Об изоляции

   Нашу нянечку в детском саду звали Нина Филипповна. Нашу, потому что мою, и моего сына. Мой ребенок тоже ходил в ее группу. Спустя четверть почти века. И все время, в промежутке между мной и моим сыном, она работала там же. Я люблю Нину Филипповну, с большим теплом ее вспоминаю, но сама бы так не смогла!

   В моей натуре есть качество, которое очень не любят менеджеры по персоналу. Как прежде не любили отделы кадров. И я их отлично понимаю. Хотя не разделяю, и никогда не разделю.

   У меня, наверное, глисты. Мама называла это - «шило в заднице». Мне нужны перемены, как наркоману дурь. Если в жизни ничего не происходит - … В жизни обязательно должно что-то происходить! Хоть что-то, хоть даже совсем не то.

   Поэтому я никогда не сяду в тюрьму. Я там не выживу. Я погибну в изоляции. Отсутствие событий мое существо воспринимает, как черную дыру. Она вытягивает все жизненные соки. Я погибну без перемен, или скорее без возможности перемен. Без впечатлений, без событий, без пищи для мозгов. Только в изоляции и понимаешь, насколько ты социален. И социален не в смысле, что «социум тебя имеет», а очень даже наоборот: насколько «ты сам его имеешь», зависишь от его впечатлений, от его эмоций, взаимоотношений, порожденных им; переживаний, по его поводу; его информации, да, просто его пространства.

   Посадите художника под замок, и увидите, много ли он напишет. Ну, для чистоты эксперимента, можно дать ему выписать впечатления, накопленные ранее. Изоляция – суровое испытание. Кризис жанра ему гарантирован. Хорошо, если не сумасшествие. У Набокова в «Защите Лужина» такая ситуация гениально прорисована и гениально доведена до абсурда. Там герой сходит с ума, правда, от шахмат. Но, не одна фигня?! И я его отлично понимаю. Как себя саму.

   Кризис жанра - уже на лицо. Сумасшествие – на подходе. Но самое проблематичное, мне снова хочется свалить. «Охота к перемене мест – весьма мучительное свойство», как уже не однажды, и совершенно справедливо, отмечали  мы с классиком. 
 
   В тюрьме нельзя написать гениальное произведение. Даже просто произведение. Хотя в тюрьме писали: маркиз де Сад, Ленин, Лев Гумилев, Солженицын, Шаламов, Бродский. Приятно разочаровывают только Ленин и Гумилев. На остальных уркаганская печать оставила-таки свой неизгладимый след.

   Я не верю, что человек! в тюрьме! может! написать гениальное!  Выучить высшую математику – может. А написать, в смысле сотворить, - нэт! Выучить – это значит, поглотить. Сотворить – выдать наружу. В тюрьме наружу выдавать нечего. Для творчества нужна дисциплина, собранность и волевое усилие. А для всего этого, в свою очередь, нужна мотивация. А в тюрьме с мотивацией очень хреново. Потому что там ничего нет: время – декоративное, место – условное, действия – какие-то сослагательные.  Мотивации - просто нет.

   Даже те мотивации, которые ты протащил из прошлой жизни, в тюрьме увядают. Включаются, видимо, какие-то местные, камерные во всех смыслах. Но мне это не подходит!

   Но и то, что происходит сейчас – эта березка в ж..пе – не подходит тоже - это так некстати! Это катастрофически не вовремя! Я и уговариваю себя, как важно побороть, необходимо преодолеть, скрепить сердце, собрать силы и волю в кулак, как будет хорошо потом.
   А ведь будет хорошо! Будет просто здорово! Просто я забыла, как это бывает - «хорошо» и «просто здорово». Нужно вспомнить! Как можно скорее вспомнить! Это была очень мощная мотивация, если даже мне с моей березкой дала возможность прожить такой тяжелый год в изоляции.
 Эх! Не до творческих заморочек! Хоть бы немножечко безмятежности Нины Филипповны!