Операция КРОТ. Глава 5

Продолжение.
Начало: http://www.proza.ru/2010/06/18/479
Глава 1: http://www.proza.ru/2010/06/20/1350
Глава 2: http://www.proza.ru/2010/06/21/892
Глава 3: http://www.proza.ru/2010/06/21/945
Глава 4: http://www.proza.ru/2010/06/21/1017


1

Слон и Костолом протоптали весь Бродвей вдоль и поперек в поисках беспредельщика, посмевшего наехать на торговые точки, подконтрольные Папе. Но рэкетира и след простыл. Никто его больше не видел, и никто не слышал. Он будто сквозь землю провалился. Они опросили всех  палаточников, проституток, но ничего путного выяснить не удалось.

Костолом совсем раскис. Он был человеком недалеким, перед ним ставили объект, приказывали проучить, и он работал. За что и получил свое прозвище. Ломать кости он любил. Мастер спорта по боксу, чемпион Южноморска среди юниоров в свое время, Федька Клюквин решил податься в банду. В школе его, благодаря фамилии, прозвали Клюквой, но к концу седьмого класса, после того, как некоторые познакомились с его кулаками, для всех он стал Клюквиным, а для друзей - просто Федей. Однако в банде имя его забылось, и ему дали другое после первых же дел. Костолом. Звучит, ему это нравилось. Коротко, устрашающе и солидно. Костолом. Недруги трепетали, заслышав его имя. Он ходил хозяином по закоулкам города, а для дворовой шелупени, как не пытался от них отвязаться, стал непререкаемым авторитетом и третейским судьей.

Они зашли в полуподвальное кафе. Очередной день прошел впустую. Тут их и нашел Рыжий.
- Тишина, - прокомментировал ситуацию Слон.
- Плюньте сейчас на этого кидалу, - не здороваясь начал  Рыжий, - сейчас дела есть и поважнее. Вот данные некоторых товарищей. Надо с ними поговорить, - он положил на стол обрывок бумажки с пятью адресами, - вот сюда, он указал пальцем на два адреса, где проживали податели заявлений, - надо зайти в первую очередь. Предложите им бабки, если не поймут, то потолкуйте с ними. Только легко и ненавязчиво, - помощник Папы подмигнул слушавшим его парням и выложил на стол деньги. Смотрите, не пропейте их, - предупредил он, - деньги  казенные, мне подотчетные.

Слон послушно кивнул.
Рыжий, не задерживаясь, покинул душное  помещение, выбрался наружу и запрыгнул в седло своей "Хонды".

- Ну что, пошли, - Костолом встал со стула, дожевывая бутерброд. - Ты какой адрес берешь?
- Может, вместе, - неуверенно предложил Слон.
- Не-а. По-одному. - Боксер посмотрел на бумажку, запомнил адрес и сказал, - я на проспект Дзержинского, а ты - на улицу Ленина, - он допил из стакана кока-колу.

Рыжий держал своих людей в ежовых рукавицах, категорически запрещая пить «на работе», и беспощадно наказывал за проколы.

Спорить было не с кем. Слон поднялся. Эта маленькая забегаловка находилась в зоне влияния Папы, поэтому они позволяли себе не платить за угощение. Если кооператор хотел содержать точку на Бродвее, с подобными вещами ему приходилось мириться.

Проспект Дзержинского и улица Ленина находились в разных частях города. Ехать вместе не было никакой возможности. Костолом уже исчез в неизвестном направлении и должен был всплыть лишь у своего адресата. Слон стоял в нерешительности, пытаясь выбрать оптимальный маршрут, как добраться до места, обозначенного на клочке бумаги. Простоять сорок минут, а то и час на остановке, а потом втиснуться в переполненный автобус, или же лучше протопать полтора километра пешком. Погода вроде бы ничего, и, может, кто-нибудь подкинет по дороге. Он решил остановиться на втором варианте и, развернувшись, пошел в проходной двор, которым часто пользовался в подростковом возрасте, когда, надебоширив, приходилось удирать от милицейского патруля.

С первого раза он проскочил переулок, гордо именуемый улицей Ленина. Как-то не сочеталось громкое название, подразумевавшее что-то величественное, с узеньким переулком, на котором возвышались покосившиеся бараки, и который заканчивался в конце концов тупиком. Половина домов шла под снос и уже была огорожена деревянными заборами.
Слон, выйдя в переулок, - он никак не мог назвать его улицей - огляделся по сторонам. Старые, редко заселенные дома уходили вдаль. Дом двадцать пять. Парень находился в самом начале улицы, у места, где недавно стоял дом номер один. Он неспеша пошел вперед, отсчитывая здания, рассматривая их нумерацию одними глазами, не поднимая головы.
 
