Беломорканал, 77

Михаил Колесов
Беломорканал,77
Путевой очерк в стиле ретро

Однажды летом 1977 года меня вызвали в Карельский обком партии и предложили возглавить «пропагандистскую группу», направляемую на пароходе по Беломорско-Балтийскому каналу. По Беломорканалу пассажирские суда не ходили, никаким другим транспортом, кроме как водным, туда было не попасть. А увидеть легендарный канал было заманчиво. Я согласился.
Ранним августовским утром я прибыл на причал Петрозаводского речного вокзала в сопровождении жены и полугодовалой дочки в коляске.  У причала стояло небольшое однопалубное судно под названием «Михаил Лермонтов». У трапа меня встретил высокий и суховатый мужчина лет под пятьдесят. Я понял, что это капитан.
- Владимир Иванович, - представился он.
Рядом с ним стоял пацан лет шестнадцати в курсантской форме речного училища.
- Юра, - протянул он руку.
Юра провёл меня в мою каюту, где я оставил вещи  и вернулся на причал. У трапа уже собралась вся команда. Познакомились.
Механик Семен Петрович был похож на деда Щукаря из «Поднятой целины». Такой же щупленький и подвижный, улыбчивый с хитрым прищуром глаз. Он приближался к завершению шестого десятка. Виктор -  рулевой, плотный парень среднего роста лет восемнадцати, -  тоже курсант Петрозаводского училища, но уже выпускного курса. В этой небольшой команде оказалась женщина - Лидия Федоровна, жена Петровича, - полная противоположность своего мужа. Дородная с круглым лицом и добрыми глазами. Её представили мне как «кока». Капитан уже был в рубке.
Не успело закончиться наше краткое знакомство, как к трапу подъехал «рафик» и из него начали выгружаться молодые люди с сумками и пакетами для одежды. Прибыла моя «агитационная бригада» из Эстонии. Двое парней и четыре девчонки. Один из них подошел ко мне.
- Вейко - старший группы, - с неистребимым  прибалтийским акцентом произнёс он.
Пока ребята загружались, я попрощался с женой и дочерью. Команда была на местах. Юра ловко убрал швартовые и деревянный трап. Судно стало потихоньку отходить от причала.
Итак, мы начали наше путешествие.
«Михаил Лермонтов» был, по сути, большим катером. В кормовой части располагалось несколько кают для экипажа и пассажиров. В носовой части находилась «кают-компания», она же столовая. Наверху рулевая рубка, внизу – машинное отделение. Всё, как положено.
Пока корабль пересекал Онежское озеро, направляясь на север, я знакомился с ребятами. Они разместились в двухместных каютах с ярусными койками без «удобств». Но все были очень довольны и возбуждены переполнявшими их эмоциями. Они – не только впервые в таком путешествии, но и никогда не были в России. Возраст 18-20 лет. Вейко старше всех, ему лет 25. Кроме него, остальные говорили по-русски очень плохо. Ребята – милиционеры, девчонки – продавщицы и официантки. Они – участники самодеятельного музыкального коллектива из г. Пярну.  Вейко играл на аккордеоне, второй парень – на ксилофоне. Репертуар исключительно эстонский и пару номеров на финском языке. Где и кому пришла в голову мысль о том, что берега Беломорканала заселены  финнами и эстонцами?!
К Эстонии у меня было особое отношение. Во-первых, во время войны здесь воевал с «лесными братьями» мой отец, офицер СМЕРШа. Во-вторых, в студенческие годы в Ленинграде, я с ребятами не раз ездил в Таллинн, который для нас был почти заграницей. В субботу на Варшавском вокзале мы садились (без билета) на ночной поезд и утром были в Таллинне. Гуляли весь день по его улицам и площадям. Затем вечером посещали уютные кафе-бары, где выпивали чашечку «настоящего» чёрного кофе с рюмочкой ликёра «Vana Tallinn». И тем же ночным поездом (заранее договорившись с проводницами) возвращались в Ленинград и успевали на утренние лекции…
Прозвучал сигнал судового колокола (висевшего у трапа), который означал приглашение на обед. Мы все направились в столовую. Здесь хозяйничала Федоровна. Посреди «кают-компании» стоял большой деревянный стол, накрытый белоснежной скатертью. Каждому было определено свое место. Здесь же присутствовал почти весь экипаж во главе с капитаном (Виктор находился в рубке). Обед был отличный из трёх блюд с обязательным компотом.
