Заря

2.
Снился какой-то сумбур: провалы непроглядной тьмы сменялись ярчайшими вспышками, изредка мелькали лица – знакомые и не слишком, и, в общем, все это не запоминалось, ускользало. Мир вокруг то сжимался в точку, то разворачивался бесконечностью, и летел он сквозь бренное мое тело с огромной скоростью… А потом зажужжало на ремне, и в ухе возник жизнерадостный женский голос:
- Алё?.. Привет! Слушай, тут такое дело…
- Да, что? – я открыл глаза и ничего не понял: сижу за рулем, пристегнутый, как положено. Нога затекла на педали тормоза. Мотор не работает, машина стоит; фары горят, только ничего не видно. Где это я?!
- В общем, у меня тут проблема… - уже несколько жалобно продолжил голос.
- Гхм… Это… Ты только не обижайся, а обязательно перезвони через десять минут, ладно? И я чем смогу, тем помогу непременно. Хорошо?
- Хорошо… Я понимаю: полпятого утра… Извини, пожалуйста.
- Ничего страшного, перезвони.
Она отключилась. А кто это, собственно? Не важно, сейчас все не важно, на первом месте стоит задача: выяснить, где я, и как сюда попал. Так, поехали с самого начала. Я в машине. В своей, что ценно. За рулем, пристегнут. Машина стоит ровно. Все это внушает мысль, что положение небезвыходное. Хорошо, едем дальше. Что же у нас за бортом? Отстегиваюсь, открываю дверь, опускаю ногу на дощатый пол… Ничего себе! Дощатый пол! И теперь вижу, что машина накрыта довольно плотной тряпкой. Выпутываюсь из нее, пытаюсь осмотреться, и понимаю, что ничего не понимаю…
Я снял здоровенную и очень пыльную бархатную тряпку – тяжелая, зараза, – с машины, отбросил в сторону. Свет фар послушно показал, что нахожусь я в каком-то большом захламленном  сарае, машина нагребла перед собой целую гору всякого странного барахла, и потому дальше не поехала. Занятно. Кенгурятник погнут, и сильно. Прилично исцарапано левое крыло. Вероятно, правое тоже. Двум дополнительным фарам, что были на кенгурятнике, можно смело сказать «прощай», все это - из области печального. К веселому я бы отнес то, что аппарат, в остальном, производил впечатление вполне невредимого. Хорошо. Теперь нужно или запустить двигатель, или выключить фары, а то без электричества останусь. Нет, но трактор мой все же молодцом, молодцом. Из какой-то нешуточной, судя по всему, передряги вышел почти целехоньким… Какой же передряги, как бы вспомнить? Неужто я просто тупо заснул за рулем?!
- Мой дорогой автомобиль, - торжественно произнес я. – Сдается мне, что мы попали в какую-то скверную историю. Но ты не расстраивайся, я что-нибудь придумаю, и мы обязательно выберемся!
О чем я думаю, вообще?! Что за чушь несу? Нашел время с машиной поболтать! Да что это со мной?!! Я черт его знает, в каком сарае, и неясно, как и почему сюда попал. Ехал по трассе, возвращаясь в Москву, и утром планировал быть дома… Да что, вашу мать, вообще происходит?!!
Стоп, стоп, стоп! Первый путь – спокойного отстраненного созерцания, - был все же лучше. Только не паника. Никакой паники! Отставить панику, я сказал!
Надо покурить, вот что. Сигареты-то у меня есть? Ага, вот они. Зажигалка. Отлично.
Вооружившись двумя фонарями – ручным и наголовным, - погасил фары и пошел за машину, курить. Так, понемногу проясняется: въехал я сюда, проломив стенку. Она несерьезная такая была, из вагонки, поэтому аппарат мой отделался всего лишь гнутым кенгурином. Хорошо, а что за стенкой, кроме метели? А метет сурово, ни черта не видать... А-а-а-а!
В полуметре за проломом оказался обрыв, и я туда едва не ухнул. Сигарету уронил. Включил оба фонаря, глянул: промоина глубиной метра полтора, и шириной примерно столько же. Внизу – ручеек. На той стороне промоины – следы родного моего аппарата для поиска приключений на свою голову, обрываются аккурат у края… Я выключил фонари. Вот это да-а-а. Позвольте, это с какой же скоростью я несся по снежной целине, пусть даже на внедорожнике, что без проблем перелетел полутораметровую канаву, и потом еще в сарай вломился?! Не будучи при этом в сознании, поскольку ничего не помню! Чертовщина какая-то…
Где-то вдалеке прошла машина. Едва видный сквозь пургу блик – свет от фар… на весьма приличной высоте.