Небо неожиданно нахмурилось, тихую погоду нарушил сильный порыв ветра, который подхватил пыль, молочные пакеты, обрывки газет, пустые сигаретные пачки и понес все вдаль. Слон сощурился, защищая глаза от песчинок, мириады которых носилось в воздухе. Неожиданно он уперся в высокий бетонный забор. Улица Ленина, дом двадцать пять - это должно быть здесь. На воротах висел тяжелый заржавевший замок. Проходная была заколочена досками, но дверь, противно скрипнув, открылась на удивление легко. Внутри воняло мочой и прочими отходами жизнедеятельности человека. Слон, не обращая внимания на посторонние запахи, смело прошел через проходную и вышел во двор. Несколько корпусов, занимавших большую часть территории, развалились, превратившись в груду кирпичей, битого стекла, гнилых досок и ржавых листов кровельного железа. За бывшими корпусами торчали остовы нескольких грузовиков: ЗИЛ, ГАЗ, КаМАЗ, два автобуса без стекол и колес.

Автобаза, понял Слон и вернулся в переулок. Настроение испортилось, заныли ноги, не знавшие нормального отдыха уже неделю. Задание Рыжего он не выполнил, хотя и не по своей вине. Кто-то сыграл с ними  злую шутку.

Долго хмурилось, но дождь хлынул неожиданно и без предупреждения. Слон, натянув ветровку на голову, спасаясь от дождя, нырнул в ближайший подъезд с виду благополучного дома и присел на ступеньках. Провел расческой по волосам, зачесывая их назад, уставился сквозь открытую дверь на улицу. Смотрел, как тяжелые дождевые капли безмятежно падают на асфальт и разбиваются, разбрасывая в стороны мириады микроскопических частиц. Канализационные стоки, забитые мусором, принесенным обильными ручьями, не справлялись со своими обязанностями, и улица, носившая имя великого вождя, постепенно утопала,  превращаясь в полноводную лужу.

Через час он позвонит из таксофона Рыжему и доложит, что с адресатом вышел прокол. Верный помощник Папы будет вне себя от гнева и прикажет срочно явиться в офис, где они вместе будут дожидаться вестей от Костолома, чтобы пойти на доклад к Папе.


2

Костолом в нерешительности постоял на неосвещенной лестничной площадке перед обшарпанной деревянной дверью, одернул куртку и мягко нажал на кнопку звонка. Раздалась легкая соловьиная трель. Послышался шорох в квартире. Он помялся, чувствуя, как его изучают через стеклянное око дверного глазка, открытыми ладонями обеих рук провел по непослушным волосам, показывая, что не имеет при себе оружия и пришел с самыми, что ни на есть, добрыми  намерениями. В квартире еще недолго колебались, потом щелкнул, отходя, ригель замка и скрипнули давно не знавшие смазки петли.

Боксер хотел рвануть дверь и ворваться в квартиру, но передумал. Дверь могла быть закрыта на цепочку. Он чуть отошел назад, стараясь унять кипящую внутри агрессию. На пороге стоял высокий, метра под два, и худой, словно спичка, небритый мужчина пенсионного возраста и с неподдельным удивлением смотрел на молодого человека.

- Чем обязан?  - прохрипел пенсионер.

Боксер замешкался, не зная, что сказать в ответ. Всю дорогу он прикидывал, как он придет, что скажет, с чего начнет разговор с незнакомым ему человеком, но так  ничего и не придумал.

- Я войду? - глупо спросил он, хлопая длинными девичьими ресницами.
Пенсионер пожал плечами.
- Входите. Проходите на кухню.

Этот человек сильно отличался от современников и вообще от своего времени. Он не испугался "кожаного" парня в широких спортивных штанах и спокойно пропустил того в квартиру. На его лице было написано лишь полнейшее безразличие ко всему происходящему.
Костолом, проходя по коридору на кухню, заглянул через открытую дверь в комнату. Старый шкаф шестидесятых годов, старенький "Рубин", два кресла, диван-кровать, черное довоенное пианино, торшер, засаленные обои. Бояться за квартиру было нечего, ни один вор не залезет сюда ради наживы, так как то, что называется наживой, здесь отсутствовало напрочь. Ну, какой-нибудь бомж, может быть, и нашел бы что-либо в холодильнике, а приличному специалисту здесь работы не найдется.

Не дожидаясь приглашения хозяина, парень опустился на табурет и положил здоровые кулаки на стол.

