Глава 36. Импульсы передаются, таки...

       Оказавшись в роли подопытной крысы, Настя вспомнила, что когда-то она уже была в этом качестве, хотя эксперименты над людьми формально запрещены. Но кто её спрашивал?

       Начиналось всё оптимистично, под флагом высоких идеалов в науке и негасимого факела познания. Настя стала работать в «бункере» Саши - так называлась его лаборатория, которая находилась на цокольном этаже здания кафедры общей хирургии. Что означало цоколь, равно как «цок» или «коль», Настя не знала и поэтому уточняла для себя, что по-английски это - нулевой этаж. Сашина комната была там не единственной, но предназначение других оставалось неясным. Многие из них были местом отдыха, в широком смысле, для хирургов, и ещё одна фотолаборатория.  Это помещение называлось «бункером» по причине того, что оно имело все его признаки: находилось в подвале, имело массивную металлическую дверь и потому, что туда никто не входил, кроме самого Саши и его избранных приглашённых.

       Настя приходила утром, к девяти, открывала тяжёлую железную дверь, заходила и закрывала её за собой. Целыми днями она была там одна и выходила только изредка. Гости были не часты. Первым делом она включала, строго следуя инструкции своего шефа Саши, записанной на большом листе ватманской бумаги, целую цепочку механизмов, последовательно нажимая кнопочки и тумблеры, рычажки и рубильники, а в конце дня в обратном порядке всё это выключала. После включения вся эта кагорта механизмов начинала производить рабочий ритмический шум и гул, постукивание и поскрипывание. Последним Настя включала какой-то железный ящик с дисками, похожий на несгораемый сейф, только взломанный. Он гудел больше всего. Каждый день Настя писала отчёт хода эксперимента. Саша объяснил ей, что она записывает кардиограмму крыс, но в подробности и тонкости её не посвящал, а она и не очень-то сама и вникала: эта тема была ей не интересна.

       Всю систему Настя запускала только во время эксперимента, когда на столике лежала распластанная, накаченная каким-нибудь лекарством, с электродами под кожей, бедная, обречённая крыса. Иногда, особенно в последнее время, «машина» работала как бы сама по себе и сама для себя. Настя просто не обращала на неё никакого внимания. Кроме урчания и рокота, исходившего от «ящика», её ничего не раздражало и не отвлекало. Тем не менее, несмотря тогда на свою легкоглядность и ветренность, она готова была, как Мария Кюри, сидеть ночи напролёт и перемывать, как старатель крупинки золота, рациональные зёрна результов экспериментов.

       Однако, со временем она стала замечать, что её жизненный тонус начал падать, а в настроении  появились упаднические, минорные ноты, без всяких видимых причин. По идее, Настя должна бы быть тогда счастлива. Она на своём месте: у неё была любимая работа,  общение,  а в дальнейшем возможно дело, о котором она так когда-то мечтала.

       Более того, в короткий срок Настя стала замечать, что её организм ещё молодой девушки стал резко стареть: кожа становилась сухой и сморщенной,  в волосах появились седые волосы. Кроме общей вялости и сонливости, в голове застряли и закрепились мысли о тлене, старости и смерти. У неё возникло ощущение, что она стремительно увядает, и при таких темпах естественная смерть уже не за горами. Но страха смерти она тогда не испытывала.

       Настя пробовала рассказать об этом шефу, потому что ей казалось - это имеет всё же какой-то научный интерес, но Саша был дико занят,  забегал в лабораторию наскоком и всё время куда-то спешил. Она так и не смогла это сделать, наверное потому, что через несколько дней уже была влюблена в Сашу. Он уже заходил в свою лабораторию почти каждый день, но подолгу не сидел и в экспериментах не участвовал, а только давал полные инструкции и требовал подробного ведения дневника и точных записей наблюдений. От него шёл какой-то магнетизм, и её неодолимо тянуло к нему. Когда он был рядом, она испытывала счастье.

       И вот, однажды, девушка не выдержала.  Как-то при включенном «машине», Настя почувствовала сильное притяжение к нему и… Всё свершилось мгновенно, в каких-нибудь десять минут,  но последствия просто потрясли её. Когда она позже поняла, что с ней произошли естественные биологические изменения, - у неё наступил психологический ступор. Она даже не намекнула об этом Саше, но очень удивилась, что он такой умный, интуитивный и прозорливый не догадался об этом сам. «Оказывается, он не Бог!» - разочарованно подумала Настя.

       Никто не будет спорить, что крысы тоже что-нибудь чувствуют, особенно накаченные лекарствами. Кто знает о чём они вообще тогда думают, но определенные ощущения у них бесспорно возникают. Но так как темп их биопроцессов происходит в несколько раз быстрее человеческих, а жизнь следовательно в несколько раз короче, то не удивительно, что Настя стала стареть с той же скоростью, что и грызуны, и испытала скоропалительну «крысиную любовь» и быструю беременность. Всё это было результатом работы «дьявольской машины». И странно ещё, что у неё тогда не вырос толстый, длинный, голо-розовый, шершавый хвост и усы-вибриссы. И  в последствии, в сухих отчётных данных чьей-то диссертации, претендующей на Нобелевскую премию, это назвали бы просто побочным эффектом эксперимента.

На самом деле «любовь» спасла Настю, потому что отношения с шефом стали холодными и отчуждёнными, и эксперименты вскоре прекратились.