Вот теперь проняло всерьез. Сердце ухнуло в пятки, ноги сделались жидкими, и я медленно сполз по стене. Дрожащей рукой достал сигарету, с пятой попытки прикурил. Очень похоже, что жив я остался непостижимым чудом. Потому и не помню ни хрена.
Телефон жужжит. А, это, должно быть, та самая девушка… Смотрю на телефон: номер незнаком, префикс питерский. Гарнитура включается после третьего звонка.
- Да.
- Теперь ты можешь говорить? – точно, она.
- Наверное, могу.
- Что там у тебя такое?
- Да как тебе сказать… Вполне невероятная история. Просыпаюсь я это – от твоего звонка, кстати, - за рулем. Машина стоит в каком-то сарае, влетел я в него, пробив стену. Последнее воспоминание – как еду по трассе.
- Ужас какой… Ты там, вообще, как, в порядке?
- В полнейшем, что удивительно. Нервы только пошаливают.
- Я думаю! И что делать будешь?
- Выбираться отсюда. Как и куда – пока не представляю. Но как-нибудь выберусь.
- Слушай… Я за тебя очень переживаю!
- Спасибо. Но ты видишь, я жив, машина тоже, вроде, цела – остается расчистить путь, там горы какой-то рухляди.
- А что там?
- Не знаю, толком не смотрел пока, не до того было. Сейчас еще покурю – и займусь. Да, у тебя ж там тоже что-то случилось?
- Да ерунда полная, даже не думай, не до того тебе сейчас.
- Точно?
- Ну, вот честное пионерское!
- Тогда пошли разгребать завал.
- А задом не выйдешь?
- Нет, не выйду, придется только вперед.
-Ну, пошли.
Она продолжала присутствовать в моем левом ухе, а я запустил двигатель (без проблем, ура!), и включил фары. Завал оказался какой-то эпический. В нем присутствовали такие малосочетаемые вещи, как позолоченная фанерная лира, пять макетов автомата Калашникова, как бы старинные стулья, многочисленные тряпки и несколько бюстов разных деятелей, выполненных из папье-маше. Я опознал Гомера, Сенеку, Петра Великого, Ломоносова и Наполеона. Шестой бюст раскрошило колесо моего могучего крейсера, осталась лишь подставка с надписью: «Нет, весь я не умру…».
- Это был Пушкин, - констатировал я вслух.
- Где? – немедленно встрепенулась она.
- Под правым колесом. Одна подставка осталась. Похоже, я разнес какой-то театральный склад. Черт, неудобно-то как…
- Хм, а что, если б там морковка хранилась, было бы легче?
- Пожалуй. Придется теперь разгребать завал поаккуратнее.
- Но почему? Что поменялось-то? – похоже, она действительно не понимала.
- Я в какой-то глухой провинции, и любой театр тут нищ, как детдомовская мышь. Каждая хреновина в этом сарае для них должна быть бесценна. А морковка… да что морковка -  вырастет еще…
- Логично, согласна. Но выбраться-то тебе надо?
- Вестимо, надо. Вот что мы сделаем. Я сейчас очищу метра два перед машиной, а потом буду посмотреть, куда чистить дальше. Может, проще боковую стену вынести?
- Ты молодец, у тебя все обязательно получится. А вот мне сейчас придется отключиться, - вздохнула она.
- Это почему?
- Деньги на счету вот-вот кончатся…
- Черт! Дурная моя голова! Отключайся скорее, конечно. Я сам тебе перезвоню.
- Спасибо.
- Минут через двадцать снова услышимся.
- Хорошо, до связи.

Я принялся расчищать пространство перед машиной, стараясь не повредить ничего сверх того, что уже было поломано. Помимо автоматов и бюстов, довелось оттащить в сторону десяток античных колонн, добротный такой деревянный камин весом пуда в полтора, массивное кресло в стиле какого-нибудь французского короля, тщательно сложенный индейский вигвам и много еще чего в том же роде. Думал же при этом одно: ёлки зеленые, а ведь я едва не погиб. Вот еще чуть-чуть – и все, заказывайте музыку. И что тогда? Для меня – ничего, поезд дальше не пойдет, просьба освободить вагоны. А для кого - «чего»? Ужас в том, что почти ни для кого. Ну, найдется с десяток человек, кто ужаснется и, может быть, даже погрустит, но ручеек их памяти иссякнет еще до сороковин. Я уйду, не оставив следа. Точнее, уже едва не ушел.
А вот на этом пока хорошо бы прекратить биение себя пятками в грудь. Да, мне уже сорок, да, ничего толком не сделал в жизни, да, умирать не хочется. Все это мы условно назовем «печкой», и с этой позиции начнем танцы. Куда будем танцевать – пока не знаю, но подозреваю, что далеко и навсегда.