- Так что привело вас ко мне? - без интереса спросил пенсионер, присаживаясь рядом.
- Понимаете, тут такое дело, - Костолом топтался на месте, не зная, что сказать, чтобы не обрубить разговор на корню.
- Выпьете со мной? - неожиданно спросил  пенсионер, и боксер опешил, сбитый  невинным  вопросом с толку.
- Не понял, - хмуро произнес он.

Мужчина встал, сделав шаг до холодильника, достал непочатую бутылку "Пшеничной" и поставил ее на стол. Потом достал  блюдечко, тонко нарезал вареную колбасу, в которой вряд ли было больше грамма мяса и пояснил:
- Я спрашиваю, не составите ли вы мне компанию, молодой человек, - он стукнул вилкой по белому  стеклу.
- Так ведь по талонам же, - Костолом пытался отказаться от выпивки, опасаясь гнева Рыжего и возможности, что она местного приготовления, и с презрением оглядывая полупрозрачные ломтики колбасы. Он к такой закуске не привык. Папа потчует их по-другому. Неужели такое можно есть? На это и смотреть-то тошно. М-да. Он брезгливо отвернулся и глянул в окно.

- Понимаю, - протянул пенсионер, - понимаю. На счет водки не волнуйтесь. Родная, "кристалловская", сын прислал из Москвы, - пояснил он. - Хотите к водочке солененьких огурчиков достану? Болгарских. - Он помолчал.- Не забывает меня сын-то, не забывает.

- Да нет, большое спасибо, - сказал Костолом. - Хороший, наверное, парень, сын ваш? - боксер почувствовал себя дипломатом с важной миссией, и отведенная роль начинала ему нравиться.

Мужчина не ответил на вопрос и лишь кивнул, разглядывая собеседника. Вот и сын его такой же. Молодой и сильный. Старость уважает, помнит родителя своего.

- Открываю? - спросил Костолом, беря бутылку в руки. Холодная водка. Такую он любит.

Пенсионер еще раз кивнул. С хрустом слетела пробка, поддавшись твердой молодой ладони. Заструилась сорокаградусная хмельная жидкость, до краев наполняя стопки.

- За старость, - весело сказал Костолом, с силой выдыхая воздух.
- Давайте лучше за молодость, молодой человек, - предложил пенсионер, и глаза его хитро блеснули.
- Лады!

Выпили они вместе, не глядя друг на друга. Старик отправил пару ломтиков колбасы в рот и вопросительно взглянул на парня, который даже не прикоснулся к закуске.

- После первой не закусывают, - объяснился он, наполняя стопки заново. - Я вообще-то зашел ненадолго, - честно признался Костолом, переходя к делу. - Понимаете, вышло маленькое недоразумение, казус такой получился, - он не был мастером в том, что касается разговоров, и путался в словах. - Наш приятель, понимаете, - он произнес "наш", поясняя, что он не один.

- Давай опрокинем еще чуть-чуть, - пенсионер ткнулся в рюмку собеседника и залпом выпил. Парень последовал его примеру.
Некоторое время он молчал, снова выбитый из колеи.

- Так в чем, собственно говоря, дело? - спросил мужчина без явного интереса.
Костолому в такой обстановке  говорить было неудобно.
- Приятель мой, понимаете, попал в милицию...
- Не понимаю, - перебил пенсионер, - а чем я могу помочь?
- Приятель мой попал в милицию, - настойчиво повторил Костолом, опираясь локтями на стол, - дело в том, что его задержали по вашему заявлению. А приятель этот, парень хороший, как и ваш сын.

- Мое заявление? - старик беспомощно поглядел по сторонам, как бы ища поддержки и собираясь с мыслями. - А-а, мое заявление! - воскликнул он, - в милицию! - Он чуть успокоился и продолжил, - так я был не один. Еще один человек тоже подавал заявление. Мне сказали, что я не одинок.

- Да, это так, - Костолом говорил спокойно, - но тот уже отказался от своих показаний.  Дело за вами.

- Что-то я не пойму, - мужчина взглянул глазами побитой собаки на молодого человека. - Вы хотите, чтобы я забрал свое заявление? Я не понимаю. Есть же закон...

- Закон - что дышло, - боксер слышал эту фразу не раз, - куда повернешь, туда и вышло.
- Это тоже правильно. Но вы смотрели "Место встречи изменить нельзя"? Глеба Жеглова помните?

