Столичная величина

               

     В захудалый свой городок Виктор Ильич наезжал только по приглашению.  На вокзал за ним присылали «Волгу», везли в гостиницу, устраивали в отдельный номер и, дав отдохнуть, возили затем по школам и колледжам.
     Широко и захватывающе он рассказывал о Москве, о своей работе на телевидении. Земляки внимали каждому его слову, записывали и  сберегали  для будущего.

    Но на этот раз получился казус. Молоденькая преподавательница истории  вцепилась в него как клещ в собаку:
    – Почему в школьных программах так мало места отводят отечественной истории?  Галопом скачем по Европам, Америкам и родной стране! Почему так серо излагается этот важнейший предмет? Кто решил, что из жизни надо изымать жизнь, а голый скелет   преподносить учащимся?..
    – К сожалению, это не в моей компетенции, – отрезал он.
    – А вы бы об этом  передачу сделали.  Пусть бы задумался кое-кто!
    Глаза исторички сверкнули зеленым светом,  и вдруг –– накрыли его, как  морской волной! Так было однажды в Гаграх: волна захлестнула его и потащила от берега; чудом выкарабкался, пропахав животом дно и цепляясь руками за что только можно. Историчка еще спрашивала его о чем-то, он что-то отвечал,  но единственное, что помнил –– мерцающую зелень глаз и то, что попросил у девушки номер домашнего телефона. Кажется, пообещал ей вечером  позвонить.
   
     Опомнился Виктор Ильич лишь в гостиничном ресторане. «Странная девушка», –– первое, что подумал. И опять увидел ее глаза – они  были любящими! Да, да, любящими!  И голос ее дрожал не только от гнева на составителей учебников по истории.
     «А  со мною-то что такое? – усмехнулся. – Как  после выпивки натощак…»
    Вынул из кармана записную книжку, прочел:  Люба Курочкина. Хм, при такой фамилии, и морские глаза.
   

    Вечером ужинал в компании местных чиновников. Чтобы не хватали за рукава и панибратски не слюнявили поцелуями, держался  прохладно. «Как вы умеете быть господами и шестерками одновременно!» – думал о них.
    – У вас, наверно, постоянная занятость, – сочувственно сказал ему зам главы города.
    – Да, конечно.
    – И все же не забывайте нас!

    Его расспрашивали о заграничных поездках, о теледивах, просили похлопотать о ком-то, он отвечал, кивал, но был счастлив, когда «братва на прокорме», как мысленно называл их, соизволила откланяться.
    Любе Курочкиной звонить было поздно.

    Наутро за Виктором Ильичем  заехал заведующий спорткомитетом.
    – Проснулись? Замечательно. Позавтракаем в тайге. Вот спортивный костюм, переоденьтесь, мы на снегоходах помчимся.
    Отдохнуть в таежной избе, где есть банька и еще не замерзла речка, для Виктора Ильича было в радость.  Он с детства любил тайгу, куда ходили с отцом и матерью по грибы и по ягоды, и в сладкой истоме отдыхали у родников.
    – Сколько нас будет? – спросил.
    – Четверо.
    Зазвонил телефон; у Виктора Ильича колыхнулось сердце: Люба?

    Да, так и было.
    – Я… Мне…  – запиналась она. – Мне очень хочется видеть вас! Вам странно мое желание? Но я  всю ночь о вас думала: «Только б увидеть! Пусть на минуту, пусть даже меньше…»  Ну, что скрывать: я влюбилась. Если  вы позовете, я без раздумий  пойду за вами: хоть куда, хоть сколько буду идти, не замерзну, с голоду не умру…
    – Люба, – строго заметил он. – Так нельзя. Это обязывает.  «Да уберись ты к черту!» – мысленно послал заведующему спорткомитетом, потому что хотелось сказать девушке совсем не то. Хотелось сказать, что он тоже, наверное, влюбился, что зеленые глаза  встречаются редко… Наговорить ласковой чепухи и назначить встречу в укромном месте.
    – Извините, – пролепетала Люба. – Вы же такой большой, а я… – Трубка запикала.

    Виктор Ильич развел руками перед спортсменом: вот, мол, какие нелепости бывают. Но, переодевшись и выходя из номера, знал, что  удовольствия от тайги он в этот раз не получит.