А позвонить сестре, что ли? Просто спросить, как дела, что ей нужно и так далее? Накупить всякого, привезти…
Неплохо, наверное. Но не то. Не то. Да и мой звонок в пять утра она в любом случае не оценит.
Нет, в самом деле: мне очень страшно. Настолько, что соображаю с трудом. Но надо решить конкретную задачу: выбраться из сарая. А чтобы понять, в какую сторону копать, стоит все-таки посмотреть, что там, за бортом. И, накинув капюшон, я вышел в метель.
С тыла мы уже все видели, ага. Слева все чисто, кроме того, ворота именно там; только ветром такой сугроб надуло, что я сразу махнул рукой. Лопата-то есть, но мне и без того физических трудов предстоит немало. Дальше… Спереди все нормально. Сугроба нет, передо мной – чистое поле. По крайней мере, ничего не видно, и это на данном этапе вполне устраивает: будем решать проблемы по мере поступления. Глубина снега – сантиметров тридцать, что для моего аппарата не вопрос, на пониженной проползем; главное, не газовать сверх меры. Ну и, для очистки совести, справа… А вот справа – точно без вариантов: к стене моего драматического сарая привалено с десяток здоровенных цементно-стружечных плит. Кантовать их в одиночку – пупок развяжется. Значит, только вперед. Ну что ж, покурим – и таки да, вперед, с песнями.
…Всякие приятные мелочи, вроде нескольких тюков с костюмами, вязанки масок всех мастей и тому подобного, закончились уже через четверть часа. Теперь путь к вожделенному торцу преграждали несколько массивных декораций. А! Я же обещал перезвонить этой девочке! Слово надо держать, хотя зачем этот звонок ей, да и мне – не знаю. С другой стороны, всегда легче делать любое дело, зная, что за твоим плечом кто-нибудь стоит.
- Ну, вот я и перезвонил. Еще не спишь?
- Спаси-ибо… Нет, не сплю, конечно. Сижу вот, твоего звонка жду. Как там у тебя?
- Терпимо. Определил направление прорыва, разгреб мелочь, теперь несколько крупных вещей оттащить – и можно стенку ломать. Вроде бы, если сдвинуть всю эту гору правее и чуть назад, мой аппарат проползет.
- Здорово. А дальше?
- А дальше – через поле, куда глаза глядят.
- Мощная программа!
- Иного пока не дано. Ну, я начинаю.
- А мне расскажешь? Вот что ты сейчас будешь двигать?
- А двигать сейчас я буду… Ну-ка, давай посмотрим… О, крепостную стену. Метров семь в длину, два в высоту, выполнена из десятимиллиметровой фанеры. Такая, в средневековом духе стенка, вроде староанглийских замков.
- Ты разбираешься в крепостях? – спросила она несколько удивленно.
- Есть немного. В юности увлекался боями на мечах.
- Это типа всяких эльфов?
- Нет, это типа всяких богатырей. Заморской фигни у нас тогда не водилось.
- А расскажи! – Сколько ж ей лет? Такое детское любопытство…
- А, что там рассказывать-то… Было нас два десятка обычных московских пацанов, лет к тому времени стукнуло по пятнадцати, и мы слегка заигрались в войнушку. Только вместо деревянных пулеметов и брезентовых плащ-палаток брали мы на бой мечи, щиты, копья…
- Ух ты! Это когда?
- Да больше двадцати лет назад. И так всерьез мы этими делами заморочились, что ни о чем больше не думали, учились через пень-колоду… Потом стали находить других таких же ненормальных… Тогда Интернета не было, все по телефону делалось… Целые баталии устраивали -  тусовка на тусовку, или, как мы говорили, дружина на дружину.
- И в крепостях?
- А то как же! Вот, помню, зимой 198* года в Изборске мы в осаде сидели. Знаешь город Изборск?
- Что-то слышала. – Ответ неуверенный, но честный.