Костолом угрюмо кивнул, не понимая, куда теперь клонит старик. Нет, разговаривать с этим человеком невыносимо сложно. Вот ходит вокруг да около, юлит, юлит. С Костоломом надо сразу напрямик, а не так.

- Так вот, молодой человек, еще Глеб Жеглов сказал бессмертную фразу, что вор должен сидеть в тюрьме. - Пенсионер откинулся назад, ожидая, что ответит этот симпатичный парень, явно не обладающий большим умом.
- Все взаимовыгодно. Аккуратно, как в аптеке, - Костолом чувствовал, что может потерять нить разговора. Вы нам отдаете друга, мы вам - деньги. Безбедная старость! - он остался доволен последним словосочетанием. Такое простое, и как много смысла.

- Мы с вами не сойдемся, - с грустью выдохнул мужчина. - У нас с вами, молодой человек, разное понятие о ценностях, - он разжевал кусок колбасы и продолжил, - ваш, так сказать, друг - самый настоящий бандит, отъявленный мерзавец. Есть закон! И по закону месту ему в тюрьме. Я сделаю все от меня зависящее, чтобы он не причинил больше никому вреда. Ваши грязные деньги мне не нужны, - подытожил он.

Костолом почувствовал, что закипает. Ну ничего, сейчас он собьет спесь с этого старого интеллигента. Представление о ценностях у них, видите ли, разное. Сейчас ты узнаешь, что действительно ценится в этой жизни.

Он вскочил из-за стола и схватил сидевшего напротив пенсионера за грудки, уронив при этом полупустую бутылку "Пшеничной". Сквозь узкое горлышко содержимое полилось на коричневый линолеум.

- Ты, дядя! - зло выкрикнул он, - по-моему, ты чего-то не понял. Ты берешь бабки, мразь, и забираешь заявление. Понял?!

Сзади раздался непонятный звук, что-то щелкнуло, но Костолом был на взводе, и ничто уже не могло его остановить.

- Отпустите, молодой человек, - мягко посоветовал старик, преобразившись прямо на глазах из перепуганного интеллигента в несгибаемый стальной прут.

Но боксера уже несло, не заметив покровительственного тона, он наотмашь ладонью съездил пенсионеру по лицу. Неожиданно его пронзила боль в паху, бандит скрестил руки чуть ниже пояса и, приседая от боли, повернулся назад. Перед ним стояли три человека в форме сотрудников милиции. Он не слышал их голосов, но черное дуло пээма, смотревшее ему прямо между глаз, поясняло все красноречивее слов. Осознание того, что попал в капкан, пришло одновременно с острой болью. Ситуация вышла из-под контроля, с легким щелчком сомкнулись браслеты на его запястьях.

Костолома потащили к выходу.


3

Папа стоял в своем кабинете и через открытое окно смотрел на дождь. Казалось, небеса разверзлись, ливень продолжался уже несколько часов: то затихая, и, думалось, что он прекращается, то снова набирая силу. Что-то было в атмосфере такое, что отражало события на земле обетованной. Капли вязли в рубероиде, которым была выстлана крыша, стекали в желоба и с неимоверной скоростью неслись по водосточным трубам, закручиваясь по спирали, унося птичий помет и мелкий мусор.

Сверкнула молния, рассекая небо ломаной линией надвое. Папа приготовился к удару грома, собирая всю свою волю в кулак. Когда-то в детстве, это было давно, он боялся ливня, предчувствуя сильную грозу. Он пододвигался ближе к матери, чтобы быть рядом и чувствовать ее тепло и заботу о себе. Мягкая пухленькая ладошка опускалась на его голову и гладила по черным, как смоль, волосам.

Папа нервно вздрогнул. Задребезжали стекла от сильного раската грома. Резкий порыв ветра, ворвавшийся в кабинет, смел листы бумаги со стола, в беспорядке оставив их на полу. Но Харгиев даже не отреагировал на это, застыв, словно изваяние, у окна и оперевшись на широкий белый подоконник. Решетка, хотя и была узорчатая, навевала грустные воспоминания лихой молодости. Сколько лет подряд он видел клетчатое небо через такое вот хитросплетение железных прутьев. Сколько разнообразных случаев, уроков и экзаменов в школе жизни было связано с "небом в клеточку".

Как Рыжий не хотел оттянуть этот разговор, чтобы обдумать все и разложить по полочкам, ничего не получилось. Папа затребовал его к себе сразу же, как только он появился в офисе. Теперь вот здоровяк стоял, понурив голову, ожидая, как босс отреагирует на его рассказ. Тягостное молчание, повисшее под потолком, сильно давило на душу. Мозг судорожно подыскивал варианты, как повести себя в ответ на то или иное высказывание Руслана Георгиевича.

