XV Жизней Джо Клауса

                * * *
Утро каждого человека начинается по-своему. С блаженного потягивания, объятий любимого человека, сквозняка, описанных котом тапочек или трели мобильного телефона. У каждого оно свое – свое утро. У Джо Клауса же оно неизменно: чашка кофе, чтобы проснуться, и немного виски, чтобы похмелье вернулось в спячку.
За окном падал пушистый, словно перья из старых подушек, снег, а в уголки пластиковых окон забились уже замерзшие и ставшие льдинками капли H2O.
Канун Рождества: сахарные трости, елочные игрушки, очереди в супермаркетах и атмосфера единственного по-настоящему семейного праздника. Но почему-то каждый в этот день с радостью подтрунивает над тобой из-за твоей фамилии: «Джо, а где борода и красный полушубок?» Хотя, конечно, за двадцать девять лет начинаешь привыкать к издевательским шуткам по этому поводу.
Последняя капля иронии заключается в том, что твой день рождения чудесным образом назначен на это самое двадцать четвертое декабря! Сотня курьезных совпадений на один человеко-метр…
Каждый день свыше четырех тысяч человек обращаются в службу психологической помощи с различными проблемами: от простой сезонной депрессии до посткатастрофных расстройств. На самом деле только трем, максимум четырем, сотням из них действительно нужная помощь специалиста. Остальные же просто тратят зеленых Франклинов на общение с живым человеком из-за иллюзии одиночества. Вот поэтому возникает вопрос: «Неужто так сложно найти парочку таких же милых и сопливых человечков, с точно такими же хрустящими тараканами в голове?»
Кто-то ищет друзей по своему образу, чтобы быть как две почти безликих капли воды, потому что это куда проще. Некоторые находят абсолютный минус, будучи плюсом. А кому-то все же удается найти тех людей, с которыми он – тот, кем является на самом деле.
– Кофе?
Усталый кивок означал согласие.
Клаус протянул точно такую же, как и у него, чашку худощавому парню, полулежавшему на кушетке.
– Как прошел вчерашний день, Генри?
– Все как обычно: маленькие радости и внутренние минивойны. Очередной выговор от миссис Пэтэрсон, отец вновь избил Лору, перед сном я закинул в себя порцию амфетаминов, и от этого мое сердце до сих пор колотится, как лапы кролика во время случки. Ну и после всего этого как-то само получилось, – Генри протянул вчетверо сложенный листочек Клаусу и, отпив из чашки, откинулся на край софы.
Карие, с лукавым янтарем, глаза бегали по строчкам за прозрачным стеклом, желваки ритмично поигрывали на достаточно худощавом лице психолога, а губы беззвучно двигались, читая слова с бумаги.
Отложив листок, Джо вдохнул аромат, исходящий от немного остывшего напитка, и потянулся потрескавшимися губами к чашке, только и произнеся:
– Шуба Санты… Ты гений…
Молодой человек приподнял веко, с легкой улыбкой смотря на годившегося ему в старшие братья, ну или, максимум, в дяди, профессора.
– Почему вы так считаете?
– По-моему, это очень зрело, рассудительно и отчасти поэтично.
– Это всего лишь моя реальность, поэтому, может, она и кажется простой, глубокой, зрелой…
– То есть…
– То есть да. Знаете, почему у меня нет друзей?
Клаус вопросительно мотнул головой.
– Да потому, что люди начинают смотреть на них и думать: «Раз у него такой друг, значит, и он такой», а это попросту отталкивает, – он на секунду замолчал и, скрестив руки, продолжил. – Почему амфетамины? Они помогают мне уйти от душной грязи вокруг, и под ними я начинаю писать то, что вы потом читаете. Мир становится чуточку теплей, но остается полным мыслей о реальной пустоте. Хотя одновременно с этим влажным от шепотов, тихим от криков, громким от вздохов. Мистер Клаус, вот у вас много друзей?
Джо отставил чашку и, поразмыслив, оттопырил три пальца на правой руке.
– Вот! А у меня столько, – Генри изобразил кольцо при помощи большого и указательного пальцев.
– Знаешь, сложно верить в лучшее, когда все идет не так, как надо. Наркотики? Это твой выбор. Одиночество? Вновь твой выбор. Безмолвие от бездействия? И снова твой выбор. Людям действительно давно стоит понять одну забавную вещь: никогда не стоит судить о человеке по его друзьям. Ведь, как сказал кто-то из великих: «Не судите людей по их друзьям – у Иуды они были безупречны». Это время пройдет, и когда ты будешь готов принять серую атмосферу этого мира, то все будет так, как и должно быть. Продолжай писать и поаккуратней с наркотиками.
Генри поправил рукав теплого свитера, поднялся с софы и, пожав руку Клауса, поблагодарил его за небольшой, но значимый для него диалог.

I. ПОРА ПЕРЕСТАТЬ УДИВЛЯТЬСЯ
Хлопья редкого для средней полосы Америки снега падали на чистые от постоянной полировки дорожки. Вдалеке виднелась тень собаки и пар, исходящий из-под ее задних лап.
А ведь люди ничем не отличаются вот от этой самой тени. Гадят под ноги и оставляют, как ни в чем не бывало. Хотя это еще в лучшем случае. В худшем начинают нюхать, зарывать или растаскивать назло окружающим. Противно, мерзко, по-человечески…
Свет в гостиной горел, но на стук никто не отвечал. Джо вновь занес руку для ударов по деревянной поверхности, когда дверь тихо приоткрылась и два больших, мутноватых глаза уставились на украшенное очками лицо Старшего Клауса.
– Чего так долго, я окоченел уже!
– Досматривал рекламу, скоро Спрингер начинается. Заходи давай.
Несмотря на разницу в шестнадцать лет, Джо и Лукас были отцом и сыном. Да, да, один из основных стереотипов заключается в том, что шестнадцатилетний парнишка не может случайно порвать резинку и запустить пару-тройку своих половых семян в женщину средних лет.
– Как работа? Я уже ужин приготовил.
– И что там?
– Спагетти с ветчиной и сырные оладьи.
– Слушай, ты когда научишься готовить что-нибудь кроме?! Благо, я успел заскочить в магазин и купить. – Клаус достал из объемистого пакета несколько кусков мяса, завернутых в прозрачный целлофан. – Вот! Пара стейков скрасят наш вечер. Беги разогревать сковороду!
– Джо, мне не семь, чтобы мы тут с тобой семейно-коллективную готовку устраивали. Если так хочется готовить, готовь один.
Лукас развернулся и зашаркал по гладкому паркету грубыми зеленоватыми тапками.
Видя каждый день десятки одиноких, психически неуравновешенных, извращенных, замкнутых и просто странных людей, Джо перестал удивляться всяким внутренним чертям в душе главного в его жизни пациента.
Из все той же гостиной зазвучали знакомый голос скандального Джерри Спрингера и радостные возгласы его фанатов в студии. Стряхнув снег с висящего уже на крючке пальто, Джо машинально нашел ногами домашнюю обувь и направился на кухню, но пряный аромат из «телекомнаты» остановил его на полпути. Конечно, Лукас был со своими странностями, но Старший Клаус вновь убедился, что тот все-таки что-то любит. Пусть и не день рождения отца, но хотя бы Рождество…
Стол был сервирован скромно, но со вкусом: резная свеча, украшенная пластиковыми шишками, небольшое блюдо с квадратом мясной лазаньи, корзинка с хлебом, какой-то непонятный салат и бутылка вина. Лукас, не отрывая взгляда от экрана телевизора, поправлял диванные подушки и с удовольствием, которое с трудом скрывал, вдыхал запах рождественского ужина. Джо уплетал слоеные пласты, почти не отрывая взгляда от тарелки.
– Молодец, Лукас, хорошо умеешь разогревать полуфабрикаты, – с толикой иронии сказал он, продолжая набивать рот.
– Не нравится – сам бы готовил!
– Да брось, я же шучу, – Старший проглотил очередной кусок и улыбнулся сыну. – На самом деле очень вкусно.
Он продолжал улыбаться хладнокровному молчанию сына.
– У меня для тебя кое-что есть, Лус.
– Не называй меня так!
Джо на секунду замолчал, но все-таки продолжил.
– Я не успел купить тебе подарок на Рождество, поэтому вот...
Из-за пазухи он достал новогоднюю, не до конца складывающуюся пополам открытку и положил ее на стол, между пустым бокалом и тарелкой Лукаса.
– О боже, Джо, не стоило, – с сарказмом произнес Лукас. – Ты, как всегда, заботишься обо мне. Могу не глядя сказать, что там сотня, разменянная пятерками, чтобы создавался объем.
Он даже не оторвал взгляд от экрана, продолжая смотреть идущее по нему «мыло». Клаус отложил столовые приборы, бросил еще один взгляд на сына, промокнул губы салфеткой и направился к выходу из комнаты.
– Постой, – звуки ломающегося голоса остановили его. – Спасибо, Джо. И да, с днем рождения!
Звучало натянуто, но все же лучше, чем пустой сарказм.
– Да не за что…
Голова разболелась то ли от еще не выпитого алкоголя, то ли от очередного огорчения. Хотелось завалиться спать, не дожидаясь ночных песнопений, хотя (кого он обманывал) чертовы околпаченные людишки, любящие напиться под любым предлогом да поесть бесплатные лакричные сладости из какого-нибудь супермаркета, в любом случае разбудят его.
Комната была убрана, кровать заправлена, не хватало разве что простыни в форме цветочка, в духе заграничных отелей а-ля «Герли-Перли Палас». Может, потому, что Джо был аккуратист, или потому, что ночевал от силы раз или два в неделю, отсыпаясь в пьяном беспамятстве, будучи привезенным одним из новых барных знакомых. А может, из-за того, что дома чаще всего ему снились кошмары.
Не раздеваясь, он упал на покрывало и вздохнул не то от облегчения, не то от огорчения.
Святая ночь! Сверкают ярко звезды.
В тиши ночной нам родился Христос.
«Санту в подтяжки! Даже глаз сомкнуть не успел», – подумал Клаус.
С каждым новым годом жизни праздники для тебя становятся немного более длинным, почти типичным выходным. Можно поспать на пару часов дольше, выпить на пару рюмок больше, получить пару-тройку презентов и начать новый, изматывающий похмельем, серой будничностью, рабочей обыденностью год…
Вспомните себя в детстве: подарки под елкой раз в год приносили радости больше, чем корпоративная пьянка и новые золотые запонки, аромат омелы был слаще любого парфюма, а хоровое пение – куда мелодичней какого-нибудь новомодного поп-хита. Теплый, с едва застывшей глазурью пирог оказывался вкусней сотен деликатесов, а бородатый старик в красном полушубке со своим «Хоу-хоу-хоу» – лучше любой подтянутой крошки с наигранными стонами.
Джо лениво поднялся с кровати, поправляя ворот сорочки. Подойдя к зеркалу, он застегнул верхнюю пуговицу и взлохматил свои густые волосы.
Весь мир тонул в грехе и беззаконии,
Но Божий сын нам спасенье принес… – продолжало доноситься с улицы.
– А собственно, чем черт не шутит? Двадцать девять лет на двадцать девятое Рождество – это вам не уголь из носков вытряхивать, – пробормотал себе под нос Клаус, натягивая рождественский колпак.

II. ОДНОЙ ВЕРЫ МАЛО…
– Джо, а вы верите в Бога?
– Да.
– Церковь?
– Нет.
– Почему?
– Бог и церковь не одно и то же, Клайв. Бог – это парень с бородой и усами, который помогает нам или пинает под зад, если что-то не так. Мы можем попросить его помочь, можем умолять о чем-то, но он никогда не попросит ничего взамен, кроме, разве что, хотя бы крупицы веры. А церковь, – Джо поправил дужку очков, – церковь – это финансовая пирамида, в которой вклады якобы повлияют на жизнь небесную. Сначала ты с азартом осматриваешь и выведываешь все церковно-божественные перипетии, молишься, жертвуешь деньги, в конце концов привязываешься ко всему этому.
– А потом вера доходит до фанатизма и ты отдаешь все? Вы так считаете?
– А потом ты разочаровываешься, потому что жизнь продолжает течь своим чередом, а кисельных рек и молочных берегов не наблюдается даже за горизонтом. И впереди – лишь ненависть к самому себе за то, что ты, как тебе кажется, что-то таки потерял.
– А как же всяческие чудеса? Мироточащие иконы и так далее?
– Подождите, Клайв, чудеса же ведь никто не отменял.
– То есть вы хотите сказать, что все-таки это существует, а кто-то тут же при первой возможности пытается дать этому оболочку и продать?
– Таков наш мир. И, знаете, я не пожалею минуты на молитву перед обедом, но никогда не дам ни пенни на церковную десятину.
– Это ваша философия, Джо.
Клаус продолжал рассматривать долговязого молодого человека, с абсолютно не подходящими для его тела мускулистыми руками. Его лицо можно было бы легко поместить на обложку какого-нибудь «Cosmo», чтобы девчонки визжали, но вот тело никак не вписывалось в образ секс-символа.
– Мы все-таки говорим не обо мне, а о вас. В чем ваша проблема?
– Я не считаю это проблемой. Вот уже десятую ночь подряд меня мучают кошмары, где я предстаю в образе ангела, мне ломают крылья и отправляют на Землю в том обличии, в котором я сижу перед вами.
Бровь вольготно развалившегося в мягком кресле Клауса вопросительно вздернулась.
– В каждом из нас живет свой ангел, Клайв. Он дает нам силы, когда они нам нужны, он шепчет нам, когда у нас уже нет слов. Видимо, ваше внутреннее «я» пытается проявить себя.
– Нет, вы не понимаете… Я контролирую сон, спрашиваю что хочу, делаю что хочу. Но в конце у меня все равно забирают крылья, я лечу, подобно комете, к Земле и в паре сантиметров от нее, когда, казалось бы, меня должно расплющить, просыпаюсь!
– Хм, – Клаус привстал и, сделав пару шагов, остановился у большого витражного окна, глядя на просыпающийся город. – Каждый в детстве хотел летать, хотел взять кучу гелиевых шариков и воспарить, как в различных диснеевских и пиксаровских мультфильмах. Но с возрастом это пропадало, и мы забывали о детских фантазиях, окунаясь в тягучий, как смола, и серый, как картон, рабочий быт. Сейчас я смотрю на человека за окном, который пытается открыть свое авто, но сигнализация не поддается и поэтому он от злости пинает по колесу. А ведь когда-то ему хотелось быть кондитером и печь вкусные пирожные для людей, которые бы с улыбкой покупали их. А та девушка с невероятных размеров бумажными пакетами, которая выходит из супермаркета? Разве она не хотела быть ветеринаром и лечить домашних животных? Вместо этого она домохозяйка с четырьмя детьми и гуляющим мужем, который заворачивает винты на фабрике, а как только стукнет шесть, бежит к немного полной, но все-таки безотказной любовнице. Об этом ли они мечтали в свои четыре, восемь или двенадцать?
Джо замолчал, оставив уютно и без лишнего шика обставленный кабинет в полной тишине. Внезапно трель интеркома нарушила эту гармонию.
– Мистер Клаус, вам звонят из школы вашего сына, соединить?
– Не сейчас, попроси подождать, через пару минут я отвечу.
– Хорошо.
Красный огонек пропал вместе с голосом помощницы Клауса Айви. Она была не то мексиканка, не то пуэрториканка, но об этом в другой раз.
– Простите, Клайв, но я должен закончить наш сеанс. Семейные обстоятельства вынуждают.
– Ничего-ничего, я понимаю. Значит, во вторник в то же время?
Клаус уже начал погружаться в свои раздумья, вертя в руках ручку, взятую со стола.
– Джо?
– А? Да-да, как обычно, Клайв.
Молодой человек уже был в дверях, но на секунду остановился и, обернувшись, произнес:
– Знаете, Клаус, гораздо сложнее жить без веры, чем с верой, которую придумываешь себе сам. Прощайте.
Это прозвучало так, будто бы Джо чем-то его обидел, а может, он и вовсе больше не придет. Так часто бывает, когда ты уже больше десяти лет промываешь людям мозги, но иногда все же даешь волю профессиональной стороне своей личности. В итоге проявляешь человеческие чувства, а люди разочаровываются в последней для них вере – вере в тебя.
– Айви, школа еще на проводе?
– Да, мистер Клаус.
– Соедини.
Дверь захлопнулась, оставив человека одного с десятками мыслей, пластмассовой трубкой и вновь пробудившейся головной болью от похмелья в двадцати пяти квадратных метрах никуда не исчезающих проблем.
Дети – цветы жизни, но когда эти цветы начинают вливать в себя отнюдь не воду, то они превращаются в эдакий кактус, который, как наркоман, всегда рад новой дозе порочных удовольствий при условии, что остатки предыдущих еще не успели испариться из крови.
Слишком развернутая метафора для одного человека? А иначе Лукаса Клауса и не опишешь.
– Что он опять натворил? – С ходу спросил Джо, закрывая за собой дверь кабинета директора. – И да, здравствуйте, мисс Свон!
Клаус улыбнулся, стискивая зубы, пытаясь не показать, как же ему надоело это круглое лицо с тремя подбородками и бородавкой между бровей – ее гордостью! Она всем рассказывала, что бородавка ей досталась от отца-индуса, который якобы бросил их семью из-за любимого слона или любимой плантации цейлонского чая. Хотя на самом деле это были всего лишь капилляры, сросшиеся под воздействием стресса от чрезмерной любви к четырехслойным бутербродам из «Subway» и нехватки мужского члена.
– Ой, мистер Клаус, здравствуйте! – Сальные губы причмокнули, моментально превращаясь в приторную улыбку. – Как ваша работа? Я бы хотела поговорить о…
– Лукас! – Оборвал ее Джо.
– Что?
– Мисс Свон, мы собрались поговорить о Лукасе, насколько я помню.
– Ах да, – улыбка моментально сползла с лица, пухлые ручонки нырнули в ящик стола из красного дерева, который был явно не по карману честному учителю. – Вот, полюбуйтесь!
На столе появилась прямоугольная картонная коробочка с надписью «duty free».
– Ммм… что бы это могло быть?
Старший Клаус постарался изобразить удивление, мысленно ругая Лукаса за один из их общих пороков.
– Как что?! Это же спиртное! Алкоголь! Ваш сын… алкоголик!
Визгливый голос усиливался с каждым словом и начинал резать слух.
– Нет-нет, давайте по порядку. Во-первых, это мое спиртное.
– А что оно делает у него в рюкзаке, тем более открытое?!
– Я попросил его привезти мне эту коробку на работу, а до этого вечером успел прикончить парочку дома.
– Вы что, не могли найти, где еще выпить, кроме как на работе?! Он же ребенок!
– Во-вторых, мой сын выпивает не больше, чем вы съедаете. Знаю вас столько, сколько Лукас учится в школе, а вы все так же неизменны.
Джо встал со стула, поправляя не снятый при входе шарф на шее.
– Это… это… это возмутительно!
Свон схватилась за горло, по всей видимости, сдерживая очередной приступ жировой удушливости. Клаус уже стоял в дверях, когда за его спиной что-то грохнулось на мягкое, скрипнувшее от взвалившейся массы кресло. Искренняя улыбка – редкая штука на этом вытянутом, харизматичном, отталкивающе-притягательном лице. Но в эту секунду она была, пусть насмешливая, пусть недолго, но была. Хотя она легко может и исчезнуть, например при появлении корня всех бед и радостей Джо.
– Лукас!
– Джо?
– Ну-ка стой!
Клаус сделал пару шагов навстречу остановившемуся сыну и, скривившись, взглянул на него сверху вниз.
– Чего?
– Ты опять за старое?!
До этого спокойный голос возрос на пару тонов. За стеклами очков заиграл уже не карий лукавый огонек, а разжигающийся огонь. Картонная коробка с набором алкогольных напитков в мини-бутылочках маячила в руках Джо.
– Ты о чем?
– Какого черта я узнаю, что мой сын бухает прямо в школе?!
Возможно, Джо и не был так зол, но в кои-то веки следовало взорваться и приструнить сына с его уже порядком осточертевшими выходками. А вы уж поверьте – их было так много…
– А, опять мисс Свон!
Лукас продолжал разговор все с той же холодной интонацией, чуть ли не зевая. Растрепанная копна волос, голубые глаза, припухлые губы. Да, через пару лет этот парень будет одним из главных красавчиков в школе, потом в колледже, а после – и в каком-нибудь затхлом офисе, с этим не поспоришь.
Именно в этот момент что-то внутри Старшего щелкнуло, подобно предохранителю. И все, накопившееся за пару послепраздничных дней, выплеснулось, как цунами.
– Какая разница кто! Главное, что ты опять за старое, а тем более в школе! В конце концов, мать твою, сколько тебе лет?!
– Мою мать? А давай ее спросим! Ой, вот же незадача, – Лукас прицокнул языком, продолжая гладить едва покрывающийся пушком подбородок, – она же ушла, а точнее, думаю, даже убежала от тебя, как только моя голова замаячила между ее раздвинутых ног.
– Лукас!
– Может, тогда спросим некоего Джо Клауса, который числится в моем свидетельстве о рождении как отец, почему я заливаю в себя алкоголь? И тут неудача! Ему, как обычно, плевать на меня и на все, что происходит со мной!
– Какого…?!
– Такого, Джо, что я попросту охереваю от твоего поведения! Ты то на работе, то спишь с какой-нибудь молоденькой студенткой, то отходишь после очередного запоя, а потом начинаешь корчить из себя порядочного отца, которому есть дело до меня. Знаешь, с меня хватит!
Лукас перестал нервно жестикулировать и, последний раз махнув рукой, направился к стальным, покореженным от времени входным дверям «Kelly-Won High School».
– Лукас, стой!
– Пошел ты!
– Лукас!
В ответ – только скрип несмазанных петель и глухое бульканье коробки в холодных и трясущихся не то от нервов, не то от страха руках…
Чертово двадцать шестое декабря две тысячи восьмого года! Школьники уже отдыхают на каникулах: играют в снежки, катаются на санках, пьют горячий шоколад у камина. А их родители, покачиваясь в теплом кресле-качалке, смотрят очередное «мыло», говоря им: «И вас с Рождеством, ребятки!»
Почему именно у «нас» бывает все не так? Черт его знает…
Немного клозапина, как обычно, помогло. Хотя им чаще всего лечат галлюцинации или психические расстройства, а главное, никогда не выдают без рецепта. Но пару месяцев назад Джо ухитрился достать себе немного для крепкого сна. Вы тоже считаете, что психотропное снотворное, амфетамины и прочее – это вредно? Нет-нет, вы не подумайте, что такой химический коктейль полезен и надо рекомендовать его всем при первой же возможности. Просто порой не столько организму, сколько нашему сознанию требуется разгрузка и легкий толчок извне. Да, когда мы не одиноки, нас подталкивают наши любимые, наша родня и другие важные люди. Но что делать, если ты один и некому даже позвонить? Именно поэтому среди заядлых любителей дырявить вены и разрушать перегородку больше всего одиноких, уставших от своего никчемного состояния людей. Для них это рано или поздно становится смыслом и неотъемлемой частью жизни.
Отгоняя новую порцию глупых мыслей, Джо разгрыз таблетку, запил ее очередной порцией виски. Хотя все говорят, что нельзя смешивать, но ему уже все равно, хуже на душе уж точно не будет, а тело в былые годы и не такое переносило.
Таксист, который подвозил его до дома, попросил немного, всего пятнадцать долларов без пары центов. Клаус не любил авто, да и, если бы оно у него даже было, вряд ли ему удалось бы поехать в таком подавленном, к тому же подкрепленном хмелем состоянии. Лишь мысли о том, куда пропал Лукас, не давали Джо заснуть. Искать Лукаса было бесполезно, ведь единственное полезное качество, которое Младший унаследовал от отца, – это то, что если он не захочет, чтобы его нашли, то и сам сатана его не найдет.
Янтарь переливался как в глазах, так и в бокале. Приятный терпкий аромат пряного напитка и прохладная зима за окном – именно за это Джо и любил этот мир, этот город, это место. Место, где ему, хотя бы порой, было не так одиноко, как обычно.


Заметка профессора Джо Чарльза Клауса № 15
Всему есть цена
Дорогим часам, дешевым кроссовкам, пакету молока, наслаждению музыкой, сексу, человеческой жизни. Как говорил вымышленный персонаж Октав Паранго: «Все покупается: любовь, искусство, планета Земля, вы, я…»
Год за годом мир вокруг становится либо кардинально хуже, либо чуточку лучше. Год от года цена жизни растет, как на дрожжах. Новое авто? Плати. Новая одежда? Плати. Хочешь есть? Плати. Отдохнуть? Плати! Плати! Плати!
Есть ли что-то бесплатное, без ценника? Думаю, есть – любовь.
Но осталась ли она – это другой вопрос, а точнее, осталась ли она хоть где-то бескорыстная и чистая.
Сложно верить в хорошее, когда все вокруг все продают.
За деньги убивают, за деньги лижут задницы, за деньги поют, за деньги рисуют. Скажите, чего нельзя сделать за деньги, и вы искренне меня удивите. Бороться с этим бесполезно, так уж устроено наше общество. К сожалению, со временем не станет лучше, а будет только хуже.
Хотите знать, что бы сделал я? Сбежал!
Ведь если остановиться на одном месте, то земля сама начнет крутиться у тебя под ногами, и ты шлепнешься на задницу, ноя от боли.
При чем тут деньги?
При том, что мир – средоточие жадных до этой бумажной ветоши человечков. Они везде, и, пока ты не успел рассмотреть их пустые души, ты не настолько разочарован в цене этого мира.
Октав был прав: «Все покупается: любовь, искусство, планета Земля, вы, я…»

III. ВСЕ НЕ ТАК, КАК МЫ ДУМАЕМ…
Прошло уже полторы недели с того момента, как Лукас пропал. Безусловно, Джо переживал. А вы как хотели, если вашему сыну чертова дюжина, а сам он – как дюжина чертей. Благо, была работа, дающая возможность отвлечься от своих и окунуться в чужие проблемы.
– Трой Номан. Семьдесят шестой год рождения. Штат Арканзас. Четыре судимости: две – за разбой, две – условные – за какие-то махинации.
Клаус читал вслух, не обращая внимания на лежавшего на кушетке пациента, о котором, по всей видимости, он узнавал в досье.
– Мистер Номан, почему? – спросил он, подняв скрытые за линзами очков глаза.
– Почему что?
Невысокого роста, с увенчанной кудрями головой, атлетическим телосложением, несколько татуировок на шее и руках. А еще этот взгляд – то в сторону, то на Клауса. Нет, он не был невиновным, чистым или каким-то еще. Вместо этого он был полон усталости, боли и безысходности.
– Почему вы обратились ко мне? Хотя нет, гораздо больше мне бы хотелось узнать, зачем вы все это сделали? – Джо бросил папку на стол и, откинувшись в кресле, зажмурил глаза.
– От безнадежности, мистер Клаус. Вам приходилось когда-нибудь есть ногти, чтобы желудочный сок разъедал хоть что-то, кроме вас самих? Или, держа маленькую сестренку на руках, закутывать ее в свою последнюю рубашку? Думаю, нет.
Джо поправил немного съехавшие на нос очки и, плюнув в горшок мятной жвачкой, которую жевал уже третий час, повернулся к Трою.
– Нет, Трой, не приходилось.
– То-то и оно.
– Тогда зачем вы пришли ко мне? – Клаус не скрывал своего интереса и непонимания.
– Хотелось, чтобы кто-то меня выслушал, не обращая внимания на клеймо «заключенный».
– Хорошо, Трой, я готов выслушать вас.
– Сколько с меня?
Мистер Номан скатился чуть ниже по кушетке.
– Нисколько, – сказал Джо, выдергивая шнур из спикерфона.
Каждый день с нами что-то происходит, в голову приходят различные мысли, мы совершаем поступки, в причинах которых порой отдаем себе отчет, а порой – нет. Последствия бывают различны, никогда нельзя их предугадать. Горячая голова опережает сердце, горячее сердце опережает голову. Сложно понять, что лучше, что хуже. Главное – уметь остановиться, не дать себе слететь с катушек, обдумать мотивацию своих желаний и не жалеть ни о чем.
–…Четыре года назад я познакомился с Лори. Она была продавщицей в парфюмерном, и я заметил ее, когда покупал сестре подарок на день рождения. Невысокая, золотистые, будто из лучей самого солнца, волосы, вздернутый носик, пухлые губки. И глаза… Когда я в них смотрел, я видел все, что с ней происходит. Грустит – я вижу, удивлена – я чувствую, ей хорошо – я знаю. Лори никогда не удавалось скрыть свои переживания и радости за улыбкой, а в ее глазах я видел не что-то, я видел в них себя.
Через месяц я уже ездил к ней на уик-энды, мы приходили домой, жарили миску попкорна, падали на огромный расправленный диван и весь день проводили за очередным «мылом», чаще отвлекаясь друг на друга, чем на телевизор.
У нас была сотня общих интересов. Да, мы смотрели на какие-то вещи по-разному, но нам было это интересно. Я говорил «А», она «B», но в итоге мы все равно приходили к компромиссному варианту «C».
Утро начиналось с мысли о ней, ночь проходила с ее именем на губах.
Прошло полгода. Я устроился на работу, она же решила получать второе образование. Мы стали видеться реже. Где-то в феврале-марте скончался мой дядя Джейсон, и мне пришлось уехать на пару дней из города. Все это время мы никак не общались, потому что местечко, где жил мой, уже покойный, дядя, находилось в тридцати или сорока километрах от города. Сами понимаете, связи там и в помине не было.
Когда я вернулся в город, то первым делом пошел в цветочный, купил одну розу, ее любимый шоколад, прямо как в первый день нашего знакомства. Это была пятница, я договорился с ней на субботу, и… – губы Номана сжались, ему с большим трудом давались эти воспоминания, – и… кольцо.
Да, Джо, я хотел сделать ей предложение! А теперь представьте, каково было разочарование, когда, приехав в до боли знакомый район и подойдя к двери ее дома, я позвонил в дверь, а мне никто не ответил.
Спросив соседку, я узнал, что она уехала еще два дня назад и просто бросила дом.
Гнусавый голос в телефоне раз за разом повторял, что «неправильно набран номер» или «данного номера не существует, попробуйте повторить попытку позже».
Трой замолчал, хрустя костяшками пальцев.
– А дальше? При чем тут ваша судимость?
– Что дальше? Я позвонил ее родителям, объехал ее подруг, побывал в ее любимом кафе, супермаркете, порой даже просто ездил по городу, вглядываясь в темные силуэты. Почему я сел? Да потому, что, черт подери, ради нее я пошел на кражу! Спер кольцо в ювелирном, а уже через неделю ко мне явились копы с ордером на обыск. Но…
Он сунул руку в карман джинсов и через пару секунд держал перед лицом Клауса синюю обшитую бархатом коробочку.
– Но кольца они не нашли…
За все время, сколько Джо видел этого человека, он первый раз улыбнулся.
– И что вы хотите, Трой?
– Я хочу найти ее, заглянуть в те самые глаза и подарить то, что берег для нее все это время.
– Кольцо?
– Любовь, мистер Клаус, любовь…
Ехать домой казалось бессмысленным, поэтому Джо направился в ближайший бар, где обычно бывал по выходным. Двойной виски был его единственным спутником на сегодняшний вечер.
Что же до Троя Номана, то они разговаривали еще час или два, после чего Клаус оставил ему номер телефона одного своего знакомого, который через какие-то третьи руки, имеющие доступ к базе ФБР, сможет узнать хоть что-то о Лори. Трою оставалось лишь ждать.
О Лукасе все так же не было известно ничего. Объявить в розыск? Найдут его где-нибудь пьяным или накуренным и потом проблем не оберешься. Начать искать самому? Бессмысленно. Во-первых, и так пытался, а во-вторых, ситуация только ухудшится.
Джо допил заказанный виски, оставил на столе купюру в двадцать долларов и, на ходу надевая пальто, пробубнил себе под нос: «Что я делаю…»
Как было хорошо во времена Ренессанса и эпоху Просвещения, когда, купив одну бумажку, можно было очистить себя в глазах тысяч людей и думать самому «что было, то теперь позади». Я говорю об индульгенции. Проходишь исповедь, покупаешь такую бумаженцию, и ты чист, как младенец при рождении. Жалко, что на самом деле нет таких волшебных предметов, чтобы одним движением избавиться ото всех проблем, облегчить душу, исполнить любое желание. Но благодаря отсутствию таких предметов, в моменты безвыходности мы способны на то, чего бы никогда не сделали при каких-то других обстоятельствах.
Запах ладана, всего лишь одна жесткая деревянная скамейка, ширма, отделяющая небольшую часть помещения, откуда звучал женский голос, читающий вечернюю молитву на латыни.
Клаус подошел к чаше со святой водой и, мокнув в нее два пальца, нарисовал ими крест на лбу.
– Pater noster, qui ts in caelis,
Sanctrticetur nomen Tuum.
Джо еще раз перекрестился и присел на колено, пытаясь отвлечься от голоса, звучавшего одновременно с его молитвой.
– Adveniat regnum Tuum.
Fiat voluntas Tua, sicut in caelo.
Латынь была сложна, и он никогда не занимался ею, но эту молитву помнил еще с того времени, когда был ребенком и слышал ее в приходе отца. Но чаще всего молился сам по вечерам дома. Мать накрывала его одеялом, целовала в лоб, крестила и выходила из комнаты. Когда же шаги матери затихали, маленький Джо доставал из-под пижамной рубашки крестик с острыми углами и начинал читать «Отче Наш». Куда со временем пропала вера? Она не пропала – просто с годами исчезает вера в людей, и ты уже не знаешь, о чем, зачем и даже для кого просить у Всевышнего.
Джо тер лоб ладонью, пытаясь сдерживаться. Он и не заметил, как голос, звучавший до этого, смолк, и оттого продолжал громко шептать, будто бы боясь, что Бог может не услышать его.
– Я давно не был в церкви, со смерти матери. Понимаю, что ты, может быть, вычеркнул меня уже из списка праведников, и если честно, то я даже не верю, что ты можешь помочь. Но ты единственное, что у меня осталось…
Маленькая капля упала на деревянный истертый от старости пол часовни.
–...Просто дай мне сил и вразуми Лукаса. В этой жизни он самое важное, что у меня осталось.
Когда нам плохо, мы становимся нытиками. Когда мы не видим двери, в которую можно войти, чтобы что-то изменилось, то начинаем лезть на стену и совершать всякие глупости. Когда ждем, верим. Можно смело сказать, что это глупо, но рано или поздно кто-то поддержит, возможно, веря, а возможно, и нет, в то, на что ты надеешься. Важно, чтобы рядом был человек, для которого ты был бы готов почти на все. Хотя и это не всегда помогает…
– Приветствую тебя, сын мой. Зачем ты пожаловал в дом божий?
Приятный мужской голос прозвучал над головой. Одновременно теплая ладонь легла прямиком на голову Джо.
Клаус прикрыл на пару секунд глаза и, как только тяжесть руки перестала чувствоваться, встал, полностью выпрямившись.
– За верой, святой отец.
Он поднял глаза и искренне удивился, когда понял, что это лицо он уже видел.
– Клайв, вы… – Джо одернул себя, – простите, святой отец. Не ожидал увидеть именно вас.
– Я тоже не ожидал увидеть вас, мистер Клаус. Вы уверяли меня, что не верите в церковь, но вы здесь. Думаю, на то есть веская причина.
Джо лишь кивнул головой, отчего очки сползли на кончик носа.
– Чем я могу вам помочь?
Клайв перекрестился, увидев еще одного человека, входящего в часовенку.
– Думаю, к сожалению, ничем. Мне может помочь только чудо или я сам. Но сейчас я больше верю в чудо.
– Подождите, Джо, чудеса же ведь никто не отменял, – улыбнувшись, произнес священник, – именно так вы сказали при нашей последней встрече. Надеюсь, вашей веры будет достаточно, Джо. Единственное, что я могу сделать для вас, – это благословить.
Кончики пальцев, торчавшие из-под рукава, нарисовали в воздухе крест перед Клаусом.
– Ступай с миром, сын мой.
Священник на прощание улыбнулся и не спеша направился за ширму.
– И вам того же, святой отец.
Следом за этими словами возникла мысль исповедаться, но вместо этого Джо прикусил губу и не торопясь пошел к выходу из дома божьего.
– Как бы то ни было, спасибо тебе.
Мутные не то от недосыпа, не то от алкоголя глаза с тоскою посмотрели на фреску с изображением Христа над дверью. Темнота на улице была сродни темноте в душе…
В такие моменты мечтаешь, чтобы вместо этой серой и душной зимы было тепло. Будь сейчас лето, можно было бы сидеть на берегу океана, смотреть на светлое от ночных звезд небо или на скамейке во дворе разговаривать с друзьями ни о чем и обо всем. Устроить какой-нибудь сюрприз ночью под окном своей возлюбленной или просто спать и видеть волшебные сны. Вместо этого к унынию добавляются непрекращающийся кашель, отмороженные пальцы и льдинки на щеках. А главное – сам не понимаешь, откуда все это взялось.
Трель телефона нарушила внутреннюю тишину Джо. Он сдвинул верхнюю панель слайдера и, не произнося ни слова, стал ждать ответа с того конца.
– Мистер Клаус?.. – послышалось в трубке.
– Да, Трой, я узнал вас. Что-то случилось?
– Ничего, просто мне стало одиноко и не как обычно, а так, что я в первый раз в жизни хочу пережить все иначе, начать сначала!
Трой вздохнул и притих.
– Знаете, мистер Номан, – вздохнув, сказал Клаус, – многие думают, что одиночество лечит, что порой оно лучше чего-то. Но те, кто предпочитает темную комнату светлому чулану, всего лишь бегут от своих проблем, боясь признаться не окружающим, а себе. Я убегаю от себя, а вы догоняете то, что не успели удержать раньше. И если честно, то поэтому я вам завидую, Трой, очень и очень сильно…
Джо остановился, шмыгнул носом и повернул голову на сто восемьдесят градусов. От удивления он даже выронил из рук телефон. Знакомая куртка, мешковатые штаны, кроссовки, косматая голова…
Внутри будто бы что-то оборвалось. Он чуть не бежал до этого маленького и до безумия любимого человечка.
– Лукас, ты такой дурак!
Он обнял сына, и по его щеке скатилась слеза счастья.