- В общем, это древний русский город, неподалеку от Пскова, в нем до сих пор довольно неплохо сохранилась крепость. В подробности истории вдаваться не станем, скажу только, что воевали там очень часто. Ну, сели мы в осаду, и псы-рыцари Ливонского ордена – такие же, как мы, пацаны из Нарвы и Тарту, - пошли на штурм. Был у них там шустрик один, по имени Лембит. Сейчас про таких говорят «безбашенный», а тысячу лет назад берсерками называли. Он, хотя маленький ростом и вообще с виду хлюпик, в бою голову терял совершенно, и такого мог натворить, что упаси Бог. Ну, а я и тогда большим был, меня ребята и попросили: мол, если что, нейтрализуй бешеного. И надо ж такому случиться, как раз на меня он по лестнице и вышел. Спрыгнул на стену – и уже летит, кричит, мечом размахивает. А меч у него стальной, не чета моей деревяшке. В общем, мне в какой-то момент страшно стало даже, а потом я щитом его встретил, да так хорошо, что он со стены полетел – маленький же, легкий… В последний момент я его за ногу поймал. Напрягся, выпрямился в рост. Как раз тогда на видео только-только появился новый фильм со Шварценеггером, где он с одним парнем точно такой же фокус проделал. И вот картинка: стою на крепостной стене, и стою крепко. В руке у меня нога того Лембита. Он уж и меч, и щит с перепугу давно уронил; просто так болтается и подвывает что-то. А я на кураже, говорю ему: «Куда ж ты прешь, чухна белоглазая? Сам знаешь: кто с мечом к нам придет…». Он мне: «Отпусти!» Я держу его уже с натугой, но усмехаюсь: «Сейчас, сейчас, конечно, отпущу!» - и делаю вид, будто сейчас пальцы разожму. Тут он как заорет! Конечно, втащил я его на стену, по щекам похлопал – а он вскочил - и дёру. Ну, доиграли мы, по домам разъехались. А уж позже я узнал, что бедняга Лембит после той истории совсем головой повредился, и всех и каждого просил его ни за что не отпускать… Вроде, и нет никакой моей вины,- игра же, мало ли что, -  а все равно как-то совестно, нехорошо вышло. Уффф! Так, стену отодвинул.
- Перекур? – спросила моя ночная собеседница.
- Нет, продолжим. – Я точно знал, что если после каждого действия перекуривать, отсюда до вечера не уеду.
- Тогда говори, что там дальше?
- Дальше… Дальше там, похоже, гора Арарат, накрытая несколькими занавесами. Та-а-ак, занавесы отволок… Э, это же египетская пирамида!
- Как интересно… - мечтательно произнесла она. – А ты был в Египте?
- Да, раз пять.
- И как тебе там? Расскажи!
- А что рассказывать-то? Красное море, палящее солнце, пирамиды и арабы в вечной борьбе за бакшиш… Скучно.
- Ну вот… А ты так здорово рассказываешь!
- Про пирамиду могу рассказать немножко. Правда, не про египетскую, а про селигерскую.
- Давай!
- Надо сказать, эта история тоже не из самых хороших, но уж какая есть. Та-ак, взя-а-ли… Ох, тяжелая, зараза! Э-э-э-эхххх… Уфф! Есть. Мой несокрушимый трактор здесь проползет, муки совести потом.
- Так что там у тебя вышло с пирамидой-то?
- А! Да. Расказываю, мне все равно дух перевести нужно. Собрался в позапрошлом году я на Селигер съездить в августе. Ну, там, рыбки половить, водочки попить – отдохнуть, короче. Нагрузил всякого в машину, да и поехал с утра потихоньку. На всякий случай уточню: с утра. То есть примерно вот в такое время, как сейчас. Еду по пустому Ленинскому проспекту, и где-то в самой его середине смотрю, мужичок стоит, голосует. Одет, вроде, прилично. У меня времени – навалом. Дай, думаю, подвезу, пару грошей на бензин подзаработаю заодно. Останавливаюсь, опускаю стекло. Смотрю, а товарищ-то пьян в лоскуты. «Командир! Отвези меня в Египет!» - говорит. Ну, от нечего делать решил я шутку поддержать. «В Египет? – говорю, - А что, можно. А денег-то тебе хватит?» «Деньги есть!» - радостно рапортует этот путешественник, и предъявляет хорошую такую пачку стодолларовых. Я уж лет десять не видел, чтоб баксы пачками таскали, как-то попроще народ, вроде, стал. Ан нет, не перевелись еще богатыри, оказывается. «За штуку, - говорит, - доставишь?». И смех, и грех над такими потешаться, но я опять уже кураж поймал. «Зачем за штуку? Двухсот вполне хватит. У нас честный бюджетный трансфер». Тот весь как-то прямо даже  засиял, плюхнулся на сиденье, и поехали мы с ним в Египет. Он мне долго рассказывал заплетающимся языком, но в довольно поэтичной манере, как соскучился по пирамидам, и как с детства мечтал припасть, значит, «к божественным стопам прекрасношеей Нефертити» - это не я рехнулся, это цитата. Где-то в районе Волоколамска утомил он меня уже чудовищно, и возникла мысль плюнуть на все и посадить его там на электричку до Каира, но тут он раздобыл за пазухой фляжку «Джонни Уокера», хлебнул по-доброму, и вскорости заснул. Долго ли, коротко – а доехали мы до славного озера Селигер. А с некоторых пор там, на берегу, стараниями одного альтернативно одаренного товарища, стоит вполне себе выдающаяся пирамида – метров двадцать в высоту. До Хеопса далеко, конечно, но тоже ничего. Торможу я прямо у подножья: «Просыпайся, - говорю, - приехали!». Он глаза разлепил и офигел: пирамида! «Ну, командир, ну, молодец!» - за пять часов дороги он, похоже, не протрезвел ни на градус. А, едва проснувшись, снова присосался к своей фляжке. Заплатил мне двести долларов, вышел. Попытался сфокусировать зрение: «Э! А это что тут за зелень и вода?!» - «Расслабься, - отвечаю, - мы ж в пустыне! Это все – один сплошной мираж. И только пирамида – вечна!». Он меня долго благодарил, потом пошел лобызать пирамиду. Напоследок я еще подсказал ему, где тут ближайший пятизвездочный отель… То есть, турбаза, конечно. И уехал. Вспоминал про него потом, но, признаться, мне тогда все это казалось отличной шуткой…
- А теперь не кажется?
