Все, что они хотели знать, Смадар Шир

               

У меня были самые благие намерения. В самом деле. Но когда я стояла против веселящегося класса, мне трудно было ожидать от них поддержки. Подростки смеялись, просто "надрывали животики" в дружном смехе, а я, вовсе не стремившаяся удостоиться звания «развлекатель года», спрашивала себя, зачем мне это было нужно. Зачем я сунула здоровую голову в постель к больному? Почему я думала, что, если попытаюсь им помочь, они будут мне признательны?
Жаль. Жаль, что я вмешалась. Жаль, что проявила инициативу. Жаль, что предложила провести для них практическое занятие. Без сомнения, инструктаж им нужен, но, очевидно, не с моей стороны. Если бы они серьезно отнеслись к ускоренному курсу, который я добровольно вызвалась провести, я бы не видела на их лицах этих лукавых улыбок, и они бы не подпускали при каждой возможности насмешливые шпильки, превращающие класс в собрание шутников. Довольно! Стоп! Точка! Я свое сделала – по крайней мере, попыталась сделать, и, если они отказались от совместных действий, это их проблема.
- Откройте книги и тетради! – велела я, твердо решив прекратить это праздное веселье и провести обычный урок, но с четырех рядов парт донеслись вздохи печали и разочарования.
- Учительница, пожалуйста… - умоляет кто-то из учениц и добавляет:
- Дайте нам еще один шанс.
Я вглядываюсь в них, колеблюсь, не зная, что решить. В самом ли деле они хотят, чтобы я продолжила ускоренный курс инструктажа или только прикидываются заинтересованными, чтобы увильнуть от "рутинного" часа в обществе Хаима Нахмана Бялика, нашего национального поэта, который, как известно, тоже бился, но затруднялся дать ответ на важный вопрос: что такое любовь?
Придя в класс некоторое время тому назад, я сделала вывод, что эти девятиклассники не знают ответа. Иногда я замечала, как кто-нибудь из учеников бросает взгляд отчаяния в сторону какой-нибудь ученицы, временами видела, как какая-нибудь ученица незаметно, украдкой скашивает глаза в сторону определенного представителя сильного пола, но кроме игры глазками между ними ничего не было.
«Может быть, они еще малы», - думала я.
На большой перемене, когда мне было поручено дежурить во дворе, я увидела своих девятиклассников. Они выделялись на фоне окружающих. Учащиеся старших классов ходили, разбившись на пары, как животные, входящие в Ноев ковчег, и только мои стояли двумя группами, словно два вражеских лагеря. Мальчики напротив девочек, девочки напротив мальчиков. Не обнимались, не играли вместе и даже не разговаривали.
- В вашем классе все еще нет пар? – полюбопытствовала я, и мое любопытство еще усилилось, когда я услышала отрицательный ответ. – Не страшно, - и я послала им ободряющую улыбку, как бы говорящую: еще вырастете, еще влюбитесь, рано или поздно это произойдет и с вами.
- Не страшно?! – возмутился милый паренек напротив меня, обе щеки которого покраснели и отнюдь не из-за солнца. – Это ужасно!
Пока не прозвенел звонок и не вернул нас в класс, меня окружили девятиклассники, навострившие уши, чтобы не упустить ни слова. И я, радуясь нашей близости, объяснила им, что между любовью и обязанностью связи нет. Ни в одном месте не написано, что девушка обязана найти постоянного партнера, нигде не сказано, что юноша должен ухаживать. Форма и темп развития каждого человека различны, и тяга к противоположному полу зависит не от биологического возраста, а от уровня душевной зрелости.
И при виде румянца, разлившегося на лицах, добавила:
- Если в настоящее время эта тема пока еще не входит в сферу ваших интересов, нет никакой причины беспокоиться, опасаться или волноваться. Это придет. Всему свое время.
- Учительница, Вы не понимаете, - сказала одна из учениц.
- Возможно, эта тема не стоит на повестке дня… - начала я.
- Эта тема как раз очень даже стоит, - хихикнул другой.
И под громкие смешки ребята объяснили мне, что они уже не маленькие и что  хотели бы повзрослеть и вести себя, как взрослые, и что они умирают как хотят начать ухаживать за девушками, но…
- Мы не знаем, как это делается!
И я сжалилась над ними. Бедные, не правда ли? Хотят, но боятся, хотят, но стесняются, хотят, но просто не знают. Я напомнила о родителях, но они отвергли мое предложение.
