Ушичанка Ида Гольдшмидт. В ногу со временем

После возвращения из отпуска мне стало совсем легко. Переписка с Арнольдом получила новый смысл. К этому времени его демобилизовали из армии, и он попросил разрешения приехать ко мне в гости. Я согласилась, предварительно сообщив об этом родителям. В 1935 году я вышла за него замуж. Свадьбу, даже с «хипой», нам сделали родители в Новой Ушице. Не удивляйтесь слову «даже», лозунг «Религия – опиум для народа» был в те времена актуален среди молодёжи. После свадьбы мы уехали к родителям Арнольда в Чечельник, там нам сделали вечер и подарили мне золотой браслет. Вернулись мы в Пиахтянку на спиртзавод вместе, как муж и жена. Вскоре Киевский трест перевёл нас на Красно-Слободской спиртзавод: меня - заведующей лабораторией, мужа Дворциса – начальником производства.
6 апреля 1937 года у нас родилась девочка, назвали мы её Флорой. В конце 1938 года я была направлена на Всесоюзные двухмесячные курсы микробиологов. По окончании меня и моего мужа, перевели на Анопольский (Волынь) спиртзавод с сохранением тех же должностей. Нам было очень хорошо, 16 октября у нас родился второй ребёнок, сын. Назвали его в честь отца, но не Азриэлем, а Александром. К этому времени обстановка изменилась. Анополь превратился в запретную зону, попасть в которую можно было только со специальным разрешением. Мои родители настаивали на обряде Брит-Мила нашему сыну. Мать добилась пропуска и специально приехала для этого, но найти человека, способного это совершить, не смогла, так и уехала ни с чем.
Наши войска должны были перейти через Польшу и занять позиции на границе с Германией. Однако Польша их не пропустила. Территория всего района, в том числе нашего завода, была забита советскими войсками. В конце 1939 года моего мужа Дворциса Арнольда Сухаровича с другими работниками Киевского спирттреста послали в командировку в Западную Украину Львовской области для выявления и регистрации спиртовых заводов. После командировки мужу предложили должность главного инженера Злочевского группового управления спиртовыми заводами. Это произошло 2 июня 1940 года. Я с двумя детьми последовала за мужем, и была назначена на должность группового химика того же управления. Партийное руководство возглавлял директор, присланный из Львова. С ним приехал главный бухгалтер. Все остальные работники были местные. Профсоюзов не существовало.
Львовская область была оккупирована в 1939 году. В городе Злочев нам предоставили квартиру в графском особняке. Молодые граф и графиня убежали с приходом советской власти. Из прежних хозяев в доме жила мать молодой графини с пятилетним внуком и экономкой. Мы занимали две большие прекрасно обставленные комнаты, старая графиня – спальню и кухню, в остальных восьми комнатах жили советские офицеры с жёнами и детьми. Офицерские жёны раздражали меня своей неаккуратностью и пренебрежением к красивым вещам. Малолетних детей они сажали на бархатные и шёлковые диваны, предварительно не подстелив пелёнок. На мои замечания они злорадно отвечали: «Пусть дети имеют удовольствие»; еду варили на примусах в роскошных залах, хотя по бокам имелись небольшие комнатки, очевидно, для прислуги. Над старой графиней они прямо-таки издевались, она отвечала им тем же.
Графиня говорила по-польски и немного по-русски, а я немного понимала польский. Мне удалось с ней наладить контакты, она разрешала мне пользоваться её посудой и кухней. Немало часов я провела с этой высокообразованной женщиной и позаимствовала много хорошего от неё. Арнольд приносил домой продукты, и я делилась с графиней, что вызывало злость моих соседок. Так прошло около двух месяцев. Однажды утром привлечённая шумом, я зашла на кухню и увидела снующихся у плиты военных дам, которые делили между собой графскую посуду. С радостью и злостью они сообщили, что какие-то незнакомые в военной форме выдворили графиню в дворовой домик. Через две недели графиня, её внук и экономка исчезли неизвестно куда.
В городе Злочев мы жили недолго. Наши заводы располагались далеко, и приходилось много времени тратить на дорогу. В городе Холоев располагался один из самых больших и оснащённых спиртовых заводов, туда мы и переехали. На территории завода находился просторный дом, хозяева которого, евреи, сбежали с приходом советских войск. Дом состоял из двух половин. Одну часть занимал технорук завода из местных жителей, тоже еврей, во второй проживали мы. Квартира была, мало сказать, роскошная. Во дворе паслась высокоудойная корова, в сараях много птицы в клетках. Всё это предоставили нам. Покидая Анополь, мы пригласили для ухода за детьми девушку из соседней деревни. Она была сиротой, и её родственники отпустили её с нами. Жили мы дружно, девушка считалась членом нашей семьи. Она занималась хозяйством, а мы работали, работали много.
Холоевский спиртзавод, самый мощный из восьми курируемых нами, производил 200 декалитров в сутки, мы за короткое время увеличили его производительность до 600. На этом заводе я организовала центральную лабораторию. Из Львова нам прислали двух сменных химиков. Вскоре руководство закрыло четыре завода с низкой производительностью. При старом режиме заводы принадлежали помещикам. Каждый из них занимался сельским хозяйством, выращивали зерновые культуры, картофель, имели фермы со скотом и птицей. Маленькие заводы предназначались для переработки излишек. Когда не стало помещиков, мелкие хозяйства объединили в большие совхозы, отпала необходимость в небольших спиртовых заводиках.