Заметка профессора Джо Чарльза Клауса № 14
Всему свое время
Каждый день мы думаем о том, как бы хотелось, чтобы что-то произошло раньше или прямо сейчас. День рождения, встреча, выходные…
Начиная пить коктейль, думаем, что не допьем его. Но вот уже со дна по трубочке ползут вверх последние капли, при этом раздаются необычные звуки. Только тогда начинаем жалеть, что он кончился, и оказывается, что его было не так уж много.
Направляясь в отпуск, думаем, что впереди целая неделя, а когда складываем сувениры в чемодан и садимся «на дорожку», понимаем, что прошла всего лишь какая-то чертова неделя.
Торопимся, боясь опоздать.
Медлим, боясь обогнать.
Нет золотой середины, поэтому либо ты к двадцати пяти годам уже умудренный опытом мужик или женщина, либо ты едва окрепший и закончивший институт парнишка или девочка, у которых все впереди.
Но, торопя мысли, мы не ускоряем время, а только создаем иллюзии, которые дразнят, заставляют сходить с ума.
Не знаю, что лучше, но лично я хочу вас попросить: не торопитесь жить. Рано или поздно в вашей жизни будет все: и первое сентября в семь лет, и первая двойка, мобильный телефон, волосы на лобке, лифчик, пропахшие табачным дымом руки, хмельная блевотина, пластиковая задымленная бутылка 0,5, исписанная зачетка, полтора часа сна, влажные и припухшие губы, непривычное тепло ниже пояса, почти ритмичные вздохи, расцарапанная спина, округлый след чернил в паспорте, круглый живот, детский плач, куски керамики на полу, боль в сердце, трубка иглы в вене, протяжный писк, деревянное небо над головой.
Всему свое время…
IV. МОЖНО ЖИТЬ И БЕЗ
Когда ты не смотришь на часы, время идет куда быстрей. Когда ты не обращаешь внимания на календарь, ожидая какой-то определенной даты, дни проходят гораздо незаметней. Когда ты не думаешь о ком-то, этот человек легко стирается из твоей жизни. Может, тогда порой лучше вообще не думать?
День с самого утра задался. По сравнению с прошлым уик-эндом заметно потеплело. Весной, конечно, еще и не пахло, но зима, по всей видимости, решила отдохнуть за каким-нибудь природным мохито. Падал мелкий снег и, касаясь нагретых с внутренней стороны стекол, тут же превращался в маленькие капли, стремительно скатывающиеся вниз.
Джо лениво потянулся, одновременно переворачиваясь на бок, чтобы одеяло немного сползло вниз и каждая клетка тела могла вдохнуть новый воздух нового дня.
Четырнадцатое февраля. Святой-Мать Его-Валентин, который, скорей всего, носил бы именно такой псевдоним на еще одной человеко-помойке под названием «Facebook», празднует свой день рождения, желая, чтобы все любили друг друга. Но я бы назвал этот день днем эгоиста. Почему? Потому что 70 % земного населения в этот день, впрочем, как и в каждый другой, любят только себя. 10 % любят также только себя, но оттого не перестают говорить слова любви другим, еще 10 % любят кого-то, но эти «кто-то» не любят их, 5 % создают иллюзию любви из-за какой-то личной выгоды, ну что-то вроде отношений без обязательств, где оба партнера получают желаемое и либо просто периодически потрахивают друг друга, либо не общаются вовсе, 5 % стараются чувствовать. Но если уже речь зашла о статистике, то 1 % из этих пяти – лесбиянки, еще 1 % – гомосексуалисты, итого 2 % однополой любви. Еще 1 % – любители наркотиков и алкоголя, 1 % – любители различных извращений, вещей, обладатели болезней вроде сексоголии, шопоголии и так далее. А что в остатке? Один процент – один несчастный процент – по-настоящему любящих и любимых. Тех, кто дарит и отдает. Тех, кто хранит друг друга в болезни и здравии и умрет в один день. Но вот только где узнать, как попасть в этот процент?
Джо лениво потянулся за очками, лежащими на тумбочке, и, надев их, с удовольствием почесал грудь.
Десять утра, лучшее время для пробуждения. Он любил просыпаться именно в это время, не раньше, не позже. Раннее утро уже позади, а до обеда есть еще пара часов. Лукас остался ночевать у подружки, ведь День влюбленных как-никак. Пациентов на сегодня не назначено и в кои-то веки можно устроить официальный выходной в воскресенье, по которым обычно ему приходилось работать.
Если ты не вплетен в кусочек мировой паутины любви, которая схожа с Интернет-паутиной в плане зависимости, то в этом есть как плюсы, так и минусы. В принципе, в жизни по-другому и не бывает.
Ты можешь спать сколько угодно, напиваться и утром вспоминать все с улыбкой и смехом вместо мыслей о том, не сделал ли ты чего лишнего. Флиртовать, срываться ночью куда-нибудь, делать что угодно и когда угодно. Тем не менее бывают дни, когда ты просыпаешься, у тебя выходной и, казалось бы, надо отдыхать, но не хочется проваляться дома в постели до вечера. Хочется с кем-нибудь побродить по городу, придумать что-то безумное, в конце концов торопиться, боясь опоздать на встречу. Вместо всего этого открываешь глаза и понимаешь, что, да, у тебя есть друзья, семья, куча приятелей и знакомых, а тебе хочется совсем других эмоций. Хотя, если подумать, можно жить и без этого.
Трехминутный душ и вот уже не запакованный в костюм профессора Джо Клаус в прихожей надевает туфли, а Джо, просто Джо, каких сотни, в удобной куртке, прямоугольных очках и с одной задачей на день – не сидеть на месте. Внезапное потепление располагало к прогулкам, куда он с некоторой ленцой как раз и выходил из душного каменного жилья.
За рутиной не замечаешь, как все вокруг меняется. Кажется, прошла всего лишь пара недель, а позади уже месяцы...
Любимая кофейня «Doffi-Coffi», по всей видимости, куда-то переехала, а может, обанкротилась. Клаус любил заходить в нее, будучи еще не стационарно практикующим, а эдаким «психологом по вызову». Полдня метаний по городу к светским ободранным кошкам или некогда воинственным, а ныне бухающим лысым толстячкам. Конечно, звучит утрированно, но в целом это было именно так. Так вот, полдня нервотрепки, в конце которой он, довольный, садился на пластиковый стульчик и выпивал подслащенный капучино с карамельной пенкой. А следующее утро начиналось с мечты именно о таком капучино.
Но время ставит свои условия, и в какой-то момент вместо любимой забегаловки перед нами оказывается еще не до конца достроенный ночной клуб «GlamourBi», на дверях которого висит пестрая афиша: «Новый сверхмодный клуб со сногсшибательными шоу-программами, лучшими напитками и самыми горячими звездами». А еще ниже: «Работает с 23 февраля».
Как обычно нас пытаются заманить громкими словами и обещаниями, зачастую не соответствующими действительности. Заметьте, никто никогда не напишет: «Новое ничем не отличающееся от других место для бухалова с силиконом и пафосом».
Конечно, отталкивает, но зато честно.
– Извините, не подскажете, сколько? – Девушка остановилась перед Джо, указывая на запястье, тем самым отрывая его от внутреннего монолога.
– Полдвенадцатого, – сказал он, глядя на часы, вкрученные в стену одного из магазинов на соседнем доме, на которые, по всей видимости, девушка не обратила внимания.
– Черт, опаздываю…
Глухо стуча каблуками об уже подтаявший снег, она побежала к светофору, на ходу охая и ахая, когда поскальзывалась.
Клаус улыбнулся вслед «бегунье» и, щурясь от выглядывавшего из-за облаков солнца, зашагал вперед.
Внезапно за спиной раздалось глухое пиликанье. С детства он всегда обращал на все внимание и никак не мог отучиться от этой дурной привычки. В этот раз она оказалась не такой уж и дурной. Джо обернулся и увидел медленно ползущий по асфальту пластиковый прямоугольник мобильного.
– Вот у нее день… – все с той же улыбкой на губах произнес себе под нос Джо, наклоняясь за телефоном, на дисплее которого высвечивалось имя звонившего – David. Клаус сбросил вызов и уверенно поставил на режим «без звука». Когда-то пару лет назад у него был такой телефон, и поэтому он прекрасно знал, где копаться в настройках, чтобы отключить назойливое пиликанье. Продолжая держать мобильник в руках, он побежал в ту же сторону, куда минуту назад направилась незнакомка.
Когда случается какой-нибудь неприятный казус или прямо-таки дерьмо, то спустя некоторое время начинаешь прокручивать у себя в голове, как бы было «круто», если бы все вышло иначе. А когда что-то хорошее, то не думаешь о возможных последствиях и пытаешься наслаждаться. Как бы то ни было, от попыток попасть в некое прошлое лучше не будет: прибавится только десяток новых проблем, если не сотня.
Кусочек темного пальто скрылся за дверью одного из магазинов прямо по улице. Подбежав к нему еще на пару шагов, Джо пригляделся к вывеске – «Книга на миллион».
«Вот же название…» – подумал он, потянув ручку двери на себя.
В магазине пахло свежими газетами и книгами, как когда-то в детстве в почтовом ящике. Пара «допотолочных» стеллажей вдоль стен, пара поперек. К сожалению или к счастью, магазин с сотнями тонн затянутой в тугую обертку бумаги не являлся одним из его самых любимых мест. Клаус отдавал предпочтение ларькам с журналами и электронным вариантам книг.
– Вам помочь?
Белоснежная улыбка, серые с голубоватым оттенком глаза, темные волосы, шикарная фигура…
«Безухий рождественский эльф! Да ей бы не в магазине работать и книгами торговать, а сниматься в голливудских фильмах».
– Знаете, спасибо, нет. Я ищу одну знакомую.
«Эх, если бы встретить ее в другой день…»
Тяжело вздохнув, он направился меж десятков полок в поисках с недавней поры знакомого пальто. Оглядываясь по сторонам, Клаус несколько удивился обилию людей утром воскресенья в книжном магазине. Неужто все перестали смотреть «Скорую помощь» и перешли на книги? Как сказал бы один человек, «во дела…»
Рассеянная незнакомка не заставила себя ждать. Пестрый пакет в одной руке, миниатюрная сумочка – в другой, растерянный взгляд по сторонам. Этот образ деловой и милой девушки интересовал Клауса все больше и больше…
– Мисс! Мисс!
Джо пробирался по тесному пространству между стеллажей.
– Мисс…
Он был в паре шагов от своей цели, его рот открылся, чтобы произнести следующую фразу, как вдруг за спиной скрипнуло, треснуло, что-то тяжелое обрушилось ему на голову, и Клаус потерял сознание.
Когда ты теряешь сознание или спишь, ну, в общем, отсутствуешь морально некоторое время, то желаешь очнуться в теплой и удобной постели, с кем-нибудь чертовски обалденным или где-нибудь в шикарном месте. По закону жанра, когда тебя что-то бьет по голове и ты теряешь сознание, пробуждение должно произойти в роскошной квартире молодой модели, победительницы конкурса «Гений-2008». В теплой постели и с завтраком на подносе, на котором лежала бы записка: «Дорогой, я работать. Это твой завтрак (:». Или в больнице, где жгучая медсестра окружит тебя заботой и лаской,  а в благодарность ты устроишь ей романтический вечер и ночь любви. Но законы жанра, к сожалению, только законами и остаются.
– Э-э-э-й!
Джо мог различать только звуки, перед глазами была темная пелена. Может, потому что он их попросту не открыл? Мягкий хлопок по щеке сотрясал и без того хорошо сотрясенную голову.
– Вы как?
Еще шлепок.
Клаус резко принял сидячее положение, отчего голова заболела так, будто бы Мик Джагер, Фрэдди Меркьюри и Курт Кобейн решили прорепетировать в ней свой новый общий трек.
– Черт! – вскрикнул Джо, хватаясь за голову.
– Тише, тише. Сейчас приложим лед…
Что-то прохладное легло на затылок, который был чуть дальше, чем обычно, ну или не на своем месте. Это сложно объяснить, видимо, шишка была такая…
– Что произо… ай… шло? – Клаус потер лоб и попытался сфокусировать внимание на втором человеке в комнате. Это был уже не тот торговый зал, куда он попал, войдя в магазин. Он оказался в помещении небольших размеров, пахнущем сыростью вперемешку с женскими духами.
– На вас свалился стеллаж, мистер Клаус.
– Откуда вы знаете мое имя?
На сей раз ему удалось присмотреться: белоснежная улыбка, серые с голубоватым оттенком глаза, темные волосы, шикарная фигура…
«Бог мой, это же та продавщица!» – подумал он про себя, едва сдерживая эмоции.
– Вы читаете лекции в моем университете.
Джо, скривив губы, пытался, по всей видимости, вспомнить ее. Девушка, увидев замешательство «профессора Клауса», решила помочь ему вспомнить.
– Университет имени Фрайбурга, третий курс, группа B-12.
– А… что-то припоминаю…
На самом же деле Клаус ничего и не припомнил, голова начисто отказывалась думать. За год он читает по девять лекций в каждом из четырех университетов, поэтому удержать в памяти лицо каждого студента – задача не из легких.
– Ой, простите… Виктория, – представилась девушка.
– Угу, – произнес Джо, и содержимое желудка, накопленное за весь прошлый день, с неприятным звуком оказалось выплеснуто на пол подсобного помещения.
«М-да, не лучшее знакомство…» – подумал он, вытирая губы.
Девушка любезно помогла вызвать «скорую». Джо сел в карету «скорой помощи», даже не попрощавшись с еще одной новой знакомой, имя которой к тому же не запомнил. Дорога до больницы заняла минут двадцать, несмотря на ревущую сирену на крыше. Нет, Джо не был смертельно болен или что-то в этом духе, просто водителю хотелось быстрей покончить с выездом и за чашкой кофе послушать очередные сплетни медсестер.
Госпиталь Бэдхил был самым крупным во всей округе. Новомодное оборудование, вылизанные пластико-кафельные коридорчики и так далее, в общем все как в той самой «Скорой помощи».
– Фамилия, имя?
– Джо Клаус.
– Номер паспорта и страховки?
– Сейчас…
Он нырнул рукой во внутренний карман, затем в боковой, в конце концов в карманы джинсов – паспорта нигде не было.
– Что-то случилось? – изображая интерес, спросила пышка-медсестра.
– Потерял. Нигде не могу найти документы!
Девушка спряталась за стойку и чем-то зашуршала. Через пару секунд ее лицо повернулось к Клаусу. Ручки-булочки стукнули пластиковым флакончиком об стол.
– «Кетансерин» и «Пизотифен», по две таблетки на два дня, – произнесла дежурная.
– И все?!
– Без страховки мы не предоставляем должного лечения, – пробубнила девушка давно заученную фразу.
– А если я наблюю тут вам на пол, потом из-за психического расстройства прыгну в кресло-каталку бедной больной старушки и начну давить дедушек, кто потом будет разбираться, почему и как это произошло? Опять скажете, что нет страховки – значит, хрен со мной?!
– Без страховки мы не предоставляем должного лечения, – не отрываясь от клавиатуры, по которой стучали пухлые пальцы, повторила сказанное равнодушная медсестра.
Разозлившийся Клаус молча плюнул на белоснежный кафель, отчего уборщик в другом конце коридора сжал губы и пристально посмотрел на него.
– Гиппократ с вами, зануды чертовы, – тихо прошептал он себе под нос.
Пузырек упал в правый карман, и Джо неспешной походкой направился к выходу, проклиная мировую медицину и все, что с ней связано.
Всему счастливому, приятному, ужасному и плохому в один «прекрасный» момент приходит конец. И всегда он приходит, когда не ждешь. А главное, чертова гармошка жизни продолжает играть свое соло. Постепенно раздражительность перерастает в клиническую депрессию, потом в легкую меланхолию, потом в улыбку, смех, радость, счастье. Бац – все обрывается! И опять по новой: раздражительность, депрессия, меланхолия, улыбка, смех, радость, счастье. Остается только желать, чтобы последнее бывало почаще. Хотя тем и ценна жизнь, что никогда не знаешь, когда будет семь красное, когда двадцать одно черное, а когда – зеро.
Нет ничего лучше домашнего лечения. Горячий чай, теплое одеяло, мягкая кровать, почти новенький «Mac», ну или ТВ – у кого как. За этими вещами болезнь протекает, может, и не быстрей, но хотя бы веселей и легче. Больница со всеми заморочками и рядом не стояла.
Четыре письма: одно от Генри с текстовым документом в приложениях, второе из банка о задолженности, третье – с предложением купить увеличитель пениса, а четвертое – о том, как заработать сто долларов, отправив отправителю десять.
«Спам, спам…» – подумал Джо, закрыв почтовый ящик и начав искать плей-лист с любимой lounge-музыкой в десятках папок на рабочем столе.
Если подумать, грустно, что есть кто-то, кто зарабатывает такой чушью. Хотя кого там зарабатывает – пытается заработать на разводах и аферах. Нет, по-моему, это даже жалко. Еще тоскливей видеть, когда люди обманываются красивыми словами и идут на поводу таких вот лохотронов. Людям свойственно обманывать не только других, но и себя.
К примеру, кто-то из толпы кричит, тыча в одиноко стоящего человека:
– Эй, посмотрите, он смог, значит, и мы сможем!
А кто-то другой кричит:
– Эй, посмотрите, мне плевать на него! И ни черта он не добился – это все иллюзия.
В ответ толпа лишь молчит, хихикает про себя и понимает, что кричащему на самом деле абсолютно не «плевать». Они думают, что он завидует, а может, хочет быть тем человеком.
А тот, на кого показывали, грустно смотрит на всех них, поддавшихся стадным инстинктам, и на то, насколько стал глуп некогда умный человек.
Видя такое, хочется быть вне толпы, быть отшельником…
Открыв папку с многочисленными аудиофайлами, среди которых затерялись свежие, успешно «слитые» с торрента альбомы «Bonoboo» и «De Phazz».
«Фью-тррр-фьюю», – подал голос дверной звонок, отвлекая Клауса от воспоминаний о том, какую композицию он слушал последней.
– Кого там… – пробубнил себе под нос Джо, прикрыл «Mac» и, тихонько шурша тапками, направился к двери.
Гости? Редкость, да и не ждал он никого. Лукас? Рано – у него еще День святого Валентина в разгаре. Кто? А бог его знает.
– Кто там?
Глазок запотел, поэтому видно ничего не было.
– У меня кое-что есть для мистера Джо Чарльза Клауса, проживающего по Брэйнинг Стрит, дом тринадцать.
«Знакомый голос…»
Он снял цепочку и, открыв дверь, очень сильно и, что уж тут скрывать, приятно удивился.
– Здравствуйте, мистер Клаус.
– Здравствуйте, Виктория. Как вы узнали, где я живу?
– Вы умудрились выронить свои документы у меня в подсобке.
Девушка смущенно протянула небольшой пакетик, в котором, по всей видимости, лежали потерянные документы.
Мелкий снежок тихо падал за ее спиной, хотя на улице было чуть больше нуля. Что тут сказать, теплый, по-весеннему зимний вечер.
Клаус даже не открыл пакет, чтобы проверить, все ли на месте. Ему просто в первый раз в жизни захотелось сделать то, чего он действительно хочет. И знаете, это так круто, другого слова и подобрать нельзя…
«Эх, если бы встретить ее в другой день…» – вспомнил он свою первую мысль, когда увидел ее, как только вошел в магазин.
Руки выпустили целлофановую ручку пакета и обняли хрупкую девушку. Губы, едва размыкаясь, сумели произнести:
– Черт, где мои двадцать два…
Не успел он произнести последнее слово, как девушка сама впилась в его немного обветренные губы.
Минута, еще одна, третья…
В такие моменты жизнь будто бы замирает, а может, и нет. Но точно можно сказать одно: ни один из вас никогда в жизни не захочет, чтобы эти пара сотен секунд когда-нибудь кончались. Смотри так пристально, будто бы завтра ты больше никогда не увидишь этих глаз. Целуй так, будто этот вкус всегда был на твоих губах и ты забудешь его, как только оторвешься от них. Люби так, как хочешь, чтобы после любили тебя. Не давай мигу закончиться…
И в первый раз в жизни в эту минуту весь мир вертелся вокруг него. Простого, когда-то тоже дерзкого и молодого, но не успевшего прожить свое вовремя Джо, Джо Клауса.


Заметка профессора Джо Чарльза Клауса № 13
Отношения
Каждый новый день – это череда определенных действий, действий уничтожающих и создающих.
Порой материальное: будь то изрисованный клетчатый листочек, пара аккордов, записанных на еще кассетный диктофон, чтобы не забыть. Исписанный непонятным набором слов блокнот. Все это рано или поздно обессмертится в глазах определенных людей.
Порой более одухотворенные: поскользнемся и шлепнемся на задницу, рассмешив какого-нибудь мальчишку в варежках на резинке. Или наступим на ногу, вызвав злость и укоризненный взгляд замученного пассажира автобуса.
На этих действиях и строятся отношения людей к жизни. А насколько известно, как ты относишься к жизни, так и будут построены твои отношения с людьми. Честные, лживые, крепкие, мимолетные…
Проходит год, другой, и мы забываем людей, которые когда-то имели для нас значение. Друг детства поменял свои интересы, и вас уже ничего не связывает. Подруга, переехавшая в другой город, номер телефона которой мы хотим найти, но вместо этого чисто случайно забрасываем в стиральную машину вместе с потертыми джинсами…
Ситуаций столько же, сколько и людей.
Тратимся, попусту транжиря энергию на пустые человеко-болванки, которые только забирают нашу энергию, не давая ничего взамен.
Видим то, что хотим. Теряем то, чего недостойны.
Невозможно оценить человеческие отношения, которые легко как построить и наладить, так и разрушить и потерять. Относишься к людям как к дерьму? Сам рано или поздно окажешься в нем лицом. Уважаешь и дорожишь? Тебе воздастся, просто не думай об этом.
Каждый новый день дарит то, чего мы достойны, и забирает то, без чего мы проживем гораздо лучше.
V. ОН ДАЛ, ОН ВЗЯЛ, ОН СЛЫШАЛ,
ЧТО ТЫ ПЕЛ!
Прихожая, стол, стул, стена, душ, кухня, табурет. Кровать, балкон, стена, опять прихожая, опять стена. А наутро сам не понимаешь, когда на всем и везде успели побывать...
Одних будит солнце, пробивающееся сквозь занавески, других – сладкий поцелуй, третьих – будильник, четвертых – мамин голос, некоторых особо заспавшихся – звонок начальника, а кого-то – утренний хмельной храп. Джо же разбудила музыка…
Он открыл глаза, потянулся во всю ширину кровати. Послышался звук открывающегося крана с водой, несложно было додуматься, кто именно его открывал. За окном шумел соседский, тоже недавно проснувшийся автомобиль. А из соседней комнаты звучала… ммм… музыка?!
Клаус тихо привстал с кровати и зашарил ногами по полу в поисках тапок. Не найдя искомого, он привстал на цыпочки и тихо-тихо стал перемещаться в соседнюю комнату – на сладкий и хорошо знакомый звук.
Она сидела в его футболке, едва доходившей ей до бедер. Расчесанные волосы спадали на правое плечо. Пальцы задорно бегали по клавишам, а голос звучал так звонко и одновременно нежно, что, казалось, даже комната слушает ее.
I said maybe
You’re gonna be the one that saves me…
Вчера им не удалось толком поговорить. Да что там – они вообще почти не говорили! Но если бы все было наоборот, он бы, наверное, узнал, что она закончила какую-нибудь музыкальную школу, а может, даже консерваторию.
And after all
You’re my wonderwall.
Да и вообще – странно так. Спустя долгое время перестаешь ждать чего-то, безразлично смотришь со стороны, находишь себе различные отвлекающие увлечения, думаешь, что можно жить и без «этого», а тут как обычно черт, или, точнее, чертовка, и не из табакерки, а из книжного…
I said maybe
You’re gonna be the one that saves me...
«Срань господня, какой голос, чтоб его…» – подумал Джо, опершись на дверной косяк.
You’re gonna be the one that saves me...
Ее голос звучал чуть более надрывисто.
You’re gonna be the one that saves me...
Клаус сделал шаг и… поскользнувшись, с грохотом повалился на паркет, зацепив за собой еще и гладильную доску, мирно стоявшую в углу комнаты.
– Бог ты мой, Джо!
Теперь уже друг для друга они были просто Джо и просто Вики…
– Да все в порядке, просто заслушался, как ты красиво пела.
Девушка уже сидела на полу рядом с полулежавшим Клаусом. Сначала было видно, что ей действительно стало страшно, а после его слов она лишь смущено заулыбалась.
– Меня мама научила, она была пианисткой.
– Была?
Она на секунду замолчала, при этом с ее лица исчезла та самая улыбка.
– Ты знаешь, я как раз приготовила нам кофе, будешь?
Виктория встала и не спеша, одновременно напевая себе что-то под нос, направилась на кухню, перед этим элегантно вильнув бедрами.
«Черт побери, может, я все-таки сплю?!»
Джо поднял голову, будто бы говоря с кем-то.
– Мистер Клаус, ваш кофе готов, – с ноткой иронии прозвучало с кухни.
«А, да и черт с ним, сон-то все равно охренительный!»
Горячий кофе, глазунья с мелкорубленым беконом, хрустящие тосты. Такое хорошее начало дня предполагает настолько же хорошее продолжение. Впервые за последние пару месяцев он решился пройтись до работы не по самому короткому, а по самому живописному району. Пусть раза в два дольше, раза в три нудней, зато свежий воздух и уже почти весеннее, хотя и немного прохладное солнце.
Офис был ближе к центру, а жил Клаус на другом конце города. В девяностые, когда всю Америку КЛИНило, Джо и не думал, что из простого аспиранта, отца-одиночки он станет одним из самых перспективных частных психологов города. Сначала небольшая подсобка рядом с кабинетом тогда еще известного, а ныне покойного Зигмуна Фрейдмана. Потом свой кабинет, практика по всему городу. Одинокие моложавые светские львицы и толстячки-одиночки. Спустя еще пару месяцев – дверь с табличкой «Joe Claus», беседы тет-а-тет на мягкой кушетке, небольшое окно с видом на промышленную зону. А сейчас? Сейчас – огромный кабинет с витражными окнами, из которых открывается панорама на центр, интересные случаи в практике и громкое имя.
– Доброго времени суток, мистер Клаус.
– И вам, Жак. Как поживает старушка Бэтси?
– О, спасибо, великолепно!
Темнокожий мужчина, сильно за пятьдесят, седая, наполовину лысая голова и добрая белоснежная улыбка.
Шесть из семи дней Джо начинались именно с этого. Старик любил рассказывать о своей жене – старушке-художнице. Показывал снимки и просто болтал с ним.
– Я бы с радостью с вами побеседовал, но, простите, дела, дела.
Джо не обманывал, его действительно уже больше получаса ждал Генри.
– Хорошо, я понимаю, – немного разочарованно и менее задорно произнес Жак.
Клаус заскочил на первую ступеньку и, улыбнувшись швейцару, продолжил подниматься наверх.
Жизнь – забавная штука, а вместе с ней и Бог. Сначала что-то дает, потом, казалось бы, забывает на время, ан нет, рано или поздно внезапно вспоминает, забирая либо показывая, что полученное тобой опять же неспроста. И в конечном счете придется платить. Одним больше, другим меньше.
– Здравствуй, Генри. Прости, я опоздал, кое-какие личные дела.
– Знаете, от вас пахнет сексом.
Джо, ни капли не смутившись, поправил ворот рубахи и сел в кресло рядом с кушеткой.
– Да, Генри, это так. Но это не та тема, которую следует обсуждать, и уж тем более в этих стенах.
– Хорошо, просто вам не свойственны благоухания флюидами во время наших встреч.
На секунду воцарилась мертвая тишина, которую Клаус решил нарушить полезной беседой.
– Что случилось, Генри? Ты позвонил и попросил перенести нашу встречу на сегодня.
– Собственно, это уже не к спеху, после секса гениталиями не трясут.
Генри медленно встал, задрал футболку выше груди. Через весь торс, от левой части груди, выше пупка и до поясницы проходили три или четыре рваных измазанных какой-то мазью полосы.
– Отец? Он же никогда тебя раньше не бил?
Парень с покорной грустью в глазах кивнул.
– Он пришел пьяный, потому что его уволили. Первым делом схватился за нож и угрожал, что всех нас к чертям собачьим перережет. Потом, немного успокоившись, если это, конечно, можно так назвать, начал бить Лору и мать толстенным словарем…
–…и ты вступился?
– Да, я схватил бутылку подсолнечного масла и огрел его по затылку. Но что вы думаете? Его пустая башка оказалась еще крепче, чем я думал. И после пары секунд ошеломления он впервые принялся за меня.
Генри вновь на секунду замолчал, поправляя футболку.
– Чем он тебя бил, Генри?
Джо снял очки, тяжело вздыхая. Самому как-то не по себе стало.
– У него был кнут. В молодости он любил заниматься конным спортом. Ну, вроде как спорт для аристократов, коими являлись его родители, и тому подобное. Так вот, десять ударов кнутом в лучших традициях русских царей XVII–XVIII веков. Мой дед по его линии наполовину русский, видимо, поэтому он так искусно стегал меня, разрывая кожу. Принятые за час до этого амфетамины немного притупили боль, поэтому было терпимо.
Юноша говорил так, будто рассказывал учителю английского, как он провел каникулы.
– А что после?! Ты подал заявление?
– Нет, это было вчера вечером, я ничего не успел. Разве что подсыпать ему шестьдесят таблеток димедрола в утреннюю соду.
– Бог ты мой, зачем ты это сделал… – Клаус встал с кресла и взял Генри за плечи. – Ты же убил собственного отца!
– Знаете, Джо, я не жалею о содеянном. А пришел к вам лишь для того, чтобы излить душу. Чтобы хоть кто-то знал, почему я это сделал. Бог дал мне отца, отца, который не являлся образцовым, не был тем, с кем бы я ездил на рыбалку, охоту, в лунапарк. Он даже не был со мной, когда я пошел в школу, в мой первый учебный день. Есть люди, которые терзают тебя морально, потому что как бы они есть, а как бы их и нет, лишь изредка пытаются создать видимость присутствия в твоих глазах. А кто-то материально, пытаясь показать свою силу. Знаете, лучше бы он бил меня каждый день.
А теперь, как говорится, Бог взял, точнее, я помог ему забрать тот мусор, что он случайно оставил. Хотите – судите меня, хотите – восхваляйте. Мне уже все равно. Главное, Лора и мама будут жить без этого ублюдка.
Клаус взял Генри за руку и сжал ее в рукопожатии так крепко, как только мог.
– Знаешь, это ужасно и страшно. Я понимаю, что тебе тяжело, ты сделал то, на что не способны девяносто девять процентов людей. Говоря метафорой, сложно согласиться на то, чтобы близкий тебе человек мог с удовольствием ходить, пока ты будешь накладывать толстым слоем мазь на швы после ампутации.
– Спасибо, Джо, я надеялся именно на это – на ваше понимание.
Рука Генри сжалась в ответ. В его глазах впервые за все время, что Клаус знал его, стояли слезы. Но ни одна из них не скатилась по щеке.
– А теперь, Джо, прошу вас, звоните в полицию.
Клаус достал второй рукой мобильный и набрал 911.
Когда месть – это смысл жизни, человек морально умирает. Когда месть есть секундное явление – это оправданно. Один знакомый мне человек, даже настолько хорошо знакомый, насколько мне бы сейчас этого не хотелось, как-то сказал мне: «Зачем ты это делаешь? А если это последнее или жизненно необходимое для человека?!» На что я промолчал. Нет, не потому, что мне нечего было сказать, а потому, что, когда делаешь то, что считаешь нужным, не стоит никого слушать. Может быть, близких я бы и послушал, а точнее, прислушался к их мнению, но никак не с этой персоной. Для начала стоит разобраться в своих причудах и заморочках, которые всплыли по весне, как и то, что всплывает в природе в это время года. Поступки не бывают плохими или правильными – они относительны для разных людей.
Джо решил закончить день дома, за стаканом охлажденного виски. Генри был славным парнем, просто он оказался не в то время, не в том месте, не с теми людьми вокруг.
Вторая порция алкоголя и пустая комната. Лукас звонил и радостно сообщил, что завтра вернется домой: его подружка, оказалось, живет за пару сотен километров от города. Виктории он не звонил. Не хотел, чтобы она видела его таким – уставшим, слабым, разочарованным вновь.
В руке он держал стакан и письмо, которое Генри оставил ему на столе. Клаус вспорол конверт ножом и, развернув лист, начал читать:
Мистеру Клаусу
Джо, знаете, все время, сколько мы знакомы, вы были тем, кто любил слушать, читать, советовать, жевать жвачку, опаздывать и шутить. Вы были не просто доктором, душевным лекарем, помощником – вы были другом и в чем-то вы были мне как отец.
Человек никогда не может знать, зачем он совершил тот или иной поступок. Да, есть цель, есть восприятие, есть чувства, но именно они и играют с нами жестокие игры. Минутное желание, и то, что строилось годами, рушится в труху. Минутное заблуждение – эффект тот же.
«На секунду показалось, что живой, но обозналась», – так говорила моя подруга, под которой умер дедулька – богач с двадцатисантиметровым, как у коня, членом.
Я веду к тому, что мне на секунду показалось, будто бы без отца всей моей семье будет лучше. А не может быть лучше – все станет попросту иначе, без него!
Не хочется больше разглагольствовать, просто помните обо мне и когда-нибудь мы с вами обязательно встретимся вновь.
С уважением,
Ваш друг Генри Фойл
15.02.09
P. S. Я знал, что вы когда-то учились играть на фортепиано, поэтому оставил вам ноты и текст: играя, подумайте о самом дорогом для вас в жизни.
Джо перевернул листок, на обратной стороне которого было шесть нотных полос по четыре такта в каждом. И слова:
Я смотрел на то, как волны бились о скалы,
Я касался брызг, что не успевали разбиться.
А он продолжал резать крылья ангелам,
Чтобы ни один из них оторваться не мог.
Клаус допил остатки виски и, коснувшись клавиш, стал тихо и басовито напевать написанные на листке слова.
Когда слышишь музыку – хочется петь, ну или хотя бы просто жить. Веселая музыка крутится в голове – настроение поднимается, как дрожжевое тесто в теплой комнате. Играет реквием – и жить не хочется. Ни одна живая душа может и не услышать твоего пения, но твое сердце знает, что ты пел…


Заметка профессора Джо Чарльза Клауса № 12
Сначала была музыка…
Во все времена существовала и будет существовать музыка. Простой стук по столу, напевание в душе, безупречное соло на гитаре, громогласное выдувание меди – все это, как бы то ни было, часть музыкального мира.
Но во всем виновато время, о котором я как-нибудь расскажу вам.
Это самое время рождает новые стили, направления, инструменты, субкультуры, кумиров и аутсайдеров. Я никогда не понимал, почему определенная масса людей, а на данном этапе развития социума это подавляющее большинство, слушают одну и ту же музыку. Но главное, черт подери, не потому, что им это нравится, а потому, что это «круто, и Тимберлейк тоже слушает группу „Полужопицы Буша“».
Музыка пишется и продается, безголосые звездочки прыгают по сцене, тряся силиконовой «пятеркой» или рельефным торсом, а премия «MTV Music Awards» поощряет это за набухшие от зеленой ветоши конверты. И сквозь все это пытаются пробиться молодые, по-настоящему талантливые и полные энергии музыканты, единицам из которых удается подняться на музыкальный Олимп.
Настоящая музыка пишется в подвалах, на старой полюбившейся гитаре, потрепанном и протертом до дыр синтезаторе, оцифровывается freeware-программкой и записывается на пластмассовый «Dialog». Единицы из этих сотен пробиваются в одомашненные городские клубы, и с каждым новым треком число их поклонников растет, как население Китая по весне.
Слава портит, и вновь единицы из этих единиц способны не поплыть по волнам денег и безумной славы, окунувшись в это море с головой. Их песни превращаются в товар, который миксуют, попсируют и начинают исполнять в гламурных клубах, где пьют «Кристаль» и сверкают стразами.
Дайте шанс тому, кто недостоин, и он начнет торговать всем набором человеческих чувств за гроши, а некогда бесценный двадцать один грамм человеческой души будет стоить, словно плитка шоколада или свинцовая пуля.
В итоге остается лишь пустота, пафос, громкие слова, а тот самый двадцать один грамм продан за пару лет сахарной жизни…