- Они не понимают нас. Конфликт поколений.
Я спросила, может, у них есть старшие братья и сестры, и они ответили:
- Есть, но и к ним мы не можем обратиться. Это неловко и стыдно. Они станут смеяться, насмехаться над нами, относиться к нам, как к малышам.
Когда прозвенел звонок, призвавший нас вернуться в класс, в моей души созрело роковое решение: я! Я…
Я помогу им, проинструктирую их, проведу для них ускоренный курс. Все, что они хотели знать, но стеснялись спросить, стоя на одной ноге*. И если в ходе этого важного урока в класс войдет директор и спросит, что конкретно мы делаем, я не стану запинаться и извиняться. Решительным тоном я объясню ему, что выполняю свою роль воспитателя. И если он будет утверждать, что моя обязанность преподавать литературу и историю, а не путь юноши к девушке, я с гордостью опротестую его слова: «Вы хотите, чтобы они были, как Хаим  Нахман Бялик, наш знаменитый поэт, который писал прекрасные стихи, каждое слово в которых – жемчужина, но ушел к праотцам, так и не найдя ответа на великий вопрос: что такое любовь?»

* * *
А было так. Мы вошли в класс, и я не попросила их достать книги и тетради. Я поставила посреди комнаты два стула.
- Есть добровольцы? – спросила я.
Десятки рук взметнулись в воздух. Я выбрала двух, девочку и мальчика, Йоэля и Шломит.
- Я знаю, что среди вас нет профессиональных актеров и не жду, что вы проявите Б-г весть какой драматический талант, - начала я. – Да и я тоже не режиссер. Но вместе, общими усилиями мы сымпровизируем спектакль из жизни и продемонстрируем различные примеры ситуаций в мире молодежи, которые покажут вам, как завязываются отношения и как начинать ухаживание.
Все волнуются, я тоже. И все довольны, радуются возможности отложить на час учебники, а главное рады случаю научиться и приобрести какой-то практический опыт. Я мысленно праздную свою победу. Может, я не принесу спасение в мир, возможно, не принесу освобождения Сиону, однако, если мне удастся вывести этих растерянных девятиклассников из темноты на свет – это будет мне наградой. И когда придет мой день, мне будет уготовано хорошее  место в раю.
- Предположим, ты «положил глаз» на Шломит и хочешь пригласить ее в кино, объясняю я Йоэлю. – Ты попросил ее подругу дать тебе номер ее домашнего телефона, сказал «на жизнь и на смерть!**» и собрался с духом, чтобы позвонить.
Йоэль включается в представление, играет в «как будто». Изображает набор номера с помощью диска, и Шломит, сидящая напротив него, снимает трубку.
- Здравствуйте, - говорит Йоэль. – Можно поговорить с Шломит?
- Это я, - отвечает она.
Он бросает взгляд в мою сторону, как бы спрашивая, какой следующий шаг, и я улыбаюсь ему, поощряю его продолжать.
- Привет, Шломит, - говорит он. – Говорит Йоэль.
- Здравствуй, Йоэль, - отвечает она. Радость до небес не ощущается в ее голосе, но и не совсем холодна.
- Как поживаешь? – спрашивает он.
- Нормально.
- Что нового?
- Ничего.
В этот момент я вмешиваюсь. Объясняю Шломит, что она разговаривает равнодушным тоном, что это ведет беседу в тупик и затрудняет развитие романа.
- Но я не хочу никакого романа с Йоэлем, - оправдывается Шломит.
Класс смеется, разрывается от смеха. Стены дрожат.
- Я вовсе не прошу тебя заводить роман с Йоэлем, - я не теряю хладнокровия. – Это просто спектакль. Сейчас ты актриса.
- А, - она успокаивается, и представление продолжается.
- Что делаешь? – спрашивает Йоэль.
- Разговариваю по телефону, - отвечает она.
И снова в классе смешки. Игривые смешки, ясно говорящие мне, что если продолжать курс инструктажа серьезно, нужно сменить главную актрису. Среди всеобщего одобрения Шломит идет на свое место, и напротив Йоэля оказывается Сигаль. Телефонный разговор возвращается к исходной точке.
- Здравствуйте, можно поговорить с Сигаль? – спрашивает Йоэль.
- Я у телефона.
- Как поживаешь?
- Прекрасно, - живо отвечает она. – А ты?
- Неплохо, неплохо… - усмехается он, а я с удовлетворением потираю руки. Может, они не из тех пар, что, как говорится, создаются на небесах, но для нужд спектакля это удачная пара.
