остальных. Для других.

Начинаешь. Вслух:
- Увидела птица камень…

Нет-нет! Они были вместе, потому что были похожи, а ты о чём… У птицы оперенье каменной расцветки, а у камня птичий узор. К тому же у птицы был каменный взор, и редкие резкие полёты, будто она вот-вот рухнет. А камень был такой формы, будто сгруппировался и вот-вот взлетит! Вылупится, или встрепенётся – и взлетит. Светлый он был изнутри.
И эти оба – не мы. Не надо о нас. Давай, мой дружочек, теперь только о них.

- Она влюбилась в камень, - продолжаешь ты, на ходу сочиняя дальше – а это… соседский мальчишка запустил его в птицу!
- Бедная-бедная-бедная, - бормочу я, - нет, только не так.

Хотя почему же. Ведь я прекрасно понимаю, что это – так. Мы влюбляемся в орудие убийства. Самоубийства. В то, что создано нас убить. Мы отмахиваемся от воркующих вокруг нас сказочных преданных птиц, замечаем камень, или взрывчатку, и вспыхиваем:
- Вот! Вот, что мне надо!

«Вот! Вот, что мне надо!» - читаю я на следующий день в твоей сказке, и думаю только об одном:

Становится ли сердце, любящее камень – каменным?? СТАНЕТ.

Есть союзы и такие: камень и ножницы, ножницы и бумага… Раз-два-три тоже есть.
Я слушала мечтательное начало твоей сказки, и всё время перебивала, стараясь заглушить, затушить, задушить слова-камни словами-птицами.

Сделать другую сказку. Создать другую концовку.

Птичку жалко. Мгновенно родившийся и умерший союз оказался для неё окончательным падением, а для камня – кратким полётом. Камень жалко – птица камнем на нём висела, гирей, тянущей вверх.

Нет-нет, - перебивала я, и рассказала тебе взахлёб новую сказку. Троих психотипов.

Сказка:
Птица была с ужом. Почему? Она хорошо знала птиц – это ферзи, рассекающие пространство, как им  вздумается. А ужу даны только плоскости.

Можно летать и смотреть вниз, или вообще ничего не видеть, а можно ползать и смотреть в небо, и вокруг близко-близко всё изучить, подробно облюбовав… Птица знала, что уж всегда будет смотреть в небо, когда она улетает. Каждому её прилёту уж посвящал новый танец, и даже выписывал собой признания.

Рождённый летать – не может ползать, и, прилетая, птица, сколько возможно держалась на земле, приглушая притяжение неба. Подобно попытке задержать в прыжке – свободу от притяжения земли. Уж обвивал её объятием и изо всех сил помогал не взлетать. От таких встреч их тела сильно уставали. Уж чуть не задушил птицу, а она его хлестала крыльями в беспомощности и случайно ранила поцелуями.

Она относилась снисходительно – преданный инвалид… Но знала, что однажды, как все птицы, останется ни с чем, и тогда ей будет куда упасть, он уже свернётся гнёздышком для её падения. Колечком, в котором она увидит ноль собственной жизни, ноль - себя и ноль - его. А не окольцовывание, и не подстиланное гнездо, не семейное гнездо. Уж, замуж невтерпёж, - не скажет ему.

А… для кого он танцует, когда меня нет рядом?? – птица была прошита этой внезапной мыслью. Настолько, что забыла, как летать. Ревность мёртвой петлёй провернула её тело и сдавила горло. Птица рухнула, и чуть не разбилась о камень.

Камень, обвитый ужом. Распластавшаяся, она не заметила, что уж спас ей жизнь, вовремя обвив камень, на который камнем летела любимая. Она привстала и, отодвинув подбитое крыло, смотрела в камень, как в большую серую роговицу, или как в плотное от верности сердце, или как в собственное отражение – да-да, на первый взгляд они похожи…

Это было полное поражение. Птица не могла отвести глаз от него. А уж долго смотрел на птичий каменеющий взгляд и, никак не обратив её внимания на себя, отполз в тень и – завязался узлом насмерть.

А птица стала сама себе камнем. «Я знаю птиц, я знаю себя, нет таким доверия. Довольно. Да и ползающий тоже неизвестно куда отползает, кому танцует, кого обвивает… КАМЕНЬ. Только ты. Только ты меня дождёшься».

Ей было всё равно, что Он – не жив. Что он никогда не обнимет, не станцует, не согреет, не спасёт. Не оживёт. В его неподвижности выражалась для неё абсолютная верность, абсолютное ожидание и …любовь. Только максимально противоположные могут так доверять и доверяться друг другу. Только они могут быть насмерть связаны.

Подбитое крыло птица так и оставила на спине камня, а второе сложила, и постепенно оно вросло в каменеющий бок. Камень становился мягче, покрывался мхом, как опереньем. Они стали абсолютной сиамской парой.




Ну вот, кажется, в твоей сказке трагедии было не меньше… Ну вот и мы – из-за непохожести которых возникли эти две сказки – приравнялись.