Висельник Джед

Висельник Джед

Иуда Джед раскачивался в петле. Не то, чтобы сильно, нет, скорее, он был схож с детским корабликом, в парус которого дует ребенок, но волны прибивают его обратно к берегу.

Огненный горизонт медленно собирался в красную каплю рассветного солнца.

В горле пересохло и жгло; язык взбух и начал высовываться. Если бы это было впервые, Джед мог подчиниться естественному желанию освободить горло для вдоха, но поскольку висеть в петле ему приходилось достаточно часто, он просто терпел. Однако спокойным его назвать было сложно. Он ненавидел, когда веревка режет горло, просто обжигает его: затягиваясь, она злобно скользит вокруг горла, подобно питону, имей тот рифленую поверхность. Дотянуться руками Джед не мог, их стягивал шнурок за спиной.

Также он понимал, что если начнет брыкаться и судорожно дрыгать ногами, петля затянется сильнее и пережмет артерии. А мозг без кислорода, что рыба без воды – живет не более десяти минут, но и через пять живым не кажется. Вспышки озарения начинаются еще на первой минуте, этого он боялся. И было чего. Мозг стремится себя защитить, именно он, придет время, подаст сигнал рукам, ногам, языку и горлу. Человек так и умирает в петле. Не сама петля душит его, петля – всего лишь кусок веревки, все делает человек. Если бы своенравный конь стоял на месте, то своего рода удавка – лассо – не причиняла бы ему боли, ибо узел затягивается в том случае, если натягивается веревка. Однако с петлей свои причуды. Джед весил фунтов полтораста. И единственное, что могло сейчас его убить – это перелом шеи.

Поэтому Джед раскачивался, убивая себя медленно и мучительно. И наслаждался полетом, как на детских качелях. Не каждому же везет полетать перед смертью.

Самоубийцей Джед не был. Он не знал ни одного человека, который бы перед самоповешением связывал себе руки; и жил он мире, где лучше по земле ходить, нежели в ней лежать.

Джед был повешен людьми. Эти самые люди привезли его к тополю у беспорядочного скопления надгробий, дважды перекинули веревку через ветку и закрепили ее конец, обвязав его вокруг ствола. Затем эти люди, а их было трое, усадили Джеда на рыжую лошадь и закрепили петлю на его шее. А следом выстрелили животному под хвост. Кобыла, оказалась, старой и глухой. Вроде как, следуя опыту, кляча зашагала вперед, но делала это без подросткового энтузиазма. Из личных воспоминаний она могла почерпнуть лишь то, что никто из ее сородичей подобным образом еще не умирал. А с возрастом у нее и без пальбы испортился характер. Рыжую кобылу одолевала жуткая апатия.

И Джед плавно скатился с ее спины. Начал раскачиваться. В это время, да и в любое другое, когда жизнь висит на волоске, обычно, мочевой пузырь очень быстро наполняется, освобождаясь от ненужных жидкостей и солей. Джеду терять было нечего, он и справил нужду в воздухе. Женщин он по близости не видел, мужчины поймут, а мертвецов это вовсе не донимало. И люди решили, что Джед все-таки скончался. Пару раз счастливо выстрелили и припустили домой обмывать казнь. Джед остался одиноко раскачиваться в петле.

Разбуженные выстрелами с просветлевших небес спустились на землю два грифа. Были бы они ангелами, Джед бы не так радовался. В этом же случае, они походили на старых знакомых: Беннета и Кларенса, братьев Нэдсенов. Такие же красноголовые, они вломились в конюшни и забрались по лестнице на второй этаж, где Недсены, да и прочие ранчеры, хранят сено. Там, среди аккуратно повязанных тюков, Джед занимался любовью с Мэри. Полное имя и завлекло его к этой неказистой девчушке с красно-рыжими волнистыми волосами, обрамляющие совиное личико с маленьким округленным носиком; звали ее: Ева Мария Нэдсен. Поэтому братья с крючковатыми носами, как у стервятников, сунулись в конюшни. Всякий здравомыслящий человек будет оберегать честь женщины с подобным именем, а человек с психикой мормонов, кем Недсены являлись, пожелает, чтобы Ева Мария оставалась девственницей до следующего сошествия ангела.