Между тем корабль миновал остров Большой Климецкий и вошел в Заонежский залив. С палубы слева по борту мы видели деревянные купола Кижского собора. Я там раньше уже был и рассказал коротко ребятам об этом памятнике русского искусства. К вечеру мы подошли к посёлку Повенец, у которого долго ждали своей очереди на шлюзование. В сумерках к борту приблизилась моторная лодка, с которой предложили купить большую рыбину, похожую на лосося. Петрович мне объяснил, что это рыбинспектор торгует конфискованной рыбой. Я был возмущен. Рыбу мы не купили…
Наконец, мы вошли в первый шлюз. Он оказался узким и не глубоким. В нём помещалось только одно судно. Шлюзование проходило долго. Так нам предстояло пройти за ночь семь шлюзов, поднимаясь по ним всё выше. Утром мы проснулись на чистой воде. Это было небольшое озеро Воло.
Как оказалось, Беломорканал – это цепь рек, озер и коротких каналов их соединявших («бьефы»). Это единственный транспортный путь в малонаселенной местности, покрытой на сотни километров лесами.
Этот путь был известен в России еще с XVII в. по первому географическому описанию («Книга Большому чертежу», 1627 г.) и использован Петром Первым в войне со Швецией. В 1702 году, после десятидневного посещения Соловецких островов два корабля из царской флотилии по заранее проложенной "великой государевой дороге" проделали путь в сто шестьдесят верст вышли в Онежское озеро в районе Повенца. Отсюда через Свирь и Ладожское озеро они неожиданно вышли к шведской крепости Нотербург (Орешек) и с боем взяли её. Это была первая победа русских войск в борьбе за выход в Балтийское море. Позже предпринимались попытки использования канала, но строительство его началось лишь при советской власти.
Предполагалось, что он сократит путь от Архангельска до Ленинграда. Общая длина пути 227 км., из них 37 км. – искусственные каналы. Из-за большого перепада уровня воды поставлены шлюзы. Всего было построено 19 шлюзов, 15 плотин, 49 дамб. Русла рек были углублены, а берега укреплены, иногда просто бревенчатыми стенами. Некоторые реки и каналы были настолько узки, что по ним возможно только одностороннее движение. Реконструкция канала началась в 50-е годы (модернизация механизмов и оборудования), в конце 60-х приступили к замене деревянных стен на железобетонные. По каналу стали ходить суда типа «река-море»…
Первое наше выступление состоялось в клубе посёлка Морская Масельга. Был вечер. В небольшом зале клуба набралось около полусотни человек. Люди пришли целыми семьями, с детьми и со своими табуретками. Вообще-то они пришли посмотреть привезённый киномехаником фильм. Перед фильмом им предложили послушать лекцию и выступление гостей. Торопиться им было некуда, поэтому никто не возражал.
Слушали меня сначала невнимательно, разговаривая между собой, с репликами и смешками. Но я к этому привык и быстро взял аудиторию в свои руки. Мы, внештатные лекторы обкома партии,  располагали материалом по внутренней и внешней политике страны, который не публиковался в массовой печати. А в этом посёлке было только радио, да и то ни у всех. Газеты, как и почту, завозили время от времени с пароходами.  Поэтому вскоре меня уже слушали в тишине. После краткого «доклада» посыпались вопросы на самые разные темы, и разговор затянулся надолго. Люди не могли ни воспользоваться возможностью высказать «человеку из столицы» всё, что их беспокоило. Ведущий, в конце концов, был вынужден прервать этот бесконечный диалог и предоставить место эстонцам. Ребята вышли в ярких национальных костюмах, пели и танцевали с душой. И хотя присутствовавшие не поняли ни слова, приём оказали восторженный. Такого они, конечно, никогда больше не увидят! О фильме все забыли. Его покажут завтра.
