Река времени 9. Курс молодого бойца в Таллине

 
 

Пребывание в Адмиралтействе после лагеря было недолгим, и в конце августа весь новый набор 1960 года отправился на десятимесячную стажировку.
Первый факультет отправлялся на Северный флот, а электрики и корабелы  на Балтику. Ехали в своей гражданской одежде, ибо переодевать в форму и принимать присягу мы должны были уже на флотах. Мы  с корабелами уезжали с Балтийского вокзала и местом прибытия должен быть Таллинн.
 
Это был год резкого обострения отношений с Албанией, о чем мы конечно не знали, и когда увидели на вокзале курсантов в морской форме ( а это были срочно высылаемые из Союза албанцы, обучавшиеся в наших морских училищах), то естественно, начали расспрашивать их, куда они едут. Но тут
подоспели и с той, и с другой стороны сопровождающие офицеры и не дали нам пообщаться.

Поездка до Таллинна занимала всего несколько часов и в середине следующего дня мы прибыли к месту назначения. У вокзала всех построили в колонну по три, и повели в военный городок, где три месяца мы должны были проходить «курс молодого бойца». Так как мы практически из военного городка не выходили, то о Таллинне у меня осталось мало впечатлений.

Помню только, что вели колонну по зеленым улицам с двух и трехэтажными, каменными, невзрачными домами. Помню также сильный запах сгоревшего сланца, который в то время использовали для отопления домов.

 Военный городок представлял собой несколько казарм старинной постройки с плацем для строевых занятий, столовой и  спортивными площадками. Все это было обнесено каменным двухметровым забором, обсаженным вокруг липами и дубами.
В  трехэтажных казармах были расположены спальные и учебные помещения с высокими потолками и асфальтовыми полами.

 В спальных помещениях стояли одноярусные (уже хорошо!) кровати, тумбочки и табуреты типа «гей славяне». Вся мебель была  покрашена шаровой (серой) краской и имела неистребимо казенный вид.  На стенах - «наглядная агитация» с неизбежными лозунгами вида «Слава КПСС», сентенциями типа «В армии служить – по уставу жить!», текстами Военной присяги и Государственного гимна.

Пока нас не поставили на довольствие, кормить всю нашу братию не могли, поэтому обед для нас пролетел. Чтобы мы не скучали без дела, нам выдали наматрасники и наволочки, которые надо было набить соломой из сарая на территории городка. 

Даже такое несложное дело, как сооружение соломенных тюфяков и подушек, требует известного навыка. Оказывается, нельзя слишком переполнять наматрасники.  Для того, чтобы койка имела надлежащий вид, требовалось хорошо потрудиться. Заправленный простынями и одеялом матрас должен иметь вид правильного  прямоугольного параллелепипеда. А набитый соломой наматрасник похож скорее на  эллипсоид.

Под руководством старшин учебного отряда, военнослужащих третьего года срочной  службы, мы пару часов занимались этим интересным занятием, добиваясь уставного
единообразия. Конечно же, с первого раза не получилось. Но тут же выявились передовики. Витя Волобуев догадался прошить швы на наматрасниках, создающих грани параллелепипеда. Получилось очень прилично, но работа потребовала большой усидчивости, бездны времени и много ниток.

Мы с Сашкой Игнатовым поселились рядом, взяв общую тумбочку.
На ужин, как и положено, в столовую, находящуюся за пределом нашей казармы, мы шли строем под командованием старшин. Через плац надо было двигаться строевым шагом, о чем нам сразу объявили при построении. По этому, когда вступили на плац, то, по команде «Строевым!», достаточно дружно затопали, показывая, что мы готовы начать службу.

Перед входом строй не распустили, а дали команду: «В колонну по одному в столовую шагом марш»! Но мы были уже этому научены в лагере, так что местные старшины даже удивились, что мы не просто заняли места за столами, а ещё и остались стоять, дожидаясь  разрешающей команды «Сесть».