- Теперь – нет. Завез человека черт знает куда, да и вообще, нашел над кем глумиться – над пьяным… А если б со мной кто так пошутил, когда я навеселе?
- А ты что, часто напиваешься до такого состояния?
- Нет, давненько уже не практиковал.
- Вот и не мучайся понапрасну. Человек хотел отдыха – он его и получил. А отдыхать в средней русской полосе, на мой взгляд, гораздо лучше, чем во всяких там египтах-тайландах. Ладно, а дальше там у тебя что?
- А дальше – добротная избушка на курьих ножках.
- Отлично!
- Чего ж отличного-то? Я попробовал – весит очень до фига.
- Отлично – значит, ты мне сейчас сказку расскажешь!
- Это вряд ли. 
- Но почему же? «И пошел добрый молодец прочь от избушки, и смотрела ему вслед печальная баба-яга…»
- Ну да, примерно так оно и было. Только молодец не пошел, а поехал на древнем «УАЗике», и бабушка, да, смотрела вслед… Моя бабушка. Она плакала. А я торопился, и уверял, что вернусь. Я, конечно же, вернулся, ага. Через семь лет, на девять дней – на похороны, и то не успел… А ну – взя-а-а-ли! Э-э-э-э-эхххх! Хор-рошо пошла. Есть!
- Не казнись, - вздохнула она. - И прости меня, я не знала.
- Да ты-то тут при чем? Ладно, теперь вот точно перекур.
Я закурил, вышел на воздух. Метель стихает, начинает потихоньку светать. На дороге, похоже, что-то стряслось: сочетание красных и синих вспышек наводит на мысль о гаишниках. Наверное, там крутой поворот, и постоянно что-нибудь случается. А еще там населенный пункт: вон, желтые пятна окон упрямо пробиваются сквозь снежную вуаль. Ладно, покурили. Пора продолжать. Путь преграждает последняя декорация – самая большая, значит, самая тяжелая. Что же нам досталось на десерт? – и я потянул с этой конструкции ветхое покрывало. Взору предстал нос старинного боевого корабля. Корабля, очень хорошо знакомого любому советскому пионеру… или любому туристу, посещавшему когда-либо славный город Ленинград.
- Аврора… - прошептал я.
- Я здесь, - немедленно откликнулась она.
- В смысле?..
- Ну, в прямом. Я – Аврора. Зовут меня так…

Никаких Аврор среди моих знакомых точно никогда не водилось.

- Прекрасное имя.
- Да не мнись ты – я ж почти сразу поняла, что ошиблась номером, так что давай познакомимся. Как тебя зовут?
- Максим. И, что самое смешное, по батюшке – Максимович, а по фамилии – Максимов.
- Вот это да!!! – рассмеялась Аврора.
- Всякое бывает, - пожал я плечами. – Ивановым Иванам Ивановичам, прославленным в каждом ДЭЗе, СОБЕСе и в любой сберкассе, по жизни куда тяжелее, как мне кажется…
- Да уж!
- Аврора?..
- Да-а?
- Ты можешь отложить телефон на пару минут?
- Да, а зачем?
- Я сейчас буду применять секретное мужское оружие.
- Матом ругаться, что ли?
- Ну да… Без помощи известной матери, боюсь, крейсер имени тебя мне не потянуть.
- За заботу спасибо, конечно… Хотя ты прав: пойду сварю кофе.