VI. ЛЮДИ ЕСТЬ ЛЮДИ
Совокупность событий, чувств, эмоций, действий. Поверх этой совокупности положить немного соли – комедии, перца – трагедии, горчицы – трагикомедии. Люди смешные, люди глупые, люди есть люди.
Три недели. Двадцать один день, пятьсот четыре часа, тридцать тысяч двести сорок минут. Можно было бы назвать и секунды, но кто их считает? Ровно столько в жизни Джо существовал еще один важный человек, кроме его сына, – Виктория. Лукас ничего не знал о новой страсти отца, да и не хотел узнавать, по всей видимости. Старшему Клаусу было важно мнение сына, но зачем открывать новую прозрачную бутылку, не зная, что там, если уже есть наполовину полная, со всего лишь частью выпущенных газков.
– Доброе утро, мистер Клаус, – поприветствовала Айви входящего начальника.
– Здравствуй, Айви.
Время небольшой истории…
Мулатка с юга Штатов. Родители эмигрировали в Центральную Америку еще в семидесятых, решив дать дочке лучшую жизнь, дать ей возможность хотя бы верить в большую американскую мечту. Ее отец работал по шестнадцать часов в день, мать возилась с дочкой и в перерывах выгуливала собак у соседей за полтора доллара в час.
По утрам малышка Ви, как ласково называл ее отец, училась в пригородной школе, по вечерам занималась танцами и рисованием. К четырнадцати годам – аттестат об окончании средней школы с отличием, к восемнадцати – точно такого же эквивалента документ, только об окончании высшей. Потом две неудачные попытки поступить в колледж. Двенадцать различных рабочих мест за два месяца. Отчаяние, слезы, неожиданная встреча…
– Вам письмо, оно на столе.
Клаус лишь кивнул и, не спеша подойдя к дивану, наклонился за него.
– С днем рождения, Айви, я не забыл, – прозвучало глухо из другого конца приемной.
Девушка удивленно подняла брови, смотря на распрямившегося начальника, в чьих руках был вытянутый, накрытый полотном предмет:
– Что?
– Пусть тебе будет не так скучно по вечерам. Малыш Генри будет рядом.
Секретарша придвинула к себе поставленный на стол предмет и, сдернув материю, охнула от удивления. Джо улыбнулся и, выждав пару секунд, чтобы дать девушке хоть как-то собрать мысли, произнес:
– Это шиншилла. Шубы, конечно, не сделаешь, хотя если наплодить их штук триста, то хватит на короткий полушубок. Но если захочешь шубу, давай подождем следующего дня рождения, этот мохнатый монстр, как бы там ни было, милый.
На лице Айви сияла удивленная улыбка.
– Ой… спасибо вам! Спасибо, мистер Клаус! Я… я… буду беречь его!
– Хорошо, я тебе верю.
Джо еще раз улыбнулся и пошел в сторону двери.
– Мистер Клаус. Приходите сегодня в семь. Чай, т… то-о-ртик.
Девушка пару раз даже заикнулась, видимо, настолько сложно ей давалось это приглашение. Хотя что такого в обычном приглашении? Джо и сам не понял…
– С радостью приму приглашение, Айви, постараюсь не опоздать.
За спиной послышался очередной «ой», но Клаус уже зашел в кабинет, расстегивая пальто.
Каждый первый понедельник нового месяца – день горячей линии. Звонки через «Skype», зачастую аудио, изредка видеобеседы с пациентами с разных концов света. Всем нужна помощь, а есть те, кто готов ее оказать, причем бесплатно. Джо любил этот современный способ общения с теми, кто, вроде бы, далеко, а всего лишь нажатие пары клавиш делает их ближе.
В конверте на столе были данные сегодняшнего пациента.
Нэстэр Альдо. Двадцать один год. Родился во Франции, в небольшом городке недалеко от Парижа. Когда ему исполнилось три, семья переехала в Иллинойс. Интеллигентная семья, достаток. Хорошее образование. Также неплохое знание французского, владение музыкальными инструментами. Склонность к выпивке и распутству. Последние отношения не увенчались успехом, дело шло к свадьбе, но за пару дней до торжества невеста сбежала, оставив только кольцо на кухонном столе. Потом, как и должно быть, уныние, алкоголь, наркотики, девушки. Нежелание жить и смириться. Многочисленные попытки найти себя в различных социальных сферах: работа, спорт, творчество. Потом период стабильности, продолжающийся до сей поры, но та травма все равно дает о себе знать. Возможно, страх быть брошенным снова, а может быть, разочарованность в силе человеческих отношений.
Конечно, Джо прокрутил текст, написанный в папке, в понятной для него форме, само собой, там еще оставались сотни мелочей, но он извлек главное.
Никогда нельзя привыкнуть к разносторонности такого понятия, как человеческий поступок. Кто-то говорит одно, а делает другое. Другие наоборот. Третьи предпочитают быть одни, чем дарить себя другим. Четвертым хочется просто поиграть определенное время, как когда-то в детстве с игрушками. И никогда не поймешь, кто именно окажется рядом с тобой, пока не пройдет время. А потом жалеешь о том, что в один прекрасный момент начал доверять, а после – любить. Но пройдет еще время, и ты остаешься только благодарен ему за то, что оно дало тебе с этим человеком одну тарелку на двоих, из которой вы ели. Пусть роняли что-то на пол, пусть размазывали по стенкам, но это была ваша тарелка, которая по непонятным причинам разбилась. Просто надо уметь убрать осколки и полезть в шкаф за новой.
Джо запустил «Skype», ввел нехитрый пароль – день рождения Лукаса, набрал номер Нэстэра в поиске, после чего кликнул по зеленой трубке рядом с новым контактом. Успел прозвучать только один гудок, когда на другом конце кто-то отозвался. Открылся экран с немного нечетким видеоизображением, откуда его тут же окликнули.
– Здравствуйте, мистьер Клаус, – поприветствовал его темнокожий молодой человек с копной светлых кудрей на голове.
– Приветствую, мистер Альдо. Можете звать меня просто Джо, – ответил Клаус, немного расслабившись от того, что с ним общается вполне обычный человек.
– В таком случае можете звать меня просто Нэстэр.
Несмотря на то, что изображение не отличалось хорошим качеством, Джо все же заметил, что его собеседник слабо улыбнулся.
– В чем ваша проблема, Нэстэр?
– А разве у всех есть проблемы?
– Как показывает жизнь, единственные люди без проблем – это покойники. Остальные просто предпочитают их либо отрицать, либо не видеть.
– Тогда, скорей всего, я отношусь к тем людям, которые не видят их. Ну вот скажите, в чем проблема? Мне хорошо, жизнь течет в хорошем русле. У меня есть работа, через год-другой я закончу колледж, множество друзей, женское внимание. Я сочиняю музыку, увлекаюсь книгами, у меня есть мечты и желания. Есть базовый минимум, из которого можно сделать редкий максимум. Но знаете, хотя я и называю это счастьем, я сам не верю, что это оно. Сотни кратковременных позитивных эмоций лишь внешне перекрывают гниль под ногами.
Все время, пока американизированный француз говорил, Джо внимательно смотрел на его руки. Пальцы были в каких-то шрамах, будто бы их чем-то резали. Мизинец на левой руке периодически подергивался. За рассмотрением деталей он забыл, что должен что-то ответить.
– Джо, вы здесь?
Нэстэр окликнул психолога, чей взгляд буквально замер на плоскости экрана.
– А, – Клаус стряхнул с себя оцепенение, пытаясь собрать мысли, – что у вас с пальцами, Нэстэр?
Собеседник на секунду замешкался, пряча пальцы в карманы джинсов.
– Это не имеет никакого отношения к нашей беседе. Так что вы можете посоветовать мне, мистер Клаус?
В его голосе прозвучала какая-то враждебность.
– Вы рассуждаете довольно разумно, но скажите, когда в последний раз у вас была девушка? Нет, не в постели, когда единственные произносимые ей звуки ограничивались постаныванием или фразой «О, господи». А так, что бы вы могли сидеть в кафе, пить остывший чай за десять центов и просто разговаривать, касаться ее рук, довольствоваться доброй улыбкой и игривым огоньком в глазах. Да при всем при этом, чтобы мысли о половом контакте вызывали чуть ли не отвращение. Когда у вас было такое в последний раз, Нэстэр?
Гудение системного блока – единственный звук, который звучал в ушах Джо. Мистер Альдо продолжал молчать, вновь положив пальцы на деревянные ручки кресла.
– Вот видите, вы ничего не говорите. Не потому, что не знаете или нечего, а потому, что вы боитесь, боитесь признаться. Ведь раскрыть правду себе куда страшней, чем другим.
– Не знаю, – глухо прозвучало в ответ.
– Чего вы не знаете, Нэстэр? Того, что вам на самом деле все осточертело и вы хотели бы все поменять, но боитесь, что тина со дна начнет портить воду, кажущуюся чистой лишь на поверхности? А может, проще взять лопату и выскрести все со дна, пусть и немного поцарапав кафель?
– Простите, я вас не совсем понял…
– Что тут непонятного, мистер Альдо? Вам нужно завести новые отношения. Нет, никто не говорит о любви, во время которой в желудке порхают бабочки. Просто побыть рядом, испытывать банальный быт. Спорить и мириться, дарить подарки и мыть тарелки. Вы думаете, у вас новая жизнь? Нет, она у вас старая, причем как милкшейк, в котором наверху всякая пенка, в середине большое количество молока, а на дне самый смак – кусочки мороженого. Трубочки у вас нет, поэтому вы не можете перемешать. Боитесь накрыть стакан рукой и немного испачкаться. А может, оно стоит того? Ищите не любви, Нэстэр, ищите понимания.
Компьютер шумел чуть тише. За стеной раздалось пиликание телефона. «Скорей всего, очередное поздравление для Айви», – подумал Джо, пытаясь немного остыть.
– Мир жесток, люди мелочные, а самое сложное – найти что-то хорошее, когда уже не видишь этого. Если честно, то я знал такие простые истины и без вашей помощи, но эти минуты Интернет-общения дали мне возможность еще раз убедиться в своей правоте. Спасибо вам, мистьер Клаус.
– Всегда, пожалуйста. До свидания, Нэстэр.
В колонках прозвучал скайповский звук окончания беседы.
Порой все настолько же просто, насколько одновременно кажется сложным. У каждого из нас свои проблемы, свои мысли, свои действия. Но проблема современного общества по большому счету одна, просто имеет разную оболочку, как и люди – лица. Никто не делает того, что хочет. Некоторые – в силу якобы воспитания, считая определенную категорию поступков неприемлемыми, кто-то боится показаться хоть на секунду глупым, кому-то и вовсе ничего не надо, потому что ему нравится мусорный бак, который он обнимает в данный момент. Возможно, был бы хаос, возможно, все бы перевернулось вверх ногами. Но откуда вы знаете? Вы пробовали? То-то же…
Джо выключил монитор и, откинувшись в кресле, подумал о том, как хорошо было бы вздремнуть, дела подождут. Улыбка вновь ненадолго посетила это немного поросшее щетиной и грустной усталостью лицо. Способность организма пребывать в состоянии минимальной активности головного мозга – лучшее, что придумал не то создатель, не то сам человек. Клаус нажал каблуком туфли на прямоугольную кнопку фильтра и, закрыв глаза, покинул двадцать пять злосчастных квадратов, погружаясь в сон.
Вера. Сложное и многослойное чувство. Вера в бога, вера людям, вера в светлое будущее. Отсюда и однокоренное слово – верность. Верный друг, вероисповедание (не совсем верность, скорее преданность религиозным взглядам), просто верность. Без доверия не может существовать никаких человеческих чувств. Не веришь другу, например кажется, что он спит с твоей сестрой? Брось, он же друг! Когда тебя нет рядом, тебе кажется, что твоя девушка гуляет на все стороны света? Вздор! Она же говорила, что любит! Веришь в человечков в робах с белыми воротничками, думаешь о своих деньгах, которые с шелестом пролезают в прямоугольную щель жертвенного ящика, но на самом деле идут в просторный карман тех самых человечков? Да быть не может, это же дом Господень!
А теперь снимем очки с толстенными розовыми линзами.
Вот с плеч твоего друга свисают ноги твоей же сестры, от чего та аж тихо повизгивает. А вон посмотри, это твоя девушка, руки которой уже не у тебя под рубашкой, а на плечах какого-то миловидного паренька, пока они якобы кусают друг друга за губы. Священник допивает энную текилу, заедая ломтиком лайма и пудом соли.
Хотелось бы снять другие очки, которые, казалось бы, искажают реальность, но, когда подносишь пальцы к глазам, они касаются тонкой кожи век, и ты с досадой опускаешь руки.
Обидно не тогда, когда тебя обманывает кто-то сладкими словами, гораздо обидней, когда понимаешь, что обманываешь себя сам сладкими мечтами.
Обидно, досадно, хрен с ним…
Клаус проснулся в пятом часу оттого, что спина затекла и кровь обходила ее стороной. Свет был выключен, занавески задернуты, стука клавиш за стеной не было слышно. На телефоне – два пропущенных от Лукаса и ноль на счету. Потеряв часть дня, нужно было хотя бы закончить его с какой-никакой пользой.
Три розы по три доллара. Последний раз, когда Джо покупал цветы, они стоили ровно вполовину дешевле.
«Проклятый кризис…» – подумал он, поправляя упаковку цветов на пороге дома Айви.
«Дилинь-фьюю-тум», – глухо пробурчало при нажатии на круглую, как пуговица, кнопку.
К удивлению Клауса, тут же послышались чьи-то шаги и дверь осторожно и гостеприимно приоткрылась. Помедлив секунду-другую, Джо шагнул внутрь.
– Я еще не все успела приготовить, ты слишком рано, Джо!
«Слишком рано, ДЖО?! Она в глаза-то боялась смотреть, а тут ДЖО».
Поняв, что он по-глупому топчется в прихожей, моментально сбросил туфли и пальто, после чего осторожно прошел в неосвещенную гостиную.
Стол был накрыт на двоих. Две тарелки, две вилки, две ложки, два ножа, два бокала, бутылка вина и свеча в подсвечнике.
– Мог бы не торопиться, а то мясо еще в духовке. Ой, это мне?!
Она восторженно посмотрела на букет в его руках. Смуглая кожа казалось шоколадной в этом полумраке.
– А, да, конечно!
Джо протянул цветы в целлофане и решил все же утолить любопытство.
– Мы что, только вдвоем?
Девушка уже занималась поисками подходящей вазы и, переведя удивленный взгляд на гостя, только и произнесла:
– Ну да…
– Хорошо, просто думал, тут будет эдакий фуршет имени Айви Парла!
Именинница лишь улыбнулась и, скрывшись на кухне, оставила Клауса наедине с темнотой. Он присел на стул и стал ждать горячего.
Самообман и самовнушение – вещи очень схожие, если не сказать родственные. Мы пытаемся себе внушить, что все не совсем так, как есть! Что будет так-то и так-то. Но самовнушение превращается в тот самый обман, когда все уже произошло и не совсем так, как ты планировал у себя в голове.
– А врач деду-то и говорит: «Конечно, если ваша жена спит спиной к стене, понятно, откуда у вас синяки на головке».
Айви вновь заливисто захохотала, допив вино из бокала.
– Ты такой смешной, Джо.
Девушка, улыбнувшись, посмотрела на своего начальника, пришедшего к ней, К НЕЙ, чтобы справить с ней ее день рождения. Темные густые волосы чуть ниже ушей, пробор, такая же темная, пробивающаяся сквозь не самую грубую кожу щетина, лукавый янтарь за стеклами линз, пухлые, немного не свойственные мужчинам губы, добрая улыбка…
Что-то звякнуло, упав на пол.
– Я подниму!
Айви отодвинула стул и пропала в темноте, за столом.
Тишина заполнила и без того не особо шумную комнату. Внезапно что-то болезненно надавило на большой палец левой ноги, и маленький замочек чуть ниже ремня самопроизвольно потянулся вниз. Спустя долю секунды Джо понял, что происходит.
– Айви, какого черта ты делаешь?!
Джо вскочил со стула и, задрав скатерть, посмотрел на пуэрториканку, сидящую на коленках.
– Что, разве ты не…
Девушка в ту же секунду встала на ноги, выбравшись из-под сервированного деревянного квадрата. Руки тряслись, а в глазах стояла соленая пелена.
– Ты думаешь, я поздравил тебя и пришел, чтобы…
Джо действительно удивился, но старался этого не показывать.
Именинница осела, расстелив черный низ платья по ковру.
– Какая же я дура…
Слезы каплями скатывались по смуглым щекам.
– Прости, Айви, я не хотел, чтобы все получилось так…
Джо, уткнувшись оцепенелым взглядом в пол, пошел к входной двери. Ноги скользнули в полость черных туфель, руки механически сняли пальто с вешалки. Мужчина, обернувшись, посмотрел на человека, чьи слезы были гораздо горше, чем обычные. Это были слезы того, у кого сегодня один из самых главных праздников жизни.
– С днем рождения… Айви…
Клаус перешагнул через порог и, вздохнув, ступил на промозглый асфальт.
Подарки, сюрпризы, неожиданности всегда были, есть и будут. Чтобы мы ни говорили, внутри теплится желание получать на любой из праздников подарки, внимание и торжество вокруг. И несмотря ни на что, каждый новый день нас ждет еще более огромный сюрприз – человеческая личность. Новый день – новый подарок.
Тусклый свет фонаря под карнизом, бело-серые каменные стены, обшитые пластиком того же цвета. Дубовая дверь с запотевшим глазком. Обшарпанная кнопка звонка. Дом семьи из двух людей – семьи Клаусов. Была бы женщина рядом – возможно, все было бы куда привлекательней.
Ноги устали перемалывать снежно-грязевую кашу. Руки с трудом смогли направить ключ точно в скважину. Три щелчка, и дверь легко поддалась на призыв открыться.
Внутри все так же пыльно, темно, тихо и грустно – дом, милый дом.
Откуда-то из дальнего угла гостиной виднелся свет. Джо не придал значения этому. Лукас часто забывал выключить какой-нибудь из электроприборов, что служило причиной многочисленных бытовых ссор. Доковыляв до кухни, Джо взял графин и налил стакан воды, чтобы запить очередную таблетку снотворного. У него не было желания есть, но от чего-нибудь вкусного он бы не отказался.
Клаус любил и умел готовить с самого детства. Но, представляя процесс готовки, тут же начинал задумываться о том, что это пустая трата большого количества времени.
Вдруг что-то глухо громыхнуло. Звук шел с другого конца дома. Джо оставил стакан и на носочках побежал в гостиную.
Все так же тихо – здесь ничего не было. Дверь комнаты Лукаса немного приоткрыта, полоска света падает на паркет.
Рука старшего Клауса потянула ручку двери, открывая еще одну «табакерку».
Одеяло свисало с края постели, на полу валялись две пары джинсов, две футболки, две пары носков, рядом лежал плафон, по всей видимости, от упавшей лампы, а в центре кровати на коленях, но выпрямившись, насколько это возможно, стоял Лукас, чьи руки сжимали ягодицы выгнувшегося на четвереньках паренька со светлыми волосами.


Заметка профессора Джо Чарльза Клауса № 11
Человек
Самое сложное и оттого простое при ближайшем рассмотрении творение Божие – это человек. Люди всегда могли как созидать, так и разрушать. Посмотрим на истоки: Адам и Ева. Ну чего ребятам не жилось? Жили, не тужили, а тут как-то взяли и, как говорится, «накосячили». В итоге смерть, боль, слезы и прочая «бяка-кака».
А если бы ничего этого не было, если бы Ева не рвала яблоко, а, например, свернула бы змею голову?
Кто-то говорит, что рай, кто-то – что хаос. Если подумать, то все они неправы, ведь кто узнает, как бы могло быть?
Было бы просто по-другому, и все бы считали, что только так и может быть. Ведь ракурс нашего взгляда на мир всегда будет со своим значением «альфа». Просто кто-то смотрит в очках, кто-то щурится, а кто-то пытается пихать соседа, не давая ему присматриваться.
Не бывает умных людей, бывают те, которые оказываются способнее, хитрее, быстрее, сильнее. Но они также глупы. Нет, это нисколько не плохо. Это нормально! Просто мы привыкли называть такие вещи именно этими словами. Что-то там про «роза пахнет розой», вроде так говорил Шекспир.
Люди врут, крадут, пьют, употребляют наркотики, делают аборты, спят с твоими близкими, пользуются твоими возможностями, проще говоря, юзают – всего и не припомнить. Сколько же дерьма может сотворить человек!
Люди умеют любить. По-моему, это единственное, что они действительно умеют делать, и зачастую неплохо, черт подери! Вы скажете «Нет!», и я знаю почему. Вроде: «А как же ложь, измены, предательство?!». Нет, это все относится ко лжи, воровству, алкоголизму и т. д., и т. п.
Тот, кто Любит, – он любит.
А кто полюбливает – того и жизнь когда-нибудь отлюбит промеж ягодиц.
Люди глупые, люди смешные, люди могут любить…
VII. ЧТО-ТО НЕ НРАВИТСЯ?
ВЫХОД ТАМ >>>
Иногда жалеешь о том, что нет всяких классных штуковин вроде айрбордов и сумасшедшего профессора в духе «Назад в будущее», вакцины с суперспособностями из «Героев», приумножения хлеба и вина а-ля Иисус.
Да-да, великая сила – это великая ответственность, и все дела. Но про себя-то думаешь: «Я же не так буду все это использовать, как кто-нибудь плохой! Я все хорошо сделаю!» А на деле все бы катали девчонок с крепкими ягодицами на айрбордах, влили бы себе галлон суперсил, напаивали бы друзей вином и давали закусить буханкой хлеба.
Великая сила – великое распутство.
– То есть он имел продавца комиксов, с которым сдружился?
– Скорее, сдружил свой член с его задницей. Не знаю, Вики, почему, но знаю, что теперь не могу смотреть на него.
Они стояли у зеркала, завязывая галстук и застегивая блузку соответственно.
– Почему? Разве это как-то касается тебя?
– Да! Мой сын – гомосексуалист, а меня это не касается?!
Клаус шагнул от девушки и, жестикулируя, показал недовольство.
– Джо, во-первых, не гомосексуалист, а бисексуал. А во-вторых, это не повод прекращать с ним общаться. Он же твой сын.
– Представь, у тебя есть любимая собака, которая с тобой уже десять, а точнее, тринадцать лет, она тебя не кусает, не рвет любимый диван, не гадит тебе в тапки, но ссыт в каждый из четырех углов твоей комнаты. И вроде тебя это не касается, но воняет же, не так ли? С Лукасом так же: меня это не касается прямиком, но потрахивает косвенно.
– Джо, твой сын не собака, сними с руки воображаемый поводок, другой конец которого уже давно неподвластен тебе. Ты можешь только догнать и идти рядом.
– Современное воспитание тебе так говорит? Глупышка маленькая моя…
Клаус набросил пиджак и, поправляя рукав, улыбнулся краешком рта.
– А может, хватит жить временами Никсона и Советов? – Виктория произнесла это с каким-то внутренним презрением.
– Ты не жила в то время, так что не говори об этом. По-другому бы «пела».
– Дурак ты, Клаус, – девушка взяла сумочку со стола и, цокая каблуками, пошла в сторону двери, ведущей в аудиторию. – У тебя лекция, не забывай.
И, бросив это напоследок, вышла прочь.
«Соционика и различные психологические вкусности», – подумал Джо, пропустив, то ли специально, то ли нет, слова любимой мимо ушей.
Еще одна из особенностей его работы – каждую среду нового месяца лекторий в одном из университетов города. Сегодня снова был во Фрайбурге – он же Университет имени Стива Фрайбурга. Там же училась Виктория.
Без четверти десять, на ногах блестящие от наведенного на них лоска туфли, темный костюм, расстегнутый на две пуговицы ворот, очки и запах секса, от которого мог бы помочь душ, но его вновь не было поблизости. Пара пшиков не самого дорогого «Kenzo» – и вот перед нами профессор, лектор и просто красавец.
За дверью слышались голоса, шаги и шуршание, которое издавали своими вещами студенты. Все ждали, что же сегодня расскажет один из самых перспективных и известных психологов города. Нет, он не был звездой. Он считался млечным путем в определенных кругах.
Последний штрих (пара взмахов расческой), и можно было начинать.
– Здравствуйте, дамы и господа, присаживайтесь.
Студенты заполнили почти всю аудиторию, лишь где-то в дальних рядах еще усаживались желающие прослушать лекцию, но как только Джо вошел, они мигом заняли места.
– Как вы, думаю, знаете, меня зовут Джо Клаус. Можете просто профессор или мистер Клаус, кому как удобней.
Он подошел к небольшой трибуне и попытался поудобнее встать, но понял, что вне этой стойки гораздо комфортней.
– Проблемы нашего общества многочисленны и люди правильно сделали, когда изобрели такую вещь, как соционика. Соционика – учение о восприятии человеком информации об окружающей реальности и информационном взаимодействии между людьми. Есть множество факторов, которые влияют на нас, пока мы идем по дороге, называемой жизнью.
К примеру, время. Недавно проводили исследование и начали, как водится, с крыс. Оказалось, что при введении в их организм определенных веществ, например кокаина или амфетаминов, «внутренние часы» грызунов как бы ускоряют свой ход, и чем больше наркотиков, тем быстрее тикают эти самые часы, да и дело, собственно, не только в них. Если вы попросите пожилого человека интуитивно, без часов под рукой, отмерить один час, то он уже через сорок минут скажет, что час прошел. Это потому, что его внутренние часы идут быстрее.
Все эти молодые люди внимательно смотрели на профессора, который был старше их всего на каких-то пять-семь лет. Если бы не университетская обстановка, то они могли бы спокойно пить из одной бутылки текилу в каком-нибудь «Los-Amigos». Время – действительно интересная штука в социальном плане.
– Ощущение времени меняется именно с возрастом, – продолжил Джо. – В частности, молодые люди около двадцати лет, когда их просят мысленно отмерить отрезок времени в три минуты, «опаздывают» на две или три секунды. Для людей в возрасте около шестидесяти лет те самые три минуты «проходят» уже через одну минуту и сорок секунд. В основе этого – биохимические процессы в вашей голове. Это они подсказывают вам, когда пора подкрепиться. Это они разбудят вас, если вы забыли завести будильник. Многие люди вообще умеют достаточно точно просыпаться по «внутренним часам» без будильника.
Клаус специально замолчал. Людям всегда проще воспринимать информацию, когда говорящий делает многочисленные двух- или трехсекундные паузы. А еще хорошо переходить с темы на тему, но, конечно, не с продуктов питания на фекалии, ведь никто не любит зануд.
– В последнее время стали весьма популярны сериалы об умницах-дурнушках, которые на поверку оказываются раскрасавицами. А вы, например, задумывались когда-нибудь, почему большинство умных людей довольно-таки неказисты? Или наоборот, красавцы и красавицы оказываются дураками? Знаете, люди обоих полов с высоким интеллектуальным потенциалом нередко скрывают свою физическую привлекательность. Нет, они не появляются в обществе неряхами, не носят грязную одежду, а точно так же, как и все, причесываются, моются, следят за чистотой кожи и стригут ногти. Но дело в том, что люди, обладающие высоким интеллектом, стремятся выглядеть респектабельно, солидно, выбирая стиль одежды и прически, подчеркивающие их ум, знания, деловые качества, однако быть красивыми они не хотят. Им нет дела до того, как подчеркнуть несомненные достоинства фигуры. Такие мужчины и женщины не пытаются показать всем, как тонка их талия, стройны ноги, мужественны плечи, как гордо вырисовывается на фоне неба их орлиный профиль.
Джо снова замолчал и, поправив очки, обратился к девушке, сидевшей в первом ряду:
– Вот скажите, мисс, я красив, по-вашему?
Девушка сначала пыталась понять, ее ли спрашивает профессор, а убедившись, что ее, смущенно отвела взгляд и произнесла:
– Да…
– То есть вы хотите сказать, что я дурак?
– Н-е-ет, что вы, я ничего подобного не…
Клаус оборвал девушку, понимая, в насколько неудобное положение он ее поставил.
– Да, вы этого не сказали, но в обществе бытует такое мнение: красивый – дурак, умный – урод. Но к чему эта стереотипность? Примерно пятьдесят процентов интеллектуалов находятся в плену мысли о том, что красота и ум рука об руку не идут. Чаще всего девушки, поддавшись этому, делают черт-те что. Каждый шестой умный человек считает, что выделяться нужно именно «тем, что в голове», и даже опасается, что его начнут оценивать только по внешним данным. А около четверти людей с высоким интеллектом очень резко настроены против подобных оценок. И что вы прикажете делать в таком обществе? Спать с идиотами и женится на умниках? Отсюда и ревность с изменами.
Когда находишься на публике, нужно уметь подать и держать себя. Сотни нейтральных взглядов за секунду могут начать пожирать тебя, желая видеть и слышать еще и еще, а могут наплевать, затопив тебя своими слюнями. Сложная штука этот социум…
– Вот скажите, – Джо указал ладонью на парня откуда-то из центра, который держал сидевшую рядом девушку за руку, – почему один ревнует свою девушку к каждому столбу, а другой спокойно смотрит, когда она откровенно флиртует? Или почему одни женщины устраивают истерики по поводу любого взгляда, который супруг бросит на незнакомку, а другие легко оставляют мужа в дамской компании?
– Ну… разные отношения, может быть? Разные уровни? Разные взгляды на такие вещи? Не знаю.
– А я вам скажу. Все это закладывается в наше сознание с детства.
Первый фактор – это порядок рождения, если вы не единственный ребенок в семье. Обычно младшие дети более ревнивы, чем старшие. Они уже по определению пришли в этот мир позже и сразу были вынуждены конкурировать со старшими братьями и сестрами за родительскую любовь. Вместе с тем здоровая конкуренция ведет к тому, что у младших развиваются какие-то неординарные способности. Старшие дети уже в детстве поняли, что любовью приходится делиться с младшими. Но потом их ждет и более приятное открытие: любви хватит на всех. Конечно, это все в том случае, если не было никаких экстремальных событий.
Или второй – комплекс неполноценности. Ну, к примеру, вы были толстеньким, с косыми ручками, ножками, кривыми зубами и т. д., и т. п.
А представьте, есть такие, кто вообще никогда не ревнует. Но их тоже два типа. Первые не ревнуют в принципе, потому что очень уверены в себе. Они думают: «Ну, я же такой/такая обалденный(ая). Разве мне можно изменять?» И даже если узнают, что им все-таки изменяют, они это переживают легче, чем остальные. «Ну, значит, был меня недостоин», – говорят эти милые люди и идут дальше по жизни, высоко подняв голову. А вторые – по причине того, что сил уже больше нет на эту ревность, будь она неладна. Человек так сильно ревновал, что однажды понял, как это ужасно и мучительно больно, и переломил себя. Загнал эмоции в маленькую темную коробочку на дне души. Но с тех пор, если видит возле дамы сердца другого поклонника, разворачивается и уходит навсегда. Нет, он не ревнует, он просто так себя оберегает от боли, поэтому отношения ему построить довольно сложно, ведь он вообще ограждает себя от больших чувств. Обычно такие люди связывают судьбу с теми, к кому равнодушны.
И снова пауза.
Ревновал ли Джо Вики? Да, черт подери! Но это было где-то внутри него, и то ли по причине и без того многочисленных проблем, то ли по причине того, что они не так долго вместе, он гасил это в себе и не задумывался об этом так часто, как можно было бы.
– Любящий человек чувствует, если ему изменяют. Но кто-то может подавлять это чувство разумом, ведь нет доказательств, а кто-то неосознанно стремится вернуть непутевого супруга в семью и окружает его еще большей заботой и вниманием. Попадаются и такие, кто, все понимая, просто спросят без особой ревности: «И что, там лучше?»
А есть ревность как форма признания в измене. Человек изменяет, а затем, испытывая чувство вины, думает, как бы его переложить на плечи партнера – пускай помучается, и начинает ревновать что есть мочи свою половинку, рассуждая при этом примерно так: «Раз у меня рыльце в пушку, то и у него/нее тоже». Это все подсознательно, конечно.
Иногда ревнуют просто для разнообразия. Мол, давно ты мне не говорил, как любишь меня. Как-то это подозрительно. А дай-ка я тебя поревную, нервишки нам помотаю, глядишь, и страсть запылает. Легкие ссоры на почве ревности от нечего делать и правда могут внести некоторый «допинг» в отношения, но исключительно за счет игры гормонов. И злоупотреблять этой штукой, как и любыми другими стимуляторами, вредно.
Ко мне приходит множество пациентов, которые, осознанно или нет, подвластны этому чувству. Я советую им один старый проверенный метод. Предлагаю нарисовать свою ревность в виде облака и начать как бы доставать из этого облака составляющие ревности, чтобы они могли разобраться, какие у них для этого основания. Что именно им кажется подозрительным? Когда они все раскладывают по полочкам, становится легче понять, откуда, как говорится, растут ноги.
Клаус почесал на сей раз гладковыбритое лицо и вопросительно посмотрел на аудиторию, ожидая вопроса или какого-нибудь недовольства. Но никто почему-то даже не шевельнулся.
– Хотя, знаете, когда все на своих местах, не всегда хорошо. Все в той или иной степени убеждены, что только выиграют, если в жизни, жилище и на рабочем месте будет больше порядка. Эта мысль так прочно укоренилась в наших головах, что мы забываем: у организованности и аккуратности есть своя цена. В какой-то момент результат перестает оправдывать затраченные на уборку время и энергию. А может быть, в идеале нужно просто достичь оптимально возможного уровня беспорядка? Как считает Эрик Абрахамсон, люди умеренно неорганизованные часто бывают более гибкими, творчески активными и эффективными, чем те, у кого все разложено по полочкам.
Джо поглядел на часы: двадцать минут одиннадцатого. Для кого-то много, для кого-то мало. Он мог бы говорить еще, но какое-то равнодушие аудитории его удивляло. Либо это было сборище молчаливых дурачков, либо они были заворожены моложавым профессором. Черт знает что из двух…
– Вопросы, господа?
Аудитория моментально забубнила, что-то обсуждая, чья-то рука оказалась быстрее всех.
– Можно, мистер Клаус?
– Да-да, конечно.
В самой середине аудитории встал мужчина средних лет, невысокого роста, с вытянутым лицом, в каком-то пальто, которое он, видимо, не пожелал снять при входе, с большой копной волос на голове и явно неспортивной фигурой.
– Мистер Клаус, а вы помните того, к кому и кого вы ревновали несколько лет своей жизни? Нет, это была не девушка, и нет, вы не были гомосексуалистом. Когда-то вы просто были хорошим другом и по-белому завидовали, когда ваш друг был в центре внимания, или по-хорошему ревновали его, когда кто-то переключал его внимание на себя. Помните?
– Джош…
Очки сползли на нос, и Клаус, чуть ли не открыв рот, глянул на человека, который, широко улыбаясь, смотрел на растерявшегося профессора.
Дружба – та вещь, которая может долго лежать на самой дальней полке и не портиться. Но, конечно, если периодически не сдувать с нее пыль, она либо придет в состояние не «юзабельности», либо будет потихоньку тухнуть, и в итоге придет все тот же плачевный итог. А как же друзья, которые не виделись пару-тройку лет, а потом пару-тройку минут обнимаются и не могут наглядеться друг на друга? Думаете, дружба «законсервировалась»? Ничего подобного.
Дружба не фри картошка – порой воняет противно немножко.
У этих людей просто есть сотни воспоминаний, казусов, нелепостей, глупостей, которые их связывают. И, к сожалению, это единственное, что у них осталось…
Конечно, ни о каком продолжении лекции речи и не шло. Короткое «спасибо» и указательный жест в сторону выхода для студентов. Явное недовольство, что лектор отказался предоставить время для дополнительных вопросов, и желание поскорей почувствовать себя мальчишкой, который сжимает руку такого же мальчишки что есть мочи – именно от этого воздух аудитории будто бы сильно заряжен.
– А вы пользуетесь популярностью, профессор.
Джош вновь улыбался и едва ли не кричал, чтобы его было слышно с другого конца почти опустевшего помещения.
– А вы все также холено выглядите, мистер Кныхонахи.
Мужчина, чей живот, по всей видимости, был гораздо больше, чем могло вместить пальто, подошел к Джо и протянул руку.
– Ну здравствуй, друг.
– Привет, Джош.
Аудитория уже опустела, и Клаус не отказался от крепких дружеских объятий.
– Какими судьбами, Кныха? Мы с тобой лет пять не виделись, ну после того, как ты переехал в Ботахому, ну с той стриптизершей.
Улыбка превратилась в кислую мину на лице Кныхонахи.
– Да вот, судьба снова завела в родные места. А Лейла… а Лейла в прошлом, убежала с каким-то ковбоем, чтоб ее.
– Сожалею.
Джо попытался изобразить то чувство, которое он выразил на словах, но его не было, несмотря на так называемое прошлое между ними. С этим связана отдельная и не самая приятная история.
– Да ничего. Ты как? Как Лукас?
– Все нормально. Знаешь, поехали лучше ко мне? Расскажешь все за кружкой кофе, а то я сонный чего-то, да и аудиторию надо освобождать. Ты же не думаешь, что я здесь живу?
Кныхонахи улыбнулся краешком рта и отрывисто усмехнулся. Джо взял папку, в которой лежали какие-то бумажки, и, хлопнув старого товарища по плечу, направился в подсобку за верхней одеждой.
– Джо, а может, водочки? – вопросительно послышалось за спиной, когда Клаус уже скрылся в другой комнате.
«Все меняется, кроме Джоша…»
Красивое монолитно-бетонное здание, многочисленные колонны в античном стиле, образование высшего класса, сотни тысяч долларов в годовом обороте – все это университет имени Фрайбурга, да и любой из вузов страны, а впрочем, и мира. Конечно, первые три компонента не всегда в наличии, но последний неизменен, меняется только валюта: евро, фунты, йены, рубли, юани и так далее. И нет, это не от большого годового бюджета, скорей от так называемого ежедневного коррупета.
Джо не любил сами университеты, не любил преподавателей, деканов, отчасти студентов. Но он любил студенческий воздух. Воздух, полный веселья и разочарований, любви и ненависти, вольного секса и вечеринок, сессий и незачетов, время друзей и действительной жизни, как она есть. Само собой, маленький Лукас был тем грузом, который перекрывал половину вольностей, но, благо, мать Клауса, царствие ей небесное, по возможности помогала непутевому сыну, нянчась с внуком, и ему удавалось иногда пару часов почувствовать себя безбашенным студентом.
Практика со второго курса, потому что для Джо в связи с семейными обстоятельствами одна фирма сделала исключение. Работа после семинаров и лекций, 6–7-часовой рабочий день и сонное ворчание в одиннадцать часов с младенцем на руках – это была его студенческая жизнь. К счастью, многое проходит, сменяясь абсолютно новым…
– Сколько ей лет, Джош?!
Клаус с улыбкой смотрел на до боли знакомый салон авто. Джош приехал на своей старенькой «Тoyota» прямо из Ботахомы. Триста километров старушка прошла исправно.
– Да сам не знаю, но смотри, как идет. – Кныха, как привык называть его Джо, сильнее надавил на педаль газа. – Ай, моя хорошая!
Клаус никогда не знал, что на такое ответить, поэтому просто отрывисто улыбался как обычно.
– А другие девушки у тебя хоть были после Лейлы?
– Не-а, а зачем? Мне хватило той любви. Мне сейчас хорошо, друг!
– А ты уверен, что тебе на самом деле хорошо? Самообман – типичное явление у людей, которые оказываются брошенными. Пытаешься убедить себя, чтобы не выглядеть жалко в своих же глазах.
– Ну хер знает…
Джош докурил очередную сигарету, пуская дым в узкую щель приоткрытого окна.
– Ты должен знать, кто же еще? Эх, Кныха, ты не меняешься…
На сей раз Джо говорил без улыбки.
– Ну конечно, ты-то крутой мозгосос.
– Ты дурак. Какой, к черту, мозгосос?
– Психологи – те же самые мозгососы, высасывают из головы все что ни попадя.
– Ты о чем вообще? Джош, что ты несешь, мать твою?!
– Не надо, Джо, не надо. Я в этом разбираюсь, мозгосос несчастный.
Кныхонахи захохотал, открыв рот целиком.
«Мудак, чтоб его…» –  Клаус отвернулся и стал смотреть на проезжающие за окном автомобили.
Джо терпеть не мог этого толстяка с вечным румянцем на щеках, который, кстати, якобы свидетельствовал о наличии голубых кровей у Кныхонахи, по двум причинам. Во-первых, потому что еще в студенческие годы тот по-крупному подставил кузена Джо. Попросту кинул двоюродного братца на энную сумму денег, вследствие чего кузена упекли за решетку, и он за короткий срок превратился из тюремного петуха в покойника. Во-вторых, из-за идиотского упорства, доходящего до абсурда. Начиная с того, что Джош убеждал всех знакомых, будучи еще в старших классах школы, что Мексика в Африке, а когда его в конце концов ткнули носом в карту, он только и ответил: «Ну хер знает».
Первое не забывалось, но десяток лет дружбы частично перекрывал это, второе же раздражало всю жизнь.
– Может, чего ку…
Вдруг Джош замолчал, прислушиваясь к какому-то скрипу и шуму из-под днища.
– Блин, что за фигня?
Ответом на вопрос Джо была остановившаяся старушка «Toyota».
– Ай, зараза, бензин кончился!
Кныха злобно хлопнул по рулю и начал жевать нижнюю губу.
– Какого…
До дома оставалась пара миль, но толкать было не лучшим выходом. Джо не знал, кому позвонить. Лукас? С ним он не разговаривал. Айви? По понятным причинам была не лучшим помощником. Оставалась злая на него еще с утра Вики…
При нажатии единицы и кнопки вызова на дисплее всплыл номер Виктории.
– Алло, солнышко, ты не занята?
– Нет, уже нет. Как раз выхожу из универа.
– Ты не могла бы взять полуторалитровую бутылку и набрать немного бензина на ближайшей заправке? Мы с другом встали на углу Уолш – Манни. Темная «Toyota». Сможешь подъехать?
Пару секунд на другом конце царила тишина.
– Вик?
– А? Хорошо, Джо, я подъеду.
– Спасибо, дорогая, целую.
Ответом на последнюю фразу ему были гудки.
Убрав телефон в карман пальто, он снова посмотрел на Джоша, который докуривал очередную сигарету.
– Когда ты уже бросишь курить?
– А зачем? Мне это нравится, и я не хочу прекращать.
Он мотнул головой, чтобы челка не так сильно падала на лоб.
Клаус вздохнул, понимая, что продолжение беседы приведет к очередному спору, и принял самое верное решение – подремать.
Сны бывают крепкие по разным причинам: крепкие от крепости алкоголя, крепкие от того, что они лучше реальности. Кому-то снятся теплые страны, кому-то – красавчики и красавицы, кому-то – повышение, кому-то – новая игровая приставка. И делаешь там то, что в жизни бы отродясь не сделал. И уходить не хочется, а суровая реальность будит как нельзя кстати. Кого как…
Понимая, что холод добрался уже до ног, Джо сонно потянулся и, не открывая глаз, подумал о том, как его достал Кныха. Память памятью, но человек он отвратный. Закончив в голове мысль, Клаус приоткрыл глаза и обнаружил, что за окном уже порядком стемнело, машина заглушена, а водителя нет. Джо открыл дверь и попытался сообразить, где он.
Увидел знакомый подъезд и тут же понял, что это дом Вики. Самому приходилось бывать здесь от силы раза два или три из-за того, что с Вики жил отец и квартира редко пустовала. Поискав глазами такой же знакомый, как и сам дом, подъезд, он зевнул и встал с пассажирского сиденья. Еще один зевок и потягивания стряхнули легкую помятость с лица, пара движений руками – она так же быстро исчезла и с одежды. Закончив эдакий марафет, заспанный Клаус попытался вспомнить номер квартиры.
«Семьдесят девять, семьдесят восемь, восемьдесят один», – вертел в голове числа Джо.
Номер, может, он и не помнил, но деревянная дверь на третьем этаже слева от лифта четко осталась в его памяти. В итоге, решив набрать семьдесят семь, хотя, может, квартира не была ее, но номер счастливый и, скорей всего, откроют, он подошел к массивной и угрожающе выглядевшей двери подъезда. Джош и Вики, видимо, уже внутри и попросту решили не будить его.
Пальцы потянулись к кнопке квартиры, как вдруг что-то пиликнуло, и дверь открылась сама. Выходившая полная дама проводила его хмурым взглядом. Не придав значения очередному человеческому неодобрению его жизни, он зашел в подъезд.
Все эти лестничные пролеты до заветной встречи, писки домофонов, какие-то неопрятного вида соседи – все это никогда не забывается, и Джо помнил все подъезды, все пролеты и всех старушек-соседок на своем веку, которые задерживали его хоть на секунду на пути к желанному.
Ступенька, еще и еще. Неприглядного вида дверь без номера и глазка. Отец Вики был не из богатых, а о матери говорить не стоило, за то недолгое время, которое он бывал здесь с Вики и… любил?!
Джо впервые прокрутил эту мысль в голове.
«Он что, снова полюбил? Быть этого не может…»
Отрывистое нажатие на звонок, и чьи-то шаги в ответ. Но почему-то никто не открывал. Еще одно. И снова шаги, и ничего больше. Джо нажал на кнопку и, не отпуская, слушал противное фырканье звонка.
Так вот, за то время, сколько он любил, он привык чувствовать, что прожил половину жизни именно в этом подъезде, тут все было как дома.
За дверью послышались бубнящие голоса:
– Ну кто там? Джош, открой!
– Наверно, пиццу привезли, я посмотрю.
Клаус отпустил звонок, ожидая, что ему все же откроют.
На той стороне что-то щелкнуло, и дверь резко приоткрылась. Перед Клаусом стоял завернутый по пояс в полотенце Джош, чей живот нависал над тканью. Волосы были мокрые, а улыбка уголком рта никуда не делась.
– О, Джо, мы не…
– Ну кто там?
Вики появилась за спиной у стоящего в дверях Кныхонахи. Ее волосы тоже были мокрыми, а на теле – такое же полотенце, как и на толстяке.
– Джо, это не… – продолжила было девушка, но Клаус оборвал ее.
– Ну ты и гондон.
– Подожди, подожди, все не…
Кныха шагнул из проема вперед, но Джо схватился рукой за край двери и со всей силы толкнул деревянную плоскость навстречу Джошу. Дерево глухо стукнуло о «кабанью» голову, вызвав протяжный то ли стон, то ли визг, и нос толстяка прыснул кровью, как пульверизатор.
Клаус вытер рукавом пальто красные капли с лица и, плюнув на пол, под не утихающие визги Виктории и Джоша стал спускаться по уже чужим ступенькам.