Ужин оказался более чем скромным: немного макарон, сдобренных маргарином, и стакан чая с кусочком сахара. Так что весь хлеб, что был на столе, съели без остатка. Да и известной команды «Остатки пищи – в бачек» не понадобилось. Все миски были опустошены до дна.

Следующий день был весь занят получением форменного обмундирования и организацией почтовых посылок  в домашний адрес нашей гражданской одежды. Выдали нам по две пары рабочего платья из жесткой белой парусиновой ткани. Тельняшки - с длинными рукавами и в виде майки, черные сатиновые трусы и синие хлопчатобумажные носки.

 Брюки с клапаном,  без ширинки, с зеленым парусиновым ремнем и рубахой навыпуск.  К ним полагалась пара грубых ботинок из кирзы, имеющая флотское название «гады»,  и синий нарядный воротник с полосками –«гюйс». Кроме рабочего платья нас оделили новенькой парадной флотской формой, состоящей из темно-синей «суконки» с большим отложным воротником, черных брюк, к которым полагался черный кожаный ремень с бляхой, и хромовые ботинки.

Этот комплект назывался «первым сроком» и его полагалось носить только по торжественным случаям или в увольнении. Слова  «первый срок» означали, что мы его получили первыми, и его никто до нас не носил. Кроме «первого срока» нам выдали еще и second hand, «второй срок», предназначенный для повседневной носки. Брюки, и фланелевую рубаху, которую, как и «суконку», полагалось носить
под брюки с черным ремнем.
 
И к «первому сроку», и ко «второму», как и к рабочему платью, выдавали по комплекту погон с буквами БФ. Из головных уборов выдали довольно неказистую черную шапку-ушанку, белую и черную бескозырки, на лентах которых было написано: «Краснознаменный Балтийский флот».

 На осень в качестве верхней одежды полагался довольно симпатичный черный суконный  бушлат с золотистыми латунными пуговицами в два ряда и, так называемый, галстук –  изделие из такой же суконной ткани, выполняющее функции кашне. На зиму выдали шинель из грубого ворсистого сукна, которую тоже полагалось носить с галстуком.

Сверх всего этого «богатства» нам выдали по нелепому зеленому вещевому мешку, в котором разместить все выданное обмундирование не было никакой возможности. Как заплечный мешок его можно было  использовать, если не упаковывать в него две трети выданного.

Приставленные к нам старшины объяснили нам, что все обмундирование следует самостоятельно подогнать по себе, и сразу же на все форменные рубахи надо пришить погоны, а к галстукам – белые подворотнички.
И работа закипела. К счастью, у меня с собой были иголки и катушки с белыми и черными нитками, а, главное, вся выданная форма оказалась моего размера и не требовала подгонки.

 Правда, брюки рабочего платья оказались немного короче необходимого, но запаса в них не было и мне позволили оставить все как есть. Ну а ребятам невысокого роста, таким как  Славик Пономаренко, Валера Шишкин или  Саша Игнатов, пришлось изрядно попотеть, подшивая брюки и рукава рубах рабочего платья. Это надо было сделать в первую очередь, так как на следующий день уже начинались строевые занятия.
 
В закреплении погон тоже были свои тонкости. Если их помещаешь в естественный угол между швами рубахи на плече, то они оказываются хотя и симметрично пришитыми, но несколько сдвинутыми вперед. Для того, чтобы погоны смотрелись лихо, как у настоящих «мариманов», их следовало слегка сдвигать на шов, при этом оказывалось достаточно трудно добиться полной симметрии.

 А симметрия, как и единообразие,  во флотской эстетике - главное условие, и не желательное, а обязательное. Кроме того, следовало пришивать погон так, чтобы не был виден шов. Об этом я не сразу догадался, так что, пока добился желаемого, пришлось изрядно повозиться с иголкой. Парусина робы жесткая, особенно на шве, и я переломал почти все иголки, взятые из дома. К счастью, в  нашем военном городке был ларек со всякими необходимыми в быту вещами, так что вытачивать иголку из пружины кровати не пришлось.

