Падение Иванова

Филигранный огурец раздробленной наружности полз по ветке, прогибаясь под тяжестью своей плоской оси, ну а столяр Иванов пил водку из буфета. Сизые птицы, мохнато шелестели клубничными клювами, в то время как Иванов продолжал пить водку, закусывая квашеной капустой. Мухи с негодованием жужжали, создавая непотребный гомон, тогда как Иванов, пошатываясь, встал, поправил фартук, облизал пальцы и молвил:
 - Чёрт вас всех дери семьдесят семь раз, а я пойду, пожалуй.
Огромное фиолетовое облако мощным рывком подбросило сырой воздух, чтобы потом с жестяным треском ударить его о землю. Иванова зашатало, и он полез на буфет. Тысячи ореховидных белок задрожали басом, а Иванов и бровью не повел. Огромный оранжевый рубанок влажно прошептал по дереву студеным лезвием алюминиевой ложки. В это время Иванов опрокинул все стаканы из буфета и разбил стекло, левой коленкой облокотясь на  буфетный столик.
- Залягай меня лягушки, а я до тебя доберусь,  - крикнул столяр, размахивая свекольным кулаком, разгоняя стайку лимонных молний, игриво впорхнувших в солевидную форточку.
- Я вам, блять, не это самое… - продолжал Иванов свою мысль, восседая по-турецки на самой вершине буфета. Енотовидные часы, оттяпав самую сырную молекулу времени, пролаяли сорок часов и шесть минут. Миниатюрная вилка с инкрустированными бриллиантами, преисполненная серебряной грусти, опустилась на тахту, заявив о своей фривольности. Дерево возопило о своей несущественности, растаяв в воздухе. Иванов продолжал восседать, широко раскрыв вонючий капустный рот.
 - ААААААААААААААААА! – кричал он. Ему вторил средних размеров монашек, с витиеватой лысинкой на подбородке и шнурком на лысинке.
 - Ох, ты боженька, в рот мне пирога с горохом, - высказался Иванов и впился ногтями в сальные волосы. Щетина запротестовала миганием в сгустке газов и комнатных паров.
Вдруг произошло что-то странное – в комнату вошла жена Иванова. Жена Иванова вскинула черные брови к буфету и поперхнулась негодованием. Её большие, обтянутые синей в белый горошек тканью, груди закачались в неистовстве, её загорелые ручки с кулачками на конце взметнулись вверх. Она закричала на всю комнату так, что буфет рухнул, погребя под собой Иванова; только свекольные руки виднелись и очки валялись. Жена Иванова отделила руки, положила их в тазик и понесла в ванную – мыть.