Грифы поначалу расхаживали вокруг дерева, присматривались к странному фрукту, что бревном свисает с тополя, и поворачивали лысые морщинистые головы, дабы оценить плод ярко-желтыми глазами, однако это занятие им надоело, или же цена показалась им приемлемой, потому что подошли они быстро. И стали раскачивать Джеда, тюкаясь горбатыми клювами в кожаные сапоги. Выше достать они просто не могли.

Третьим на пиршество приплелся, приопустив хвост, койот – рыжий с добрыми глазами, как Абрахам Недсен – отец Евы Марии. Он носил ту же светлую бороду – от одного виска через подбородок до другого виска, впрочем, за добрыми глазами скрывалась та самая душа койота: хитрая и алчная. Джед считал большим грехом удерживать Еву Марию в этой семье, нежели отдать ее на поругание толпе озлобленных, потных и похотливых охотников на бизонов, что возвращаются временами без добычи. Джед смотрел в эти желтовато-серые глаза койота и видел насмешку Абрахама.

Это ожесточило Джеда, поскольку он знал, что старший Недсен довел свою жену до самоубийства; то же, полагал он, может случиться и с Мэри, особенно когда два фонаря ее братьев высветили среди сена их обнаженные тела. Она была сверху. Такого оскорбления ни один мормон, разумеется, не вытерпит, поэтому Джеду оставалось раскачиваться в петле и ждать чуда.

Оно, как ни странно, произошло. Койот своим приближением вспугнул грифов, и те уселись на тополиную ветвь. С другой стороны, они могли сесть на другую ветку, тогда в освобождении Джеда повинен койот, что вцепился зубами в сапог и потянул на себя. В любом случае, как это часто происходит с тополями, ветка в месте соединения со стволом надломилась с треском и рухнула. С ней повалился и Джед. Упал он плохо, поскольку ветка, диаметром с голову младенца, ударила его по лбу, носу, подбородку, груди и промежности. Нос оказался сломан, на лбу вырастала красноватая шишка, боль из паха добралась до глаз и там взорвалась яркими белыми пятнами, а грудь не пострадала.

Петля больше не тянула, но по-прежнему была тугой. Это и спасло Джеда. Когда затрещала ветка, койот отпрыгнул, а когда Джед грохнулся, его шея опасливо сверкнула. И псина, раскрыв нечищеную пасть, ринулась к нему. Однако зубы зацепили лишь веревку чуть пониже узла, и резкими движениями головы, койоту удалось ее ослабить. Джед дернулся от боли в причинном месте, хватив воздуха, чем испугал койота, и тот вновь отошел.

Встав на колени, Джед истерически закричал, приводя голосовые связки в порядок, возвращая на место кадык и отпугивая хищников с падальщиками. Это подействовало, впрочем, крик обезумевшего человека, лишь только, пусть и не первый раз, спасшегося из петли, испугает кого угодно, особенно тех, кто верит в Господни чудеса – Недсенов. На этом Джед и собирался играть, пока шея будет свербеть, памятуя о петле. Кожей он по-прежнему ощущал веревку, хотя и умудрился ее снять, уткнув голову в землю и помогая себе плечами. Кровь из носа все-таки хлынула, образовав небольшую лужицу. Оставалось за малым – освободить руки.

Поднявшись на ноги и оглядевшись, Джед заметил кладбище с деревянными надгробиями. И хотя могилы были старательно обложены камнями, все они казались нарочито круглыми, будто мормоны намеренно их обтесывали, дабы обложить ими прямоугольные гробы родственников. Пройдя по кладбищу, шатаясь и припадая на колено, Джед наткнулся на свежую, относительно вечности, могилу. С каменного надгробия с острыми гранями на него глядело пронзительно знакомое имя: Анна Мария Недсен. Со слов Евы Марии, что, потея, клялась матери, что грешит исключительно по любви, Анна Мария – была женой Абрахама.

Джед поклонился с улыбкой и поблагодарил благосклонность и благорасположенность к нему женщин этого рода. Затем принялся разрезать веревку, натянув ее и водя по грани надгробия вверх и вниз, как прыгала на нем Ева Мария после восхода большой круглой пуговицы с маминого поясного ремня – не Джед придумал так назвать луну. Это взыграла у Евы Марии поэтика первой ночи страстной любви, впрочем, ему было наплевать: «Хочет пуговицу, будет луна пуговицей». И когда они приедут в нормальный город с нормальными людьми, где есть стрельба, насилие, воровство, пьянство, драки, фривольные танцульки и прочие бесовские развлечения, он подарит ей столько пуговиц, сколько той потребуется, дабы обшить ими белые паруса пятимачтового фрегата.