Заметка профессора Джо Чарльза Клауса № 10
Жизнь – кинофильм
Почему кино и музыка – это не единое целое под названием «творчество»?
Да потому, что фильмы, сериалы, ролики, клипы – все способно передать куда больше чувств и эмоций, чем просто рифмованные под ноты слова. Глаза смотрят на грудь и накачанные торсы, слух улавливает интонации, а постеры и плакаты как настоящие.
Иногда жалеешь, что в жизни не так все просто. У одного из десяти накачанные торсы, пара дециметров в штанах и ключи от «Родстера», а у девяти из десяти – пивные животики, впалая грудь, нос картошкой, едва-едва несколько дюймов и пропахшая табаком потрепанная «Тоyоtа».
Где эти самые голливудские улыбки и по-домашнему гламурные тусовки, где все дорого и красиво, но все будто соседи и рассказывают друг другу, как мистер Пивати отдавил хвост кошке миссис Кропчак?
Иллюзия, обман, как еще назвать?
А еще обидней, что нельзя прокрутить до какого-нибудь эпизода, чтобы не переживать какие-то моменты в очередной раз, просто в эдаком ремейке: старый сюжет, старая обстановка, просто лица другие, – или отмотать чуток вперед и, убедившись, что «очередной герой доживет до конца серии или сезона», вернуться в начало.
В реальности остается только усесться поудобней, прихватить чего-нибудь алкогольного, съестного и просто прожить, просмотреть, смириться с занудным эпизодом, ведь как в кино, так и в жизни бывают удачные сезоны и серии, а бывают провальные. В любом случае остается нажать «Play» и, потушив свет, смотреть.
VIII. БОЛЬШЕ ТАМ, ГДЕ НЕ МЕНЬШЕ,
А ХОЧЕТСЯ КАК ОБЫЧНО…
Если и есть что-то проще и одновременно сложней человека, то я не знаю, что это может быть. Все эти чувства, эмоции, поступки, которые порой не поддаются никакому объяснению, все эти переживания и радости. А еще это разделение на сильных и слабых людей, но понять, к каким относится конкретный человек, можно лишь в особых, специально подстроенных жизнью ситуациях.
Хотя всегда можно сказать, что обстоятельства были сильней, что судьба-сука просто отыгрывается на тебе. Ведь всегда проще признать себя дураком, чем доказать обратное.
– Джо, ты как семиклассница, которую бросил первый мальчик. Может, тебе еще принести ведро шоколадного мороженного и диск James’a Blunt’a?
Лукас зашел в комнату, пропахшую перегаром, и скривился, посмотрев на отца.
– Джо!
Он толкнул ворчащее от громкого возгласа тело и, поняв, что реакция последует, только когда тому будет нужно, стал подбирать пустые бутылки и грязные вещи с пола.
Прошло чуть больше недели, как из телефона Клауса пропал контакт с именем «Виктория», воздух дома был наполнен перегаром, а свежий проникал в него, только когда выносилась пустая тара и похмелье вынуждало отправляться за новой.
Лукас вернулся домой, когда ему позвонила Айви и сообщила, что многоуважаемый мистер Клаус не появлялся два дня на работе, а его мобильный тем временем молчит. Когда Младший зашел в квартиру, он обнаружил там не веселого и немного уставшего психолога, который после рабочего дня приходил домой, что-нибудь грел в микроволновке, переодевался в домашние штаны на завязках и просматривал какой-нибудь Fox’овский сериал, а напившегося до такого состояния, что еле мог двигаться, мужика, лицо которого было похоже на смятую газету. Некогда убранная офис-комната была разгромлена: перевернутый шкаф, разбросанная одежда, две отдельные друг от друга половинки белого ноутбука, бутылки из-под паленого «Джеймесона» и какой-то бормотухи.
– Джо, черт бы тебя побрал!
Старший Клаус открыл глаза и, облизывая сухие губы, посмотрел на сына, который продолжал возмущаться состоянием отца:
– Вставай, чтоб тебя!
– Та, хакого хрена тебе надо, пи… ик… дик?
– Заткни свой спиртохлебальник и слушай меня. Сейчас я соберу все дерьмо, что ты нажрал и напил. Постираю все, что ты умудрился загадить, расставлю все, как было. А еще через пятнадцать минут ты должен быть в прихожей, вымытый, побритый, а главное, на ногах. Сегодня – три года как не стало бабушки. И я не хочу, чтобы она видела тебя таким!
– Да ты… – начал было Джо, поднимаясь с кровати, но, как только до его похмельного разума дошло слово «бабушка», краешек губы вздернулся и он молча осел.
– Я не буду повторять.
Лукас поправил ремень джинсов и, взяв кучу грязного белья в охапку, вышел из комнаты.
«– Джоуи, ты куда опять?
Элеонор качала на руках маленького с черными пушистыми прядками малыша и, стоя в прихожей, смотрела на собиравшегося сына.
– Посиди с Лукасом, мам. Я по делам.
– Опять... Ну сколько можно, Джо? Он и так видит тебя только по выходным, а тут праздники выдались, и ты опять убегаешь.
Детский плач будто бы вторил бабушке, но пара покачиваний вверх-вниз заставили его затихнуть.
– Все хорошо, я хочу отдохнуть. Тебе сложно сделать это?
– Нет, но почему ты не хочешь побыть с семьей, сынок?
– Смотря что, по-твоему, семья. Если это бабушка, трехгодовалый ребенок и 19-летний отец, то извини, я ее таковой не считаю.
Джо уже надел куртку и стал шнуровать немного испачканные весенней грязью кеды.
– Ты ведешь себя как отец, Джоуи, не таким я тебя воспитывала!
Элеонор качнула маленького Лукаса и в который раз посмотрела на спину сына. Она видела ее, когда он был еще таким же маленьким, как и тот, кого она сейчас держала на руках. Она смотрела и мысленно благословляла его, чтобы он хорошо добрался, куда ему надо, и все было хорошо. Она смотрела и не хотела заглядывать в будущее, потому что боялась того, что он будет уходить, не целуя ее в щеку, молча хлопать дверью и отключать сотовый, чтобы она не могла дозвониться.
– Не говори про отца, я не такой. Если у вас что-то было не так, не надо меня с ним сравнивать!
Но Элеонор будто бы пропустила эти слова мимо ушей.
– Позвони мне, как будешь на месте, я волнуюсь.
Она посадила малыша на руку так, чтобы тот опирался на нее, и перекрестила удаляющуюся по коридору спину сына».
Воспоминания – сложная штука, особенно те, в которых ты думаешь, что мог поступить иначе. Хорошие, плохие – неважно. Ты просто вбиваешь мысль, что все могло бы быть иначе, и начинаешь жалеть о содеянном. А жалость, как вода, – нет, не точит какой-то там воображаемый камень, а вызывает жажду снова и снова, если хоть раз попробовал.
За окном проносились какие-то загородные дома, редкие, потрепанные временем авто, лесные массивы. Солнце светило прямо в глаза, хотя Джо специально смотрел в узкую щель между двумя сдвинутыми шторками. В детстве он любил прислоняться вот так к стеклу, чтобы вибрации, исходящие от работающего двигателя, доходили бы и до головы. Все говорили, что это глупо, и так мозгов нет, чего трясти-то. Но он как был ребенком в каких-то вещах, так им и остался.
– Джо, а какой она была?
Старший Клаус отодвинул одну из маленьких шторок и, склонив голову поближе к Лукасу, не отрывая взгляда от стекла, заговорил:
– Знаешь, Лус, она была хорошей.
Он замолчал на секунду, ожидая очередного возмущения из-за того, что снова так назвал сына, но юный спутник молчал, и Джо продолжил:
– Так вот, она была хорошей, доброй, умной. Не только потому, что она была матерью, и я не могу о ней плохо говорить, просто она действительно была такой. Когда мне было как тебе, мы могли болтать с ней по несколько часов в день о чем-нибудь и понимали друг друга даже там, где, казалось бы, сын и мать должны конфликтовать и спорить. Она жила мной, большая часть ее жизни всегда была убита часами нахождения у плиты и домашними хлопотами. Твой дед почти мной не занимался, а только обеспечивал нас хрустящими Франклинами. Мама никогда не говорила мне, почему он не живет с нами, почему он якобы пропадает куда-то по делам и появляется через пару дней. Но я знал, я знал, что слезы были из-за него, натянутая улыбка – снова из-за него и минус десяток лет был выкачан им. Когда она узнала, что у меня, у шестнадцатилетнего дурачка, появился ты, то, конечно же, очень удивилась и даже была шокирована. Ну как иначе, сам подумай.
Джо вздохнул и посмотрел на остановку, которую они только что проехали. На ней стояла пожилая дама с маленьким мальчиком, ручонка которого держала, по всей видимости бабулю, за подол.
– И?..
– И знаешь, какой бы свиньей я не был по отношению к ней, чтобы я не говорил ей, я любил и был благодарен твоей бабушке за поддержку, которую чувствовал именно в тот момент, когда в очередной раз, зайдя в квартиру, держал на руках трехкилограммового Лукаса Клауса.
– Я помню ее, она была хорошей. Но почему она куда-то пропала, когда мне было пять или шесть? Куда она уехала?
Впервые Лукас был спокоен в разговоре с отцом и говорил как-то с грустью.
– Она устала от всего дерьма, что я вываливал на вас. Что зачастую недоговаривал. И в один «прекрасный» день я вернулся домой и обнаружил на столе записку: «Так будет лучше, сынок. Я устроила Лукаса в садик, будь добр, забирай его в шесть. Мне самой очень тяжело, но прошу, не ищи. Может, когда ты останешься с ним вдвоем, то перестанешь заниматься этим. Ответственность приходит не с годами, а с ситуациями, Джоуи. Надеюсь, что когда-нибудь увижу тебя и своего внука. Целую, твоя мама Элеонор».
Клаус будто бы заученно процитировал записку и поджал губы.
«– Что это?
– Где?
– Что с твоим лицом, Джоуи?!
– Упал со ступенек в университете. Все нормально, мам.
– Не ври.
Элеонор подошла к жующему утренний бутерброд сыну и коснулась пальцами большого, на пол-лица, синего отека.
– Ай, мам! Я же сказал, все в порядке!
– Кто тебя бил?
– Никто, я же ска…
– Не ври мне, Джо!
Женщина отошла от стола и повернулась к окну, чтобы не смотреть на лгущего отпрыска.
– Ну, мам, мам. Не думай ничего плохого, я действительно в порядке. Нет, я не употребляю наркотиков, а это просто случайность.
– Синяя кровоподтечная случайность размером с яблоко?!
Элеонор продолжала стоять, не поворачивая головы.
– Не хочешь – не верь.
Джо бросил в рот остатки хлебно-ветчинного «изыска» и, отхлебнув кофе, положил на стол конверт.
– А это еще что такое?
Элеонор наконец повернулась и удивленно посмотрела на сына.
– Это деньги.
– Откуда? Ты же не работаешь… это…
Клаус поднялся со стула, подошел к накручивающей в голове дурные мысли матери, поцеловал ее в лоб и, улыбнувшись, произнес:
– Нет, мам. Это не наркотики».
В одной человеческой жизни переплетается будто бы множество сотен других. Кто-то их называет масками, кто-то – личинами. Днем инженер, а ночью серийный убийца. При свете солнца отличница курса и претендентка на Линкольновскую стипендию, а ночью дешевая шлюха. Все меняется не от того, как повернется солнце, а от того, каким местом человек повернется к своей душе и кем пожелает быть.
– А дед?
– Что дед? Твой дед был редкостным кобелем. Бросил меня и твою бабушку, а деньги предпочитал пересылать по почте. Мне кажется, он даже не знает, что у меня есть ты, хотя, похоже, она ему писала об этом в одном из своих писем.
– Ты не пробовал его разыскать?
– А зачем? Жизнь и так навалила в то время дерьма, думаешь, тот, кто способен навалить столько же рядом, как-то поспособствует улучшению обстановки?
Лукас молча сунул руки в карманы и уткнулся глазами в каменный «пол» под ногами.
Они шли рядом, молча пересчитывая каменные кубики, умело вбитые во влажную почву погоста. Солнце также продолжало радовать весенним теплом, которое из-за долгого отсутствия казалось чуть ли не летним.
– Лус, а ты помнишь ее макаронную запеканку? Ну, с такими мелкорублеными кубиками ветчины и щедрым, чуть ли не метровым, слоем сыра.
Джо будто бы улыбнулся солнцу, подняв голову к небу.
– Конечно… она еще всегда отрезала мне кусочек, сразу как только доставала из духовки.
Парень остановился и поднял палец, указывая куда-то налево.
Старший Клаус мечтательно сделал еще пару шагов, пока Младший не окликнул его:
– Джо, вроде как туда!
– А? Точно. Задумался просто…
«– Пустите меня к нему, я его мать!
– Извините, но я не могу вас пропустить.
– Что значит, не можете?!
Элеонор стояла в дверях приемного покоя госпиталя, за дверь которого ее не пускал охранник.
– Это значит, что я не могу вас…
– Позвольте? – Из-за спины упертого мужчины в форме появилось помятое лицо сына.
– Джоуи!
Мать бросилась обнимать его, Клаус охнул и, немного отодвинув мать, с улыбкой произнес.
– Мам, руку больно, давай в другой раз обнимемся?
Элеонор посмотрела на сына и увидела, что его правая рука упакована в гипс и держится на повязке через шею.
– Что случилось, сынок?!
– Ограбили меня. Шел вечером с занятий и случайно нарвался на латиносов.
– А врачи? Врачи что сказали?!
Она буквально вцепилась в сына. Охранник докурил сигарету и пошел внутрь, оставив их одних.
– Микросотрясение, перелом руки в двух местах, еще деньги и мобильник пропали.
– Господи…
– Все уже позади, мам. Поехали домой, я хочу поспать. Врачи предлагали остаться, но я решил побыть на домашнем лечении. Кстати, где Лукас?
– Он у твоей подруги Мередит. Пойдем, сынок, пойдем.
Что-то тихо пискнуло раз, другой. Джо нырнул рукой в джинсы и достал звонящий телефон.
– Джо, ты же сказал, что…
Но Клаус уже нажал ответ.
– Да, Дэниэл… Джош, что?.. Когда… А ты?.. Хорошо, скоро приеду… Только ничего не трогай.
Он убрал телефон в джинсы и, повернувшись к матери, сказал:
– Мне надо ехать, к вечеру буду дома.
– Ты с ума сошел, Джоуи! У тебя же сотрясение!
– Мам, это очень срочно. Вот двадцать долларов, поймай такси.
– Но откуда у тебя деньги, у тебя же укр…
Но Клаус уже бежал вниз по ступенькам, оставляя мать наедине с чертовой двадцаткой и одной из последних капель в чаше терпения».
– А знаешь, я жалею, что у меня не было нормальной семьи. И хочу, – Джо вздохнул, садясь на скамейку, – хочу извиниться перед тобой, что и у тебя ее как не было, так и нет.
– Ничего, Джо. Я привык.
Лукас произнес это с улыбкой и без издевки. Пнув какой-то маленький камушек, он уселся рядом с отцом.
– Наверно, это классно. Все эти поездки дружной семьей, походы в церковь, домашние наказания и прочее.
– По-моему, скука смертная.
Белый с серым пятнышком на спине голубь уселся на дерево неподалеку от серого камня, на котором были выгравированы, как и на всех остальных, шестнадцать цифр, четыре точки, одно тире. Перед смертью равны все.
– Джо, а что имела в виду бабушка, когда говорила, что знает, чем ты занимался?
Клаус вздохнул, снял пальто и, закатывая рукав рубашки, продолжил говорить:
– На работу меня не брали до конца первого курса, да и потом фирма, которая приютила, платила гроши. Жить на пенсию твоей бабушки, которая была меньше моей недельной зарплаты, было смешно. В итоге я нашел глупый, по-юношески безбашенный и, черт подери, что бы там ни было, веселый вариант! Бои без правил.
Он докатал рукав почти до плеча, этого было достаточно, чтобы увидеть деформированный, похожий на шрам и татуировку одновременно кусок кожи.
– Это шрамирование, ну когда режут кожу, как хотят, а потом…
– Джо, я знаю, что это.
– Ну так вот, – Клаус приложил палец к шраму, – это две буквы, вплетенные друг в друга. G и A, что значит Густав Абигейл. Это был его подпольный клуб. Нет, это не было чем-то в духе Паланиковского «Бойцовского клуба». Мы дрались за реальные деньги, собиралась толпа зрителей. Билет, как сейчас помню, стоил тогда три бакса. Пятьдесят процентов этих кассовых сборов получал победитель, остальное забирал Густав. Чертов психопат не хотел меня отпускать, но я оставил ему три штуки и свалил. Вроде как спустя какое-то время он все же пытался меня найти, но парочка хороших людей помогла на какое-то время скрыться.
– И что, неплохо зарабатывал?
– Ну сам посуди, за два месяца я накопил на новую квартиру, плюсом периодически давал деньги бабушке на всякие расходы и тебя.
Клаус раскатал рукав обратно, не надевая пальто, встал и не спеша подошел к надгробию.
– Иди сюда, Лус.
Лукас встал со скамейки и так же неторопливо подошел к отцу.
– Она была красивой. Жалко, что она не увидела, как ты вырос, – Джо погладил холодный камень. – Знаешь, какой был ее любимый фильм?
– Не-а.
– «Достучаться до небес», – Старший Клаус вновь отвернулся от сына к мрамору, вбитому в землю, будто бы говоря ему. – Знаешь, надеюсь, тебе там открыли, мама.
Да, обстоятельства порой бывают действительно сильней, чем человек. Но только слабый будет жить, чтобы умереть. Сильный же будет умирать, чтобы верить, что будет жить после...


Заметка профессора Джо Чарльза Клауса № 9
Смерть не старуха, а душа для боли не глуха
Смерть не забирает лучших, да и собственно термин «забирает» несколько неуместен. Она не может быть плохой сукой, которая забирает тех, кем мы дорожим, или волшебницей, убирающей тех, кто как-то нам мешал. У нее нет часов, которые показывали бы время и говорили гнусавым голосом при нажатии на одну из кнопок: «Через две минуты тридцать три секунды ты должна забрать мистера N». Точно так же и человек никогда не узнает, когда придет его время. Хорошо или плохо? Да никак.
А может, нет смерти, есть просто какая-то очередь, ну как за молоком, например, или ветчиной в магазине. Ты как бы уже и встал в нее, а потом вспомнил, что тебе что-то еще надо, и побежал опять к прилавкам. В итоге тебя кто-то опередил, ты снова встал в эту человеческую вереницу и продолжаешь стоять, ожидая, когда придется платить за то, что ты положил в продуктовую корзину.
А если корзина – это наша душа, то лежат наши грехи и дела, а на кассе стоит бородатый мужичок с бейджиком «Jesus Christ». И ты в первый раз в жизни надеешься, чтобы где-то и когда-то не прозвучало: «Свободная касса».
Жизнь, как всегда, не та, смерть для всех одна, а что в конце – никто не скажет никому и никогда.