Итак, на Холоевском спиртзаводе я организовала центральную лабораторию с новейшим оборудованием, на других трёх контроль осуществлялся одним лаборантом, которого я обучила, и техноруком. Я ежедневно ездила почти на все заводы. Для этого за мной закрепили бричку с кучером. Директор и главный инженер пользовались машиной с шофёром.
Не могу не остановиться на местечке Холоев. Оно было сугубо еврейским, со своими традициями, большой и малой синагогами, лавочками, кошерными мясным лавками, где я часто покупала телячьи внутренности по пять рублей за три кило. В Холоеве ходили легенды о глупости жителей. Мы почти не общались с ними, но тех, которых знали, производили впечатление умных и грамотных людей.
В то время во Львове гастролировала известная актриса Клара Юнг, ей тогда было лет 60-65. Спектакли ставили на идиш: Блуждающие звёзды, Стемпеню, Мотькале ганаф, Ди клейн Штеймедике хосене…. Все постановки мы смотрели, ежедневно ездили во Львов по 70 километров в одну сторону. Жили морально и материально неплохо. Рабочие относились к нам хорошо, звали панами – пане и пан. Мы смеялись. Директор, он и партийный руководитель вместе с моим мужем начали создавать на заводах профсоюзные организации. Рабочие подавали заявления, мы их принимали, они платили членские взносы, а я была кассиром. На первом общем собрании выбрали председателем профорганизации рабочего, лет 35, плотника по специальности. Работал он на Холоевском заводе, часто приходил к нам и расспрашивал, нуждаемся ли в чём-либо. Однажды он принёс резные саночки для детей, точная копия больших графских саней. Мы обрадовались и тут же решили их опробовать. Было это в воскресный январский день 1940 года. Положили в саночки Алика и пошли в сторону леса. Снег был глубокий, но у нас было много сил, мы разбежались и не заметили, как наш сын выпал. Мой муж нашёл его личиком вниз. Слава Богу, всё кончилось благополучно.
Наш профсоюзный лидер рабочий-плотник старался всем угодить, и руководство выдвинуло его на должность профсоюзного председателя всех заводов. Стали его обучать, возили по заводам. Он отлично вписался в эту роль. Директор и мой муж поговаривали о рекомендации его в члены партии. Интуитивно я возражала, уговаривала подождать, дать времени сделать свою работу. Они согласились.
Новый 1941 год встречали вместе с семьёй технорука. Пани Ципора, его жена, во всём старалась мне помочь. В большой комнате установили великолепную ёлку. Конечно, устанавливал её наш профсоюзный лидер рабочий-плотник. Нашей дочери Лелечке (Флоре) подарили сшитого из разных суконных лоскутков и бисера крокодила, которого трудно было отличить от живого. Он лежал по диагонали на весь диван, дочь наша боялась его. Пани Ципора принесла много игрушек и ватного деда Мороза, которого установили под ёлкой.
Весной 1941 года мой муж купил два велосипеда – мужской и женский. Мечта моих юных лет, я очень хотела научиться ездить, но мечте не суждено было сбыться: велосипеды остались в каменном сарае, закрытом на два замка, дожидаться новых хозяев.
Весной 1941 годы заводы кончали переработку сырья. Предстояло переоборудовать на большие мощности ещё два завода, работали мы день и ночь, много времени уходило на подготовку кадров.
В марте ко мне приезжала в гости мама. Она гостила у нас две недели, затем три у моей сестрички Фиры (Эстер). Фира с мужем Абрашем, братом Арнольда, жили неподалеку в соседнем районе и работали тоже на спиртзаводе, Абраша – механиком, Фира – химиком. Оба закончили Чечельнецкий спиртовой техникум. В 1939 году у них родилась дочь Стелочка, и наша мама помогала им. Мама уехала в мае, мы нагрузили её многими подарками, она осталась довольной.
В трёх километрах от завода находились заводские торфоразработки, торфом отапливали паровые котлы заводов. Нам выделили там участок для огорода. На торфяных разработках жил заведующий вместе с семьёй и несколько семей охранников, остальные рабочие - в соседнем селе. Весной мы посадили огороды и начали разводить птицу. В конце мая заведующий, он хорошо к нам относился, сообщил, что наше стадо насчитывает 23 гуся. Жизнь шла свом чередом, но в один из пригожих дней я почувствовала, что беременна. Пусть читатель извинит меня за откровенность, я рассказываю о жизни, так оно было. Обзавестись третьим ребёнком мы не решились, а аборты в то время запрещались. Муж повёз меня в город Злочев к знакомому врачу. Тот согласился сделать аборт за 500 рублей, но только в праздник Первого мая, когда все домочадцы уйдут на парад. Мы согласились. Через час после операции муж увёз меня домой. Всё кончилось благополучно.
Советские люди во Львове ликовали. В газетах сообщалось о заключении мирного договора с Германией на 10 лет, во весь рост печатали портреты Молотова и Рибентропа, пожимающих друг другу руки. Муж принёс домой газету «Правда» и с радостью подытожил: «Теперь мы можем быть спокойными». Жизнь казалась нам счастливой и красивой. Мы приобрели красивые вещи – дорогую мебель, рояль и много другое. У нашей девушки Нади появился парень из местных жителей. Он часто приходил к нам, помогал по хозяйству, игрался с детьми.
В конце мая неожиданно к нам приехала Фира с больной дочерью. Она ехала с ней в больницу в Львов. По дороге ей понадобился тёплый платок. Я дала ей большой клетчатый платок, но в моём сердце зародилась непонятная тревога. Накануне злополучного дня в субботу 21 июня 1941 года мой муж с директором на машине уехали во Львов по срочным делам. Обещали вернуться в воскресенье утром.