Не такая как все

...It's bright on the outside
The bright love the dark side
I know it's obvious
But sometimes
You just have to say it
So you don't feel so weak
About being such a freak
Or alone...

FF

В 14 лет Джаз окончательно и бесповоротно покорила школьного преподавателя истории… Хотя, вероятно, не обладай она своей таинственной привлекательностью, и не будь ее голос таким завораживающим, учитель с той же легкостью мог бы ее и возненавидеть. Уж слишком категоричной в спорах о исторических фактах она была, слишком безапелляционными были ее заявления и слишком несгибаемой точка зрения на то или иное событие. И все это сочеталось с невероятной, голодной жадностью до информации и изумительной прямой логикой, которая моментально встраивала новые нюансы в единственно верное для них место в стройных и четких рядах событий, образующих в ее головке потрясающий по своей аккуратности и коллекции материала архив.

Наверное, с той же силой, с какой она обожала свою лохматую свиту дворняг, Иезавель любила историю.

Ее комната походила на хранилище библиотеки, правда, после набега беспощадных варваров. Только сама Джаз могла свободно ориентироваться в этом бедламе. Ей требовалась лишь пара секунд, чтобы извлечь нужный фолиант из неприступной с виду баррикады совершенно не отличимых друг от друга книг… Каждую из них она знала в лицо, знала любую дату, имя и место, упоминаемые в непролазных дебрях этих страниц… Разбуди ее среди ночи, и она могла долго и обстоятельно рассказывать о любом сражении, перечисляя все важные даты, места, вооружение, имена полководцев и отличившихся солдат, стратегии воюющих сторон, успехи и неудачи, последствия, тонкости политических процессов и государственных интриг, лежащих в основе переворотов в любой стране, все цифры… и не только… Воспоминания и боль, она тоже могла передать так, словно ты сам участвовал в том аду под аккомпанемент канонады или в панике прятался от напалма, с утробным рычанием пожирающий лес прямо за твоей спиной. К каждому событию она подходила не как к плоскому, лишенному эмоций куску информации, содержащему голые факты о давно минувшем, но не подлежащему забвению. Она каждое событие переживала с закрытыми или же широко-распахнутыми, невидящими глазами, пропуская его через себя со всем его багажом боли и страданий людей… Люди умирали и будут умирать за решения своих правителей, какими бы глупыми и жестокими те не были… за них обязательно кто-то должен умереть…
Однажды Тилни, их историк, дал ей страшную книгу, описывающую причины и следствия первой и второй мировых войн, зарождение фашизма, распространение и укоренение его в Германии и других странах, геноцид евреев… Книгу, описывающую до мельчайших деталей применяемые нацистами способы уничтожения десятков тысяч людей от массовых расстрелов целых поселений до принципов работы концентрационных лагерей на примере польского лагеря в Аушвице… Книгу, описывающую беспощадность даже к самому немецкому народу, вплоть до расстрела «нечистокровных» и выступающих против режима гестапо. Он в тот день как обычно пришел к ней вечером, а она вдруг кинулась к нему, упала на колени и, изо всех сил вжавшись в него, разрыдалась. Все ее тело билось в таких сильных конвульсиях, что он испугался, выдержит ли ее сердце. Он провел с ней всю ночь, ни на минуту не выпуская ее руку и поглаживая голову… А Иезавель почти без остановки плакала, иногда затихая, будто выдохнувшись, но по ее щекам продолжали катиться слезы и с губ иногда с криком срывались проклятья и отборная брань на немецком и польском, но больше, все шепотом, такие страшные вещи, что у него перехватывало дыхание – не просто факты, а воспоминания переживших этот Ад людей, когда смерть была такой же естественной, как и воздух, и никто не мог быть уверен в следующем собственном вздохе…
Она очень тяжело отходила от этой странной болезни, но книгу дочитала до конца, а за ней и следующие… И тогда, наблюдая за ней, он постепенно понял, почему она так легко запоминала необъятную гору фактов… Просто, пропуская их через себя, она словно выжигала все даты, имена и названия, навсегда оставляя шрамы в своем сознании.
Учитель истории, этот тощий очкарик в вечно мятом, испачканном мелом костюме, сходил с ума от ее мозгов. Хотя она вела себя скромно и тихо на занятиях, и никогда не лезла на рожон, поправляя его оговорки или закидывая неизвестными ему фактами, но после урока она непременно подходила к нему и сваливала все то, о чем умалчивала при других… и это могло бы вызывать у него раздражение, если бы не ее широко открытые глаза, густой голос, от волнения становящийся более грудным и хриплым, не ее чуть дрожащие от возбуждения пальчики… и не ее вопросы. Она не просто исправляла и дополняла его, вызывая краску стыда на лице, но она также заваливала его вопросами… и эта неуемная жадность приводила историка в восторг… И даже, если он сам был не в состоянии ответить на некоторые вопросы, то уж точно мог поделиться нужной книгой. Неизвестно, какую долю от этого восторга представляла влюбленность, но после разговоров с ней он словно молодел лет на десять, смеялся как мальчишка, а в тусклых глазах за заляпанными мелом стеклами очков вновь загорался интерес к жизни…

Тилни был одним из немногих людей, которых Джаз не просто замечала, но испытывала уважение и искреннюю симпатию.