Джед вспомнил случай, когда индейцу племени Кроу понадобилась веревка, дабы привязать сына. Тот вычитал у бледнолицых, что им удалось кругосветное путешествие. И мальчик захотел доказать, что это действительно такое возможно. Поэтому круглолицый Пять Звезд решил привязать сына. Только не было веревки. И он, взяв с собой коня и ружье, усыпанное ожерельями из бусин и перьев и обмотанное разноцветными тряпками, выступил в путешествие. За первым же холмом, Пять Звезд нашел веревку: в ней раскачивался Джед.

Пять Звезд отвязал конец, снял петлю, проверил ее и решил, как это было принято у «цивилизованных» племен с цилиндрами и медалями на груди, извиниться за то, что крадет веревку, но в данный момент она ему важнее. Джед не стал возражать, правда, намекнул, что неплохо было бы развязать еще и руки. На что Пять Звезд ответил достаточно просто: «Это слишком короткая веревка, мне такая не нужна». Смотав канат, он набросил его на плечо и спокойно зашагал обратно. Вот тут-то Джед и спросил, зачем индейцу эта веревка.

Пять Звезд остановился. Он начал говорить о том, что не понимает, как бледнолицые могли стать такими сильными и изобретательными, если не знали, что земля круглая. Индеец отвел Джеда в поле, что заканчивается, сливаясь с голубым куполом небосвода, и попросил нарисовать ему на земле горизонт. Джед начертил круг. Тогда Пять Звезд начал спрашивать: похожа ли луна на этот рисунок, похоже ли солнце на этот рисунок, женский сосок? Последний вопрос повесил Джеда без веревки: когда наступает полдень, разве небо и солнце не похоже на женскую грудь изнутри? Пять Звезд подытожил: «Земля круглая, просто бледнолицые не умеют смотреть по сторонам». И добавил он, что земля не может быть плоской, поскольку на ней есть ямы, холмы, годы и реки…
Джед его поблагодарил и пошел своей дорогой, поэтому пусть Ева Мария называет луну хоть пуговицей, хоть колесом, хоть дыркой. Менее круглой она не станет, так сказал Пять Звезд.

Освободив руки, он растер запястья. После Джед вставил по пальцу в ноздрю и вернул перегородку на прежнее место. Проверил нос и снаружи. Вынул из кармана синий шейный платок и вытер им кровь. Попробовал подышать носом. С болью воздух проходил, хотя и незначительно. Но это лучше, чем если бы он не мог им дышать вовсе.

Когда солнце действительно начало походить на женскую грудь изнутри, Джед двинулся пешком к реке. Она привлекала пышными деревьями, что обычно растут по их берегам. Во-первых, ему нужно было промыть нос; во-вторых, искупаться, поскольку висение в петле дело довольно потное; в-третьих, постирать одежду: он теперь живой, а человеку, тем более мужчине, не пристало ходить в обоссанных портках, они начинают натирать промежность. А это будет похуже сломанного носа. Ни одна девица не пригласит в свою койку мужчину, у которого чешется и краснеет пах, вдруг он заразный; а нос – такая часть мужского тела, которая не влияет на желание женщины: они сами не всегда писаные красавицы, да и заказать портрет им не по кошельку.

Одежда сохла на ветвях березы, пока Джед игрался в воде похожей на парное молоко, когда в него добавили остуженный кофе. Такую дрянь Джед даже не собирался пить, он просто в ней купался. Иногда ложился на мелководье и смотрел на переливчатое сияние изумрудов на ветках ивы. Вода успокаивала рану на шее, нежно гладила тело, подобно ладошкам женщины, что никогда не брала в руки дужку ведра или рукоять топора. Шлюхи – самые нежные создания на этом свете. И Ева Мария. Ее изображение Джед рассмотрел в облачном пухе, словно кто-то разорвал край подушки и начал ее трясти. А пух не падает, и летит, подгоняемый ветром, переворачивается, выписывает изображения.