Забегая немного вперед, скажу, что Саша Игнатов, пристроившись «внештатным сапожником», выточил из куска пружины шило для своих сапожных дел. Строевыми занятиями мы занимались несколько часов в день, и уже через пару недель в роте  обнаружились проблемы с обувью.

 Саша понял, что используя свои гражданские навыки, он может «сакануть» от строевых, и вместо того, чтобы часами, и в дождь, и в слякоть, отрабатывать строевые приемы, он сидел в тепле и уюте «баталерки», подбивая деревянными гвоздиками, сделанными из спичек, прохудившуюся обувь «второго срока» матросов и старшин роты. По причине своей сапожной квалификации, он был освобожден старшинами и от хозяйственных дел и «приборки», которыми остальные, неквалифицированные, постоянно занимались.

Хозяйственные дела были, чаще всего, связаны с обслуживанием столовой: мойка посуды, чистка картошки, накрывание столов и неквалифицированная помощь штатным работникам пищеблока. Кроме того, нас периодически привлекали к разгрузке разных грузов, приходящих в городок,  и мелким малярным работам в части. Обычно эти работы мы осуществляли в вечерние часы или в воскресенье.

Утро у нас начиналось в шесть часов с истошного крика дневального: «Подъем»! Надо было отбросить одеяло и верхнюю простыню на заднюю спинку кровати и, не медля, вскочить с постели. Несколько минут отводилось на естественные надобности, и следовала  команда: «На физзарядке быть:брюки, голый торс»!

 Мы должны были сбежать вниз по лестнице и построиться в колонну по три. Последними выходили старшины, наблюдающие за нашими действиями, и отдавали новую команду: «По кругу! Вокруг плаца! Бегом марш»!

 Позволив  нам сделать несколько кругов и окончательно растерять остатки сна, старшины останавливали строй, и, перестроив в две шеренги, разводили подчиненных друг от друга на расстояние вытянутых рук  для проведения комплекса гимнастических упражнений.

 Комплекс состоял из десяти – двенадцати последовательных движений, выполняемых в определенном порядке и в такт. Первые дни, пока мы не освоили последовательность и правильность необходимых телодвижений, наш строй выглядел довольно забавно, но, по мере освоения комплекса, наши действия стали выглядеть вполне  прилично, напоминая физкультурные парады  из старой кинохроники.

После зарядки следовала новая команда старшины роты: «Направо! Слева по одному в ротное помещение бегом марш!»
Уже в ротном помещении дежурный по роте командовал: «Приступить к водным процедурам!» Это означало, что нужно, захватив умывальные принадлежности, спешить в умывальник. Так как степень поспешности у всех была разная, то, как правило, умывальных мест хватало. При этом командиры отделений следили, чтобы мы находились в умывальнике без тельняшек и не забывали  обмывать торс и шею.

  Сами  старшины подавали нам в этом пример, и только старшина роты, военнослужащий последнего года службы, иногда  пользовался почетным правом приходить в умывальник в тельняшке. Пользуясь случаем, хочу отметить, что никакой «дедовщины» в учебном отряде не было. Да и потом, когда я попал после окончания «Учебки» на подводную лодку, таких обычных для нынешнего времени «неуставных взаимоотношений» не было.

Сразу после утреннего умывания  и заправки постелей начиналась уборка помещений и территорий. За каждым отделением роты был закреплен
определенный «объект приборки». За третьим отделением были закреплены туалет и умывальник, Второму отделению достались спальные помещения.Четвертое отделение убирало лестницу и «внешний объект» -  территорию во дворе.

Первому отделению, в котором был я, достался коридор. Покрытый асфальтом коридор был длинный, метров в сорок. Его надо было каждый день вымыть с мылом и вытереть досуха. Для этого в ведре с холодной водой (горячей не было) разводились стружки хозяйственного мыла и взбивалась густая пена.