- Что ты делаешь? – задает он трудный вопрос.
- Я одна дома, - отвечает она.
Йоэль опять взглядывает в мою сторону, я снова показываю ему знаками продолжать, «куй железо, пока горячо». Он закусывает губу, собирается с силами и отчетливо выговаривает судьбоносный вопрос:
- Хочешь пойти в кино?
- Дебил! – раздается крик с одной из задних парт. – Она одна дома, а ты говоришь с ней о кино?
Класс веселится. Дружные смешки дают мне понять, что эта компания, утверждавшая, что они не знают, как начинать ухаживание, не совсем без опыта. Они понимают, что за этим что-то кроется, и знают, что когда территория свободна и девушка одна – это исключительная возможность, и только полный дурак не воспользуется ею.
Неужели они провели меня, рассказывая, что нуждаются в инструктаже? Нет, им нужен инструктаж, советы и показ. И я, их наставница, должна их учить. И прежде чем их необузданный смех донесется до кабинета директора, я возвращаю бразды правления в свои руки и даю совет.
- Сигаль, - обращаюсь я к юной актрисе, - когда Йоэль звонит тебе и спрашивает, что ты делаешь, не говори ему, что ты дома одна.
- Почему нет? – она прикидывается глупенькой или, может, вправду не понимает?
- Ты еще не вполне хорошо знаешь его, - объясняю я. – Может быть, он сомнительный тип, который расценит твой ответ как неприличное предложение.
- Тогда что же ему сказать?
- Что твои родители дома.
- А если он звонит, когда моих родителей нет дома?
- Тогда скажи ему, что родители ушли, но ты не можешь пойти в кино, потому что ты сидишь со своим младшим братиком.
Сигаль кивает, поняв принцип. На мое счастье, она не утверждает, что у нее нет брата, а только сестра или что она единственная дочь. Спектакль возобновляется, класс в напряженном ожидании. Йоэль повторяет ключевой вопрос:
- Хочешь пойти со мной в кино?
И она как будто на другом конце линии отвечает:
- К сожалению, я не могу уйти из дома. Родители просили меня присмотреть за братом.
Прекрасно, я улыбаюсь актерам-любителям, успешно исполняющим свои роли, но с одной из задних парт снова доносится тот же насмешливый голос:
- Сигаль, ты забыла добавить «младший»!
Все смеются, все на седьмом небе.Только я - нет и смотрю вниз, на свои туфли. Сигаль не точно процитировала мои слова, забыла отметить, что человек, который оставлен на нее – это ее младший брат, а они воспользовались этой несущественной и бессмысленной ошибкой, чтобы свести пьесу к совершенно другому сюжету. Почему они паясничают, разрываются от смеха? Неужели они не чувствуют, что переборщили? Что их колкие остроты ведут к тому, что моему терпению приходит конец? А может, они вовсе не нуждаются в ускоренном курсе? Может, они знают гораздо больше, чем я думаю?
«Хватит, - решаю я, - довольно. Есть граница любой выходке, и они уже перешли эту границу». Тогда я убираю стулья из центра класса, велю им вынуть тетради и учебники и снова слышу умоляющие голоса:
- Учительница, пожалуйста… Дайте нам еще один шанс… Мы не будем мешать… Не станем подшучивать… Будем серьезными…
Четыре ряда парт приводят меня в недоумение. Здоровая логика подсказывает мне, что мой долг прекратить импровизированный спектакль, пока они не вывели меня из равновесия, однако сердце подсказывает другое решение, и оно побеждает логические аргументы. Что может произойти в их жизни, если я откажусь помочь им советами? И кто объяснит им, почему и как завязать отношения с  представителем противоположного пола, если и я откажу им в помощи и с холодным равнодушием отстранюсь от их жгучих проблем? Ведь я не только учитель, но и воспитатель. И кроме того, я обычная женщина, не праведница, мечтающая о хорошем местечке в раю.
- Ладно, - откликаюсь  я на их мольбы, - продолжим, но если я увижу, что вы относитесь к этому несерьезно…
Йоэль снова уселся на свое почетное место. Он уже не начинающий артист-любитель. Теперь он опытный, искушенный актер. Напротив него я усаживаю новую актрису, Лиат. И спектакль возобновляется.
- Здравствуйте, можно поговорить с Лиат?
- Я у телефона.
- Говорит  Йоэль.
- Привет, Йоэль!