Возвращались мы на пристань в полной темноте, воодушевленные удачным дебютом. 
На ночь судно осталось у причала. Нам торопиться было некуда, а проход по узким каналам ночью был делом рискованным.
Мы продолжили свой путь на рассвете. Маткоозеро было накрыто туманом. Туман на воде – это особое явление. С палубы я наблюдал, как он медленно поднимался снизу вверх. Сначала открывалась гладь воды. Затем постепенно обозначались берега. Наконец, как будто кто-то сдергивал покрывало, обнажалось небо. И туман исчезал бесследно.
Через очередной шлюз мы вышли в другое небольшое озеро Телекино, названное по имени реки Телекинка, в которую мы и попали. Вокруг нас с обеих сторон стояли стеной леса. Никаких признаков  жилья человека. Мы, корабль и тишина. Над нами очень низко нависало серо-голубое небо с большими как острова облаками. Телевизора нет, радио нет, газет нет. Полная свобода от цивилизации. Мне вспомнился мой любимый литературный герой детства Том Сойер, путешествовавший со своим другом по Миссисипи. Так сбываются детские мечты…
Я слонялся по палубе и предавался безделью. Ребята на «камбузе» помогали Федоровне, чистили картошку, овощи, свежую рыбу. Кто, что умеет. Это произошло добровольно, но  сразу же стало ежедневной необременительной обязанностью, от которой я был освобожден вместе со старшими членами экипажа. Отношения между командой и ребятами постепенно складывались нормальные. Эстонцы с помощью Федоровны осваивали русский разговорный язык. Члены экипажа же старались при них воздерживаться от «крепких» словечек. Но иногда они всё-таки у них выскакивали. Тогда ребята обращались за консультацией ко мне. Вообще они смотрели на меня как на архангела Михаила. С Вейко мы вели очень долгие и серьёзные беседы на политические темы. Он, конечно, в этих вопросах полный невежа, воспитанный в духе эстонского национализма. Но умел слушать и соображал неплохо.   
Время от времени мы подходили к берегу и высаживались на него. Гуляли по лесу, собирая бруснику, морошку и грибы, которых даже искать не надо. Петрович знал «места» и мы набирали их ведрами. Правда, занятие это – занудное, срывать каждую ягоду. Но «комбайн», специальный жестяной совок, был только один. Скоро мне это занятие надоело. Да и девать ягоду было некуда. Стеклянными банками никто, кроме Федоровны, не запасся. А сахар в то лето был большим дефицитом. Так что ели ягоды «от пуза». У девчонок от удовольствия, кажется, даже щеки порозовели. Грибов было еще не много, но их тоже хватало. На стоянках мы покупали только хлеб и подсолнечное масло, запас макарон и круп у нас был в избытке.
Свежая рыба была постоянно. Кто-нибудь из экипажа обязательно с рассветом сидел на корме с удочкой. Попробовав один раз, Вейко стал фанатом. Оторвать его от удочки можно было только на завтрак. Девчонки научили Федоровну своим эстонским рыбным блюдам. Так что у нас стол был всегда разнообразным, несмотря на отсутствие гастрономических деликатесов. Вино на столе не появлялось. Эстонские ребята совсем не пили. А мы с Петровичем иногда, прихватив в магазине на стоянке бутылочку портвейна 777, вечерком на корме «уговаривали» её под душевный мужской разговор. Но это бывало нечасто…
Почти каждый вечер на стоянках мы проводили свое «мероприятие». Помещения бывали разные: маленькие клубы, школы начальных классов, библиотеки, а то и просто «конторы» (на шлюзах). Однажды мы оказались в одном посёлке, далеко от канала, где не было электричества. Выступали в какой-то «избе-читальне» при свете керосиновых ламп, которые люди принесли с собой.
И чем глубже мы забирались в карельскую лесную глушь, тем лучше нас встречали.