IX. АНГЕЛЬСКИЕ ВЗГЛЯДЫ
НА ЧЕРТОВСКИЕ ДЕЛА…
Человеку свойственно делать что-то с собой. Самобичевание, самоудовлетворение, самоанализ, самокритика, самоконтроль, саморазложение, самообман. Чаще всего наши мысли являются главным приводящим в движение рычагом, который толкает к переменам, рассуждениям, решительным поступкам, да в конце концов ошибкам, которые заставлют вновь думать и снова перебирать в голове те или иные мысли.
– Да как так-то? Ты вконец долбанулся!
– С Петром бы ты так же говорил у небесных врат? – с улыбкой спросил собеседник.
Достаточно высокий парень, с короткой стрижкой, пушистой, не до конца окрепшей щетиной, двумя природными, как какие-то гейские сережки, родинками и дурацкой мимикой при выражении любых эмоций.
– Да ты как бы не похож ни на Петра, ни на Гавриила, ни на кого-то там еще из Библии.
– А думаешь, ангелов три штуки и Бог один? Ну ладно, это отдельная тема. Нет, я не ангел, я твой Разум. Просто предстал перед тобой в более земном и привычном виде.
– Хорошо, – Клаус снял очки и потер лоб, – ты не ангел, так?
Тот, кто назвал себя Разумом, кивнул.
– То, что ты говорил, это все реально?
Еще один кивок.
– А какого хрена я тогда говорю сам с собой?!
– Понимаешь, Джо, все куда сложнее, чем ты думаешь. Это ответная реакция твоего сознания на происходящее. В принципе, ты здесь Иисус Клаустос, так что можешь представлять меня хоть голым Денни де Вито, хоть в костюме хот-дога, это будет всего лишь оболочка. Но давай ты представишь что-нибудь. Куда бы мы могли присесть?
Клаус немного выпятил нижнюю челюсть, пытаясь понять, насколько он неадекватен.
– Ну-ка погоди…
Он зажмурился и, открыв глаза, увидел перед собой плещущееся море, алый закат, золотой, но не искрящийся, оттого что солнце уходило на покой, песок и два гамака, растянутых между пальмами.
– Уже лучше, – сказал Разум, плюхнувшись в сетку.
– Подожди, я понял, что я в своей голове, понял, что в отключке, но в чем причина-то?
Джо последовал примеру собеседника и поудобней устроился в гамаке.
– Ну, отключка не отключка, – парень поерзал и, недовольно цыкнув, снова посмотрел на Клауса. – Ты в коме.
– Какой, к черту, коме?!
– Не помнишь? Ах да, это же я здесь Разум… – он вновь недовольно пробурчал и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. – У тебя случился инсульт прямо на кладбище. Вы только отошли от надгробия Элеонор, и ты свалился с ног. Лукас еще что-то кричал, но можешь не спрашивать, я почти ничего не смог разобрать: я же часть тебя, а ты был уже в ауте.
– Инсульт? Обширный или локальный?
Разум пожал плечами.
– Запомни, Джо, я часть тебя, я не могу знать того, чего не знаешь ты сам. Я просто могу обсудить тут с тобой все дерьмо, что скопилось у тебя в голове, может, вправить что-то. Знаешь, не хотелось бы наглеть, – он выдержал паузу, – может, по мохито, а то как-то уныло становится, тебе не кажется?
Выдуманное солнце все так же не спеша плыло за горизонт, выдуманные чайки приветливо кричали, а выдуманный мир казался куда лучше обычного.
– Какого, спрашивается, хрена ты такой привередливый? То тебе обстановку покомфортней, то тебе коктейли подавай, ты же часть меня, так будь поприличней!
– Ха, ты думаешь, ты не такой? Мы одно целое, Джо, но я прикольней.
– С чего это?
– С того, что я не забыл, как развлекаться.
– А я будто бы не развлекаюсь?
– Ну, ты занимаешься такой штукой, как самообман, повинуясь каким-то низким животным инстинктам, а до меня доходишь в последнюю очередь. Хотя это еще в лучшем случае. В худшем все свободное время ты тратишь на сон или попытки воспитать сына. А ты не думал…
– Утомил…
Клаус вновь зажмурился, и в руках у Разума тут же появился запотевший стакан с ломтиком лайма и листочком мяты с краешку.
– Спасибо, – парень отрывисто улыбнулся и с удовольствием потянул через трубочку прохладный коктейль.
– Знаешь, мне тут надоело. Раз уж это вечеринка в моей голове, то я хочу посмотреть на свои воспоминания как на какое-нибудь мыло по ящику.
– М-м?
Разум продолжал пить мохито, но рассуждения Клауса заставили его обратить на них внимание. Джо в очередной раз зажмурился, и солнечный берег сменился дождливым пейзажем. Небольшой домик с гаражом, припаркованный рядом «Wolkswagen» эдак восьмидесятого года выпуска, молодой паренек с копной темных волос, очками и сережкой в ухе, целующий женщину значительно старше его.
Разум подавился содержимым стакана и наконец отцепился от трубочки.
– На хера?!
Здравый смысл не всегда друг, а жизнь, по идее, непрерывный круг. И никогда не знаешь, что впереди, если гораздо больше уже того, что позади. Оскар Уайльд как-то сказал: «Душу лучше всего лечить ощущениями, а от ощущений лечит только душа». Все жизненные переживания накапливаются в нас, как куча белья. У кого-то грязного, у кого-то выстиранного добела, но прокисшего от невысушенности, у кого-то выглаженного и аккуратно сложенного. И, черт подери, все любят в нем копаться! В грязном, в чистом – для людей это не имеет значения.
– Зачем мы пришли сюда?
Разум ходил по комнате, держа руки за спиной, и с интересом рассматривал серванты, полки шкафов, тумбочки, в общем, все, что можно было увидеть, не вдаваясь в подробности.
– Не знаю, просто вспомнил этот дом, как бегал сюда почти каждый день после занятий, тискался, целовался, шел в спальню и удовлетворял прихоти как своего члена, так и сорокалетнего влагалища этой стервы.
– Жалко, нельзя посмотреть, что она хранит в этих сервантах…
Парень огорченно вздохнул, отходя от мебели и подходя к дверному проему, ведущему, по всей вероятности, в другую комнату.
– О, смотри, как ты ее! Джо, слушай, можно попкорн, а то такое не каждый день увидишь.
– Пошел ты!
– Да шучу я, шучу.
Клаус провел рукой по густым волосам и, понимая, что вроде как пропустил что-то важное, поднял голову к Разуму.
– Подожди, почему ты не можешь заглянуть в шкафы?
– Ты дурак совсем?
Джо продолжал смотреть на удивленный плод воображения или на само воображение – он уже запутался, что и как происходит здесь.
– М-да-а… вся фишка в том, что невозможно увидеть в воспоминаниях то, чего, как бы это тавтологично ни звучало, нельзя вспомнить! Ты же сроду не смотрел, что в них, поэтому и представить не можешь, что бы там могло быть. Смотри!
Разум протянул руку к одному из книжных шкафов и размахнулся, по всей видимости, для удара, но рука прошла сквозь лакированное дерево. Клаус лишь недовольно закатил глаза и, поднявшись с кресла, пошел в сторону открытой двери.
– Знаешь, а ведь именно сегодня мы с ней и сделаем Луса.
– Хорошо, что он не слышит, как ты его назвал. Сам же знаешь, что терпеть не может.
– Знаю, знаю…
Разум вновь вернулся в «первые ряды» и стал смотреть на то, как молодой Джо со смехом приступил к оральным ласкам.
– Жалеешь?
– Смотря о чем.
– О Лукасе.
– Нисколько.
– Уверен?
– Никогда нельзя быть в чем-то уверенным на сто процентов. Кто-то говорит, что существует 12-процентный шанс того, что апокалипсис произойдет через туеву кучу лет, а она может просто лопнуть изнутри в любой момент. Тебе говорят, что у тебя должна родиться девочка, а в день самих родов ты узнаешь, что тот, кого ты считал девочкой, обладает одним маленьким «но» между ног. Ты можешь считать, что жизнь закончилась, когда только должна была начаться, и теперь тебе суждено тащить трехкилограммовый балласт, который с годами будет становиться только тяжелей? Проходят годы, и ты понимаешь, что у тебя началась новая жизнь, не такая, как ты задумал. Просто другая, но о которой ты уже не жалеешь.
– Пойдем, Джо. У нас еще много воспоминаний. Я напомню тебе об одном месте, и ты все сразу поймешь, просто доверься.
Он положил руку на плечо Клаусу и достал из кармана фотокарточку, на которой была изображена небольшая церквушка.
– Я его не помню, какой смысл, –  посмотрев на фото, произнес Клаус.
– Тебе только кажется. Когда дети маленькие, они запоминают все неосознанно, откладывая всю информацию в дальний ящик. Ты же сам психолог, кому я все это рассказываю!
– Я не детский…
– А в чем разница? Взрослые – те же дети.
Джо продолжал смотреть на фото. Из комнаты послышался протяжный приглушенный стон.
– Ты не помнишь, зато я помню.
Разум улыбнулся в ожидании ответной реакции Клауса.
– Знаешь, я как в сказке про духов Рождества. Я что, должен стать лучше и позвать бедняка с работы домой?
– Во-первых, твой «бедняк с работы» чуть у тебя не отсосал, если ты, конечно, не забыл. Нет, я просто хочу показать тебе короткометражную нарезку из того, от чего ты бежишь.
Клаус поджал губы и улыбнулся краешком рта.
– Я сошел с ума…
– Я не поезд, чтобы сходить с меня.
Повисла пауза, но, поняв смысл сказанного, парень и мужчина улыбнулись одновременно.
– Ну хорошо, я постараюсь.
Джо закрыл глаза, пытаясь вспомнить что-то о Чарльзе Клаусе. По всей видимости, что-то вспомнил. Все так же, не открывая глаз, он спросил:
– Тебе лет-то сколько, Разум?
– Гораздо больше, чем ты думаешь, Джо, гораздо…
Интерьер обставленной в классически-захламленном стиле квартиры сменился зеленой лужайкой, прямо как в голливудских лентах. Не хватало только говорящих ежей и Белоснежки. Звон колокола заполнил всю пустоту в округе. Человечки, картонные не по составу, а по душе, вереницей спешили в церквушку имени святого Августина. Повышение самооценки через веру – глупее и не придумаешь.
– Одэсса, черт бы меня побрал…
– Эй, эй! Ты потише, тут церковь как-никак!
– Подожди, я же не верю.
– Ну это не значит, что я не верю.
Разум поправил рубашку, отряхнул откуда-то взявшуюся грязь со штанин, перекрестился двумя пальцами, вздохнул и неторопливо, чтобы Клаус мог его догнать, пошел в сторону дома божьего. Джо погладил внезапно занывшую скулу и, сплюнув, последовал за своим сознанием.
Можно вновь бесконечно рассуждать о том, как важно помнить родителей. Думать о том, как можно было бы повести себя иначе, о чем-то хорошем из детства. Но речь не об этом. Речь об ошибках. Не о наших ошибках, а об Ошибках с большой буквы. Многие говорят: «Не держи зла, забудь, что было, то было!» Глупо. Если Иисус сказал подставить левую щеку после удара по правой, то это не значит, что нельзя после пощечин вышибить недругу мозги. Просто в то время никто еще ничего не слышал об огнестреле. Конечно, я немного утрирую, но крупные ошибки невозможно забыть. Они как рубцы или те же самые пулевые ранения: уже не болят, но прикоснешься и начинают болезненно ныть. Ненависть бывает оправданна, когда ничего нельзя вернуть…
– Ты же когда-то любил всю эту святость. Куда это пропало? Или когда?
– Тогда, когда я узнал, что отец отмывает жирный процент от десятины, а вдобавок трахает прихожанок.
– Ну виноват, но почему ты веру-то забросил?
– Вырос, наверное.
Клаус уперся локтями в колени и стал стучать пальцами по носу, закрывая ладонями половину лица.
– Вера, по-твоему, футболка, из которой раз – и вырос?
– Нет. Но ты прав, отчасти она футболка. Потому что пока ее никто не наденет, она красивая и эффектная, а стоит дать всем потаскаться, и от запаха пота никуда не деться.
– Я не об этом, ну да ладно.
Разум вновь перекрестился после очередного «Amen», прозвучавшего из уст пастора.
Он продолжал присматриваться к проповеднику. Темные, но гораздо более волнистые волосы, нежели у Клауса, такие же карие глаза, округлый, но с четко очерченными скулами овал лица. Басовитый голос был в точности как у Джо, только на тон ниже. Как говорится, гусеница из одного упавшего яблока на все сто похожа на гусеницу из другого: гусеницы все одинаковые.
– Знаешь, вы похожи.
– Только внешне.
– Пытаешься казаться лучше?
– Пытаюсь казаться собой.
Пастор подошел к чаше со святой водой и, намочив трижды руку, трижды нарисовал в воздухе крест двумя пальцами.
– Ты его ненавидишь?
– Нет. Мне его жаль.
– Почему?
– Он потерял самое важное в жизни: меня и маму.
– Лучшее для тебя не есть лучшее для других.
Клаус посмотрел на Разум, взгляд которого был будто бы приклеен к священнику.
– То есть?
– То есть ты же сам понимаешь, что он был другим. Он никогда не знал, что такое семья. Ему было проще без этого, он не понимал, что важно быть важным для кого-то, кроме себя. Я бы на твоем месте завидовал ему.
Джо вопросительно мотнул головой.
– Твой отец делал то, чего действительно хотел. Нет, ты, конечно, тоже исполнял свои желания. Но разница в том, что ты сделал это как-то раз, а он – всю жизнь.
Прозвучало очередное «Amen», и все встали. Разум последовал примеру толпы. Чарльз спускался вниз, проходя между рядов.
– Святой, отец… он не был ни тем, ни другим. Но если честно… я скучаю…
Старший Клаус остановился у их ряда и, не отрывая глаз, смотрел на Младшего или на того, кто, по идее, должен был сидеть на этом месте.
– Разум?
– Чего?
– Пойдем отсюда, я уже достаточно увидел.
– Как хочешь. Это твой мир.
Джо наконец встал и, бросив последний взгляд на иллюзию отца, зажмурил глаза.
Сложно ценить прошлое, воспоминания, если не ценишь реальность. Весь денежный шик, внешний лоск, успешность, везение. Все приедается, но с годами становится как хлеб. Вроде бы ешь его почти каждый день, когда его нет – ищешь замену, но это уже не то. Казалось бы, можешь и не есть «плоть Господню», а без уже и не так вкусно. Так и находишься между, не имея возможности избавиться. Это твой наркотик, который ты, казалось бы, уже и не хочешь видеть, но отсутствие заставляет страдать. Так и жизнь: волшебно пить золотую «Olmecа», кататься на дорогих авто, спать с красотками, приезжать в хорошо обставленную квартиру, но все это ничто, когда рядом с тобой одиночество, а старая боль в это время выкуривает сигарету твоего терпения. И хорошо если не сигару…
– Зачем ты мне все это показал? По-твоему, это просто шоу?!
– Это твоя жизнь, твое прошлое, твоя неизбежность!
– И?
Разум грустно опустил голову, мотая ей из стороны в сторону.
– Что «и»? Ты жить-то хочешь? – спросил он.
– Какое-то время назад, я бы сказал твердое «да». Теперь не уверен…
– А Лукас?
– Что Лукас? Он и без меня неплохо справляется.
– Себя вспомни в его годы. Ты был ничем не лучше, и ты нуждался в…
– Отце…
Клаус произнес это на выдохе, а по щеке скатилась слеза.
– Джо?
Мужчина поднял глаза на Разум, вытирая соль со щеки.
– Разряд!
Его голос прозвучал уже по-другому. Парень замахнулся и с силой ударил Клауса в грудь.
Джо согнулся вдвое от жгучей боли в груди.
– Ты… кх… что ты делаешь, мать… кх… твою…
– Спасаю тебя… разряд!
Замах. И побелевшие от напряжения костяшки буквально вмяли левую скулу Клауса.
– Не знал… –  Джо сплюнул кровью и поднял голову, –  что воскрешение так болезненно…
Разум подошел к упавшему на колени мужчине и присел на корточки рядом.
– Джо, живи без глупостей. Как бы там ни было, у тебя чертовски охренительная жизнь, – голос Разума снова стал таким как обычно, но последнее слово прозвучало все с той же необычной интонацией. – Разряд!
Парень из положения сидя замахнулся ногой и, скребнув подошвой по земле, пнул Джо в голову. Ясность ума уже давно успела покинуть его, а завершающий удар был нокаутом.
Хотя это и банально, но мы действительно ценим то, что теряем или не имеем. Времена года меняются, сериалы приходят к своему финалу, книжные миры заканчиваются за закрытой обложкой, жизнь заканчивается за дубовой заколоченной крышкой, ночь заканчивается при первом луче солнца, мечты не умирают никогда…
Протяжный писк заряжающегося дефибриллятора, какая-то возня и знакомый голос. Он слышал все это.
– Сколько еще?!
– Три секунды!
– И…
Джо резко открыл глаза и, жадно ловя воздух, пытался показать, что очередной разряд лишь убьет его.
– Стой, Рэй! Он жив!
Парень в комбинезоне достал небольшой фонарик и посветил в глаза Клаусу.
– Реакция на свет в норме. Пульс?
– Семьдесят.
– Ты как?
По всей видимости, последняя фраза была адресована Джо.
– В поряд… кх… порядке! Где мой сын?
– С ним все хорошо, только немного напуган. Сидит в машине. Тебя бы надо осмотреть. Ты провалялся тридцать одну секунду в коме.
– Я в порядке, мне нужно к сыну.
– Постой!
Но Клаус, оттолкнув помощь, уже встал с холодной земли и, шатаясь из стороны в сторону, пошел к припаркованному в паре шагов от калитки кладбища фургону «Peugeot».
– Эй, парень, тебе лет-то сколько? – окликнул Джо медбрат.
– Теперь гораздо больше, –  прокричал тот в ответ.
Все вокруг казалось другим, не то чтобы кто-то что-то изменил. Просто кто-то что-то переосмыслил…


Заметка профессора Джо Чарльза Клауса № 8
Восприятие
Боль, наслаждение, горечь, сладость, холод или жара, тихо или громко, обычное или из ряда вон выходящее. У каждого свое восприятие этих вещей, и довольно смешно видеть, как люди начинают ставить когда-то условные, а когда-то абсурдно-серьезные, по их мнению, рамки. Вот он плохой, а он хороший. Может, стоит сначала на себя посмотреть, кто ты, чтобы так говорить? А может, для меня ты унылое говно, а он бог и гений? Из рамок можно выходить, в рамки можно втискиваться, рамки нужно ломать…
Гораздо проще быть голубем среди воробьев, чем колибри среди коршунов.
Боишься что-то показать, тем самым вызвать неодобрение, какое-то недовольство. Страх – это нормально, трусость – нет. Воспринимать мир таким, какой он есть, – не значит прогибаться. Точно так же, как и воспринимать – не значит изменять. Окружение не изменить, можно лишь плевать и быть собой.
Привыкни, что люди малодушны и в большинстве своем глупы. Привыкни, что главное – это длина члена, объем груди и толщина кошелька. Привыкни, что любовь – это такой же миф, как Геркулес, Медуза Горгона и прочее.
Привыкни, что всем на тебя плевать.
И в конце концов плюнь на все, к чему привык, и это и будет твое маленькое счастье.

X. НЕ ИМЕЙ СТО ДРУЗЕЙ,
А ИМЕЙ КОГО-ТО
Для начала обратимся немного к Библии.
«Я взглянул, и вот конь белый, и на нем всадник, имеющий лук, и дан был ему венец; и вышел он как победоносный, и чтобы победить.
И вышел другой конь, рыжий; и сидящему на нем дано взять мир с земли, и чтобы убивали друг друга; и дан ему большой меч.
И когда Он снял третью печать, я слышал третье животное, говорящее: иди и смотри. Я взглянул, и вот конь вороной, и на нем всадник, имеющий меру в руке своей.
И я взглянул, и вот конь бледный, и на нем всадник, которому имя „смерть“; и ад следовал за ним; и дана ему власть над четвертою частью земли – умерщвлять мечом и голодом, и мором, и зверями земными».
Проще говоря, Чума, Война, Голод и Смерть.
Сложно сказать, в какой момент эти нарицательные имена стали не просто составляющей, а неотъемлемой частью. Смерть – это то, с чем бесполезно бороться, о ее «справедливости» и так уже много сказано. С чумой люди научились бороться благодаря банальной гигиене, дезинфекции и прочему. Голод никуда не делся, но им страдают единичные страны, чаще всего в Африке. Единственное, чему нет и, похоже, никогда не будет конца, – Война.
Каждый из глав государств – это как пыль из-под копыт того самого коня вперемешку с его же испражнениями. Почему? Ну просто всадник, по библейскому преданию, – это средоточие зла. Он проливал кровь, устраивая войны ради самого процесса, получая от этого удовольствие. Конь чувствовал, где пахнет ненавистью и вез своего наездника. А эти высшие бюрократы устраивают все ради выгоды. Нужна нефть? Убивайте друг друга. Нужны земли? Рубите друг друга в капусту, и вы будете жить счастливо. У нас яйца больше, чем у вас! Что? Получайте ракету. Когда-то война – это гонка крутизны, когда-то – добычи, но никогда не благо и не бескорыстные отстаивания чести. Самооборона не в счет.
– Добрый день, мистер Сойер. Меня зовут профессор Клаус, можно просто мистер Клаус. Вы попали под программу поддержки людей с посткатастрофными травмами, участвовавших в боевых действиях. Также вам назначен смертный приговор в свете последних событий. Мне неизвестны причины, но я здесь, чтобы помочь. Расскажите, что вас беспокоит.
Мужчина с типичной американской армейской стрижкой площадкой, небольшой проседью на висках, с парой тонких шрамов на шее и лице, руки сжаты в замок, на запястьях все те же полосовые шрамы. Пластырь на шее едва был виден из-за воротника плохо простроченной холщевой формы. Бежевый цвет угнетал еще больше. Вот такая она – забота армии о своих подчиненных.
– Мистер психолог, вы когда-нибудь видели несправедливость? Суровую несправедливость мира! Вы видели когда-нибудь смерть? Нет, не просто смерть, а несправедливую смерть! Несправедливые решения судьбы, несправедливой судьбы!
Мужчина агрессивно смотрел на Джо. Руки вместо сжатия друг друга стали сжимать голову. Будь на ее месте арбуз, он бы лопнул, как воздушный шарик от укола иголкой.
– Смотря как воспринимать несправедливость.
Сойер опустил руки и, тяжело выдохнув, произнес:
– Я расскажу вам одну историю. Она до боли банальна и проста. Но это моя, моя несправедливая история! Моя несправедливость…
Как сейчас помню, палило горячее июньское солнце Каира. Думаю, вы должны знать, что средние температуры Египта и без того как раз чтобы яичницу жарить на песке, а ближе к лету они тем более невыносимы. Со мной в отделении служили трое парней: Джим Лафер, Ричард Харрис и Густав Абигейл. На дворе стоял девяносто третий. Мы были молоды, со своими мечтами и амбициями, радостями и дерьмом в голове. Джим приехал из Иллинойса. Черт подери, он был красавчик! Высокий, мускулистый, девчонки так и липли к нему. А звание сержанта делало его задницу еще более аппетитной. Мы даже звали его Джакомо, ну, как Казанову. В его постели побывало столько девушек, сколько и венерических заболеваний в его члене.
Сойер улыбнулся собственным воспоминаниям. Клаус же пытался понять, о том ли Густаве идет речь.
– Так вот, – продолжил мужчина. – Ричард, как и я, приехал из Каролины. Оказалось, что мы даже жили на соседних улицах. Рич всегда был выдумщиком, придумывал что-нибудь интересное, разбирался в машинах и всей этой механической требухе. А вдобавок ко всему он был мне другом. В тот день нам…
– Постойте, Аластор, – это имя было указано в его досье, как и все его награды, порицания и буквально каждый его вздох. Вот она – жизнь военного.
– Да?
– А что же четвертый? Абигейл?
Джо было действительно интересно.
– Абигейл… сукин сын! Он трус и чертов лицемер! Единственное, что он умел хорошо делать, так это гадить. Хотя нет, надо отдать должное, дрался он, как дьявол, – Аластор на секунду замолчал, по всей видимости, вспоминая что-то, что не хотел оглашать, – но срать ему удавалось все равно лучше!
– Что же он такое сделал, что вы его так ненавидите?
Клаус снял очки и потер глаза. У него были свои воспоминания об этом имени.
– Если позволите, то я продолжу, и вы все поймете. В тот день нам дали новенький «Hummer». В те годы это была большая редкость и, само собой, в диковинку. Нам нужно было смотаться до бедуинского поселка, чтобы достать воды, хлеба и чего-нибудь алкогольного: у Джакомо был день рождения. Так вот, пока он спал, мы с Ричардом сели в «Hummer», а Густав – в потрепанный «Ford», который мы также облагородили для своих целей после последнего боя. На рассвете мы уже были в поселке, и, хотя для них мы были чужаками, их старейшина Хабид оказался дружелюбным и даже мог связать пару слов на английском. А желание получить какую-нибудь необычную военную штуку окупало его недоверчивость с лихвой. За какой-то самогон и хлеб он попросил плащ-палатку, аргументировав это так: «Песок летучий и в дом засыпает. Штука шуршащая закроет, и не будет песочно».
Дорога туда и обратно занимала от силы пятнадцать-двадцать минут, но именно в тот день один из бедуинов переводил через дорогу свой верблюжий караван. Я и Абигейл остановились в трех метрах от горбатой вереницы. Ричард не спеша ехал недалеко от нас на «Ford». Еще в поселке он копался под капотом, потому что, по его мнению, что-то скребло и шуршало. Поэтому со мной уселся Густав.
Последним в веренице верблюдов шел маленький верблюжонок, на котором сидел один из сыновей Хабида. Внезапно верблюжонок взбрыкнул и сбросил пацаненка. Тот мягко шлепнулся на разбитую дорогу и тихо захныкал. Из одного из каменно-песочных домов вышла женщина во всем черном и, увидев его, побежала к дороге, на ходу крича что-то на своем.
Ричард отъехал еще на пару миль, чтобы проверить газ и тормоз. Абигейл что-то ненавистно говорил о бедуинах, но я не обращал внимания. Заднее стекло было в грязи, а когда я посмотрел в боковое, было уже поздно.
Маленький «Ford», за рулем которого сидел Рич, несся под сто – сто двадцать километров. Он гнал, как бешеный, я не понимал, что происходит, и растерялся! Абигейл же, увидев это, выскочил из-за руля. Я не успел.
«Hummer» от удара пролетел метров десять-пятнадцать вперед, сбивая все препятствия у себя на пути: верблюжонка, женщину, мальчонку…
Аластор замолчал, закрыв лицом ладонями.
– Что потом, что произошло потом?
Джо широко открытыми глазами смотрел куда-то в стену и сам не понимал, как произнес то, что произнес. Он был целиком и полностью поглощен рассказом.
– Меня швырнуло по салону. Рассек бровь, словил пару осколков в руки, получил пару шишек. Я с трудом вылез из тяжеловесного гиганта, потому что голова кружилась, как детский волчок. Позади джипа лежал мальчишка лет восьми, может девяти. Пусть бедуин, пусть не такой, как мы, но он ребенок! Ребенок!
Сойер сжал кулаки.
– А еще чуть подальше – смятый «Ford». Двигатель вошел в салон, переломав Ричарду ноги. Когда я подбежал к нему, за спиной уже слышались арабские крики. Последнее, что сказал мне Рич: «Чертова бутылка с водой… беги, Стор, беги!» Из-под переломанных ног торчало горлышко смятой бутылки с водой, которая, видимо, и закатилась под педали. Я пытался сдвинуть тяжелый двигатель, чтобы освободить друга, но сил не хватило.
Лицо Аластора покраснело, а руки с силой сжались.
– Абигейл?
– Что до этого гондона… так он сбежал, что только пятки и сверкали. А ведь он мог подъехать на джипе, который был, несмотря на удар, на ходу. Выбежать, помочь сдвинуть двигатель, затолкать Рича в машину и уехать, чтобы потом с улыбкой вспоминать, как мы в очередной раз выбрались из забавной передряги. Но эта сука сбежала! Сбежала!
У каждого своя правда, но не справедливость. Случаю плевать на случайности, а удача – это главная неудача в жизни. Потому что если получишь три золотых монеты, не так обидно потерять одну, как потратить две оставшихся. С людьми все сложней и больней: ты можешь смотреть, как вокруг гибнут сотни, но одна смерть, несправедливая смерть… способна убить и тебя, но уже изнутри.
– И что же вы сделали потом, Аластор?
– Я сумел добежать до лагеря, схватив пару бедуинских пуль в спину и зад по пути. Этот ублюдок Густав так и не объявился. Когда я рассказал обо всем Джимми, он был так же шокирован, как и я. Ночью мы решили отправиться за телом Ричарда, но не нашли его, а вдобавок приволокли этих чернозадых в наше укрытие.
– Постойте, вы же говорили, что они мирные?
– Мирные-то мирные, а за своего срать они хотели на договоренности.
– Что потом?
Джо уже ходил по небольшой комнате. В углу с характерным звуком раз в пару секунд крутилась камера, мигая красным огоньком. Он еще пристальней вгляделся в Сойера. Пара морщин, цепочка жетона, полоски ожогов на пальцах. Клаус не понял, как он не заметил их в первый раз, когда смотрел на него. И это лишь малая часть внутренней боли, оказавшейся снаружи.
– Попал в плен. Чертовы арабы обматывали пальцы проволокой и нагревали ее докрасна. Морили голодом и резко кормили, чтобы кишки сворачивались. Нет, они не стали убивать, – они мучили меня до того состояния, пока я не начал валиться с ног, и в итоге выкинули посреди пустыни, в песках, умирать. Но я выжил и с трудом добрался до ближайшей трассы, где меня подобрали свои. Ребята оказались из той же дивизии, что и я. Потом три месяца реабилитации, и я снова в строю. Первым делом я подписал контракт на службу и попросил, чтобы меня отправляли в самые горячие точки,  все надеясь встретить этого урода Абигейла. Война в Афганистане, Пакистане, на Ближнем Востоке. Последней каплей был Ирак, в том году. Именно оттуда меня и забрали, потому что я совсем слетел с катушек.
– Что произошло?
– Я прирезал своего же. Сам не знаю, как и где. Будто бы помутнение какое-то. Открываю глаза, а в руках перепачканный кровью нож.
Сойер замолчал и, не моргая, смотрел на свои обожженные руки.
– Если бы мы жили в детективном сериале, то я бы, скорей всего, сейчас пообещал найти настоящего виновника, потом вытащить вас и так далее. Но это жизнь, это война, это психическое заболевание, – Джо потер пальцами глаза под очками, – мне очень жаль…
– Ничего, я сам все понимаю. Когда не вижу крови и боли вокруг, то адекватно воспринимаю, насколько я потонул в дерьме.
Клаус не знал, говорить или нет. Не знал, будет ли легче Аластору от его слов об Абигейле или тот только сильней разозлится. Но все же сделал правильный выбор…
– Я могу еще чем-то вам помочь, мистер Сойер?
– Нет, спасибо. Вы и так предоставили мне то, чего у меня давно не было, – внимание.
Джо перелистнул несколько листов личного дела.
– Казнь завтра, Аластор.
Собеседник лишь молча кивнул, положив голову на руки.
– Знаете, самое обидное, когда ты солдат, в том, что твоя единственная женщина – это армия. Она всегда пригреет тебя между своих грудей, вовремя ущипнет за зад, накормит. И я не столько хотел бы иметь другую женщину, сколько хотел бы детей, которых армия со своей войной дать не может. Постольку, поскольку я сам ее сын.
Дешевый карандаш в руках Клауса переломился надвое.
– А ты служил, Джо?
Аластор перестал удерживать нотку официоза, понимая, что это, скорей всего, его последний собеседник.
– Нет, у меня тогда родился сын.
– В восемнадцать?
– Шестнадцать.
– Ого, рановато, – Сойер на мгновение задумался, – жена у тебя красивая, наверное…
– Нет.
– Страшная?
– Нет, ее просто нет. Ну, это отдельная история.
– Расскажешь?
– Если захочешь.
– Хочу.
Аластор улыбнулся и выпрямился.
– Мне было пятнадцать, когда я…
– Стой, –  перебил его Сойер.
Клаус вопросительно посмотрел.
– Можешь потом рассказать, что сейчас в мире творится? Ну, кроме политики, конечно, а то я с этой войной…
– Хорошо, спросишь потом.
Джо огляделся по сторонам и, вновь обратив внимание на камеру, подошел к ней. Посмотрев на чудо техники со всех сторон, он перещелкнул что-то у основания.
– Дешевая китайская хренотень, –  сказал он и, улыбнувшись, начал рассказывать.
Выполнять приказы – просто и глупо, но одновременно с тем – сложно и чаще всего приходится переступать через себя. Каково было Аластору, которого еще салагой забрали в вооруженные силы и дали в руки оружие? Каково ему было убивать с фразой на устах «Да, сэр! Есть, сэр!»? А после трех лет войны потерять друга и ощутить укол предательства в спину? Потом быть никому не нужным, и снова в бой. Кровь, боль, страдания – сотни пешек слетают с доски жизни, чтобы короли и ферзи были защищены. И, к сожалению, единицы из этих сотен доходят до другого конца клетчатого поля игры под названием «война», чтобы стать лучше и важнее кого-то.
Бой за боем, звание за званием, муки за муками, а что в конце? Ты ничего не умеешь, кроме как держать в руках стреляющий свинцом кусок металла, пусть даже и делаешь это виртуозно. Боль изнуренного тела, пожирающее изнутри одиночество, травмированная психика, отсутствие смысла.
Казнь для Аластора была спасением. Он видел столько смертей, что был сильнее суицида, но он мучился и устал. Это его спасение…
Джо вышел из здания суда, присел на холодные ступеньки и отпил из прозрачной бутылки. Он не вдыхал и не чувствовал привкуса хмеля с такой сосредоточенностью уже давно. Последний раз это было, когда Лукас сбежал под Рождество. Конечно же, ему было нельзя: инсульт все-таки не шутки, но это сейчас единственное могло его успокоить.
Эти несколько месяцев выдались не из легких. Все эти проблемы с Лусом, потом Виктория и Джош, вдобавок инсульт, от которого чудом не осталось последствий вроде мимического некроза и подобных, да и, что тут говорить, работа по эмоциональному насыщению у него не из легких.
Надо было что-то менять в жизни, потому что она никогда не будет кидать тебе столько случайностей, если ты живешь так, как тебе действительно хочется. Да, он любил сына, но его терзало изнутри непонимание между ними, хотя в последнее время они как-то более-менее сдружились, а после инсульта Лукас стал более сдержан. Может, у него появился страх потерять отца? Джо не знал.
Девушки и амуры? Ну, получилась неудача, но он пережил это. Конечно, хочется какого-то внимания и заботы, но бегать за ней он не хотел – сейчас есть дела и поважней. С дружбой та же хрень: друзей стало на двух меньше. Генри в тюрьме, а Кныхонахи в очередной раз доказал, что он тупой копрофаг. Здоровье – это единственное, что он сам себе подорвал. Весь этот алкоголь и нытье…
Клаус сделал еще глоток и отставил бутылку в сторону, останавливая свои размышления и себя, чтобы не отпить еще десяток-другой раз. Утро – отличное время для всего. Для смерти, для мыслей. Или для того, чтобы вспомнить друзей, например.
Джо достал из кармана расстегнутого пальто трубку телефона и набрал номер, который был записан у него как Вилье Долохов. Секунд двадцать никто не отвечал, но потом на другом конце послышался бодрый голос вперемешку с шумом автострады.
– Да, я слушаю!
– Привет, Виль, как ты? Это Джо, узнал?
– А, Джо? Джо Клаус? Йоу, мэн! Как ты?
– Да как Кныха поутру: «А?! Чо?!»
Долохов очень громко засмеялся. Джо не последовал примеру телефонного собеседника, а просто широко улыбнулся для себя.
– Я неплохо. Что-то хотел? Я просто к офису подхожу, опаздываю.
– Хотел увидеться. Ты как вечером?
– Не знаю, давай ближе к нему созвон, о’кей?
– Хорошо.
– Ну давай тогда, до вечера.
Клаус хотел было положить трубку, но все-таки сумел это сказать.
– Виль?
– А?
– Я мудак, извини за это. Столько не общались и все из-за…
– Джо, Джо, Джо, Джо, – он говорил с шутливой интонацией, как обычно в их общих хохмах. – Все нормально, не парься. Ты, небось, разжирел как Джош?
– Пошел ты! Сам, наверное, гамбургеры в милкшейк макаешь, чтобы мягче были.
На сей раз на обоих концах слышался заливистый хохот.
– Давай, до вечера, мэн.
– Угу.
Клаус потер экран мобильника большим пальцем, бросил телефон во все тот же карман и, улыбнувшись, напоследок взглянул на здание суда. Понять и осознать заставляют одни вещи, а ценить и беречь – другие.


Заметка профессора Джо Чарльза Клауса № 7
Спиртной змий
Когда-то люди начали забраживать виноградную кашу, чтобы потом получать игристый, вкусный и немного дурманящий отвар. Потом на очереди были ячмень, хмель и прочие зерновые. Позже в ход пошли всякие хитрости типа прогона через пару трубок сахара каких-нибудь реагентов и содержащих крахмал овощей с фруктами.
В средневековье ни один из рыцарей или почтенных господ не обходился без бокала вина в день, хотя первый хлебал пиво только так при возможности. Ближе к Ренессансу стали придумывать всякие хитрые штуки, которые были иногда вкусней, иногда смертельней. Кто, где и когда придумал понятие «самогон», сложно сказать, но в основном этим промышляли жители небольших городков, деревень или подпольных винокурен. Свыше 70 % самогонного спирта шло от русских и из стран Африки. В итоге к началу девятнадцатого века главной проблемой был алкоголизм, отчего зерно, которое следовало употреблять в пищу, шло на производство дурманящих напитков. «Сухие законы» были лишь маленьким барьером, подпольно стало производиться куда больше, чем до этого официально.
К чему я веду-то?
Да к тому, что кто-то ищет для себя смысл в бутылке. Кто-то идет к ней в попытке скрыться от низкого уровня жизни вокруг, кто-то временно от проблем, а кто-то за компанию. Никогда не понимал смысла просто заливать в себя в трех из пяти случаев дрянь на вкус. Да, бывают моменты, когда настолько тяжело, что таким способом можно отключить мозг. Бывает, что хмель придает немного раскрепощенности и простоты – любимый прием парней на первых свиданиях, но я не об этом.
Кто-то настолько становится зависим, что пьет все, что содержит в себе хоть немного этанола (химического спирта): бытовую химию, медицинский спирт и т. д.
В чем смысл пить? И сам не могу сказать. Но суть жизни в том, что можно что-то понять лишь после того, как почувствуешь вкус. К сожалению, до момента восприятия вкуса доходят единицы.