 С помощью швабры нужно было этой пеной намазать асфальт и после этого досуха вытереть пол "ветошью" (обычно, кусками старого рабочего платья). Процесс вытирания шел вручную, так как «ветошь» надо было постоянно переворачивать по мере намокания. Если по ошибке вместо пены на асфальт попадала вода, то досуха вытереть пол не было никакой возможности, так как парусиновая «ветошь» плохо впитывала влагу.

Первые несколько дней, пока мы не освоили названную технологию, приходилось
копаться в лужах грязной воды, которую ни как не удавалось убрать. Всякий, проходящий по не досуха вытертой поверхности, оставлял безобразные
следы на асфальтном полу, которые без конца приходилось вытирать.

По команде «окончить приборку» можно было идти мыть руки и готовиться выполнять команду к построению на завтрак.
Обычный завтрак – каша: перловая, ячневая или пшенная, буханка пшеничного хлеба на десятерых, два кусочка сахара и чай.

После завтрака начинались классные занятия в казарме по изучению присяги, уставов и  самозарядного карабина Симонова (СКС).  Карабины,
насколько я помню, нам в отряде выдавали только на время занятий. Первоначальные навыки в стрельбе из личного оружия прививали на специальном
тренажере.

 В конце подготовки мы  один раз стреляли из боевого оружия, всего по три патрона на каждого. В первой половине дня пара часов отводилась на строевую подготовку. Два раза в неделю проводились физкультурные занятия, обычно по общефизической подготовке. Ну и, конечно, каждый понедельник 4 часа обязательных политзанятий.

Все занятия с нами проводили старшины, об офицерах учебного отряда у меня никаких воспоминаний не сохранилось. Но, скорее всего, свою службу они исполняли правильно, так как учебный отряд работал как часы и порядок был образцовый. После утренних занятий полагалось построение на обед.

Обычный обед - жидкий суп или борщ на костном бульоне, макароны или каша с крошечным, не больше половинки спичечного коробка, кусочком рыбы
или вываренного мяса и стакан  несладкого компота из сухофруктов.

После обеда нам давали небольшой перерыв, во время которого курящие и любители послушать или «потравить» байки собирались в курилке, оборудованной во дворе.
После обеденного перерыва, как правило, начинались строевые занятия.

Иногда после строевых занятий практиковалась «самоподготовка», во время которой мы должны были самостоятельно учить определенные статьи
уставов. Но чаще строевые занятия с десятиминутными перерывами проводились до ужина. Несведущему человеку может показаться, что строевые занятия это что-то вроде прогулки строем. На самом деле это довольно тяжелое и изматывающее занятие, и не только физически, но и психологически.
 
До тех пор,  пока не выработаешь в себе навык отключать эмоции, переходить «на автомат» и думать о своем. Но этот счастливый навык вырабатывается (и то не у каждого) только после трех –четырех месяцев занятий этим «балетом».

Тяжесть строевых занятий усугублялась постоянным чувством голода. Совершенно очевидно, что тот скудный паек, который нам давали, не компенсировал потери от  физических нагрузок. Есть хотелось все время. К счастью, в городке был ларек, где можно было купить и конфеты, и печенье ,и сгущенку. Но на те три рубля, что были положены нам  от «державы», особенно много не нашикуешь.

 Мы с Шуриком Игнатовым, когда совсем было невмоготу, покупали на двоих буханку пшеничного хлеба и килограмм яблок, благо в ту осень они были дешевые. Через месяц, как мы здесь обосновались, от родственников стали приходить продовольственные посылки, которыми, как правило,  пользовались сообща.

Тяжелее всего приходилось курящим ребятам, если их не подпитывали родственники. Правда, по норме довольствия можно было получать сигареты "Махорочные". Но они были такие вонючие и злые, что большинство, даже курящих, предпочитало заменить их  пачкой  сахара в месяц, что начальством приветствовалось.