Вообще мне трудно было себе представить, как живут в этих местах люди, оторванные от  цивилизации, находившейся, между прочим, всего в какой-то сотне километров от них. Для эстонских ребят посещение этих мест было шоком. В их благополучной республике, которую они объехали с концертами, увидеть что-либо подобное немыслимо. Мурманская железная дорога проходила параллельно каналу. Но до неё можно было добраться только от большого карельского города Сегежа.
 Мы достигли этого города, пройдя большое Выгозеро (длиной 50 км.). На нём разбросаны острова, среди них о. Сиговец, на котором мы высадились и заночевали. В Сегеже мы не задержались (я раньше там уже бывал с лекциями) и двинулись дальше. Перед выходом из озера мы остановились  у пристани городка Надвоицы, в котором выступили, пока судно шлюзовалось.  Утром, пройдя небольшое озеро Воицкое, подошли к 11-му шлюзу. Здесь запомнился самый теплый приём в маленьком клубе посёлка.
Отсюда мы пересекли озёра Шавань и Нижний Выг, спускаясь от шлюза к шлюзу.  К ним еще не дошла реконструкция. Они деревянные и узкие. Шлюзование проходит очень медленно. Мы миновали лесные посёлки Идель (в месте впадения реки Идель), Тунгуда, Летнеречинск (в месте впадения большой реки Летней). Наконец подошли к посёлку Сосновец. Переночевав у его причала и пройдя 15-й шлюз, мы вошли в узкий канал.
Это собственно и был Беломорканал, прорытый искусственно к Белому морю. Здесь ландшафт совершенно иной. Невысокие берега покрыты мелким лесом и кустарником. Ясно, что старый лес вырублен был на строительство канала, стены которого укреплены почерневшим брёвнами. На берегах видны остатки подъездных грунтовых дорог, кое-где брошенная уже проржавевшая строительная техника, какие-то развалившиеся деревянные сооружения. Однако такое ощущение, что поблизости давно уже нет никакого человеческого жилья. Вроде бы и не пустыня, но жутковато от этого безмолвия.
Этот канал тянулся прямой линией на 7 км. до выхода в море. На нём мы прошли 4 шлюза.
 Во время прохода канала я вспомнил однажды увиденную на выставке в Ленинграде картину «Беломорканал» художника Шилова, изобразившего Сталина загонявшим своей знаменитой курительной трубкой бесчисленную толпу маленьких людей в открытую пачку папирос «Беломорканал». Тогда эта картина произвела на меня сильное впечатление. Я попытался представить себе, как здесь тысячи «каналоармейцев», завезенных из гулаговского лагеря на Соловецких островах, вгрызались кирками в карельский камень.
Канал строился по указанию Сталина с сентября 1931 г. по апрель 1933 г. и был построен за 20 месяцев, (Панамский канал в 80 км. строился 28 лет, Суэцкий канал в 160 км. –  10 лет), без валютных затрат на технику и материалы. Бесплатную рабочую силу поставляло ОГПУ. Куратором  строительства канала  был С.М. Киров, как секретарь Ленинградского обкома, в чьём ведении находился весь северо-запад страны от Белого моря до Урала. Ответственными за  стройку являлись заместитель начальника ОГПУ Генрих Ягода и начальник ГУЛАГА Матвей Берман. Непосредственными руководителями были назначены инженеры (бывшие «зеки») Л. Коган и Н. Френкель. Для  бесперебойного обеспечения рабочими было принято специальное «Положение», дававшее право продления срока заключения за малейшие провинности практически бессрочно. Одновременно на работах было занято 100 тысяч заключенных, которые жили в деревянных бараках или в палатках.
В июле 1933 года И.В. Сталин в сопровождении С.М. Кирова, К. Е. Ворошилова, Г. Ягоды на катере совершил проход по каналу. 8 руководителей строительства во главе с Г. Ягодой были награждены орденами Ленина (и впоследствии расстреляны). Специальным Постановлением ЦИК СССР было отмечено досрочное освобождение 12 484 заключенных (ставших «полезными для социалистического строительства») и сокращение сроков для 59 516 человек («проявивших себя энергичными работниками на строительстве»). 500 человек (по списку ОГПУ) были восстановлены в  «гражданских правах». Некоторым даже предоставлялась возможность поступления в высшие учебные заведения со стипендией. 