…Вопреки моим опасениям, фрагмент флагмана революции оказался гораздо легче, чем все прочие декорации, и переместил я его не то, что без лишней ругани, но даже без междометий. Выдохнув, слазил в машину за топором и монтировкой. Вооружившись, подступился к стене. Отлично – она такая же условная, как та, которую я пробил, влетая в сарай. Если не за полчаса, то за час разберу. Поплевав для порядка на перчатки, приступил к финальной стадии освобождения из плена. Аврора возникла в моем ухе через две минуты, как по расписанию; и все время, пока я разбирал стенку, мы довольно мило болтали почти ни о чем – шутки, анекдоты и прочее. Былые приключения больше не вспоминал, да и она не пугала меня никакими откровениями. Строго говоря, без собеседницы я справился бы с работой раза в два быстрее. Но... Ну, вы же понимаете, да?
Через сорок восемь минут я убрал инструменты, запустил двигатель и закурил.
- Ну что, теперь домой? – спросила Аврора.
- Ну, что ты. Теперь – куда глаза глядят. Вот до трассы доползу – там определюсь, куда ехать.
- А где ты бедуешь-то?
- Не имею ни малейшего представления. Где-то в треугольнике между Великими Луками, Псковом и Ржевом, наверное. Все уже хорошо и под контролем, осталась мелочь – вспомнить, как я влетел в сарай, и где в это время ехал. Да, кстати. Надо бы нарыть в Интернете контакты местных театров, предупредить, что сараю требуется срочный ремонт…
- Если ты мне объяснишь, как починить розетку, я поищу.
- То есть?..
- Ну что, «то есть»? – ворчливо откликнулась она. - То и есть… Я, собственно, что позвонила-то изначально… Розетка последняя у меня сгорела. Хотела проконсультироваться, а тебе тут только удаленного ремонта розеток не хватало для полного счастья.
- Ну, теперь-то время найдем…
- Теперь я, конечно, за тебя уже не так сильно волнуюсь, зато засыпаю. Так что все розетки мира мне сейчас до свечки…
Я выбросил окурок, сел в машину, пристегнулся, и, коротко помолившись, поехал. Расчищенного пространства нормально хватило, и меньше чем через минуту я уже был в поле.
- Ура! Аврора, свобода!
- Молодчина, Макс! Я в тебе не сомневалась!
- Спасибо! Слушай, вроде, нормально еду. Но как я умудрился носиться по такому снегу – до сих пор не понимаю.
- Макс, пока я не заснула, ответь погибающей от любопытства женщине: что ты, москвич, забыл среди зимней ночи «в треугольнике между Великими Луками, Псковом и Ржевом»?
- Все очень просто. Мишка, дружбан мой лепший, попросил помочь. Он коллекционирует самовары, а тут посчастливилось в Острове очень солидно и вполне задешево пополнить коллекцию. Своей машины у него нет, так что я ему иногда помогаю.
- А почему он не с тобой?
- Он плохо переносит езду на машине – укачивает парня сильно, и никакие таблетки не помогают. В Луках спрыгнул, пошел на поезд… Стой!
- Что такое?
- Вроде, вспоминаю…
- Ну?!..
- Точно! Высадил я его, поел в какой-то забегаловке, покемарил часов до десяти вечера. Потом поехал. Где-то после полуночи началась метель, потом часа два еще, что ли, ехал. Так что я где-то в районе Ржева, наверное.
- А как ты в сарай попал? Все же заснул, да?
- Нет! Мне ж сердце хватануло до полной темноты в глазах, я еще подумал, мол, все, кранты... Вот почему я отрубился-то!
- Ну, сейчас-то с тобой все в порядке?
- Более чем. Занимается заря, видимость превосходная, еду потихоньку, но уверенно так еду…
- Вот и молодец. Ладно, не могу я больше. Спать пошла.
- Спокойного утра!
- Ага. И тебе того же. Главное, чтобы без приключений.
- Проснешься – смсни, хотя бы.
- Давай.

Когда я добрался до проселка, красно солнышко уже вовсю расталдыкивало свои лучи по белу светушку. Повернул направо, скоро добрался до деревни. Хорошо, они там дрыхнуть до полудня не приучены – моментально узнал, как выбраться на трассу.
И тут опять зажужжал телефон.
- Ну, и чего тебе не спится? – поинтересовался я.
- Как это «чего»? – обиделся Мишка. – За самовары свои волнуюсь! Где тебя носит-то? Я с шести утра у твоего подъезда околачиваюсь! Тут, между прочим, холодно!
- Опаньки! Мишаня, дорогой, прости меня, бога ради. Целы твои самовары, что им сделается. Да только я еще далеко.
- И когда приедешь?