После строевых занятий скорбный ужин исчезал в полминуты. Но впереди уже были не изматывающие строевые занятия, а самоподготовка, во время которой можно было исхитриться почитать художественную литературу или совершенно законно полистать подшивки "Правды", "Комсомолки" или "Известий". Значительно меньшей популярностью у нас пользовалась "Красная Звезда", центральная военная газета, или "Страж Балтики" – газета Балтийского флота.

После самоподготовки, за час перед вечерней поверкой, было «личное время». Его можно было использовать для приведения в должный вид одежды и обуви к следующему дню, написать письмо или почитать книгу. С собой я взял сборник рассказов Стефана Цвейга, так что на первые дни читать было что, а потом можно было записаться в библиотеку при части.

В 22 часа раздавалась команда: «Роте построиться на вечернюю поверку»!
По этой команде мы выстраивались в две шеренги, по отделениям, в коридоре. Старшина роты давал команду: «Дежурному по роте проверить личный
состав»!  Командиры отделений проверяют подчиненных и готовятся ответить о причине отсутствия некоторых курсантов,  а дежурный по роте
зачитывает список личного состава.

Услышавший свою фамилию военнослужащий по уставу  должен  отвечать: «Я»!  Раньше на флоте отвечали «есть!», но с некоторых пор ввели единообразное с армией «я». Нам это очень не нравилось. Но  наши попытки приобщится к флотской традиции,  отвечая «есть», старшина роты на первой же проверке пресек и  строго потребовал отвечать по уставу.
 
Я иду первый по списку. «Бахарев!» - «Я!», «Богданов!» - «Я!». И тут, нарушая алфавит, идут  фамилии: Будкин, Уткин, Шишкин, сопровождаемые детским смехом.  И далее опять по порядку: «Дорожинский!» - «Я!»...

Интересно, что начальник, соблюдая  традиции флотского юмора, идущие еще с царских времен, когда на корабли подбирали фамилии «в тему», не стал
исправлять инверсию.

После вечерней поверки можно было, умывшись перед сном, ложиться в койку. Еще несколько минут можно было почитать. В 23 часа раздавалась
команда: «Роте отбой!», - и дежурный гасил свет в спальном помещении.
   
По субботам и воскресеньям в клубе военного городка показывали кино. Кинофильмы и чтение, обеспеченное доступом  к литературе и свежим
журналам в библиотеке части, были нашими основными  развлечениями. В увольнение  нас не отпускали, но было два «культпохода» в старую часть
Таллина.  В то время это был небольшой, по нынешним меркам,  город с населением  менее 300 тысяч человек.

(Отступая от темы, не могу не высказать недоумение по поводу неистребимого неуважения к русскому языку наших властей. С какой стати по первому
предложению «бывших братьев» вдруг стали писать в официальных изданиях Таллинн с удвоением двух последних букв? Или «в Украину» вместо «на Украину»?

Можно понять логику националистов Эстонии или Украины, которые хотят как-то отрезать воспоминание о проживании в совместном государстве и ради этого идут на мелкие и крупные изменения того, что сложилось в их культуре за историю нашей  совместной жизни. Но при чем тут русский язык? Неужто нам вскоре придется писать "Пари" вместо  "Париж", или "Абана" вместо "Гавана")?

Первый раз нас, одетых в форму 3 первого срока и чрезвычайно довольных своей морской формой, хотя мы были еще в рабочих кирзовых ботинках
(хромовые нам к этому времени  еще  не выдали), строем повели в парк Кадриорг, находящийся в двух километрах от центра города.

 И парк в стиле барокко, и дворец при нем были заложены по приказу Петра Первого, как царская резиденция, после победы в Северной войне, по которой Эстония отошла к Российской империи. С удовольствием, уже без строя, погуляли мы по парку. В Кадриоргском дворце, одном из лучших творений зодчих 18 века, находился главный художественный музей советской Эстонии, который мы с интересом осмотрели. На этом наша первая экскурсия по Таллину закончилась, и нас строем повели назад.