А сколько здесь погибло людей? Предполагается, что 120 тысяч. Во имя чего погибли эти люди?
В то время Советский Союз не располагал крупнотоннажным речным флотом  и вряд ли экономический эффект от канала мог быть высоким. Есть версия, что во время войны однажды по нему прошли подводные лодки то ли из Ленинграда в Мурманск, то ли наоборот. Даже сегодня, чтобы по нему могли пройти большие суда, его надо серьёзно реконструировать. Однако мы не заметили каких-либо больших строительных работ (пожалуй, только на некоторых шлюзах). Да, и судов мы видели не так уж много. Главным образом, - этого старые баржи с лесом и строительным материалом (щебнем, песком). Очевидно, что канал был заброшен по причине своей нерентабельности.
Пройдя последний 19-й шлюз, мы вышли в Белое море, развернулись и вновь вошли в канал. Прошли его ночью и днём подошли к левому берегу и высадились. В сопровождении капитана мы углубились в лес по заросшей травой грунтовой дороге. Мы не знали, куда он нас ведёт, но Владимир Иванович пообещал, что «вам будет интересно». Нас донимала мошкара, но при пасмурной погоде было терпимо. Где-то через час-полтора мы вышли из леса на открытое пространство и сразу же поняли, куда попали.
Мы увидели колючую проволоку в два ряда, распахнутые покосившиеся деревянные ворота, сторожевые вышки и за проволокой деревянные бараки и какие-то строения. Конечно, все это уже было разрушено временем. Но лагерь угадывался ясно. Даже заброшенность делала его особенно зловещим, не похожим на декорации к фильму. В этих развалинах замерло само время, которое как бы говорило нам: «это было давно, но это было».
Мы все замерли на месте в немой тишине. Никто не произнёс ни слова. Я посмотрел на эстонских ребят. Их лица были бледны и растеряны, как будто они увидели преисподнюю. Потом мы молча обошли территорию лагеря. Я обратил внимание на то, что за оградой не было ни одной могилы, ни одного креста. Наверное, лагерь был временным и заключенных, после окончания работ отправили в другие лагеря.
Мы спешно покинули лагерь. Возвращались подавленными. Никто ни о чём не говорил.
В августе 1933 года по каналу прошли на корабле  120 советских писателей и журналистов, 36 из которых (среди них  М. Горький, В. Катаев, В. Иванов, В. Инбер, А. Толстой, М. Зощенко) издали книгу о героическом труде «каналоармейцев».
Максим Горький, возглавивший редакционный коллектив, писал:
«К числу подвигов «чести и славы», подвигов «доблести и геройства», уже обычных в нашей стране, присоединено создание Беломорско-балтийского водного пути.
Это одна из наиболее блестящих побед коллективноорганизованной энергии людей над стихиями суровой природы севера. В то же время – это отлично удавшийся опыт массового превращения бывших врагов пролетариата-диктатора и советской общественности в квалифицированных сотрудников рабочего класса и даже в энтузиастов государственно-необходимого труда. Быстрая победа над враждебной людям природой, совершенная дружным натиском тысяч разнородных, разноплеменных единиц – изумительна, но еще более изумительна победа, которую одержали над собой люди, анархизированные недавней звериной властью самодержавного мещанства».
«На Беломорском канале полуграмотные люди учились понимать правду у людей своего класса, понявших ее. Это давало поразительно богатые результаты».
    «И вот в результате двадцатимесячной работы страна получила несколько тысяч квалифицированных строителей, которые прошли школу суровой дисциплины, вылечились от гнилостного отравления мещанством – от болезни, которой страдают миллионы людей и которая может быть навсегда уничтожена только «делом чести и славы», подвигами «доблести и геройства» - честной и гордой работой строительства первого в мире социалистического общества»...
Обратный наш маршрут, естественно, проходил по знакомым местам. Мы провели еще пару встреч в посёлке Красная горка и на 14-м шлюзе.  Встречали нас, как обычно, хорошо. Теперь мы чаще делали «зелёные» стоянки. Отдыхали, ловили рыбу.