Сухой ветер, что гуляет в этих местах, быстро высушил одежду, и Джед, обсохнув сам, натянул парусиновые штаны, рубашку, всунул ноги в сапоги и затем на плечи уложил подтяжки. Голова оставалось непокрытой. Где его фетровая шляпа с черной лентой, он не знал. Без денег и оружия, Джед поплелся вдоль берега к ранчо Недсенов. План у него уже был, и он приводил его во исполнение. Джед, конечно, мог пойти в ближайший городок, наняться ковбоем или охотником на бизонов, отработать полгода-год, дабы получить свои двести-триста долларов; купив на них револьвер и патроны, и уже готовым к бою пойти спасать Еву Марию от ее семьи мормонов. Но чутье подсказывало, что Ева Мария не проживет и недели; у человека, который со смертью видится раз в месяц, иногда чаще, вырабатывается потустороннее чувство близкой опасности, но без паранойи, как это случается с неподготовленными людьми. Поэтому Джед твердо решил увезти Еву Марию именно этой ночью.

Впрочем, в его плане имелись белые пятна. Отчего, когда он подошел к хлеву, в окошке которого он увидел девушку, и прошептал, что-то вроде: «я пришел забрать тебя, Мэри…», девушка, бывшая до сей поры богобоязненная и верующая в привидения, закричала звонким и писклявым голоском. А затем упала в обморок. Джед успел залечь под кустом жимолости, поскольку дверь дома открылась и сначала на веранду, а после и к коровьему домику выбежал полностью одетый Кларенс Недсен. В руках он сжимал карабин. Вскоре с револьверами подтянулись Беннет и Абрахам, но в пижамах.

Беннет отошел к колодцу и, приподняв журавль, опустил ведро, и поднял его. С водой он вернулся к хлеву. Абрахам ходил вокруг, выискивая тот объект, который мог так сильно напугать его дочь. Джед лежал смирно, любое движение – он прекрасно понимал – и может умереть от пули. Лучше, если бы вновь повесили. С петлями ему везет.

Как это часто происходить по ночам в разреженном прохладном воздухе и на открытом пространстве, где ничто не мешает распространению звука, даже шепот слышится отчетливо на расстоянии. То же, говорили моряки, явление они отмечали на большой воде. Петли хлева снова скрипнули и Абрахам вошел внутрь с ведром. Говоря ласковые слова и окропляя Еву Марию колодезной водой, он приводил ее в чувство. Братья стояли на страже. Девушка пришла в себя, и, как понимал Джед, увидев родное лицо, принялась рыдать и захлебываться слезами, быстро-быстро перебирая словами о том, что увидела призрак Джеда, который, по ее словам, захотел забрать ее на тот свет. Ибо, говорила она, нельзя разлучать брак, одобренный Небесами.

Джед отдал должное мормону Абрахаму, слушал он ее внимательно, но скептически. Затем отец вышел и отпустил сыновей досыпать. В этот момент, разгоряченная несчастной любовью и страстным желанием вновь увидеть призрак Джеда, Ева Мария бросилась под ноги отцу и обхватила их, моленно выпрашивая отвезти ее на кладбище, где они повесили ее любимого. Джед узнал о движении по тем грохочущим звукам, которые оставляют коленки на сухих досках.

Абрахам поднял дочь и взглянул ей заплаканные глаза. Сказан он ровным счетом следующее: «Я останусь с тобой на эту ночь, и если злой дух этого развратника вновь появится, клянусь посохом Иакова, я выстрелю в него, и если он продолжит домогаться тебя, так уж и быть, отвезу к его трупу. Но предупреждаю, зрелище это, возможно, поразит твое сердце, оно разорвется, и нам придется схоронить и тебя». Ответ Джеду понравился: «Пусть так, но я буду рядом с ним, отец».
Нужно ли говорить, что когда дверь хлев вновь была закрыта, но уже изнутри, Джед приблизился к окошку и вновь произнес ту фразу, которую Ева Мария посчитала за призрачную. Сказав, Джед тут же присел. Абрахам выстрелил в окно. На грохот револьвера – одного из лучших будильников на этом свете – сбежались братья. Они попытались открыть дверь в хлев. Ева Мария испугалась и снова ушла в небытие. Абрахам готовился, судя по шагам, избавить этот мир от надоедливого духа, который вламывался в хлев.