Интерес представляли для нас и старый нижний город, от которого еще сохранились остатки укреплений : руины стен с башнями 14 века, готические
здания церкви Олевисте.(13 век), Большой гильдии, ратуши 16 века,  и расположенный на холме Вышгород (Верхний город) с замком Тоомпеа, начало
постройки которого относят к 12 веку.

Над замком возвышается почти пяти десятиметровая башня «Длинный Герман», возведенная в середине 14 века.
Все это мы обошли и осмотрели. При этом по улицам мы ходили только строем, и лишь там, где можно было, строй распускали.

В Вышгороде находится кафедральный  православный соборный храм, с которым у меня связано мое первое дисциплинарное наказание на военной
службе. Дело было так: мы, уже без строя, обходили  во круг собора, рассматривая детали архитектуры. Я шел рядом с Сашей Игнатовым и
рассказывал, что где-то слышал, что герой эстонского фольклора Каливипоэг похоронен на Вышгородском холме.

Саша высказал предположение: «Может быть собор построен над его могилой? Тогда в соборе может быть какая то информация о  нем, памятная доска
или  икона»?

«Вряд ли! »- ответил я, - «Калевипоэг был язычник, как и его отец Калев из финского эпоса,  поэтому с какой стати православной церкви освящать
его могилу постройкой храма»? Саша неуверенно предложил: «Давай, заскочим на пару минут и посмотрим, так ли это».

Мы стоял напротив входа в собор, а все остальные были за собором и видеть нас  не могли.
«А, что! Давай посмотрим!» - ответил я. И мы, незамеченные сослуживцами, юркнули  в собор.  В соборе было почти пусто. Служба уже закончилась.
Только одна старушка- служительница собирала огарки свечей от икон, да у маленькой церковной лавочки пожилой  человек  в строгом черном костюме
листал какую-то толстую книгу.

Легкий запах ладана и горячего воска, мерцание свечей перед иконами - вся атмосфера храма, совершенно чуждая
нашей молодости и миропониманию, - перенесли нас как бы в другой, неведомый нам мир. Мы медленно пошли вдоль стен, разглядывая иконы и
церковную утварь.

«Ну, я же говорил - вот и мемориальная доска!» - шепнул мне мой друг, пытаясь не привлекать к нам внимание служительницы. Действительно, в нескольких метрах от нас из церковной полутьмы смотрела на нас мраморная доска.
Подошли поближе, чтобы можно было разобрать написанное, и прочитали, что собор возведен в конце 19 века в память о чудесном спасении императора Александра Третьего в железнодорожной аварии.

 Мы обошли храм по периметру еще раз, но ни каких упоминаний о герое эстонского эпоса, конечно, не нашли. Сколько времени мы  проводили наше этнографическое исследование, я точно сказать не могу. Но когда мы вышли из церкви на солнечный свет, то никого из наших друзей у собора  и на площади перед губернаторским дворцом уже не было.


Оказывается, пока мы рассматривали  интерьер собора, наш старшина дал команду построиться и, не проверив личный состав, повел строй в казарму.
Дело осложнялось еще тем, что у нас не было на руках увольнительных записок, и первый же патруль, которых в городе в выходной день немало, отвел бы нас на гауптвахту. Да и дорогу назад,  раз нас вели строем, мы не очень-то запоминали. Однако, все обошлось относительно благополучно.

Озираясь и оглядываясь, почти на одном инстинкте, мы добрались до ворот части. Там наше отсутствие уже обнаружилось и руководящий экскурсией
старшина уже жил в предчувствии собственного разжалования. Много он сказал гневных слов в наш адрес, но самое обидное было -  «богомольцы»!
 
Все же я думаю, что когда мы прибыли под его светлые очи, он был скорее рад, что мы нашлись, чем возмущен нашим разгильдяйством. Мы отделались
тремя нарядами на хозяйственные работы вне очереди. Почти ничего - по нашим тогдашним представлениям.

Продолжение  Река времени 10 http://proza.ru/2010/06/22/30