- Как поживаешь?
- Прекрасно, а ты?
И вдруг тишина.
- Йоэль, почему ты замолчал? – вмешиваюсь я.
- Я забыл, - он запутался.
- Что ты забыл?
- Забыл, что хотел ей сказать.
- Спроси, что она делает сегодня вечером и не хочет ли она пойти в кино, - тороплю я его.
- Я собирался спросить ее о чем-то другом, более оригинальном.
- О чем?
- Выскочило из головы… Только минуту назад вертелось на языке…
И в то время, как он наморщил лоб, силясь вспомнить, тишину нарушает все тот же озорной голос с одной из задних парт:
- Идиот! Не произноси этого вслух!
Снова раздается взрыв смеха, и я присоединяюсь к ним. Я не могу обуздать их, когда они начинают сквернословить за моей спиной, но не позволю им хамить в моем присутствии, т.е. говорить грубости. Ни в коем случае! Я отпускаю двух актеров на свои места, открываю стихи Бялика и, не объявляя закрытия занавеса, начинаю урок.
Неблагодарные. Я пожалела их. Усмотрела в них несчастных подростков, которые жаждут завязать отношения с противоположным полом, но стесняются, боятся, не знают как, почему и с кем. Я хотела поддержать их практическими советами, потому что тоже была когда-то в их возрасте и все еще помню, как трудно любое начало. Но если они легкомысленно относятся к практическому курсу, сопровождающемуся демонстрацией, останутся со своей проблемой они, не я. Я свое сделала или, по крайней мере, попыталась сделать. Могу только надеяться, что пребывающий на небесах, раскрыл глаза и видел мои добрые намерения. Но достаточно ли одних лишь благих намерений, чтобы не получить хорошенькое место в аду?

* * *
Во время перемены, когда мне нужно было дежурить во дворе, я с трудом узнала своих девятиклассников. Они уже не разделяются, не стоят, как два вражеских лагеря. С веселыми улыбками они вписываются  в общую картину пар.
До моего слуха доносится знакомый голос, который раздавался  в классе с последней парты, тот, что снова и снова мешал мне проводить ускоренный курс.
- Нам на самом деле нужна помощь, - доброжелательно говорит он мне с серьезным выражением лица, но не относитесь к нам, как к малышам, это обидно.
- Я не собиралась обижать вас, - я обнаруживаю, что оправдываюсь. – Напротив,  хотела помочь.
- Помочь? – он усмехается. – Тогда зачем Вы объясняете нам, как звонить девушке и как пригласить ее в кино? Это мы уже проходили в яслях. А в начальной школе научились тому, как предложить дружбу и как погасить свет во время танцев. Сейчас нам гораздо больше нужна практическая помощь, так как мы достигли определенного возраста и хотим знать, как начать действовать реально, до конца. Хотим, но еще не ориентируемся в деталях.
От удивления я лишилась дара речи. Ведь они всего лишь пятнадцатилетние подростки… Уже не малыши, но пока еще не созрели, чтобы погружаться на глубину.
- И вы ждете от меня, что я проведу для вас ускоренный курс по практическим действиям? – запинаясь проговорила я.
И широко улыбнувшись, он ответил:
- Мы не просили Вас. Вы сами, по своей воле, предложили нам, верно?

* * *
Верно, предложила сама, но сейчас, стоя напротив него, я отказалась от своих благих намерений. Я хотела провести для них ускоренный курс по всем вопросам, что, как я думала, они хотят знать, но стесняются спросить, но о том, что они действительно хотят узнать, я говорить с ними не могу и тем более не могу демонстрировать. Лучше сосредоточусь на литературе. Буду знакомить их с выдающимися произведениями других. Может, и не заработаю хорошего местечка в раю, но зарплату мне гарантируют за это. Я учительница, а не Чиччолина***, не доктор Рут**** и не консультант по вопросам пола.


* Аллюзия на слова человека, обратившегося к известному еврейскому учителю Гилелю с просьбой рассказать ему содержание Торы, пока он простоит на одной ноге.
** «На жизнь и на смерть!» - восклицание, которое произносят перед опасным или решающим действием.
*** Чиччолина – сценическое имя Илоны Шталлер – итало-венгерской порнозвезды и политика. В 1987 году была избрана депутатом итальянского парламента.
**** Доктор Рут - псевдоним известного американского сексопатолога Рут Вестхаймер, автора книг по сексологии, ведущей теле- и радиопередач.