Дневник Иезавель:

«15.11… Представляешь, кто ко мне сегодня заявился? Никогда не догадаешься! Мистер Тилни! Мне стало так грустно, стоило только на него взглянуть… Сразу вспомнила наши уроки истории… как мы сидели рядом, и стоило мне оглянуться, ты тоже поворачивался и смотрел мне в глаза… у нас всегда это получалось синхронно… А помнишь, как я с помощью нашего языка подсказывала тебе даты и действия в сражении при Ватерлоо? Мистер Тилни никак не мог взять в толк, как же ты умудрился четко запомнить все даты и при том абсолютно переврать все события и имена, связанные с ними… Ты всегда путался в обозначении букв, хотя комбинации цифр даже самые сложные расшифровывал мгновенно… Помнишь, эта мерзкая Эштворд вызвала меня на химии, а сама глаз с тебя не сводила, я тогда завалила ответ, а она влепила по паре нам обоим… Ух, я еле сдержалась, чтобы не нахамить ей, у меня все кипело внутри, даже руки тряслись… но ты успокоил меня мгновенно, лишь сжав мою ладонь под столом… это было невероятно, Роберт… Ведь я весь остаток этой чертовой химии просидела словно во сне… ничего не видела и не слышала, чувствовала лишь твои пальцы на моей руке. Вот идиотка! Я только теперь поняла причину твоего странного влияния на меня…
Прости, я жутко отвлеклась. Мистер Тилни принес мне гору букинистической литературы, настоящий антиквариат… Он сказал, что после того как я окончила школу, ему стали скучны уроки истории, не с кем поспорить или обсудить даже такие крупномасштабные события, как реформы Людовика XIV, подписание декларации о независимости Америки или открытие Японии для мира. Что уж говорить о Пасхальном восстании в Ирландии, Панипатской битве, опиумных войнах и «боксерской» революции или о теме нашего последнего с ним горячего спора о процессе и следствиях движения суфражисток… Бедный… Так вот, книги, которые он притащил, по самым разным эпохам… книги великих писателей… настоящее сокровище! Мистер Тилни сказал, что после того, как я их прочту, могу выбрать наиболее понравившиеся, и он мне их подарит… Он казался каким-то потерянным и постаревшим…
Сейчас читаю Плутарха об Александре Македонском… такой необычный стиль повествования, что просто завораживает… Мистер Тилни просил заходить к нему в гости, прямо в школу после уроков, как раньше… и делиться впечатлениями…
Потом мы пили чай, и он вдруг увидел мой набросок… Тот самый, где ты склонился над роялем… помнишь, пару месяцев назад я рассказала тебе про свой волшебный сон. И Тилни словно прорвало. Он понес всякий бред! Что все гордятся твоим талантом… и что у меня получился очень похожий и одухотворенный образ. А потом… потом… он сказал, чтобы мы не тянули со свадьбой! Ее ведь все ждут, как абсолютно решенное событие. Я чуть не упала, так у меня ноги задрожали… Честно, клянусь, у меня даже перед глазами все помутилось… А Тилни продолжал говорить, говорить, говорить, пока я не могла вдохнуть, не то, что понять, о чем он… Неужели только мы с тобой были такими слепыми?! Хотя нет! Просто для людей наши отношения – нечто, выходящее за грань их разумения! Даже Тилни и тот оказался таким же ограниченным, как и все! Если мы не родные брат и сестра, значит, все… клеймо… клише… Ненавижу людей! Роберт, чем я их лучше узнаю, тем отчаяние хочется вернуться к неведению. Как мы умудрялись жить, не замечая их злых языков и взглядов!

… Я искренне любила тебя как брата! С самого рождения! Даже еще раньше! И  полюбила тебя по-другому лишь сейчас… или нет… может чуть раньше… Я никогда не смогу точно определить время, когда перешагнула черту. Но я точно знаю, что никогда не испытывала к тебе тех низменных чувств, что нам приписывали все вокруг!

!!!Пусть они все катятся к черту!!!»