XI. АКЦИОНЕРНОЕ ОБЩЕСТВО
ПОД НАЗВАНИЕМ «ЖИЗНЬ»
Конечно, я мало что могу сказать о биржах и акциях: никогда не играл на первых и не приобретал второго. Но вся совокупность поступков и восприятия людей, то есть жизнь, – это одна большая фондовая биржа. Все кричат: «Покупаю!», когда у человека что-то хорошо, и обнимают его за ногу. Или возмущенно голосят: «Продаю!», если тот оказался на обочине в собственной блевотине и без гроша в кармане.
Цены на акции ОАО «Жизнь» могут взлетать до небес, а могут падать до уровня, когда только и остается сказать: «Твою мать…»
Месяц апрель подходит к концу, и что может быть на улице? Конечно, по-холодному сухой асфальт, который, как сухой лед: так же неестествен, и все еще голые деревья без почек, так как последние пару недель жарило что есть мочи.
Редкие влюбленные парочки. Редкие – может, потому, что мало кто полюбил, а может, потому, что половина из них, вняв голосу тела, осталась дома. Кто-то, чтобы просто быть в тепле и сонно смотреть в обнимку киношку – вариант для девственниц или приевшихся отношений. Кто-то, чтобы покувыркаться под одеялом, бегая от комода до ванной, от ванной до постели, и так пока ноги будут в состоянии быть прямыми, как и все остальные выпирающие части тела, – вариант для отношений от одного до трех лет или неутомимых любовников.
Ну а вдобавок ко всему этому периодически выползающее из-за горизонта солнце, вереницы пробок, горы мусора. Впрочем, все, как и должно быть, было, есть и будет…
– И где ты?
– Да подхожу, подхожу, – ответил телефонный собеседник.
– О’кей, давай уже!
Клаус бросил телефон в карман весенней куртки. Он действительно был рад апрельскому теплу, которое позволяло одеваться легче, радовался внутренней гармонии с самим собой, радовался в конце концов Вилье. Конечно, если бы Джо писал литературный роман, то биография мистера Долохова звучала бы пафосно, топорно и была бы заштампована датами. Родился, переехал и т. д., и т. п. по списку. Но в действительности все куда банальней…
Родители переехали из России еще в конце семидесятых. Вилье тогда было около пяти. Хотя проживание где-то на севере той державы было недолгим, он до сих пор помнил пару фраз на русском. В Штатах обосновались в целом неплохо. Клауса с Вилье познакомил тот самый кузен Дэниэл, которого объебал Джош. Дэниэл был хорошим другом Кныхонахи и двоюродным братом Джо. Поначалу Джо и Вилье никак не общались, и пару лет приятельства первый на дух не переносил второго. Но время расставило свои акценты, и в какой-то момент началась дружба. Долохов был старше на три или четыре года, можно было бы сказать точней, но Джо сам никак не мог запомнить дату его рождения. Смело можно утверждать, что отчасти Вилье был ему как старший брат. А Джо был тем, кто омолаживал Долохова изнутри, постоянно тормоша его и вместе с тем что-то придумывая. Они были на одной волне, но на разных ее концах. Клаус хотел быть экономистом с зарплатой в пару сотен баксов, иметь жену-пышку и большую «плазму». Вилье же тянулся к науке с мыслью о том, что когда-то ему удастся сделать мир лучше.
Спустя три года все перевернулось, подобно стриптизерше, скатывающейся по шесту.
Джо узнал, что уже через пару месяцев у него будет Лукас, Вилье вылетел из исследовательского университета за пьянки и дебоши. Время прошло, люди стали другими, дружба сошла на нет…
– Эй, мэн!
Долохов с улыбкой на губах вырулил из-за угла кондитерской, рядом с которой его ждал Клаус. Джо, не выражая никаких эмоций, молча сделал пару шагов навстречу и пожал протянутую руку.
– Куда пойдем? Давай только не в помещение, погода отменная! Да, потом надо еще будет ко мне заскочить, занести кое-что, – произнес Вилье, указывая на висящий на плече тубус.
Клаус все так же молчал и даже отвернулся от друга.
– Джо? Куда идем-то, психолог?!
Вилье, не понимая, поправил лямку полого цилиндра на плече.
– Если ты не хочешь, можем никуда не идти, –  выпалил Клаус.
Долохов на секунду замолчал, а потом, улыбнувшись, произнес:
– Да пошел ты! Как бывшая моя говоришь!
Клаус засмеялся и похлопал его по плечу.
– Пошли, что ли, через парк или по набережной. А там и до тебя дойдем, ты же все там же, на Видлоувэй?
– Нет, ты о чем, мужик. Я переехал. Сейчас в другой стороне, –  обладатель коротких, но тем не менее кудрей, махнул рукой куда-то в сторону. – Улица тебе все равно ни о чем не скажет.
– О, – Джо удивленно открыл глаза. – А чо сразу не в Ботахому, к Джошу?
– Слушай, ну там у него народу много: он, Лэйла и дети от всех ее клиентов. Ба-ха-ха!
Вилье в свойственной ему манере гортанно засмеялся.
– Ладно, ладно, веди. Посмотрю хоть, в какой «дворец» переехал.
– Тебе такой и не снился. О’кей, пошли, нам туда!
Он показал в сторону большого небоскреба, по всей видимости, являющегося офисным комплексом. Тем не менее это не мешало ему носить идиотское название: не то «Адские Небеса», не то «Небесные Адеса». Но Виль, видимо, показывал на дорогу, заворачивающую куда-то налево. Мужчины почти синхронно зашагали в выбранном направлении, продолжая увлеченно разговаривать:
– Мать твою, что за кретин придумал такое название?
– В первый раз, что ли, видишь?
– Угу, я здесь редко бываю. Там что, сидит рогатый Иисус или бородатый Люцифер?
– Голый Кныхонахи.
И снова взаимный обмен широкими улыбками.
– А, блин! Я тебе не рассказал, что он отмочил недели две назад?
Долохов отрицательно покачал головой.
– Рождественские шары мне в елку! Слушай тогда! В общем, побежал я в книжный…
Город начинал свое утро. Солнце пыталось создать иллюзию весеннего лета, пробки сгущались, друзья улыбались…
О таланте можно много чего сказать. Кто-то наделен им и, добавив к нему чуточку стараний, превращает простое в гениальное, а отстой – в произведение искусства. Некоторые же спускают все в тартарары.
Беда творческих людей заключается в том, что они смотрят на вещи не так ординарно, как сотни окартонизированных мегаполисами и общественными предрассудками людей, а по-своему. Почему это беда? Потому что та самая подавляющая масса социума считает их не от мира сего: дураками, психами, изредка гениями. Но все это зависть, от отсутствия способностей. Из-за давления толпы люди искусства чаще замыкаются в себе, так как тишина вокруг создает тишину внутри. И тогда они способны что-то натворить, сотворить или претворить. Кто как…
– И что, этого Генри посадили?
– А ты как думал? Похерь кого-нибудь, и я на тебя посмотрю.
– Джабануться…
Они шли не спеша, может, интуитивно стараясь продлить общество друг друга, а может, просто погода была настолько хорошая, что те тротуары, где светило солнце, были более разбитые и заставляли очень долго обходить всяческую препятствующую ускорению городскую инфраструктуру. Суть была неважна.
– Виль, в тубусе-то что?
– Слушай, мэн, я же сказал, увидишь потом! Не заставляй себя лишний раз думать.
– Да ты достал… – Клаус покопался в карманах куртки и все же предпочел им более узкие в джинсах. – Погоди, погоди… мать твою! Санту в подтяжки! Кныхонахи в сигарету! Ты что, написал картину?!
Вытянутое лицо Долохова расплылось в довольной улыбке, отчего глаза прищурились, как у героев японских анимешек.
– Не скажу, что там нарисовано, но я назвал ее «Мечта-747».
Джо, улыбнувшись не то с каплей досады, не то с каплей предвкушения, посмотрел на небо, которое радовало своей чистотой. Они продолжали идти то вниз, то вверх, налево и направо, вперед…
– С чего вдруг за кисти сел? Да, и ответь мне, какого черта ты перестал рисовать? Почему я не вижу постеров и афиш с надписями «Миллион триста двадцать первая выставка наикрутейшего художника Долохова!»? Почему ты гоняешь на своих двоих, обедаешь в пиццериях и попросту берешь за щеку?
– Потому что…
– ****дяй ты, вот почему! Я тебе всегда говорил, что твоя мазня – это действительно круто. Да, блин, это гениально! Ты что отвечал? «Да ладно, вот через недельку схожу туда, может, им понравится. Хотя нет, через месяц будет уже самое время»… Тьфу! Ей богу, как Джош! А чо, давай пойдем в стриптиз-клуб, познакомлю тебя там с кем-нибудь, потом до Ботахомы на «Toyota» и отлично будет, а?
– Пошел ты!
Выражение на лице Вилье было смешанным: он улыбался на шутливый подтекст последних слов, опять же наслаждался теплом и обществом старого друга. А еще жалел, жалел
о том, что, может, действительно что-то потерял.
– Ладно, хватит об этом. Слыхал про свиной грипп?
Джо решил нарушить какую-то накатившую досаду. Увенчанная короткой кучерявостью голова кивнула.
– Вот бы Джош заболел…
И снова радостный смех и улыбки двух знакомых бог его знает сколько лет мужчин. Вроде бы смех продлевает жизнь, но спросили ли тех, кто смеется, хотят ли они жить вечно? Думаю, вряд ли: за улыбкой чаще всего скрывается боль.
Позади оставались десятки кирпичных зданий. Новомодные бутики, жилые дома, кинотеатры, офисные комплексы, автомойки. Все это – части одного большого карточного сооружения под названием «город». Мегаполис убивает душу. Пригород убивает тело. Нет золотой середины, да и нужна ли она? Тут опять начинаешь задумываться о добре, зле, пользе, вреде и прочих общественных оценочных гранях обыденности. В города бегут за лучшей жизнью. А кто вам сказал, что лучшей? Просто здесь внутреннюю полость прикрывают приторной глазурью пафоса, гламура, идиотизма, лжи. И, да, все это синонимы, если что. Люди бегут к этому от желания перемен, желания быть с толпой. А зачем? Люди – идиоты,
и, вроде бы, я это уже когда-то упоминал.
– А ты? Ты же писал. Ну и где твои книги?
– Это было давно и, видимо, неправда. Мне больше удается промывать мозги.
На пару секунд в воздухе снова повисла пауза, было лишь слышно, как кто-то нажал в своем авто сигнал, скорей всего, недовольный пробкой.
– А мне нравилась твоя писанина. Там про картины какие-то было, потом про снежинку, смерть и всякие ништяки.
Клаус вопросительно поднял бровь.
– Ты же говорил, что это так, баловство?
– Ну а кто говорил, что баловство – стрем? Когда ты писал, ты был в разы живей. Веселый, что ли, – Вилье чиркнул кремнем, поднося сигарету к маленькому огоньку из зажигалки. – Кстати, как твой корнеплод? Ну Лукас? Помнит хоть крестного?
Слова мешались с дымом и пыхающими звуками, которые издавал Долохов, раскуривая причину, скорее всего, своего будущего рака.
– Сложно объяснить в двух словах. Мочит свои корки, но куда без них в тринадцать-то, –  Джо улыбнулся и пожал плечами. – Не знаю, помнит, наверное. Слушай, давай потом ко мне, он как раз дома должен быть. Перехватим полуфабрикатов в супермаркете, да сготовим что-нибудь съестного. Насколько помню, нам это неплохо удавалось.
Вилье втянул еще немного выделений тлеющего «Kent» и, выпустив дым, согласно кивнул.
– Угу, помню жаркое на одно Рождество. Девчонки, которых ты позвал, просто охренели.
Клаус то ли пропустил последние слова мимо ушей, то ли просто ушел куда-то в себя. Его взгляд через тонкие линзы очков был прикован к противоположной стороне улицы. Он завороженно смотрел на то, как девочка лет восьми или девяти выгуливала собаку больше ее раза в два. Но, несмотря на всю грозность, ее четырехлапый друг тихонько лаял и периодически, высовывая язык, терся об нее мохнатой головой.
– Счастливая она. У нее с самого детства есть, пусть и не особо разговорчивый, но какой-никакой друг.
– Ну хочешь, я тебя обслюнявлю?
Долохов вынул сигарету, а потом, высунув  и язык, начал отрывисто дышать.
– ****дяй, речь не об этом. Вот почему я в девять лет, например, уже думал о том, какое мир дерьмо, знал, что отец ушел не просто так, а мать днем улыбается, а по ночам рыдает в подушку. Да, я долго, может быть, не мог выйти из детства поступками, ребячился. Но в голове происходил такой хаос, любой взрослый не позавидовал бы. Ты себе, наверно, и представить не можешь!
– Могу, –  продолжая убивать легкие, произнес Виль, –  я всегда говорил тебе, что по сознанию ты на порядок старше большинства ровесников.
– Спасибо, друг…
Клаус посмотрел на горе-художника, бросающего остатки табачной палочки в урну. Она находилась в двух шагах от дверей кафе, у которого они стояли все это время, пока Долохов курил.
– Погоди, Виль. Схожу, отолью, да пойдем дальше. Пара кварталов же осталось вроде.
– Да, тут уже рукой подать. Давай быстрей, мэн!
Одновременно с тем, как Долохов говорил, в его руках уже вертелся старенький «Эриксон», на котором он стал набирать чей-то номер. Джо шмыгнул носом и подошел ко входу в кафе, придерживая открытую дверь двумя пальцами, чтобы трое парней могли беспрепятственно выйти.
Оказавшись внутри, Клаус улыбнулся официантке, сервирующей стол, которая, отвечая на игру глаз, умудрилась уронить со стола солонки, чем вызвала негодование или, скорей, недовольство клиента. Джо довольно смотрел на этот сумбур, ловя краем уха извинения девушки, по всей видимости, адресованные этому посетителю. Как только растяпа, с красным, как спелая клубника, лицом, убежала за ширму, ведущую на кухню, Клаус взял с ближайшего стола зубочистку и направился в уборную.
Говорят, не надо проверять человеческие чувства, что они рано или поздно покажут себя, и доверие окупится. Покажется естество, как оно есть. Кто-то рано или поздно кинет кого-то на приличную сумму, кто-то уведет девушку у лучшего друга и будет утверждать, что всегда считал его только товарищем или соседом. Может, это будет один и тот же человек, может, нет – на это уже воля случая.
Надо только понять такую штуку: люди бывают разные, а значит, и дружба. Отличные от первых готовы драться до кровавых соплей, устраивать всевозможные хохмы, когда единственное, что есть, – это тридцать девять и девять на градуснике и штаны бывшей жены. Слушать, дышишь ли, когда ты выпил столько, что вместо крови у тебя уже неотфильтрованный алкоголь.
Настоящие друзья ставят тебе подножку лишь для того, чтобы, когда будет пара сантиметров до встречи с землей, ты упал на мягкий матрац, который они же заблаговременно постелили, дабы их друг опробовал его мягкость. Может, немного глупая метафора, но вот такая она – настоящая дружба…
Справив свои физиологические потребности, Джо успел в очередной раз поймать взглядом все ту же стеснительную и неуклюжую девочку, которая специально отвернулась, чтобы в очередной раз не стать инициатором глупого конфуза. Обойдя три столика не по самому удобному маршруту, Джо прошел в паре дюймов от нее, прошептав на ухо: «Джо». И не снимая маску мартовского кота, вышел на улицу.
К сожалению, человек способен фокусировать на чем-то внимание не в ту же секунду, как видит происходящее, а через доли, которые способны порой решить многое.
– Ну! Стью, штуку у него забери эту!
Переступив порог заведения, Джо повернул голову и увидел следующую картину. Те самые трое парней, которых он любезно пропустил какое-то время назад, придержав дверь, стояли вокруг уже лежащего на земле Вилье. Последний сжимал в руках свою поклажу.
– Суки, вы охерели, что ли?!
Джо в два прыжка оказался в эпицентре событий и, не дав никому, в том числе себе, понять, что происходит, интуитивно ударил основанием ладони по носу одного из нападавших. Глухой хруст и струйки крови вперемешку с реками мата.
– Это еще что за мудак?!
– Сумку! Кому говорю, сумку хватай!
Один из горе-бойцов, на которого и кричал, по всей видимости, самый смелый из троицы, с силой дернул на себя цилиндр из рук Долохова, отчего кожаная лямка со смачным звуком лопнула.
– Бежим!!!
Клаус не успел опомниться и, прокрутив за все те же пару долей секунды ситуацию в голове, попытался поймать хотя бы одного из них. Но даже тот, которому он сломал нос, уже улепетывал, прикрывая лицо рукой.
– Вилье! Виль, мать твою!
Джо приподнял голову друга и отвесил пару пощечин, несильных, но все же способных привести его в чувство.
– А… хватит, я в сознании… не бей!
– Какого хера тут произошло?
– Подожди, – Вилье лежал с закрытыми глазами и глубоко дышал ртом, – тубус где? Они его…
– Да. Виль, как ты се…
– ****ь…
Долохов с досадой протянул это и, все так же не открывая глаз, сел.
– Да плевать на тубус, главное, что ты в относительном порядке, кретин!
– Тебе плевать, а там картина, которую я рисовал, мать ее, долгих тринадцать месяцев…
– Найдем их! Сейчас тачку поймаем и до меня, сотрясения вроде нет, но я тебя осмотрю на всякий случай. Потом в полицию. Домой тебя не пущу, мало ли что!
– Ты ж психолог, какого хера… кх, – он плюнул слюной вперемешку с кровью на холодный асфальт, – какого хера ты будешь меня осматривать?
– Курс первой помощи и анатомии я вообще-то проходил. Все, заткнись и лишний раз не дергайся.
Джо подхватил друга под мышки и помог ему встать.
– Вот же джабануться…
– Хорош ругаться, найдем мы этих мудозвонов.
– А говоришь, не ругаться, сам-то…
Но Клаус уже не слушал его. Одной рукой он придерживал повисшего на плече друга, а другую зазывательно поднял большим пальцем вверх. Кортеж не заставил себя ждать. Откуда-то из левого ряда постепенно рассасывающейся пробки подъехала желтая машина с характерными черными клетками на корпусе.
– До Брейнинг стрит. Плачу двадцатку, – крикнул Джо в наполовину открытое окно таксисту, на что тот согласно кивнул.
Клаус открыл дверь, усадил сначала малость помятого друга, а потом сел сам. Машина рванула с места, оставляя за собой в воздухе густую грязь выхлопов.
Вот так кто-то играет с людскими жизнями. Может быть, это тот самый брокер, раз уж мы заговорили о жизненной бирже? К сожалению, этого не знает никто. Но акции, тем не менее, скачут, как амстердамская проститутка на клиенте: вверх, вниз, вверх, вниз…
К счастью, остается такой противовес, как дружба. Друг, как маклер, который берет одно счастье, например свое, держит у себя до поры до времени, потом отдает игроку, то есть другу, который и получает уже чистую прибыль. Хотя никогда не можешь знать, может, тебя просто облапошат, и ты окажешься на той самой обочине в остатках содержимого своего же желудка. Это уже вопрос доверия.

Заметка профессора Джо Чарльза Клауса № 6
Зависть
Еще с давних времен, когда у одного из первых пещерных людей появилась шкура мамонта, кусок пропитанного кровью мяса и собственная пещера, а у других не было ничего, появилась зависть.
Кто-то по-тихому переживает ее, грызя ногти, кусая локти, если не успел первым ухватить, кто-то – дергает волосы, а потом засовывает пистолет себе в рот, потому что ему это кажется проще, чем добиваться желаемой цели. Кому-то действительно проще нагадить, отобрать силой и как-то еще испортить жизнь тому, у кого «есть».
Бывает еще белая зависть. Но это даже, скорей, не зависть, а радость просто при сравнении с собой. Вот именно так друзья и относятся к удачам друг друга, если они, конечно, настоящие друзья.
Сложно представить этот мир без грязного желания иметь что-то, недосягаемое для тебя, но принадлежащее другим. Зависть к «звездам» из-за их популярности, к соседу, купившему новенькое авто, к знакомому, у которого девушка – модель 90–60–90, к одногруппнику, получившему пятерку, который в отличие от тебя пинал говно, а ты ведь учил! Хотя иногда бывают такие штуки, как несправедливость или случай, но это отдельная история.
Невозможно получить что-либо без стремления. Нет целей? Ну на нет и суда нет.

XII. А ПОМНИШЬ,
КАК ВСЕ БЫЛО ИНАЧЕ ?
ЖИЗНЬ ДЕШЕВЛЕ, ДУША БОГАЧЕ…
Любой шаг оставляет после себя след, просто его четкость и глубина зависят напрямую от скорости и желания идущего.
Спросите любого человека, захочется ли ему проснуться в такую рань. Ответом будет твердое «нет»! Но, видимо, человек по имени Джо и фамилии Клаус был не от мира сего. Он не мог отказать себе в чашечке кофе на заднем дворе. Под щебет сумевших выжить в душном городе птиц он мог молча погрузиться в свой внутренний мир. Встречать рассвет – это для свиданий и «развода» на первый секс, а часов семь-восемь – это отличное время для уединения.
Задний двор дома Клаусов был одним из любимых мест Старшего. Сочная мягкая трава летом и снежная поляна зимой. Можно было лепить снеговиков, играть в снежки, стричь газоны, расставлять садовых гномиков и так далее, но ничего этого они с Лукасом не делали. После зимне-осенних холодов трава пожухла и приобрела не самый презентабельный вид, но все-таки она была.
Клаус отпил дешевого растворимого кофе и обернулся к открывшейся раздвижной стеклянной двери.
– Джо, ты чего не спишь?
Заспанный Лукас, одетый в свободные, даже мешковатые, штаны и мятую футболку, вопросительно смотрел из дверного проема на бодрствующего отца.
– Говори потише, Лус. Дядю Вилье разбудишь, буянить начнет, – Клаус призывно махнул правой рукой, в левой продолжая держать чашку с природным энергетиком.
– Он надолго к нам?
Младший закрыл за собой дверь, оказавшись по ту же сторону, что и Джо.
– Нет, просто переночевал. Врачам покажется, переживет потерю, а там и домой вернется. Ты его вытурить, что ли, хочешь?
– Нет, он прикольный. Рассказывал, как вы когда-то в гараже музицировали с какими-то известными парнями из Миннесоты, а потом ты напился так, что еле мог ходить, –  Лукас потянулся и зевнул, – а еще он говорил, что тебе было всего лишь на пару лет больше, чем мне.
Младший Клаус улыбнулся и почесал нос.
– Ну, Вилье, ну балабол! Что еще тебе успел рассказать твой крестный горе-художник?
– Ничего особенного. Сказал, что ты мудак, потому что в шестнадцать, как он выразился, «хлобучил» сорокалетнюю. – Лукас подошел чуть ближе к отцу, одетому в толстовку и домашние штаны, похожие на те, что были на сыне, с поправкой на пару размеров. – Джо, можно спрошу?
– Нет, – Клаус на секунду сделал серьезное лицо, но тут же улыбнулся и, переведя взгляд на сына, добавил. – Шучу. Спрашивай, конечно.
– Раз у меня нет настоящей матери, может, хоть крестная есть?
Джо устало вздохнул, поставил кружку на маленький кофейный столик, который предусмотрительно был там приготовлен, поежился от холода и произнес:
– Моя старая подруга Бэлла.
В прохладном утреннем воздухе повисла пауза.
– И?
– Что и? Тебе паспортные данные и хронологию событий надо?
– Нет. Интересно, кто она хоть такая, чем занимается и так далее.
– Ну, сложно что-то сказать о том, кого не видел десять лет. Последний раз она была неплоха. Брюнетка, волосы чуть выше плеч, ноги от ушей, добрая, милая. Твой крестный охарактеризовал бы ее как премиум-класс. Все детство подкалывала и поддакивала меня. Знаешь, – Старший Клаус поджал нижнюю губу, – это было весело, черт подери. Чаще всего провоцировала меня на какие-то вещи, которые я не совершал попросту от лени или страха.
– А где она сейчас?
Лукас, по всей видимости, одновременно слушал и создавал у себя в голове образ той самой подруги-крестной.
– Переехала в другой штат. Ей там предложили неплохую работенку, еще на втором курсе. Переводчиком в какую-то межрегиональную фирму. Она неплохо преуспела в этом. Английский, испанский, еще какой-то там. Поначалу еще переписывались периодически, то по e-mail’у, то через «Facebook», а потом как след простыл.
– Телефон? Просто поискать? Не пытался?
– Номер сменила. Родителей потащила за собой. Поэтому, увы, сейчас не знаю, где она.
– М-да-а-а, – протянул Младший Клаус.
Джо шмыгнул носом, проклиная про себя начинающийся насморк.
– Что м-да-то?
– А то. Растерял всех друзей, просрал молодость, здоровье ни к черту. Везучий ты, что могу сказать, – Лукас потер замерзшие ладони друг об друга. – Пойдем в дом, пнем дядю Вилье да послушаем еще пару баек про тебя.
Он улыбнулся и, хлопнув Джо по плечу, пошел в дом.
– Как бы он тебя не пнул, –  бросил вслед Клаус, подняв кружку со столика, и последовал примеру сына.
Воспоминания – это те самые следы, которые оставляют прошедшие по твоей жизни люди. Кто-то успевает наследить так, что даже если бы ты и захотел, то не смог бы просто так их забыть. Другому удается едва ступить, и воспоминания о них возникают либо ассоциативно, связанно с какими-то вещами, либо когда нам плохо. Чаще всего ко второму относятся бывшие парни и девушки, реже к первому, хотя эта категория больше подходит для друзей и родственников. Чьи-то следы пересекаются между собой, чьи-то идут параллельно, но они были, и были охренительно круты. Тем не менее, к счастью, по-новой никогда этого не будет. Ну да, люди говорят: «Вот было бы классно, сейчас-то не так!» Да не будет ничего снова так, попросту не те чувства будешь испытывать при переживании этого снова.
– Вилье?
На зов никто не отозвался.
– Вилье!
И снова тишина.
– Эй, пьянь! Тебе сколько яиц?!
Что-то или, скорей сказать, кто-то неразборчиво промычал из соседней комнаты, после чего добавил «Два-а-а».
Джо и так уже разбил шесть штук, а вопросом всего лишь подтвердил свою осведомленность о кулинарных предпочтениях Долохова.
Лукас ушел принимать душ, перед этим любезно попытавшись разбудить крестного шутливыми оскорблениями. Но привести того в относительно живое, восприимчивое к окружающему миру состояние смог лишь Джо, сдернувший одеяло, сопроводив это фразой: «Ты чо, как Кныха?! Вставай давай!»
Джо не знал, как описать свое состояние. Он будто бы был в семье, в самой что ни на есть настоящей. Конечно, Вилье не был похож на любящую жену, да и вообще на жену. Но ощущение родства с ним было непроизвольно приятным. Хотя у них и было что-то общее, но их семьи в детстве были абсолютно противоположны.
Клаус видел Долоховых-старших всего пару раз в жизни, но они оставили у него только самые добрые впечатления. Тэрэза – менеджер по доставкам, Виктор – соучредитель какой-то небольшой фирмы. Милые, интеллигентные, может, даже действительно любящие друг друга. К сожалению, Джо этим похвастаться не мог. Эгоистичный священник-распутник и альтруистичная домохозяйка-однолюбка. Плюс и минус, которые дали миру разряд по имени «Джоуи».
– Джо! Как там наш завтрак?!
Голос Младшего Клауса, звучавший из другого конца дома, был хоть еще и не окрепшим, но нотки мужественности в нем все же улавливались.
– Джо?!
Он одернул себя, опоминаясь и обрывая нить внутренних рассуждений.
– Чего, Лус?!
– Горелым воняет, не чувствуешь, что ли?! Если это твои руки, то посоли, а то не так вкусно будет!
Джо посмотрел на сковороду, ручку которой он не выпускал последние несколько минут, и увидел, что по краям уже появилась черная каемка пригорелости.
– Пасхального кролика в яйца!
Джо быстро повернул тумблер, одновременно снимая посуду для жарки с раскаленного стеклянного диска.
– Ммм… ты что, спалил завтрак?
На сей раз это был Вилье. Заспанное лицо, легкая сутулость, смешной орнамент на трусах – таким он привык видеть старого друга.
– Да отвлекся малость, вот и подгорело. Есть-то все равно можно, сейчас разложу по тарелкам!
– Нет, я лучше чем-нибудь другим ублажу свой желудок, – Долохов подошел к холодильнику и, открыв его, достал какой-то кисло-сладкий питьевой йогурт. – Уж лучше это, чем ваша подгоревшая яичная смесь, мистер шеф-повар.
– Пошел ты…
Джо оттопырил на свободной руке третий палец.
– Да шучу я, шучу! Просто похмелье замучило, пить хочу, а не есть.
Вилье открыл пластиковую бутылку и осушил ее залпом.
– Кстати, это был любимый йогурт Лукаса. Сейчас придет и наваляет тебе по самые томаты.
– У-у-м?
Кудрявая голова вопросительно мотнулась вверх-вниз не то потому, что ее владелец не мог говорить из-за руки, вытирающей губы, не то потому, что не расслышал.
– По шарам тебе сейчас мой сын даст, вот что!
И в подтверждение его слов на кухню вошел Младший Клаус, завернутый по пояс в полотенце и напевающий что-то из «Simple Plan» себе под нос.
Старший же улыбнулся и, не переставая этого делать, стал отскребать пригоревшие яйца от тефлона.
– Джо, а где мой йогурт? – спросил Лукас, осматривая содержимое холодильника.
– Не знаю, Лукас, не знаю. Спроси-ка дядю Вилье, может, он подскажет, где его искать.
Клаус едва сдерживал смех, глядя на растерянного, немного покрасневшего непонятно отчего Долохова и Лукаса, скривившего губы в досадной и злой гримасе.
– Дядя Вилье, как тебе йогурт? Давай я тебе еще полотенце свое дам? А? Давай, что ты на йогурт размениваешься? Может, еще девушку мою тебе дать? Да давай, приведу, займешься с ней сексом. Давай наличность всю отдам, посуду нашу забирай, что стоишь-то?
Младший Клаус вложил в руки опешившего крестного одну из чистых тарелок, подготовленных Джо для завтрака.
– Ты обалдел, что ли? Что происходит вообще?! Из-за какого-то йогурта?! Ты охренел, что ли?!
Долохов продолжал оправдываться перед Младшим, Джо просто взорвался смехом.
– Дядь Вилье, успокойся. Шучу я! Купишь мне потом банана-сплит в «Баскин-Роббинсе». Только не паникуй.
Лукас, улыбнувшись, похлопал кудрявого крестного по плечу и, продолжая напевать песню, стал резать хлеб.
– Да вы охренели, – Вилье выдохнул. –  Семейство джабанутых кретинов!
Лукас отрывисто усмехнулся, выкладывая нарезанные ломтики хлеба на тарелку. Джо же, кое-как заставив себя перестать хохотать, разложил подгоревшие белки и желтки по тарелкам и коротко бросил:
– Завтракаем, потом тебя, Виль, в больницу. Я заскочу на работу, оттуда же позвоню копам насчет картины. Ближе к вечеру созвонимся и договоримся, где пересечемся: в городе или у тебя, – Джо отправил кусок горелого завтрака в рот и с набитым ртом добавил. – Кстати, Долохов, Лукас побудет с тобой. К чертям его учебу, пообщаешься хоть с крестником.
В последние пару лет люди абсолютно обленились. Есть у них деньги или нет – это неважно. Шикануть хочет каждый. Еда, машины, проститутки, цветы и так далее. Вот только те, кто шикует для виду, не понимают, что для тех, у кого есть деньги, это не роскошь – это обыденность или удовольствие. А для этих самых «шикеров» это целое событие.
Такси по вызову, как и девушка по нему же, – очень удобная штука. Приезжает – выполняет свои функции – уезжает восвояси. Ну не сказка ли?
Джо вышел из желтого «Lexus» и, махнув сыну и другу на прощание, направился к офису. У дверей, к его удивлению, нес свой пост не улыбчивый Жак, а какой-то хмурый прыщавый паренек.
– Добрый день, сэр, – поприветствовал тот Клауса.
– Здравствуй. А где Жак?
– Кто? –  парень спросил это с неким недовольством, но тут же одернул себя, понимая, что перед ним не последний человек в этом здании. – Простите, кто? Я не знаю, сэр. Второй день здесь работаю.
– Ну ладно, работай-работай...
Клаус кивнул парню и с легкой грустью и задумчивостью пошел дальше. Он думал о том, что бы могло случиться со стариком. Может, его старушка приболела, может быть, сам. Он не знал, и это огорчало.
Незнание огорчает – это понятно. Сюрпризы радуют – это тоже понятно. Но одно дело – приблизительная неизвестность, то есть в преддверии того же дня рождения, когда ты не знаешь что, но знаешь, что что-то все равно будет. А другое, когда непонятно что вылезает, как секретарша из-под стола на заседании акционеров. В таком случае ты ни черта не понимаешь и попросту охереваешь. Эффект неожиданности усиливает сюрпризность в десятки раз, именно поэтому стоит быть с ним поаккуратней.
– Привет, Айви. Как ты? Погода класс, окно бы хоть открыла!
Девушка приветливо улыбнулась шефу, переводя взгляд с монитора компьютера на него.
– Привет, Джо! Как обычно: хочу спать и в отпуск, – секретарша встала и потянулась, продолжая смотреть на него и одновременно показывая подтянутую, по всей видимости специально к лету, фигуру, – тебя пациент уже минут десять ждет.
– Хорошо. Свари-ка кофе пока, как закончу сеанс – посидим, поболтаем.
Клаус подошел к девушке и провел рукой по талии.
Ах да, самого главного, похоже, не уловил никто. После инцидента с оральными ласками прошло больше месяца. Он дал ей полторы недели отпуска, потом запил еще на столько же, и пошло по нарастающей. При первой же встрече после этого перерыва они пообщались и пришли к выводу: секс работе не помеха, если он чаще всего происходит на работе.
– Хорошо, беги давай!
Джо подмигнул соблазнительной брюнетке, которая дернула его за ремень на брюках. Дверь в кабинет была и без того чуть-чуть приоткрыта из-за духоты, поэтому он легко толкнул ее рукой и вошел в свою шамбалу.
Огромный размер кабинета внушал чувство какого-то холодного одиночества, когда в нем находился один человек. Диван, кресло, стол, еще одно кресло, всяческий хламушный декор на стенах, немного задернутые шторы на витражных окнах, люстра под потолком, пару квадратных метров пустоты, сотни проблем ежедневно – вот вам и кабинет человека, получающего $ 2500 в месяц.
На кожаном диване лежал мужчина с закрытыми глазами. Поначалу Джо подумал было, что тот спит, но брошенное им приветствие свидетельствовало об обратном.
– Здравствуйте-здравствуйте. Меня зовут Джо Клаус. Можно просто мистер Клаус, – ответил Джо, подходя к окну и немного раздвигая занавески.
– Мне известно, кто вы, думаете, я пошел бы черт знает к кому?
Клаус даже не повел и глазом на уверенное подтекстное хвастовство этой фразы.
– Нет, я уверен, что вы достаточно обеспечены и благоразумны. Учитывая, что на вас рубашка и брюки каких-то новомодных брендов вроде «Armani», золотые запонки, неплохая стрижка недельной давности, ну и созвучное сочетание имени и фамилии – Хэрвуд Гарвин. Известный писатель и социопат.
– Еще одна жертва стадного инстинкта к чтению. Да, мистер Клаус?
В словах пациента-писателя было отчетливо слышно раздражение.
– Если вы о своих книгах, меня хватило только на обложку и конец аннотации. «Сущность того, о чем мечтают миллионы. Правда продажи веры, продажная любовь, которая оказывается дороже настоящей. Все это вы найдете в книге скандально известного Х. Гарвина „Семь кругов рая“». Вроде так, если не ошибаюсь. Социопатично и бестолково, по-моему.
– Похвально, похвально, мистер Клаус. Наверно, долго разучивали. Но суть книги не в том, чтобы обосрать всех и вся. Суть в том, что это триста страниц моей фантазии. Был бы я ангелом Аргусом, то жил бы на земле, используя все эти небесные штуковины для удовольствия. Священником Томасом? В моей постели побывали бы больше половины прихожанок! Проституткой Микаэлой? А вот тут не знаю. Но продажная любовь – это в любом случае отличная вещь, – мужчина потер глаз рукой. – Да, действительно, все куда проще и бестолковей, чем люди думают, когда читают. Выдумывают всяческий гениальный подтекст и так далее. В этом вы правы.
– Хм… – Джо хмыкнул, уже стоя у стола и копаясь в верхнем ящике.
– Вы что-то потеряли?
На сей раз мистер Гарвин был любезней, но продолжал смотреть из положения лежа.
– Нет, ничего. Личное. Ищу старую фотографию с одним другом, – он захлопнул верхний ящик и стал точно так же перебирать содержимое нижнего. – Так зачем вы пришли, Хэрвуд?
Ему на глаза попалась та самая фотография с его же шестнадцатилетия, бог весть как сохранившаяся в столе. Молодой Вилье и еще более молодой, если не сказать подросток, Клаус. Джо даже на несколько секунд забыл, где находится, лишь слова писателя-пациента вернули его в реальность.
– За этим, мистер Клаус.
Джо не поднял головы, потому что не понял, о чем речь, думая, что Хэрвуд хочет ему что-то показать. Но через пару секунд ответом был стальной щелчок и огнестрельный выстрел, разрывающий холодное беззвучие комнаты.