Кларенс вовсе не был дураком, мормоном, стервятником – да, но гриф – птица высокого полета. Оставив на минуту брата, он нашел кусок проволоки и металлическую пластинку. Ими, возвратясь, он и воспользовался. Проволокой нащупал деревянный брусок, вставленный в щеколду, затем, покручивая проволоку, просверлил его и, вставив платину, подвинул запор на крошечное расстояние. Абрахам стоял неподвижно. Тишину, видимо, братья восприняли за то, как это часто крутится в головах людей религиозных, за кару Господню. Они откровенно считали, что дух Джеда каким-то чудом унес Еву Марию и убил взглядом их отца. Открыть хлев для них – стало первостепенной задачей. Это заняло время.

От этого ожидания Абрахам терял спокойствие. Он видел, как щеколда медленно точка за точкой, линия за линией, дюйм за дюймом отходит, и ожидал, что дверь вот-вот откроется. Его руки жарко вспотели, а по спине стекал тот же пот, но остуженный страхом или призрачным дыханием. Наверное, подумал Джед, он даже боялся дышать, дабы угомонить дрожание рук.

Щеколда полностью отошла, и дверь чуть дернулась наружу, высветив узкую полосу лунного света. Кларенс, может быть, посмотрел на брата, откинул самодельные отмычки – те со звоном цепей упали на чугунные колышки, которые вбиваются в землю, чтобы животное не отходило далеко и паслось в широком – установленном длиной веревки – круге. Абрахам дрогнул, что-то простонав. Кларенс, перехватив карабин, подцепил створку прикладом и резко открыл дверь, впрыгнул вовнутрь. В хлеву сверкнула огненно-белая молния, и звездную ночь разразил гром. Кларенс упал, хватаясь за воздух руками – карабин упал, но молча; один из братьев задел плечом вилы и лопату и с ними повалился на пол. Беннет, обезумев от смерти брата, юркнул в хлеб следом и выстрелил в первого увиденного им человека на ногах – в Абрахама. Он выпустил все шесть патронов, но Абрахам стоял.

Он не понимал, почему собственные сыновья захотели его убить. С горечью в сердце, на последнем издыхании, пальнул в Беннета. Для того ответный выстрел тоже оказался удивительным и поразительным. Значит, он не ошибся и это действительно был злой дух Джеда.
Абрахам упал первым. Следом завалился Беннет.

Джед некоторое время еще сидел под окнами и ждал любых звуков, но кроме трескучих цикад и свистящих насекомых, ничего не было слышно. Гроза кончилась. Он осторожно, как любят подкрадываться индейцы – переступая с носка на пятку, обошел хлев. Заметил горящий свет в окнах ранчо. Двери в хлев мешали закрыться сапоги Кларенса. На колышках Джед увидел проволоку и пластину. Быстро заглянул в хлев и тут же отпрянул. Выстрела не последовало. Теперь он медленно вошел, переступая через тела, ноги и руки братьев. Осматривался. В противоположном от двери углу покоился Абрахам, сжавшись, словно эмбрион. Напротив двери, откинувшись на коровий денник, полулежала Ева Мария в белой ночной сорочке.

Джед подхватил ее на руки и вынес из хлева. От движения или по прошествии определенного времени, Ева Мария напряглась. Джед это почувствовал. Голова девушка поднялась. Большие добрые, слегка напуганные глаза, молчаливо моргали.

Джед внес Еву Марию в дом, поднялся с ней на второй этаж. Пихая двери мыском сапога, открывал их и высматривал, какая же из них может оказаться ее. Найдя помещение с красивыми занавесками, белоснежным бельем и небольшим букетом цветов в вазочке, Джед вошел и уложил Еву Марию на кровать.

Она, наконец, спросила: «Любимый, мы будем видеться только при пуговичках с маминого пояса?» Джед подхватил стул, развернул его спинкой к Мэри и уселся на него, как на лошадь. Он улыбнулся и взял ее за руку: «Нет, Мэри, не только при пуговицах, но и при желтой медальке, что встает каждое утро и садиться каждый вечер». Успокоенная, Ева Мария уснула.

Какое-то время, решил Джед, он поживет на этом ранчо; все-таки вылезать каждый раз из петли дело не благородное. Там его никто ждал, никому он не был нужен. А тут неказистая девчушка с копной рыжих волнистых волос и с маленьким совиным носиком…