Но настроение ребят заметно изменилось. Их не предупредили, куда их посылают. Они, наверняка, предполагали, что отправляются в увлекательное туристическое путешествие. Вместо этого они попали не только в лесную глушь, где совсем другая жизнь, но ещё прикоснулись к трагическому прошлому, о котором даже не догадывались. Конечно, они запомнят эту поездку на всю жизнь.
Я тоже испытывал противоречивое настроение. С одной стороны, очарование забытой цивилизацией природы, необычное ощущение безмятежности и покоя. С другой, сопричастность к человеческой заброшенности, безысходности повседневной жизни. Я остро ощутил оборотную сторону реального мира. Это – «зазеркалье». Мы живём в мире цивилизации, со всеми её успехами и проблемами, не подозревая, что где-то, не так далеко от нас, люди живут совсем в другом временном и пространственном измерении. Их мир ограничен двумя сотнями метров от дома и не меняется годами. Всё, что происходит вне их маленького мира, к ним не имеет отношения. Нет, конечно, им интересно, что происходит там, - на «Большой земле», - но не больше, чем, например, погода на Аляске. Значительно более важно, завезут ли завтра хлеб в магазин и не предвидится ли повышения цен на водку. От этого зависит их благополучие и смысл жизни. Хорошо ли это или плохо? - думал я. И, как ни странно, не находил однозначного ответа…
Я уже побывал во многих местах Карелии. Посетил разные города и посёлки. Конечно, уровень жизни и культуры здесь на окраине России заметно ниже, чем в центральных районах. Кроме дерева и рыбы здесь нет почти ничего. Всё, и, прежде всего, продовольствие, завозится из «центра». И этому есть историческое и экономическое объяснение. Так, во время войны финнам не нужно было проводить опасные для них карательные операции против советских партизан в лесах, достаточно было блокировать посёлки и партизаны сами умирали от голода...
Но зона Беломорканала, - это со времен Петра Первого русская Карелия и, за исключением двух-трёх городов, примыкающих к железной дороге, почти не тронутая современной цивилизацией, забытая советской властью. Но в ней вынуждены жить и работать тысячи людей.
Кто они? – Спрашивал я. – Как они сюда попали? Почему отсюда не уезжают?
Я мог только догадываться. Это – вероятно, потомки тех заключенных, которые строили Беломорканал. Они остались здесь и перемешались с немногочисленным местным карельским населением. Я слышал много подобных историй. Им некуда ехать, вся их жизнь прошла здесь, и здесь останутся их дети. Так судьба оказывается роком…
На исходе десятого дня путешествия «Михаил Лермонтов» благополучно пришвартовался к Петрозаводскому причалу. Тепло попрощавшись с экипажем, (Федоровна, неожиданно всплакнув, сунула ребятам пару банок с ягодами), мы м ребятами отправились на вокзал. Купили билеты на Ленинград. В ожидании поезда зашли к нам домой, я познакомил ребят с женой. Поздно вечером  посадили их в поезд, пообещав, что следующим летом обязательно приедем в Пярну. Но, опять же, судьба распорядилась так, что мы с Вейко встретились только через восемь лет…

P.S.
В конце июля 1989 года я стоял на грузовом причале Петрозаводского порта и ждал своего сына. Он возвращался с последней «практики», оканчивая Петрозаводское речное училище. Вскоре я увидел, как к причалу лихо пришвартовался… «Михаил Лермонтов»! В рулевой рубке за штурвалом я хорошо разглядел сына. После того, как швартовы были закреплены, он вышел из рубки и помахал мне рукой. С удивлением я заметил, что с палубы кто-то тоже мне машет. Когда я подошел к трапу, то увидел улыбавшегося Петровича. Он, конечно, постарел, но не узнать его было невозможно.
- А я всё смотрю, на кого это так похож наш курсант-рулевой. Не удержался, спросил фамилию. Оказалось, что это твой сын. Надо же! Вот судьба!
Так я вновь встретился с «Михаилом Лермонтовым».

Севастополь, сентябрь 2009.