Заметка профессора Джо Чарльза Клауса № 5
Оружие – ключ
В то время как появилась зависть, то есть когда человек в шкуре рубил мамонтов, появилось и оружие, которое помогало добывать людям все, чего им хотелось.
Началось все с камня и палки, потом деревянной дубинки, зазубренных стрел, сверкающего меча, пороховых пушек, гладкоствольных автоматов, а закончилось тяжеловесными боеголовками.
Когда тот самый бородатый, не моющийся из-за незнания того, что такое шампунь, доисторический человек придумал, как можно использовать те самые камни, кроме как в качестве составляющей пейзажа, он одновременно с тем придумал и защиту от не имеющих разума, а руководимых только инстинктами животных. Но как только возникла зависть, так и развивающийся человек стал применять новообретенные предметы самообороны в качестве орудий убийства.
Замах – вмятина в черепушке, укол – зияющая рана в сердце, щелчок стального крючка – сотни рваных дыр по всему телу.
Кто-то в такие моменты чувствовал радость от мести, кто-то – ее же от предвкушения наживы. Кому-то это придавало сил и власти над неспособными дать отпор.
Человек всегда изловчится, чтобы иметь возможность быть выше кого-то.
Но в определенный момент людям стало надоедать окружающее, угнетать, давить. И тогда тот же самый человек, уже в более-менее благоразумном виде, стал использовать орудие не только против других, но и против себя.
Суицид стал выходом. По чьему-то мнению, для слабых, по чьему-то – просто для отчаявшихся. Но глупый персонаж «Человек» из одного большого мирового сериала «Жизнь» нашел ключ, ключ к очередной двери. Нашел, по своему мнению, выход именно в сведении счетов с жизнью…
XIII. КТО НЕ ИЩЕТ, ТОГО НАЙДУТ
Что тут скрывать, мы все любим внимание. Вся эта суета вокруг, преследование по пятам, истерики, припадки ревности, выдергивание волос из всевозможных мест и т. д., и т. п. Это приятно – быть в центре внимания, быть предметом обсуждений, споров, сплетен. Именно поэтому больше половины, – да что уж там половины! – три четверти всего населения земли хотят быть звездами шоу-бизнеса, купаться в этом море улыбок в анфас и плевков в профиль.
Но большинство из этих убогих и душевно бедных предпочитают платить пару сотен таким людям, как Джо Клаус, чтобы быть на какое-то время этим самым эпицентром всего и вся.
Приходя в службу психологической поддержки, они начинают изливать душу, и тогда им кажется, что их проблемы значимы! Интересны! Будто бы они Аль Пачино в фильме, в котором главную роль исполняет сам Аль Пачино. А стоит им покинуть территорию «выслушивания», как они снова становятся никому не нужными, не интересными. Ну разве что своим близким, если таковые имеются.
Гораздо интересней, зачем к психологам обращаются состоявшиеся социально и состоятельные материально люди. У такой же половины из них есть желание встать на другую сторону, где те, которые, наоборот, хотят быть ими. Потому что поначалу кажется, там проще, пусть и не так роскошно. А они не могут. Либо потому, что любят свою известную профессию, сам процесс, так сказать. Либо потому, что больше ничего не умеют из того, что бы приносило дивиденды.
И именно поэтому выходом для них становится мир наркотиков, алкоголя и в конце концов суицида.
Но что, или кто, или как, может заставить известного писателя покончить с собой путем вышибания мозгов на глазах у психотерапевта? Этого не знал, но очень хотел бы узнать Джо.
– Мистер Клаус, вы уверены, что он не вел себя как-то необычно или раздражительно? Может, жаловался на что-то?
– Я, по-вашему, пятилетний мальчик, который не разбирается в людях? Я не знал никогда этого человека, поэтому что, по-вашему, значит «необычно»? Человек пришел к психологу, как он может быть не раздражителен и не жаловаться, вы хоть сами подумайте. Я практикую столько, сколько вам и не снилось свечек на торте вашего сына.
– Что? – агент, не снимая с лица уверенности, несколько удивился.
– Не нужно быть Шерлоком Холмсом, чтобы построить цепочку событий в вашей жизни. Кольцо – свидетельство брака, это и дураку понятно. Мешки под глазами? Скорей всего, недосып, но, поскольку вам тридцать или чуть больше и учитывая вашу профессию, это явно не ночные тусовки и секс-марафоны. Это, пожалуй, всего лишь пара явных моментов, а если к этому добавить еще и некую внутреннюю задумчивость и крепкую хватку за свою работу, то это элементарно, мистер Аскезо.
Джо мог бы подурачиться, начать пародировать жесты известного сыщика, но смерть – это единственное, с чем он никогда не хотел шутить.
– Хм… интересная логика, мистер Клаус. Но перейдем к делу, – агент хотел сменить тему разговора.
– Я слушаю.
Клаус оттянул петлю галстука на шее и, сжав руки в замок, стал смотреть на агента.
– Вы были ранее знакомы с Хэрвудом Гарвином?
– Нет, разве что с его книгами.
– Он был взволнован? Что-то говорил? Какова была причина его визита?
Агент перелистывал записи судмедэкспертов и фотографии из кабинета Клауса.
– Я уже говорил вашим парням, что я сам ничего не сумел понять. Он был относительно спокоен, даже, скорей, умиротворен, хотя вначале я чувствовал некую враждебность. А вот после моего вопроса о причине визита он как раз и вышиб мозги.
Аскезо выдернул одну фотографию из-под скрепки и повернул ее к Джо.
– Это девятимиллиметровая «беретта». Возникает вопрос: как мистер Гарвин сумел ее незаметно пронести?
Джо погладил щетину на подбородке и, пожав плечами, решил ответить:
– Не знаю. Моя секретарша не экстрасенс и вряд ли видит сквозь одежду. Когда я вошел, мистер Гарвин лежал на диване, – Клаус на секунду оборвал себя и задал интересующий его вопрос. – Пистолет же не удочка, как бы мы его заметили?
– У вас на входе не стоит металлодетектор?
– Нет.
– Тогда все понятно, –  Аскезо вернул фотокарточку на место и закрыл папку. – Непредусмотрительно с вашей стороны, мистер Клаус, при условии, что к вам каждый день заглядывают различные психи.
– Они не психи – они одиночки, – поправил его Джо.
– Почему? У большинства же есть семьи, дети, другая родня. Разве не так?
Агент отодвинул папку и положил руки на стол.
– Так-то оно так, но быть одному и одиноким – это разные вещи. Им не удается найти человека, который бы их выслушал, поэтому они приходят ко мне, оплачивая общение своими картами «Visa».
Аскезо был все так же тверд и настойчив, даже несколько вальяжное поведение Джо абсолютно его не смущало. Профессионал, что тут скажешь.
– То есть ваш клиент Генри Фойл тоже просто с вами говорил, а потом – бац! – и прикончил отца? Отличный вы психолог, мистер Клаус, раз у вас пациенты такое вытворяют.
На сей раз его голос звучало гневно и с неким давлением. Но, видимо, Аскезо всегда считал, что это лучшее оружие против других людей, когда ничего не остается.
– Вы ничего не знаете о ситуации мистера Фойла. Это называется жизнь-дерьмо с самого своего начала. Ему не повезло с родителями, а точнее, с одним из них. Скажите, неужто у вас была идеальная семья, мистер Аскезо?
– Это не имеет отношения к делу, отвечайте на вопросы!
Что-то внутри мужчины начинало закипать.
– Я сказал вам все, что знаю. Может, обвините меня еще в этом убийстве?
– А почему нет? Подстрекательство, бездействие или, скорей, содействие – все это уголовные статьи, мистер Клаус.
Джо ухмыльнулся:
– Ну тогда вы тоже убийца, мистер Аскезо.
– Агент Аскезо, – перебил его тот.
Но Клаус не обратил никакого внимания на возмущение агента.
– Так вот, мистер Аскезо, – он манерно протянул обращение, смотря на реакцию собеседника. – Вы тогда тоже убийца. Каждый день вы убиваете десяток неаполитанских ежей, в тот момент, когда бросаете мусор мимо урны. Так как те деньги, которые тратятся на уборку улиц нашего города от поступков таких, как вы, могли бы спасти десяток тех самых ежей. Понимаете?
– Что вы несете! Какие еще ежи?!
Агент взмахнул руками, нервно вскочил со стула и, уперев руки в бока, начал ходить туда-сюда по небольшой комнате для допросов.
Джо наконец-то смог разглядеть его: худоват, среднего роста, немного оттопыренные уши, которые не были так сильно заметны, когда Джо смотрел ему в лицо. Смугловатая кожа хорошо гармонировала с темно-синим костюмом, белой рубашкой и кожаными туфлями.
По идее это должно наводить страх и желание сдаться с поличным, но для Клауса агент был очередным рабочим материалом, хотя в этот раз ему самому приходилось играть роль допрашиваемого.
– Хорошо, хорошо, – Аскезо помассировал виски правой рукой. – А ваш сын? Лукас Джонатан Клаус? Он получал сотни предупреждений от полиции, вас даже штрафовали, но по непонятным причинам информация об алкогольном опьянении тринадцатилетнего подростка и езде на авто все в том же виде не доходила до ушей комиссии по делам несовершеннолетних. Странно, почему же?
– Он уже…
– Что уже? Может, стоит поднять старые дела, созвониться с комитетом. А то, как погляжу, отец из вас еще более безответственный, чем психолог.
На сей раз Аскезо нашел ее, «Клаусову пяту». У Джо что-то сжалось внутри, но он успел заметить, что при слове «сын» у собеседника тоже возникла немного раздражительная реакция.
– Это были единичные случаи. Сейчас все в порядке.
– Странные у вас представления о периодичности, мистер Клаус. Единичные по паре раз в месяц?
На секунду повисла пауза. Джо не хотел развивать тему Лукаса, а агент, видимо, тему детей вообще.
– Я могу еще чем-то помочь следствию, мистер Аскезо?
Агент сомневался еще несколько секунд, но все же ответил:
– На данный момент – нет, – он вновь приобрел сурово-грозный вид. – Мы позвоним вам, если что-то прояснится или вы понадобитесь. Не уезжайте, пожалуйста, из города в ближайшее время. Спасибо за помощь.
Это звучало как заученная фраза из учебника по работе с потенциальными преступниками.
Джо молча встал, подтянул галстук обратно к воротнику рубашки и, немного взъерошив волосы одной рукой, протянул вторую на прощание Аскезо. Мужчина, по-видимому, сомневался, отвечать ли на рукопожатие, но все же протянул навстречу ладонь, сжимая Клаусову.
– Если что, обращайтесь, мистер Аскезо, – Клаус, не разжимая руки, другой достал из нагрудного кармана визитку. – С десяти до девятнадцати ноль-ноль в любой день недели.
Джо с интересом смотрел на внутреннюю борьбу Аскезо с его желанием взять визитку. Фактически он не хотел принимать предложение о помощи, но в глазах виднелся крик о ней самой.
– Спасибо, мистер Клаус. Я в этом не нуждаюсь.
Агент отвел протянутую с кусочком бумаги руку. На это Джо лишь улыбнулся краешком рта и вернул визитку на место. Сделав еще пару шагов в сторону двери, он бросил на прощание:
– Прощайте, мистер Аскезо.
В ответ не прозвучало ничего.
В отдельные моменты жизни перестаешь понимать, почему люди поступают так или иначе. Всяческие тайны, загадки, подводные камни. Именно это и делает людей интересными друг другу. Вопрос, почему так, а не этак, зачастую является животрепещущим. В определенных условиях люди действуют по-разному, но на крайности их подталкивает критичность обстоятельств или жизни в целом. Есть ли другой выход в таких ситуациях? На этот вопрос каждый должен ответить себе сам…
– Виль, что у вас там?
– Что у нас там?! Мать твою, ты куда пропал? Мы тебе обзвонились! По телику только и слышно, как какой-то мудак испустил дух у тебя на кушетке! – кричал на другом конце Долохов.
– Да все нормально, успокойтесь. Меня отпустили, правда, ближайшие пару недель нам не удастся слетать на Бали. Сейчас заскочу перекусить и домо…
– Тебе очки мозг, что ли, сдавили? Какое, мать его, перекушу! Мы с Лукасом на мне едем. Так что стой, где стоишь. Куда ехать?
Джо смотрел на вечерний город, его улицы и вовремя успел заметить подъезжающий к остановке автобус.
– У тебя еще и машина есть? Ну потом расскажешь. Я наберу тебя, Виль, – Джо ускорился, чтобы не опоздать. – В кино пока сходите, там отличный новый фильм по Брауну начался. Давай.
– Эльфы рождественские тебя в фамилию! Ты совсем…
Джо убрал трубку от уха, но из аппарата продолжили звучать междометия и характеристики умственных способностей Джо. Благо, нажатие кнопки «C» остановило словесный поток.
У Джо с детства вызывало интерес все недоступное или интересное. Нет, не просто то, что лежало не на своем месте, а то, что действительно любопытно. И даже когда он брал вещи, это не было клептоманией или воровством, это попросту утоляло его жажду знаний. Вот и в очередной раз та самая жажда дала Клаусу зацепку, распустившуюся от большого клубка ниточку. Адрес дочери Хэрвуда Гарвина Изабелль.
– Стой! Эй!
Джо, не выпуская телефон из рук, побежал к еще не успевшему тронуться автобусу.
Трагедии заставляют людей быть слабее на какой-то срок, но бывают такие люди, которые становятся уязвленными на всю оставшуюся жизнь. Внутренний конфликт неблагополучия – это то, что остается, когда живешь в такой семье, которую люди называют неполноценной или не совсем счастливой. Чаще всего такие люди стремятся к знанию и самопознанию. Иногда за это судьба дает им тумаков, иногда награждает...
Автобус с шипением выпустил последнего пассажира и, закрыв двери, поехал вниз по Уолш-Стритт. Клаус проверил адрес на бумаге и на указателе. Все верно – Уолш-Стритт. А вот там слева, третий с угла, должно быть, дом номер восемь. Он скомкал листок и положил его в задний карман брюк. На улице уже стемнело, и садовые фонари зажглись как нельзя кстати. Джо для уверенности вдохнул вечернего, по-летнему весеннего воздуха по пути до двери заветного дома. Ведь не зря говорят, что мозгу нужен кислород, чтобы лучше работал.
Все эти частные домики, которые больше всего распространены в Штатах и Европе, являются этакими vip-убежищами для трусов. Нет, конечно, никто не спорит, что удобно и престижно, но половина покупает такие дома, подсознательно или осознанно поддавшись страху. Они боятся встретить подвыпившего соседа на лестнице, пересечься со скверной старушкой-соседкой, у которой завял очередной гибискус, и она будет рассказывать об этом битый час. Не высыпаться оттого, что сегодня у соседки новый любовничек. Люди ноют, что им одиноко, но боятся быть с этими самыми людьми. Противоречаще, глупо, по-человечески…
– Мисс Гарвин! Мисс Гарвин!
Джо стучал по деревянной двери, пытаясь обратить на себя внимание хозяйки. Звонка по непонятным причинам не было. Может, Хэрвуд служил в церкви истинного звука, отрицающей электронные динамические волны? А может, попросту не любил звонки. Ответить могла только его дочь. Но Джо пришел за другими ответами, куда более важными…
– Мисс Гарвин! Изабелль!
Он продолжал колотить в преграду.
– Мисс Га…
Внезапно с той стороны что-то щелкнуло, и Клаус едва успел остановить занесенную над дверью руку.
– Да, я вас слушаю.
Перед ним стояла девушка, поникшая, чуть выше среднего роста, с заплаканными глазами. Густые волосы до плеч, аккуратный носик, острый подбородок. Одним словом, она была довольно симпатична. Но грусть в ее глазах заставляла его скорее сочувствовать, нежели думать о ее привлекательности.
– Меня зовут Джо, Джо Лерой. Я был другом вашего отца. Мои соболезнования, Изабелль.
Клаус уверенно положил ей руку на плечо, но в ту же секунду девушка подалась вперед, уперлась в его грудь, и снова зарыдала.
– Тише, тише. Терять любимых всегда тяжело.
Изабелль продолжала промачивать плечо Клауса солью потери, но через пару секунд попыталась все-таки успокоиться и взять себя в руки. Плач смолк, и сквозь периодические всхлипывания она произнесла:
– Проходите… мне есть что вам сказать.
Джо не понял смысла последних слов, но принял приглашение, придержал дверь и, пропустив девушку вперед, последовал за ней.
Небогато, уютно, чисто. Видна женская рука и одновременно мужская воля. Несмотря на то что Хэрвуд считался довольно богатым человеком, интерьер об этом не свидетельствовал. Может, все деньги лежали в его сейфе, где-нибудь в особняке на Бали, а может, он вовсе не был так сказочно богат, как об этом говорили. Ну, по крайней мере, с уверенностью можно было сказать, что имеющиеся деньги не тратил на ненужную роскошь.
Девушка закрыла дверь и молча, лишь изредка тяжело вздыхая, направилась в гостиную. Клаус, помедлив, снял туфли и последовал за ней.
– Ваш отец был хорошим человеком. Он всегда говорил о вас, о том, как дорожил, – Клаус не знал, как начать задавать интересующие его вопросы. – Я видел его за день до смерти. Мне очень жаль, Изабелль, очень…
Джо уже стоял в паре шагов у нее за спиной и говорил, не отрывая взгляда от смешного попугайчика на шкафу, который, по всей видимости, был сувениром из жарких стран.
– Не врите, пожалуйста. Вы не друг моего отца, – Джо понял, что оказался в неловкой и даже нечестной по отношению к осиротевшей девушке ситуации, но предпочел промолчать. – Я знала, что вы придете. Перед тем как утром уйти, он надел свой лучший костюм, побрызгался дорогим одеколоном и оставил на прощание письмо под моей любимой шкатулкой, которую подарил мне еще на шестнадцатилетие.
Изабелль повернулась, держа в руках сложенный вдвое листок.
– Извините, я не хотел…
Клаус смотрел в опечаленные глаза и корил себя за глупое любопытство, заставившее его прийти в этот дом.
– Зато он хотел. Папа знал, что вы придете. Я не смогла и, наверное, вряд ли смогу принять его решение, но он посчитал это выходом. В письме сказано о том, что придет любознательный мужчина, скорей всего, выдумав себе новое имя, фамилию, и он будет тем, кто сможет и захочет искренне помочь, но приведет его все же любопытство, – девушка вытерла вновь начинающие намокать глаза. – А еще в конце письма папа признался, что все это время обманывал не только толпы фанатов и друзей, но и себя. Хэрвуд Гарвин – это псевдоним. На самом деле его звали Гектор Клаус…
Девушка подалась вперед и, обняв его за талию, вновь зарыдала. Джо взял письмо из опустившихся рук, обхватил Изабелль за плечи и стал читать самый конец прощальной записки.
«…Еще раз прости меня, Лиззи, я не хотел, чтобы тебе было больно. Надеюсь, когда ты поймешь мой поступок, то уже не будешь так одинока. Мой брат успел подарить этому миру славного паренька, пускай и был никчемным человеком. Поэтому надеюсь, что Джо сумел добиться того, чего не добился его отец. Да, тот незнакомец, который придет, – Джо Клаус. И он твой двоюродный брат. Лиз, берегите друг друга.
С любовью, твой отец
Гектор Клаус».
Джо сложил письмо и, прижав сестру к себе, тихо прошептал:
– Не плачь, сестренка, я теперь с тобой.
Каждый из этих людей потерял кого-то: она отца, он дядю. Чувство потери сближает, главное, чтобы в момент осознания потери рядом был кто-то, кто не дал бы одиночеству стать вашим другом…


Заметка профессора Джо Чарльза Клауса № 4
Бумага способна передать душу человека, почерк транслирует эмоции, неловко поставленные запятые свидетельствуют о буре, которая творится в душе пишущего, а облизанный оборот конверта придает бумажной переписке нотку романтики. Потому души тех, кого с нами уже нет, становятся бессмертными в их же записях…

«Дорогая Лиззи.
Не знаю, как начать, потому что это больно, а главное, понимаю, что тебе еще больней. Мне хочется остановиться, но я должен дописать свою последнюю литературную оду, посвященную правде и тебе, моя дорогая.
Это письмо не за тем, чтобы рассказать о моей никчемной жизни, оно послужит признанием.
Помнишь, я рассказывал о своем родном брате Чарльзе? Что он вроде бы уехал на восток за лучшей жизнью? Но это был один из немногих кирпичиков обмана в фундамент лжи.
Тебя тогда еще даже не было на свете, но у Чарльза уже был сын – Джо. Такой милый, забавный паренек, постоянно писал мне на руки и называл «дядя Гека». Все эти качества – от его матери, Элеонор. Она была замечательной женщиной.
Так вот, твой дядя был еще тем блудником, поэтому через несколько лет он оставил их. К тому времени я уже завершил свою вторую книгу и по возможности помогал им деньгами, но состояние здоровья твоей мамы заставило нас с ней уехать в Германию. Ты тогда только родилась, а у нее тут же появились серьезные проблемы со здоровьем. Прожив еще год на дорогих препаратах, она все же скончалась. Пара лет в Берлине с маленькой тобой на руках, и я вновь вернулся в Штаты, чтобы найти последних своих родственников. Но Эль с племянником переехали, не оставив после себя ничего, что бы дало мне возможность найти их.
На родине вкуснейшего пива и многочисленной порнографии я как раз дописал свой третий роман, поэтому издательство любезно заплатило сумму, достаточную на покупку кукол для тебя и куска хлеба для меня.
Что же до моего брата, то Чарльз запил и его выгнали из прихода. Ведь кому нужен пьяница-священник, которому уже идет пятый десяток. В итоге он подкармливал голубей в парке после похмелья, а как-то раз мне позвонили и сказали, что он скончался оттого, что его печень не выдержала. Я все это пишу, потому что мне кажется, одному человеку знать это куда важней, чем нам, и поэтому прошу тебя рассказать ему об этом.
Это лишь малая часть того, что мне следовало бы рассказать.
Весь этот псевдоним и обман, чтобы не чувствовать боль утрат. Это создавало мне некий вымышленный мир, где я был почти счастлив, прямо как в моих рассказах. Но единственное, чего я никогда не хотел, – так это делать тебе так же больно, как в свое время было мне. Моя болезнь неизлечима, и, чтобы не быть обузой, мне придется уйти раньше положенного, добровольно. Но напоследок попрошу и помогу.
Попрошу о том, чтобы ты как-нибудь дала почитать мои книги своим еще не родившимся детишкам. Пусть посмотрят, чем дед на хлеб зарабатывал!
Спрашиваешь, чем помогу? Я верну тебе то, что сам долго искал и вряд ли по-настоящему имел, – брата.
Еще раз прости меня, Лиззи, я не хотел, чтобы тебе было больно. Надеюсь, когда ты поймешь мой поступок, то уже не будешь так одинока. Мой брат успел подарить этому миру славного паренька, пускай и был никчемным человеком. Поэтому надеюсь, что Джо сумел добиться того, чего не добился его отец. Да, тот незнакомец, который придет, – Джо Клаус. И он твой двоюродный брат. Лиз, берегите друг друга.
С любовью, твой отец
Гектор Клаус».
XIV. ВИНА НЕ ДОКАЗАНА,
ЕСЛИ НЕКОГО ВИНИТЬ
Когда кто-то ворует игрушку, ставит двойку, уводит девушку, разбивает новенькое авто, напаивает, срывает сделку, то тут же начинаешь кого-то винить. И чаще всего это бывает не другой человек. У кого-то это становится бог или судьба, но кому-то все же удается найти силы признать, что он облажался сам. Жизнь последовательна, и в наших промахах действительно чуточку виноват парень с бородой, самую мелочь – проказница судьба, а замыкающим и одновременно слабым звеном в любом случае останется сам человек.
– Что? Кого запечатывают? Тише, Айви! Я уже за углом!
Джо убрал телефон и закрыл стакан со свежим утренним кофе, которое до звонка собирался с удовольствием выпить.
У него было множество дел на сегодня, и истерика Айви непонятно по какому поводу, само собой, никак не вписывалась в них. Надо было найти подарок для Долохова, потому что как раз на днях этому рисоваке должно было стукнуть тридцать три. Именно поэтому Клаус договорился с Изабелль, чтобы та съездила и помогла выбрать подарок. Но ввиду последних событий это пока отошло на второй план.
– Эй! Какого черта здесь происходит?
Как только Клаус вывернул из-за угла и увидел происходящее, то возглас вырвался сам собой. Джо выкинул кофе в урну и подошел к человеку, который аккуратно оклеивал цветной изолентой вход в его офис. На возгласы тот лишь посмотрел на него с каменным лицом и через секунду вернулся к своему занятию.
– Эй! Я вас спрашиваю!
Клаус стоял в паре шагов, продолжая попытки привлечь внимание неизвестного.
– Я провожу опечатку здания, здесь были обнаружены вредоносные насекомые, – пробубнил социальный работник.
– Какие еще насекомые?! Тут раз в полгода проводят дезинсекцию! Где разрешение?
Мужчина оторвал от ленты кусок и, прогладив его пальцем, повернулся к Джо, показывая бумагу с какой-то важной печатью. Клаус пробежался по ней глазами и, сверив содержание со словами рабочего, посмотрел на фамилию подписчика – Аскезо.
«Вот же заноза в заднице…» – подумал он, возвращая бумагу будто бы неживому работнику.
– Где девушка? – с досадой спросил Джо.
– А?
– Тут была девушка? Молодая, смуглая…
– Ага! Там, – мужчина указал на дверь офиса.
– Так вы же все закрыли?
– Она сказала, что вещи пойдет забрать, так что я пока дверь открытой оставил.
И в подтверждение его слов из двери вышла Айви с пакетом в руке и с набитым доверху ящиком стола. Клаус перепрыгнул через ленту, придерживая рукой низ пиджака, чтобы не зацепиться.
– Айви, давай сюда, – он взял из ее рук ящик, прижал его к груди одной рукой и обнял девушку другой за плечи. – Ты в порядке?
– Джо, они…
– Знаю, Ви, знаю. Пойдем, я со всем разберусь. Обещаю.
Клаус спустился вниз по ступенькам, продолжая обнимать девушку, буквально чувствуя страх, от которого дрожало все ее тело. Он, не задумываясь, прошел сквозь ленту, отчего желтый скотч с характерным звуком лопнул. Тот самый работник, не то службы дезинсекции, не то подчиненный Аскезо, тихо выругался и, оборвав остатки испорченной ленты, стал аккуратно и монотонно клеить новую.
Спустя секунду Джо и Айви не спеша шли по каменной дорожке вдоль огромной улицы, на которой находился их офис. Город продолжал окунаться в лето, пусть и со смурной прохладой в предвкушении плохой погоды. На небе сгущались тучи, сродни тем, что были у Джо в душе. Но, несмотря на это, он шутил, пытаясь развеселить грустную и испуганную Айви, в общем, старался скрывать свой страх. На серый камень тротуара упала первая капля, потом еще одна и еще. Одна из них упала прямиком на руку Клауса, и тот, понимая, что через пару секунд их упадут еще тысячи, прижал девушку ближе и побежал, стараясь не растерять по пути содержимое поклажи.
Но после всех счастий и несчастий, рано или поздно ты становишься гораздо умней и внимательней. Внутри, конечно, остается след, и только благодаря шлифовке временем, которое помогает понять, можно увидеть, что тебе было нужно, а что нет. Вся ценность перемен в том, что ты и сам ими наслаждаешься. Новые вещи, новые знакомства, новые ощущения. Стариков это делает моложе душой, а молодежь – куда целостней и уверенней. Но вот проходит то самое время, и некогда новинка становится привычкой, обыденностью, проще говоря, надоедает. В конце концов снова возвращаемся к истокам новизны и желанию переменить насущное. И это опять-таки приятно, интересно, свежо, хотя, как и положено, ненадолго.
Она закурила сигарету и, бросив зажигалку на тумбочку, положила голову Клаусу на плечо. Дождь ритмично постукивал в открытое для микропроветривания пластиковое окно. Погода не на шутку разгулялась, но это не мешало им наслаждаться друг другом.
– Ммм… стресс как рукой сняло!
– Ви, это была не совсем рука.
Клаус провел пальцем по бедру девушки и, отрывисто улыбнувшись, засмеялся.
– Ну да, руки-то у тебя побольше будут, – она втянула легкий табачный дым и тоже засмеялась.
Джо улыбнулся и обнял Айви. Та продолжала с наслаждением убивать легкие после занятий любовью. Он дал ей сделать еще одну затяжку, после чего отнял сигарету и тоже затянулся.
– Джо, – она прильнула чуть ближе и, вздохнув, произнесла. – Ты же не любишь меня…
Он дотянул табачную палочку и, бросив окурок в пепельницу, посмотрел на девушку.
– Ви, я…
– Не надо, Джо, не надо. Я все понимаю.
Клаус не знал, какие чувства у него есть к уже бывшей секретарше, но он точно знал, что ему с ней очень хорошо и непринужденно. Перед той же Викторией ему хотелось казаться лучше, проще, умней. А с Айви этого не требовалось. Она знала его проблемы, страхи, зависимости, знала настоящего Джо. Любила силу, ум, обаяние. Рядом с ней Клаус был Клаусом.
Девушка вновь вздохнула и, проведя рукой по груди Джо, встала с постели.
Конечно, он не был идеалом из фантазий двенадцатилетних девочек о Брэде Питте еще времен «Большого куша», но и о спорте не забывал. Разряд по спортивной гимнастике, зеленый пояс по одной из разновидностей восточных единоборств, некоторые навыки рукопашного боя – все это избытки долукасовского детства. С годами он не распрощался с мнением, что физическая активность не менее важна, чем мозговая. Походы в спортзал два или три раза в неделю после приемов были тем, что позволяло его телу не заплыть слоями жира и не походить на тело Кныхонахи.
– Ммм… какая погода классная. В детстве, помню, любила бегать и играть точно под таким же дождичком. Мама с отцом ругались, что, мол, заболею и так далее, но я все же умудрялась выбегать хотя бы на парочку минут, после чего, довольно шмыгая носом, возвращалась домой.
Зачастую так важно сказать каких-то несколько слов. Необязательно шаблонно и банально. Главное – отличить иллюзию ощущения от настоящего чувства, чтобы те самые слова звучали от души и осознанно, а не просто так, для заполнения пустоты.
Девушка стояла у окна, наблюдая за тем, как погода, в ее понятии, по-хорошему портилась. Джо вылез из-под одеяла, надел домашние штаны на голое тело, подошел ко вновь взгрустнувшей девушке и обнял ее за талию.
– Джо, я не хотела…
– Т-с-с. Не надо слов, глупенькая. Я люблю тебя и никому никогда не отдам.
Он замолчал и уткнулся в ее волосы, наслаждаясь самым сладким для него на этот момент ароматом. Дождь продолжал бить в стекло в такт ударам их сердец. Девушка повернулась к нему так, что ее носик коснулся его носа. По ее щеке скатилась прозрачная слеза, и она с улыбкой коснулась губ любимого мужчины, передавая соль счастья и ему.
Действительно, после расставания с очередной пассией кажется, что к черту эту любовь, что это вообще не нужно, что никому больше не скажешь ничего подобного! Ан нет! Проходит время, и становится нужно, и говоришь ведь. Ничего с этим не поделать, да и надо ли?..
Бог с ним, с офисом, время, чтобы разобраться с Аскезо, еще будет. А вот времени на покупку подарка Вилье уже не оставалось. Отмечать тот собрался в канун, чтобы после того как его поздравят ночью и напьются, можно было быстро протрезветь, а потом гулять еще почти целый день. Гостей собиралось прийти около трех десятков, больше половины которых Джо и вовсе не знал. Еще обсуждался вопрос приглашения Кныхонахи, но, осознав абсурдность этой мысли, Долохов вычеркнул толстяка из списка.
Клаус и ума не мог приложить, что бы такого подарить другу, которого до этого не видел туеву кучу лет. Но, поняв, что в голову ничего хорошего, кроме бутылки текилы или искусственной вагины, прийти не может, он решил подойти к выбору с оригинальной банальностью.
– Так что, вас не смущает, что голова на портрете будет обрезана точно так же, как на фото?
– Нет, пусть будет. Главное – по краям не обрезайте.
Девушка сделала какие-то отметки на черно-белой распечатке и вновь обратила внимание на симпатичного клиента перед собой.
– А можно будет добавить надпись?
– Конечно! А какую?
По этой девушке, работающей в отделе фотопечати, было видно, что ей нравится, когда кто-то пускает свою руку под ее моральную юбку. Но флирт, несмотря на всю свою гениальную простоту и удовольствие, – удел одиноких и холостых.
– Люди действительно лгут. Краска – никогда. В. Долохов.
– Ой, – девушка дописала продиктованную фразу на листочек и прижала руку к губам.
– Что-то не так, – Джо посмотрел на бейджик, – Сюзен?
– Нет, нет, все в полном порядке! Просто это так… это так красиво…
Клаус улыбнулся и, отсчитав тридцать долларов из кошелька, положил их на стол.
– Ничего особенного. Ведь так и есть, – он на секунду замолчал и пододвинул деньги еще ближе к девушке. – В смысле я не про красоту, а про суть. Если не ошибаюсь, то ровно столько я должен.
Улыбка моментально испарилась с лица девушки, она грустно посмотрела на деньги, поняв, что покупателя интересует только заказ.
– Да, ровно столько, – она щелкнула по нескольким клавишам на кассовом аппарате и уже через секунду протянула чек, который тот выдал. – Вот ваш чек. Завтра к двенадцати все будет готово.
– Мне кажется, мой заказ в надежных руках. Спасибо.
Клаус улыбнулся и, обернувшись, пошел к выходу. Девушка вновь посчитала это ноткой флирта, способного перерасти в симфонию вечернего секса, но Джо специально забросил последний кусочек мяса в клетку голодного тигра. Он промолчал, и именно поэтому за спиной никто так и не проронил ни слова.
Как же сложны все эти тонкие социальные роли, когда кто-то хочет быть жертвой, а кто-то желает стать охотником. Кто-то херосос, а кто-то – сверхчеловек Ницше. И вот тогда-то как раз нужно уметь проскользнуть мимо толпы первых и попасть в скромные ряды вторых. Согласитесь, все хотят быть душой компании, но не всем это удается. Страх и комплексы всегда душат возможные экзотические и интересные варианты развития жизненных событий.
Он вышел из уютного и теплого здания копи-центра. Дождь продолжал колотить по всем городским составляющим: дорогам и дорожкам, домам и домишкам. Люди предпочитали убегать и скрываться от такой погоды дома. Тот же, кто не успевал, начинал бежать как можно быстрей под зонтиком или накрывать голову пакетом за неимением первого. У Джо была своя проблема: он никак не мог найти хотя бы временного убежища.
Промокнуть – это, конечно, неприятно и холодно, но люди, скорей, бегут не от ощущения сырости и холода, а оттого, что им кто-то где-то сказал, что это опасно. Многим нравится мокнуть под теплыми каплями, потом ходить и сохнуть на ходу, а на следующий день, как ни в чем ни бывало, вставать с утра и идти на свою работу или в школу. Но как только десяток человек повторит, что это глупо и может привести к плохим последствиям типа простуды, тут же начинается насморк, кашель, температура и страх промочить туфельки. А дождь в любом случае все так же мокр, хоть назови его дождем, хоть нет…
Внезапно завибрировал телефон, по всей видимости, желая, чтобы Клаус ответил. Он добежал до ближайшего карниза какой-то кафешки и аккуратно, чтобы не промочить, достал мобильник. У него уже был горький опыт болтовни под дождем, который закончился для него сменой трех телефонов за одну осень.
– Алло, Лиз?
– Да, Джо! Ты где? Я освободилась!
Из-за шума воды на обоих концах связи было плохо слышно, поэтому им приходилось кричать.
– Можешь никуда не идти, я уже все заказал. Сейчас стою на Гранд-Уолш, недалеко от «Зеленой Ведьмы».
– Чего?!
– Я рядом с торговым центром! Ты где?!
– Я выхожу из галереи, давай встретимся на Бэнвуд!
– Хорошо!
Клаус откашлялся и спрятал телефон во внутренний карман куртки, в которую переоделся у Айви дома. Благо, девушка была предусмотрительна и оставила у себя несколько его вещей для подобных случаев. Все-таки туфли и костюм были не лучшей одеждой для такой погоды.
До улицы Бэнвуд было идти чуть меньше квартала, поэтому Джо не спешил. Он не столько беспокоился о том, что промокнет, сколько о том, что может заблудиться или как следует навернуться. Машин не было видно, поэтому он побежал через дорогу, одной рукой прикрывая голову, чтобы не облысеть, если это был кислотный дождь. Все эти байки могут оказаться вовсе и не байками, а тридцатилетний лысый мужчина – это вам не обложка журнала «Men’s Health».
Вся эта испортившаяся погода нисколько не портила его настроения. В последнее время Джо умудрялся находиться на своей волне позитива и гармонии. Неприятность с офисом, как бы это тавтологично ни звучало, конечно неприятна, но в целом все остальное было так, как должно быть, то есть наилучшим образом, шикарно. Клаус не фантазировал по поводу Айви, что у них может быть, потому что он просто понял, что любит. Сестра, которая нашлась не при лучших обстоятельствах, стала важной и неотъемлемой частью его жизни. Долохов уже достаточно хорошо расположился в апартаментах под названием «Жизнь Джо Клауса». Некогда сорняк его жизни Лукас начал взрослеть и переставал играть в капризного малыша. Чего еще, спрашивается, можно хотеть от жизни, когда есть любовь, друзья, родня? Разве что работы, приносящей как удовольствие, так и дивиденды, но, видимо, на этот раз уже отличной от предыдущей. Нельзя же прожить всю жизнь, возвращаясь к прошлому, или стоять на месте.
До торгового центра было чуть меньше чем полмили, но ливень заставлял глаза слипаться, и поэтому приходилось ориентироваться по земле под ногами. Вывески городского лоска продолжали пестрить, непонятно зачем и для кого, хотя, скорей всего, для того, чтобы все искали в них укрытия и заодно приобрели пару-тройку вещичек. Люди уже давно научились делать деньги на чужих неудобствах и несчастиях.
Джо сделал еще шаг и чуть не поскользнулся, отчего выпустил сотню ругательств в сторону непогоды. Вдруг за спиной послышался протяжный автомобильный гудок. Он обернулся и увидел, как с одного конца дороги, пытаясь, вероятно, тормозить, ехала едва различимая в такую погоду машина. На другом же конце виднелся силуэт ребенка не самого большого роста и, видимо, возраста, не то мальчишки, не то девчонки, пытавшегося встать. Клаус промедлил еще секунду и рванул к ребенку. Автомобиль был в паре метров и колеса чавкающе скрипели по мокрой дороге. Оказавшись рядом с человечком, Джо схватил его на руки и, подавшись еще вперед, сумел избежать встречи с бампером автомобиля.
– Ты чего делаешь! Совсем из ума выжил, что ли? – кричал он на спасенного, который оказался мальчишкой, на вид лет восьми или десяти.
– Я-я… бежал и… у-у-пал… нога бо-о-лит…
Он всхлипывал и одновременно заикался от страха. Клаус прижал его к груди и, нервно выдохнув, побежал обратно, в ту сторону, куда и направлялся до этого инцидента. Не хватало мальцу еще пневмонии или чего похлеще подхватить, дождь как-никак.
Под карнизом небольшого двухэтажного дома стояла Изабелль в плаще с высоким воротником. В одной руке у нее был зонт, а в другой – тубус и небольшого размера сумочка. Разглядев сестру, Клаус побежал еще быстрей, но так, чтобы не сильно трясти и без того переволновавшегося парнишку на руках, который, похоже, уже успел задремать.
Она тоже заметила его и призывно помахала рукой. Джо, не раздумывая, быстро проскользнул в дырку между дорожными ограждениями и уже стоял рядом с Изабелль.
– Джо, тебя где, – сестра замолчала, увидев на его руках ребенка. – Что с ним? Ему плохо?!
Девушка взволнованно смотрела на брата.
– Не знаю, Лиз, его надо в больницу, мне кажется, он подвернул ногу или что-то такое. Да еще и эльф его знает, сколько ему пришлось до этого проторчать на улице.
Она открыла зонт, обняла Джо за плечи и повела его в сторону ближайшего госпиталя.
Иногда важно не только внимать ближним, но и прислушиваться к тому, что происходит вокруг. Можно посмотреть на происходящее, молча опустить забрало шлема безразличия, попытаться забыть, уходя в сторону. Но жизнь одна, причем не только у тебя. Пройдя мимо, можно пропустить сотню других жизней в лодку, которая не спеша поплывет по реке Стикс, или просто не найти то, что бы помогло, а может, даже и заставило бы как можно сильней вцепится в берег Жизни. Тот самый, с зеленой травой и прекрасными нимфами…
– Хорошо, я заплачу. Столько хватит?
Джо достал кошелек и положил полсотни на больничную стойку в приемной.
– Нет, вы не понимаете. Дело не в деньгах! Нужен номер страховки. Вы ведь знаете его?
Клаус очень нервничал и переживал за парнишку, который лишь посапывал на затекших руках.
– Да как я могу его знать?! Мальчонка чуть не угодил под машину, весь передрог, и Санта его знает, что у него с ногой! А вам страховку подавай?!
Молоденькая дежурная медсестра посмотрела на вымокшего до нитки Джо и, оглядевшись по сторонам, придвинулась чуть ближе, чтобы только он ее и услышал.
– Хорошо, несите его в четвертую палату, это направо по коридору. Я постараюсь что-нибудь придумать, пока наши врачи будут выяснять его имя.
Клаус избавился от гнева и одновременно с удивлением и благодарностью улыбнулся девушке.
– Спасибо, – прошептал он так же тихо, чтобы никто, кроме нее, не услышал этого.
Джо направился в указанном направлении. Изабелль последовала за ним, стряхивая с зонта капли воды.
Единственная настоящая удача и счастье – это когда в толпе, скрытой под трусливой пеленой, находятся те, кто в конце концов снимет шлем и подойдет к упавшему с бордюра старику, протягивая руку помощи. И тогда найдутся те, кто окажется пусть не настолько сильным, как первый, но куда смелей бездушной толпы.
Клаус положил парнишку на кушетку и стал аккуратно снимать с него промокшую курточку, чтобы тот не передрог.
– Джо, ты сам хоть разденься, вымок же!
Он лишь промолчал и положил одежду мальчишки на тумбу.
– Мистер…
Врач, вошедший в палату, вопросительно посмотрел на него и встал рядом с койкой.
– Джо, зовите меня просто Джо.
Он повернулся, ожидая что-то услышать, одновременно снимая куртку, но на сей раз уже с себя.
– Так вот, Джо, нам удалось узнать имя мальчика и выйти на его отца. Он уже в пути, – написав что-то в карте, врач добавил. – Вам есть где переждать непогоду с вашей подругой?
Клаус облегченно выдохнул и, повернувшись к мирно спящему найденышу, провел рукой по промокшему лбу.
– Да, мы подождем с моей сестрой в холле. А как имя мальчика?
– Сайман, Сайман Аскезо.
Рука Джо остановилась и, посмотрев на малыша еще секунду, он обратился к Изабелль.
– Лиз, мы уходим.
– Но, Джо…
– Его отец в пути, а значит, мы здесь больше не нужны.
– Джо, пого…
– Я сказал, идем!
Клаус свернул в руках свою куртку и направился к выходу из палаты. Врач понял, что не дождется ответа на последний вопрос, поэтому стал прицеплять почти заполненную карточку к спинке кровати. Изабелль же лишь непонимающе вздохнула и последовала за братом.
Настоящих героев не существует. Есть только те, кто немного внимательней сотен других.