- Честно сказать, не знаю. Умоляю, иди домой, ложись спать и не обижайся на меня. Тут знаешь, какое дело… Короче, надо одной барышне в Питере розетки починить…


1.
Метель бесновалась на трассе. Снег летел сверху, снизу, слева и справа, перемешиваясь в сплошное уже не облако, а что-то более густое и осязаемое. И неприятное, как растаявшее безвкусное мороженое. Видимость упала даже не до нуля, до полного минуса. Редкие машины, проезжавшие по ночной дороге, чуть притормаживали, завидев мигание «аварийки». Убеждались, что фура стоит на обочине и движению не мешает, и ехали дальше. Почти никто не замечал буквально висящую на придорожном кусте «Жигули - копейку». Впрочем, в такую погоду ничему удивляться не приходилось. Фура стояла на этом месте уже четвертый час, хотя видимых повреждений на ней не просматривалось. Возможно, мудрые дальнобойщики просто решили переждать буйство распоясавшейся зимы в относительной безопасности.
- Где ж менты-то, а, Василий? – в тысячный раз вздохнул Петрович, прикладываясь к полуторалитровой бутылке «Тархуна».
Василий выбросил окурок в непогоду, поднял стекло.
- Где-где… На рифму напрашиваешься? Менты… Вечно их не дождешься, когда нужны. В любой другой момент – пожалуйста, сколько угодно… Вон, у Фёдора спроси.
- А что там Фёдор?
- А всё там Фёдор! Позавчера ребята рассказали: недели две тому потащил он свою сороконожку  на Белгород. Ну, до самого-то Белгорода не добежал, но доехал до славного города с поэтическим названием Обоянь. А там, на перекрестке с несвежим светофором , рванул за татарином с чулком . Татарин-то проскочил, а Фёдор поймал машинку  в борт – менты, они ж торопливые, им ведь вот если надо – так ты тут хоть умри весь… Ну, и давай они его мотать. Он, ежели по понятиям, и не виноватый вовсе – тормозить так и так поздно было. А они на принцип, туда его и сюда, и давай, мол, документы на груз. Он даёт – а куда деваться?
- Ну и? – буркнул Петрович, не вполне понимая, куда клонит напарник.
- Да контрабас он вез голимый . Менты только свистнули – моментом все население тамошнего ГУВД примчалось, тризну по Фёдору править.
- Да ты что?!
- И все, несите передачу…
- Что ж он, дурило, с контрабасом-то связался?!
- А куда ему деваться было? За телегу -то выплачивать надо, а сроки уже сгорели…
- Да-а… - протянул Петрович невесело, хлебнул еще зеленой газировки, закурил. – Хорошо, что мы за будку  уже расплатились. А еще рейсов пять – и бочку  тоже выкупим.
Ладно, если хочешь, - покемарь пока.
- А ты? Собрался, что ль, куда, Петрович?
- Да проверю нашего пленника. Не замерз бы…
- Ну, ты скажешь тоже! Куда он, сука, денется? Да там и мерзнуть нечему: вместо крови -  сивуха сплошная.
- Однако, проверить стоит.
Петрович надел куртку, шапку, взял на всякий случай монтировку, и, кряхтя, вылез из машины. Огляделся, перешел дорогу, подошел к «копейке». Там, угадав в мельтешении снега постороннее движение, опустили стекло окна.
- Мужики! Ну что ж вы, падлы, делаете! Под срок же подводите! Я жить хочу!
- Под срок ты, козел, сам себя подвел.
- Ну ведь не сбил же никого! Это меня сбили!
- Молчал бы ты лучше, паря. Не доводи до греха, душевно прошу.
В вакханалии бурной ночи появились новые ноты: со стороны Ржева приближались красные и синие сполохи.
- А вот, наконец, и правоохранительные органы приехали, - с удовольствием подвел Петрович итог краткой беседе. В «Жигулях» забесновался пленник:
- Выпустите! Выпустите меня! Все возьмите, только дайте уйти!!!
Петрович молча повернулся и пошел к своей фуре.
- Васька!
- А? Что?! – встрепенулся задремавший напарник.
- Буди Любашу: наконец-то прибыли.
- А-а. Ага.
Из гаишной «шестерки» выбрался младший лейтенант. Подошел, устало козырнул, блеснул очками, представился: Кузьменко. Попросил:
- Ну, рассказывайте, пожалуйста. Сначала – вкратце.
- Если вкратце, командир, то вот: ДТП, один пьяный в лоскутки, второй, скорее всего, - труп.
- Очень мило, - скривился Кузьменко. - Второй за ночь труп… Вы свидетель?
- Нет, мы подъехали через пару минут. Свидетель сейчас будет. – Он обернулся к кабине: - Вась! Ну что вы там копаетесь?
- Пять секунд! – обнадежил Василий. – Ща всё будет.
- Девчонка молодая совсем, - пояснил Петрович. – Пока вас дожидались, сморило ее, так мы в курятник  спать ее поклали, бедолагу.
- У меня такое впечатление, что на этой чертовой трассе каждый километр-два какая-нибудь авария, - зло сплюнул лейтенант. – И вот чего людям в этакую метель дома не сидится?...
- Твоя правда, - кивнул Петрович. – Ладно еще мы с тобой, люди подневольные… Закурить еще, что ли? – Но тут сверху послышался бодрый голос напарника:
- Петрович! Лови Любашу!
Петрович обернулся и помог слезть невысокой девушке в розовом пуховике.
- Вот свидетель, - пояснил он.
Кузьменко снова козырнул и представился.
- Пожалуйста, расскажите, что вы видели, - попросил он.  – Протокол потом напишем. Как вас зовут?
- Любовь Овражная. Мне в полдвенадцатого бабушка позвонила, она от нас через дорогу живет и чуть наискосок. Сердце у ней засбойнуло, испугалась она. Ну, я и пошла, полтора часа успокаивала. А потом бабушке совсем плохо стало, пришлось «скорую» вызвать. Метель тогда только начиналась, приехали быстро, забрали бабушку в больницу. Пусть они ей там помогут!
- Любаша, милая, ты лучше про дорогу говори, - ласково попросил Петрович.
- Ну, как бабушку-то увезли, так я домой пошла, - продолжила Любаша. – А метель-то уже вовсю тогда бушевала. И я уже почти перешла дорогу, как поскользнулась вдруг, да и упала со всего маху. И вот пытаюсь подняться, и снова падаю. Больно! А тут вижу: прямо на меня фары несутся. Да быстро так! Еще чуть – и задавят, а я от страха обмерла вот прямо вся, даже отползти не могу. И тут с противоположной стороны подлетает огромный черный джип, и в последний момент выбивает того лихого с трассы. Только и сам… Вон туда его снесло…
- А что там? – спросил лейтенант.
- Косогор там, очень крутой, метров тридцать-сорок, - пробурчал Петрович. – Мой фонарь донизу не добивает. И куда тот парень улетел – не видно. Но следы есть.
- А вон в той копейке – тот, кого он выбил?
- Ну да.
- Что-то больно целая у него машина, - с сомнением покачал головой милиционер.
- Похоже, он успел отвернуть. А джипу была одна дорога – вниз по склону, - проворчал Петрович. – В той копейке парень сидит, в умат бухой. Мы у него ключи от машины отняли, чтоб не смылся. И мобильник тоже конфисковали, чтоб не звал никого…
- Молодцы, ребята. Им мы чуть попозже займемся. Люба, идите в мою машину, будем протокол рисовать. А я пока посмотрю, куда этот парень улетел.
Любаша послушно ушла в патрульную машину, дальнобойщики молча курили у фуры. Метель начала успокаиваться. Лейтенант Кузьменко изучал косогор с фонарем в руках. Скоро вернулся.
- Следы еще видать, но едва-едва – все замело на хрен. Но косогор там… Если девушка не врет, и он туда действительно улетел – стопудово, труп. И хорошо еще, если он там один был… Тьфу, что я говорю… Ладно, я пошел протокол писать и начальство с эмчеэсом вызывать. Вы тоже пока не уезжайте, пожалуйста, ладно?
- Конечно, командир.
Шофера еще покурили, потом посидели в кабине, попили чаю с позавчерашним пряником, еще покурили...
Метель улеглась. Приехало гаишное начальство: подполковник, еще более усталый, чем Кузьменко. Следом подтянулся и экипаж спасателей. Начало светать.

Они давно устало болтали просто так, ни о чем. И вот, когда Василий, от нечего делать, принялся перечислять всех известных ему плечевых  на ростовской трассе, рассеянно глядевший в окно Петрович вскрикнул:
- Фары! Там, внизу! – и дальнобойщики, не сговариваясь, выпрыгнули из кабины, забыв даже одеться.
 Они подбежали к краю дороги, причем Василий едва не столкнул спасателя вниз. Все, как завороженные, смотрели, как из одиноко торчащего посреди поля сарая медленно выполз большой черный автомобиль, и неторопливо поехал навстречу разгоравшейся заре.
Подполковник выматерился.
Василий перекрестился.
Лейтенант Кузьменко вздохнул и стал протирать очки.
Петрович закурил.

- Заря… - сказала Любаша.