Заметка профессора Джо Чарльза Клауса № 3
Внимание
Куда важнее чаще смотреть по сторонам, чем красноречиво болтать.
Можно быть хоть сто раз добрым к знакомой бабушке-соседке или домашнему коту, но это всего лишь привычка, ставшая добротой. Куда важней выйти из этого самого двора, от этой самой бабушки и открыть для себя сотни людей, которым действительно нужная твоя помощь.
Нет, не надо быть милосердным, доходя до абсурда, раздавая все нищим и обездоленным, тем самым пытаясь найти очищение на небесах. Нужно всего лишь уметь поддержать и дать правильный толчок.
Конечно, можно убить оленя, накормить несколько бедных фермеров из близлежащей округи, и те, объевшись, умрут через пару дней, вновь надеясь на твою помощь. А можно показать одному, как сделать лук, другого научить затачивать наконечники для стрел, третьего – охотиться, а четвертого – готовить. Вот тогда через пару недель уже ты придешь к ним, и уже они тебя накормят жарким из свежеподстреленной дичи.
Стоит оказаться чуточку внимательней других, и тогда можно оказаться гораздо выше. Ведь что посеешь, то и будешь собирать, когда придет время.

XV. ФИНАЛ ЕСТЬ ТОЛЬКО У ТОГО,
ЧТО НЕ ИМЕЕТ СМЫСЛА
Порой желания так просты, что даже делать ничего не надо. Например, иногда в жизни наступают такие моменты, когда просто возникает необходимость поговорить и послушать. Нет желания бежать или судорожно думать, что же придется делать через какое-то время. Хочется просто сидеть, смотреть в глаза собеседника, смеяться, философствовать, грустить, строя планы на будущее.
– А дядя Вилье что?
– Да что-что?! Взял и вмазал ему! У того аж нос вдавило.
Лукас имитировал удары, махая кулаком.
– Ха-ха, это на него похоже, – Клаус улыбнулся и отпил еще немного апельсинового сока из стакана.
Вокруг ходили многочисленные официанты, а с кухни слышался аромат пряного и жареного. Старший Клаус обожал даже не столько процесс приготовления пищи, сколько симфонию запахов, которые исходили во время него. Вилье снял достаточно большой зал для торжества где-то на окраине города. Гостей планировалось много, но пока всего лишь один из уютных столиков этой залы занимали приехавшие раньше всех Джо и Лукас.
«– Доброе утро, Джо.
Лукас вошел на кухню как ни в чем не бывало. В свои девять лет он выглядел несколько старше, нежели его сверстники, и вместе с тем был полон не свойственной этому возрасту желчи.
– Привет, Лус, – Джо выдержал паузу, но все-таки, набравшись решимости, бросил на стол средних размеров тетрадь. – Что это?
Младший Клаус подошел к холодильнику и молча налил стакан молока. В комнате повисла тишина, и только звук жадного глотания периодически перекликался с ней.
– Лус!
– Да, что, – ответил тот, недовольно вытирая губы. – Дневник это!
– Я вижу, что дневник! Какого черта там делает замечание и хренова туча F?!
Старший взял предмет обсуждений и несколько раз нервно помахал им в воздухе.
– Ну и?
– Что и, что и? Почему я ничего не знаю об этом!
– А ты интересуешься будто бы!
– Как видишь, интересуюсь!
Напряжение нарастало, но это было только начало...
– Ой-ой! Наверно, это помешало тебе копаться в «Mac» или принимать душ, иначе бы ты хер что заметил!
Лукас со стуком поставил стакан на стол и, отвернувшись, замолчал.
– Лус, – Клаус выпустил кусок бумаги из рук и, проведя руками по волосам, решил не продолжать ссору. – Лус. Извини, я знаю, что бываю…
– Что ты бываешь? Ты, скорей, не бываешь, причем, к сожалению, отцом, – перебил его все так же не оборачивающийся сын.
– Я знаю, знаю, Лус! Но пойми, это ради тебя!
Он встал и, подойдя, положил руку на его плечо.
– Не знаю, что ты делаешь ради меня. Твоя работа – это твое убежище от всего дерьма вокруг. Джо, сегодня у нас в школе День матери, поэтому каждому было поручено сделать что-то для своей мамы и позвать ее на праздник, который там же будет проходить. Знаешь, что сделал я? Просто встал и вышел. Мисс Свон, конечно же, взбесилась и, мало того что написала замечание, теперь вызывает тебя к себе.
Голос Лукаса звучал уже куда более спокойно и даже с тоской, понятно по какой причине.
– Лус, я разберусь с ней. Не беспокойся, все будет…
– Да ни черта не будет, – Младший Клаус скинул руку Джо.
– Лус…
– Удачно поработать, – сказал тот и вышел прочь с кухни».
Сотни жизней сотен людей так или иначе, рано или поздно пересекаются. Причем настолько неожиданно, что и представить сложно. Твоя приятельница может оказаться любовницей бывшего твоей хорошей подруги, или твой хороший знакомый окажется братом приятеля твоей сестры! Звучит запутанно, но чаще всего именно так и бывает. А еще эти идиотские радости при нахождении в «Facebook» какого-нибудь «Roberto», с которым у тебя два общих друга. К сожалению, не только двенадцатилетние девочки страдают синдромом «друзяшечности», гордясь знакомством с каким-нибудь старшеклассником или мало-мальски известным общественным деятелем. К ним прибавляются многочисленные индивидуумы, которые хвастаются, что у них во «френдах» какая-нибудь второсортная певица, чья голова и имени-то их надолго не задержит внутри. В такие моменты еще раз убеждаешься, что человеческая глупость не знает предела…
– Да… молодые были, что поделаешь, – Джо с ностальгией посмотрел на фотокарточку и протянул ее сыну, чтобы тот присмотрелся.
– Аха-ха, это что, дядя Вилье?
– Ну а кто ж еще?
– Просто он здесь какой-то…
– Какой-то страшный и прыщавый? Знаю.
Старший Клаус улыбнулся и, откинувшись на спинку стула, стал раскачиваться туда-сюда.
– А ты что? У самого лицо, как у Денни де Вито, причем не в лучшие годы!
– Ну… хорошо-хорошо, не спорю! Тогда гамбургер, картошка и двойной макфлури были моей дневной нормой.
Немного выцветшая фотокарточка с Джо весом около ста пятидесяти фунтов рядом с прыщавым и до невозможности худым Долоховым была тем немногим, что осталось от их юношеской дружбы, и, к счастью, единственным, что напоминало о детских недостатках и проблемах.
– Вам тут по сколько хоть?
– Мне двенадцать, а Вилье, – Джо почесал затылок, подсчитывая про себя. – Ну ему шестнадцать или около того.
В зал вошли несколько незнакомых Клаусам людей, которых они проводили оценивающими взглядами. Высокий парень с прической шапкой и идиотской улыбкой, блондинка с узкими чертами лица и брюнетка с короткой стрижкой в темном платье и с перевязанной бантиком бутылкой вина в руках. Вот они, гости мистера Долохова. Старшему показалось, что они могли где-то раньше видеться, но он не стал углубляться в воспоминания.
– Черт, хорошее фото ведь, – вздохнув, произнес качающийся на стуле Джо.
– Ага! Круто все-таки, что вы с ним снова нашли друг друга. Крестный классный, – Лукас на секунду замолчал и закончил мысль. – Вот вчера, например, одну кореянку подвозили, дак за то, что подвезли, она сделала мне и ему по минету.
Старший Клаус замер в подвешенном состоянии и, выпучив глаза, посмотрел на сына.
– Херасе! Какого черта, – он отвесил младшему подзатыльник. – А Вилье я откручу его подвозилку! Чтобы не вторгался больше на территории дружественных государств!
Джо продолжал удерживать каменную серьезность на лице, но про себя улыбался любовным похождениям сына, пусть все же и ранним.
«– И что с того?!
Вилье развел руками и широко раскрыл глаза.
– А то, что у меня сын, которому два года, и, несмотря на все свои желания, я должен работать, да так, чтобы мозг сводило!
– При чем тут это?! Ты абсолютно погряз в работе! Ты забыл обо всем, забыл о нашей дружбе! Ведешь себя как кретин!
Джо оперся на холодильник и, вздыхая, провел рукой по пыли, скопившейся на этом предмете кухонного быта.
– Ну, а что я могу сделать? – на сей раз Клаус говорил с досадой и куда более спокойно.
– Можешь! Измени все так, как того пожелаешь! И что, что у тебя Лукас? Деньги на жизнь есть, а от того, что ты будешь на тридцать минут меньше работать, они никуда не убегут. И правильно, что ты из кожи вон лезешь, чтобы заработать статус, авторитет, вес в обществе. Но одно другому не мешает! Уделить час-другой встрече со старым другом – это никак не может быть помехой.
Долохов чиркнул кремнем и затянулся терпким табаком. Дым невольно тянулся на улицу в открытое окно, за которым уже порядком стемнело, и только тусклый свет фонарей придавал хоть какую-то ясность.
– Виль, я запутался! Ни черта не понимаю! Почему все идет именно так?
Клаус положил голову на руку и уперся взглядом в стену.
– Значит, так оно и должно быть, мэн! Но это не значит, что ты должен плыть по течению или стоять в стороне. Возможно, это сейчас проблема, но рано или поздно тебе все вернется, причем в квадрате.
Долохов тоже стал успокаиваться, то ли от табака, то ли понимая, в каком состояния находится его друг.
– А если я так не могу?
– Кто сказал?
– Я!
– И что ты собираешься делать – прикончить себя? Глупо! Сам же знаешь, что мне довелось попробовать, и ничего хорошего в этом нет.
– Какой, к черту, суицид?! Я не знаю…
Джо стукнул кулаком по боку холодильника и замолчал.
– Вспоминая то, как я хотел покончить с собой, тут же смотрю на свою жизнь сейчас. Только вдумайся! У меня есть друзья, работа, деньги, квартира, множество девушек. Пусть я не какой-то олигарх, который в десятке «Forbes», и даже не тот, кто наутро пьет «Кристаль», закусывая слитком золота. Зато я тот, кто доволен собой и ничего не хочет менять, только желая идти и идти вперед. А там еще много чего, хотя я мог всего этого и не увидеть…
Вилье докурил сигарету и выкинул ее в открытое окно.
– Мне ни хрена не хочется. Хочешь, верь, хочешь, нет.
Джо поднял голову, подошел к раковине и открыл кран с холодной водой. Ледяная струя касалась ушибленного о холодильник кулака, заглушая боль.
– Мэн, ты же знаешь, что я тебя очень люблю как друга, и парень ты отличный, но моя помощь может быть только в виде слов, а они сейчас ни к чему. Позвони, как придешь в себя и перестанешь погружаться в никчемный пессимизм. Знаешь, искренне надеюсь, что это будет как можно скорей.
Вилье бросил взгляд на спину Клауса и в тишине вышел из комнаты».
Банкетный зал наполнялся все новыми и новыми лицами. Разные возраста, фактуры, колорит. Молодые и не очень, веселые и понурые, обаятельные и немного отталкивающие. Казалось бы, ничто не может заставить столь разных людей собраться в одном месте, но нет, порой один человек способен объединить десятки других. И сейчас этим человек был мистер Долохов.
– Джо, откуда у дяди Вилье столько друзей?
– Для начала, Лус, я уверен, что не все они друзья.
– Тогда зачем он их позвал?
Лукас отпил содовой из стакана и вопросительно посмотрел на отца.
– Ну смотри, – Джо перестал качаться на деревянном изделии под собой. – Есть несколько групп людей в нашей жизни. Прямо как на «Facebook». Друзья, приятели, знакомые, коллеги, родственники и польза.
– Польза? – вопросительно перебил Старшего Лукас.
– Погоди, – Джо на секунду замолчал, видимо вспоминая мысль. – Так вот, смотри. Друзья – это те, с кем можно напиться, поболтать по душам, открыться, иногда обложить дерьмом, иногда поддержать. Например, мы с Вилье.
Приятели – это переходный этап между друзьями и знакомыми. Иногда они могут стать первыми, а иногда могут перейти в разряд вторых – все зависит от обстановки. С ними ты пересекаешься пару раз в полгода или год, поздравляешь с наступающими праздниками, иногда дружелюбно болтаешь.
С коллегами не скучно на работе, да и есть такие профессиональные шутки, которые поймут только они. Зачастую веселые ребята, возможно въедливые, но без них никуда, они занимают свое место. Не общаться с ним – это то же самое, что всю жизнь только и рукоблудствовать в одиночестве, когда вокруг маячат толпы нимфоманок, желающих помочь.
Родственникам зачастую по прошествии многих лет становится плевать на тебя, хотя иногда вы остаетесь очень близки. Но в любом случае в сложных ситуациях в первую очередь полагаешься на них, пускай их помощь и окажется не самой эффективной или же не самой бескорыстной. Некоторые родственнички чаще всего появляются, когда ты на горе, но почему-то, когда ты внизу и строишь лестницу на эту самую гору, им плевать.
Ну и самые, как бы это ни звучало тавтологично, полезные люди относятся к категории «польза»!
На сей раз старший Клаус осушил стакан Лукаса и поманил рукой официанта.
– Джо, ты чего творишь?
– Пока он идет, подумай о том, как я тобой сейчас очень по-гейски воспользуюсь, – Джо улыбнулся сыну и тут же повернулся к подошедшему официанту, предварительно сделав встревоженное лицо.
– Простите, я могу чем-то вам помочь?
По официанту было заметно, что он работает в сфере услуг не так давно и поэтому старается быть максимально доброжелательным, скорей всего, боясь разозлить начальника или особо искушенных клиентов.
– Да-да, могли бы! У моего сына проблемы с печенью, и ему необходимо как можно больше пить содовой без газа! Но, к сожалению, он только что допил второй стакан.
– Принести содовой?
– С лимоном, пожалуйста, он лучше помогает расщеплять ненужные бактерии. И если можно, то большой стакан, чтобы мы вас больше не тревожили. Спасибо огромнейшее!
Джо улыбнулся озадаченному официанту, который, кивнув, с энтузиазмом направился на местную кухню.
– Что это было, сифилис тебе в штаны?! С какой это стати у меня проблемы с печенью!
Лукас с возмущением и с нескрываемым удивлением смотрел на отца.
– Проблемы у тебя только с соображаловкой, видимо. Если бы ты подумал, то понял, что за какие-то две минуты я успел тупо использовать тебя и официанта, при этом вызвав в нем чувство сострадания.
– И при чем тут твоя «польза», пользователь несчастный? – Младший развел руками, ожидая услышать ответ.
– При том! Скажи я ему, что мне просто нужна еще одна содовая, ждать бы нам ее минут двадцать, а парень вдобавок бы плюнул в стакан и на чай бы еще попросил, если тут не все включено. А так моя легенда заставила его сострадать маленькому Лукасику с отваливающейся печенью, и в конце концов я спокойно выпью еще одну бесплатную содовую.
Джо улыбнулся, потрепав сына по голове.
– Хрен тебе! Моя вымышленная печень – моя содовая!
Лукас с шутливым недовольством улыбнулся краешком рта и посмотрел на входящую в зал девушку. Деловые брюки, туфли на каблуках, белая рубашка, расстегнутая на несколько пуговиц – строго и со вкусом. Она держала в руках небольшую сумочку и темный тубус и, по всей видимости, искала глазами кого-то знакомого в зале.
– Так вот, как видишь, этот официант относится к категории «польза», потому что я могу поиметь с него то, что необходимо именно мне. Также к ним относятся девушки, которых можно просто поиметь. Главное – знать с какой стороны подойти и вовремя уметь подсластить пилюлю, чтобы человек не принимал ваше общение в штыки, – Старший посмотрел на сына, взгляд которого был прикован куда-то в сторону и перевел свой туда же. – Изабелль! Изабелль, мы здесь!
Девушка обернулась и, увидев Джо, радостно пошла к нему. Зал был не так уж велик, и поэтому уже через пару секунд они радостно по-семейному обнимались.
– Привет, Джо, я так рада тебя видеть! Спасибо за приглашение!
– Не за что, ты ведь теперь член нашей семьи! Мой праздник – твой праздник. Но погоди, я тебя должен кое с кем познакомить, – он обнял девушку за плечи и повернул в сторону стола, за которым сидел Лукас. – Познакомься, Лус, это твоя тетя, Изабелль.
Старший замер в ожидании реакции сына. Младший же молча встал из-за стола и, подойдя к ним, протянул руку новообретенной тете:
– Называй меня лучше Лукас, а то Джо, как обычно, сопливо-сентиментален, – с улыбкой произнес Младший Клаус.
Необъятного размера камень упал с души Джо, и он вновь с любовью потрепал сына по голове.
– Очень приятно, – девушка ответила легким рукопожатием и улыбкой. – Кстати, Джоуи! У меня тут подарок для твоего друга. Ты же говорил, что он увлекается живописью…
Она поставила сумочку на стол, взяла в руки кожаный тубус и, открыв его, вынула скрученное полотно.
– Не стоило, Лиз, ему и так надарят кучу подарков! Разве что там оригинал «Джоконды».
– Не совсем. Вчера ко мне пришел человек и предложил ее за бесценок. Всего-то пятьдесят долларов. Конечно, она до невозможности простая, но мне понравилось.
Изабелль очень быстро развернула изображение в ожидании реакции брата, которая не заставила себя ждать. У Джо отвисла челюсть при виде характерной росписи автора этого полотна – «ViDo».
«Говорят, маленькие дети впитывают все хорошее и плохое без разбора, как губки. Тем не менее порой они способны не только впитывать, но еще и довольно-таки неплохо анализировать происходящее. Причем зачастую куда лучше своих взрослых современников. Не стоит недооценивать молодость – иногда просто необходимо к ней прислушиваться как вокруг, так и внутри нас.
– Чарльз, давай выйдем, поговорим!
– Мы и тут можем все обсудить, что тебе не нравится?
– Я не собираюсь обсуждать это при Джо!
– Ну и все тогда, потом обсудим.
– Чарльз!
– Ну чего?!
– Я не дам тебе отправить Джоуи в приходскую школу!
– Ну что значит отправить? Он сам все выбирает, сам хочет, мы с ним это обсуждали. Правда, Джо?
Мужчина с небольшой, как положено провинциальным священникам, бородкой посмотрел на сидящего у экрана телевизора мальчонку.
– Да, – отрывисто ответил тот.
Элеонор присела на кресло и на сей раз попыталась взять мужа не напором, а жалостливым спокойствием.
– Чарли, он же совсем еще ребенок, нельзя его туда отправлять!
– Ребенок? Ему целых восемь лет!
Это был один из немногих случаев, когда отец Джо приехал его навестить. Чаще всего их общение складывалось посредством либо писем, либо денежных переводов, изредка звонков. Но к вопросу обучения горе-отец решил подойти очень и очень старательно. Даже чересчур.
– По-твоему, восемь – это много?!
И все же Элеонор не смогла сдержать гнева, связанного с постоянно обсуждаемой ей и мужем темой.
– У меня в восемь вообще никого рядом не было, я делал все сам!
Чарльз отпил чая из кружки и пересел на противоположный конец дивана.
– Ты рос в глуши, в поселке! У вас была всего одна школа, да и в той садовник был куда образованней всех учителей! О чем ты вообще тогда говоришь?!
– Ну и? Пусть растет пацаном! Вот съездит туда на уик-энде и посмотрит, как там живется другим!
Несмотря ни на что, Джо его все-таки любил. Пускай Чарльз не являлся ни образцом священнослужителя, ни образцом отца, но, как говорится, родителей не выбирают.
– Джоуи, малыш, подойди сюда, – Элеонор переключилась с мужа на сына, подзывая того к себе. – Скажи, сынок, ты хочешь поехать в эту школу?
– Да, скажи ей, Джо, хочешь ты или нет? – продолжал подливать масла в огонь проповедник Клаус.
– Мам, пап, я не хочу отвечать на этот вопрос никому из вас.
– Как это так? – возмутилась Элеонор.
– А так, что каждому из вас бесполезно что-то объяснять, вы все равно стоите на своем. Пойду лучше погуляю, – маленький Джоуи направился к двери, но, остановившись, напоследок бросил. – Пока, пап.
– Вот что ты наделал! Чарльз, у тебя всегда и все так!
– Это не я, это ты все время лезешь!
– Ах, я?! Да мало того, что ты нас оставил, ты еще умудряешься приходить и качать права! Ты хоть палец о палец ударил для его воспитания? Нет! Вот и не смей отрывать его от меня!
– Ты хочешь, чтобы он держался всю жизнь за твою юбку? Ну и пожалуйста!
– Уходи, Чарльз! Уходи! Я не хочу тебя видеть!
– Ради Бога! Прощай, Эль!
Послышался хлопок двери запасного входа, свидетельствующий об уходе отца-проповедника. И только тихий плач сидящего за стеной мальчишки нарушал тишину квартиры, в которой понятие „семья“ уже давно стало мифом…»
– Ай, Ви! Какого черта ты щипаешься?
– Меньше на сына будешь наезжать.
Девушка улыбнулась и обняла Клауса за шею, чтобы поцеловать того в щеку.
– Типа кнут и пряник?
– Типа любовь и нежность, глупый!
Джо взял свою спутницу за руку, лежавшую на его плече, и провел большим пальцем по всем ее пальцам.
– Ну а как Лукаса еще назвать, если он учесал за первой юбкой! Бог с ним, осталось дождаться Долохова, от подарка он, конечно, обалдеет…
Праздничный зал был уже полон гостей, не хватало только виновника торжества и, возможно, парочки людей, которые были приглашены, но уже не факт, что придут вообще. Хотя в таком сборище народа сложно понять, кто есть, а кого нет.
– Джо, скажи, ты не будешь против, если мы вместе подарим? – спросила сидящая напротив Клауса с Айви Изабелль.
– О чем речь, Лиз! Подарок же вообще от тебя, просто я подготовлю Вилье, да заодно хочется увидеть его лицо в этот момент.
Сестра Клауса расплылась в улыбке и несколько раз кивнула.
Иногда достаточно понять одну вещь: мир будет прекрасен только тогда, когда вокруг будут не прекрасные люди, а люди, для которых прекрасен ты. Рано или поздно большинство из нас к этому придет, хотя, если быть точнее, большинство, которое пожелает идти. Другие же предпочтут просто пенять на какие-то якобы божественные козни или нахождение не в том месте и не в то время. Но, как показывает жизнь, скорей не время не то, а ты дурак.
Джо заказал себе еще сока, потому что ту «экспериментальную» содовую все же выпил его возмущенный отпрыск. Изабелль – вино, Айви сказала, что начнет пить все самое дорогое и вкусное после поздравлений именинника, а Лукас… а Лукас, получив еще одну затрещину от отца, исчез в направлении одного из платьев, чья длина могла быть измерена только в миллиметрах, да и то с трудом.
– Эй, Фил, ты зачем привел с собой Энн? Тогда сначала налево и до конца по коридору! Клуб бывших жен в соседнем помещении!
Это был знакомый здесь всем голос Долохова, при виде которого почти все оживились и попытались как-то дать знать о том, что они здесь.
– О Вилье вспомнишь, он и всплывет! Девочки, вы пока поболтайте, а я сюда притащу именинничка.
– Хорошо, – хором ответили Айви и Изабелль.
Джо ловко проскользнул между парой столиков и оказался почти лицом к лицу с постаревшим на год другом.
– С днем рождения, дружище, – Клаус подошел еще ближе и обнял уже закончившего очередной стеб Вилье. – Ты клевый, у тебя есть все, что необходимо для счастья. Только вот мозгов тебе даже волшебник из страны Оз не сможет подарить.
Джо улыбнулся и добродушно захохотал.
– Спасибо, мэн! Знаешь, ты прав, у меня действительно есть все. Но вот у кого-то, похоже, текила сегодня отменится.
– Ха! Нашел чем пугать, я же все равно не пью!
– Ну и пошел ты.
Они на секунду замолчали, но тут же разбавили молчание обоюдным пониманием дружеского юмора.
– Пойдем, Виль, у меня есть для тебя сюрприз, заодно и с девочками познакомлю!
– Эх, Клаус, я всегда знал, что ты еще тот кот!
– Болван, там моя сестра и девушка, иди давай!
Он подтолкнул Долохова в спину и повел того к столу, за которым сидели самые близкие для него люди.
– Изабелль – Вилье, Вилье – Изабелль. Моя сестра – мой лучший друг, знакомьтесь.
– Очень приятно, – протянув руку, сказал Вилье.
– Взаимно, – ответила Изабелль, поправляя сбившиеся волосы, чтобы ничто не мешало ее голубым глазам смотреть на нового знакомого.
– Не знаю, пересекались ли вы, но это Айви, моя девушка. Ви, это тот самый кудрявый парень, с которым мы вместе обкатывали кузину того самого Кныхонахи. Хотя нет, – Джо на секунду задумался. – Я кузину, а он ее подругу. Ай, иголки на елки, не помню! Да и какая, к черту, разница! Знакомьтесь, в общем.
Айви с Вилье обменялись молчаливыми кивками и улыбками.
– Так где сюрприз-то? – перешел на более интересующую его самого тему Долохов.
– Погоди!
Клаус мотнул головой, подзывая сестру к себе. Изабелль встала из-за стола и одним движением достала содержимое тубуса, протягивая его брату.
– Подарок лично от меня будет чуть позже, а это – от нас обоих. Если честно, то я и сам обалдел, когда увидел, скажи спасибо Лиз! Это все она, достала ее, как Коперфильд кроликов из шляпы.
Он аккуратно развернул полотно и повернулся к другу, показывая подарок во всей красе.
– Ну как тебе?
– Джабануться! Мэн, это же… это же моя картина!
– Ага, насколько я понимаю, именно это твоя «Мечта-747»!
Долохов взял свое творение из рук Клауса и, не спуская с него глаз, продолжал не верить своему счастью.
– Виль, так, может, все-таки что-нибудь скажешь?
– Спасибо, это охренеть просто, – он положил полотно на стол и еще раз радостно обнял друга. – И тебе спасибо, Изабелль! Теперь я попросту твой должник! Думаю, ужин без твоего надоедливого братца будет отличным шансом пообщаться.
Долохов подошел к девушке и поцеловал ее в щеку, на что та лишь молча покрылась румянцем.
К счастью, в жизни бывает и так, что те самые люди, для которых ты так же важен, как и они для тебя, находятся рядом. А тебе только остается не верить, что это происходит именно с тобой. Друг, родственник или любимый человек – неважно, перед счастьем все едины.
– Так, по-моему, самое время начинать. Хотя стой! А где мой крестник?
– Побежал куда-то за…
– Сам ты куда-то побежал, тут я.
Внезапно появившийся Лукас оборвал Старшего и подошел к имениннику.
– Опять за юбками бегал? Сколько раз я тебе говорил – стреляй глазами, а потом уже иди в наступление, – поучительно и с улыбкой произнес Вилье.
– Да все о’кей, она вон там меня ждет, – Младший указал в сторону фуршетного стола. – Но она пока подождет. С днем рождения, дядька Вилье! Подарок у нас от семьи общий, так что ничего кроме своего общества и объятий не могу предложить.
– Знаешь, иногда это куда важней, чем всевозможные подарки. Иди сюда, обними крестного!
Лукас по-родственному обнял Долохова и, оглядевшись по сторонам, обратился к Джо:
– Ладно, пап, дядька Вилье все равно не обидится, так что я пойду за той красоткой. Смотри, много не пей да тетю Айви не обижай, а то я тебе вкатаю потом!
Младший улыбнулся и, хлопнув отца по животу, повернулся, чтобы пойти, но тут Джо остановил его.
– Подожди! Что ты сказал?
– Что я тебе в…
– Нет, до этого!
– Ладно, пап…
– Иди сюда, Лус, – Джо обнял сына, прижав его голову к своей груди. – Ты же никогда не называл меня отцом?
– Ага! Просто потому, что до этого ты им не был.
– А сейчас?
– А сейчас, если ты меня не отпустишь, я до конца жизни буду перемешивать тебе носки, чтобы ты не мог найти пару, и оставлять душ на горячей воде. Куча народу же смотрит!
Клаус еще раз потрепал сына по голове и, улыбаясь, все же разжал объятия.
Самым неожиданным становится появление людей, способных не просто перевернуть жизнь, а подтолкнуть к решению, которое позволит идти дальше. Чаще всего мы их ненавидим, реже любим, но без них никуда.
– Джо, я пойду на сцену, пора начинать. Будь добр, закрой входную дверь, чтобы никто не смог вывалиться, когда начнут литься водопады текилы.
– О’кей.
Долохов пошел в сторону сцены под аплодисменты уже рассевшихся по местам людей. Клаус же направился к двери, как и обещал.
– Извините… разрешите… – он пробирался между столиками с мыслью о том, что праздник заведомо будет удачным. – Позвольте я закрою.
Джо подошел к двери и, взявшись за ручку, потянул на себя, но чья-то рука с той стороны остановила его.
– Эм, кто…
– Мистер Клаус, позвольте.
Из-за двери появилось знакомое ему смуглое лицо, но уже не с тем холодным безразличием, а с серьезной, но оттого не менее приветливой улыбкой.
– Приветствую вас, мистер Аскезо. Проходите, милости прошу…
Он пропустил гостя внутрь и закрыл дверь на замок, как и просил Вилье.
– Я бы хотел с вами поговорить, – Аскезо поправил галстук рукой, в которой держал какой-то сверток.
– Мистер Аске…
– Нет, позвольте мне сказать!
– Я всего лишь хотел попросить вас присесть. А то мой друг сейчас собирается произносить праздничную речь, и это будет несколько некрасиво с нашей с вами стороны.
– Ах да, конечно!
Агент обвел зал взглядом, скорей всего, из-за профессиональной наблюдательности, и проследовал за Джо, который встал у стены, прямо позади столика, за которым сидели Айви и Лиз.
– Мистер Клаус… Джо, я хотел бы вас поблагодарить, – Аскезо встал рядом и посмотрел Клаусу прямо в глаза. – Вы спасли моего сына, а это нельзя оценить ровно ничем. Я был несправедлив к вам и хочу принести свои извинения.
Он протянул Клаусу руку, тот, не мешкая, ответил рукопожатием.
– Мистер Аскезо, я не сомневаюсь, что вы хороший человек, это видно по вашему сыну. Но ввиду профессии вы обретаете те качества, которые не делают вас лучше. Вы черствеете, становитесь равнодушным к людям, ожидаете отовсюду подвоха – это неправильно. Я говорю это не только как уже бывший психолог, я говорю это как отец, наделавший множество ошибок. Извинения приняты.
Джо отвлекся на смех сидящих в зале людей, по всей видимости отреагировавших так на какую-нибудь очередную шутку Вилье.
– Мистер Клаус, именно об этом я и хотел поговорить.
– О чем? О том, что я отец?
– Нет, о том, что из-за меня вы стали, как вы только что себя назвали, бывшим психологом.
Клаус вопросительно поднял бровь, не понимая, что мужчина имеет в виду.
– О чем вы говорите?
– Я пришел не просто вас поблагодарить, а исправить свои ошибки. Вот, – он достал свободной рукой из внутреннего кармана пиджака какую-то сложенную в несколько раз бумагу.
– Что это?
– Это бумага, подтверждающая, что в вашем офисе нет никаких насекомых, и оплаченная наперед месячная аренда.
– Мистер Аскезо, давайте присядем, мои дамы как раз направились в уборную.
Джо опять повел его за собой, приглашая жестом сесть за освободившийся стол, из-за которого только что встали и ушли Ви и Изабелль. Вилье продолжал что-то говорить со сцены, приглашая некоторых гостей присоединиться к нему. Слышался звон бокалов, рюмок, стук стопок, в общем, празднество было в самом разгаре.
– Знаете, вам, наверное, будет сложно меня понять, но иногда не работа становится рутиной, а жизнь становится той самой скучной работой. Первые годы, когда родился мой сын, я вел себя эгоистично и глупо по отношению ко всем окружающим, а в конечном счете работа стала для меня всем. Друзья, бары по пятницам, валяние на диване с книжкой – все это было для меня пустым звуком. Сотни незнакомых мне людей стали моими лучшими друзьями, вечера за веб-камерой в офисе стали барами, а письма были теми самыми книгами. И, черт подери, только через много лет я начал понимать, как был неправ по отношению ко всему этому! Что это то, без чего жизнь превращается в существование, а человек – в муравья из огромного муравейника.
– К чему вы клоните, мистер Клаус?
– К тому, что мне давно пора бы завязать со всей этой болтовней с людьми и многочисленными чужими проблемами. Как выяснилось, у меня своих куда больше.
– Тогда я могу выкинуть это, – Аскезо указал на лежащую на столе бумагу.
– Нет, что вы, деньги мне еще пригодятся!
– Продадите?
– Скорей всего, буду сдавать.
– Что ж, отлично, я рад за вас, – Аскезо улыбнулся и помял в руках свой сверток, который держал в руках с момента появления.
Тут откуда-то из-за спины послышался довольный зазывающий крик.
– Джо! Эй, мэн!
Вилье стоял на половине пути между сценой и столом, за которым сидели они с Аскезо, отчего весь зал посмотрел на Клауса.
– Чего, – крикнул в ответ тот.
– На сцену пошли! Самое время резать то-о-орт!
Гости повернулись в сторону Клауса и аплодисментами поддержали Вилье в его желании видеть друга на сцене.
– Сейчас!
Аскезо встал, понимая, что его здесь больше ничего не держит.
– До свидания, Джо. А это передайте своему другу, день рождения как-никак, – он протянул Клаусу тот самый сверток, что долго держал в руках.
– Нет, оставайтесь, это теперь и ваш праздник тоже! Пейте, ешьте, сейчас еще и мои девочки подойдут, составите им компанию! А подарок передам, спасибо.
– Вам спасибо, мистер Клаус, я с радостью останусь.
Джо пожал руку агенту и собирался было идти, но тот задержал его еще на мгновение.
– Так все же почему?
– Почему что?
– Почему вы отказываетесь от того, чему посвятили чуть ли не всю свою сознательную жизнь?
– Потому что порой семья оказывается куда дороже того, чем ты зарабатываешь на жизнь.
Вновь прозвучал зазывающий голос Долохова, поэтому Джо решил не злить друга и раззадорившуюся толпу и направился прямиком к сцене.

XVI
– Для Кевина, Кевина Саммерса.
Немного обветренная, с кольцом на безымянном пальце, рука уверенно вывела продиктованное на форзаце книги и, закрыв, толкнула ту вперед. Женщина взяла подписанный экземпляр и, благодарно кивнув, направилась к выходу из книжного магазина.
– Кому?
Мужчина, сидевший за столом, говорил низко, но от вибраций его голоса исходило непонятное, невербальное, едва ощутимое тепло.
– Генри, Генри Фойлу.
Рука остановилась, уже успев вывести заглавную «H».
– Может быть, тот, кому адресована эта книга, еще слишком юн для ее прочтения?
– Сомневаюсь. По-моему, тридцать лет – самый возраст, чтобы начинать жить и думать, а такая книга как раз способствует интересным раздумьям.
– Черт, а про тридцать ты ведь прав! Ну, здравствуй, Генри!
Мужчина встал со стула и, широко улыбаясь, обнял второго.
– Я тоже рад вас видеть, Джо, я тоже.
Он ответил на объятие и, отпустив старого друга, посмотрел на его изменившееся с их последней встречи лицо. Все те же очки, вся та же, пусть и малость поседевшая, копна волос, неизменная добрая улыбка.
– Какими судьбами, мальчик мой?
– О, это долгая история. Может, переместимся в более удобное место? Например, в бар, что за углом?
Секунду помолчав, мужчина обошел стол и, встав перед ним, обратился к небольшой очереди людей.
– Прошу меня простить, но закончилась ручка, а я могу оставлять автографы только ею. Поэтому автограф-сессия окончена, зато вы можете бесплатно разобрать оставшиеся на столе книги! Еще раз прошу простить…
Толпа недовольно заворчала, но все-таки направилась к стопке книг, которая испарилась уже буквально через несколько секунд.
– Вы как всегда оригинальны, Джо!
– Оригинальность – это тебе не эрекция, ее и к шестому десятку не потеряешь! Ну так что, пойдем?
– А вы без всего?
– Нет, у меня пальто в подсобке у входа.
– Так, думаю, для начала по хорошему виски?
– Нет, я завязал еще в молодости и тебе советую.
Двое старых друзей покидали стены книжного магазина, оставляя множество когда-то написанных историй в одиночестве праздновать Рождество. Может быть, и о об этих двоих когда-нибудь что-то напишут, кто знает. Ведь неважно, кем или как ты родился. Важно то, в какой момент ты поймешь, что тебе есть ради кого жить…



2008–2009
Отдельное спасибо:
Гибадуллиной М. и Мурашовой Е.