Папа отошел, наконец, от окна, посмотрел прямо в глаза Рыжему и резко бросил:
- Сядь!

Парень послушно опустился в кресло. От такого тона и холодного взгляда у него сердце ушло в пятки, откуда он теперь безуспешно пытался его выманить. Сердцу в пятках было куда спокойнее, нежели на привычном месте в груди.

- У тебя есть предложения? - вопрос был задан со зловещим спокойствием, и Рыжий непременно ждал нарастания бури.

- Нет. - Такое короткое, но емкое слово.
- Нет?!  - Папа оскалил зубы и присел на подлокотник. - Хорошо. Мне все ясно.

Телефон, зазвонивший в этот момент, пришел на выручку Рыжему, немного разрядив обстановку и избавив его от необходимости произносить какую-нибудь нелепую фразу.
Папа молча указал на трубку. Леночка уже ушла домой, поэтому главе "Южноморскпродукта" приходилось самому разбираться с телефонными звонками.

- Говорите! - небрежно бросил здоровяк в трубку и тут же, притихнув, промямлил. - Да... да... Сей момент, он протянул Харгиеву трубку, - вас, шеф. Костолом, пояснил Рыжий, увидев в глазах хозяина вопрос, - говорит, что из милиции.

- Он что, сдурел?! Какого черта он сюда звонит? Разговаривай сам, - возмутился Папа.

Еще на хватало, чтобы этот боксер-полудурок сдал их всех с потрохами.
- Говори мне, - прогнусавил Рыжий, обращаясь к собеседнику. - Я ему  все передам.

На протяжении минуты он молчал, прислушиваясь к голосу Костолома, попавшего в незавидную ситуацию. Лицо его ничего не выражало, и лишь однажды в глазах сквозняком проскочило не то изумление, не то страх. И, несмотря на внешнее спокойствие, нервы были напряжены, ему пришлось несколько раз провести ладонью по джинсам, чтобы вытереть руку от выступивших капелек пота. Рассказ Феди Клюквина оборвали короткие гудки, и Рыжий положил трубку.

Папа не задавал вопросов, ожидая, когда его помощник и правая рука сам начнет говорить.
- Ему разрешили один раз позвонить, - тихо сказал он и приступил к  подробному пересказу только что услышанной истории. Говорил он минут десять, и ни разу его не перебили, не задали лишний вопрос. Он ничего не приукрасил, ничего от себя не добавил.

- Узнаю, кто из наших ментам ссучился, - грозно прошипел Папа, сжимая увесистый кулак, - сам лично кишки гниде поганой выпущу и на уши намотаю. Не могли менты ни с того, ни с сего на меня войной пойти. Фортуна от меня отвернулась, что ли? Ведь все гладко шло. Кто на меня ополчился? Кто?! - крикнул он, и крик его вырвался сквозь открытое окно на улицу.

- Позволь, Папа, я сам разберусь, - преданно попросил Рыжий. - Только прикажи. Все сделаю по высшему разряду.

- Хватит, парень, хватит! Ты уже достаточно дров наломал. Я сам постараюсь вызволить Костолома.

Папа устало откинулся назад. Что делать? С кем поговорить в первую очередь?

- Иди к черту. Рыжий, - сказал он, не глядя на здоровяка.
Тяжело вздохнув, он в раздумье с клонился над телефоном. Кому позвонить? К кому обратиться за помощью? Кто не подведет? Главное - не сделать промах. Рука медленно, несмело нащупала телефонную трубку. Не хотелось набирать номер. Да и не любил Папа просить кого-то об одолжении, чтобы потом быть кому-то обязанным. Но другого выхода из сложившейся ситуации он не видел. Тяжело дались ему эти несколько цифр, сложившиеся в телефонный номер, ой, как тяжело.

- Приемная городского прокурора. - пропел приятный женский голос.

- Соедините меня с Пал Палычем, девушка, будьте добры, - вежливо попросил Папа, уже приготовившись к разборкам с секретаршей, так как у нее всегда один ответ: у прокурора совещание. - Харгиев беспокоит.

Неожиданно его связали напрямую с Пал Палычем. Без всяких споров и пререканий.   Усталый, чуть с хрипотцой  голос пробасил  в трубку
- Прокурор Зарезин у аппарата.

Харгиев, про себя, подивился: как все изменилось в последнее время. Еще несколько лет назад никто и подумать не мог, что вор будет звонить напрямую в кабинет прокурора и мило с ним беседовать. А на том конце провода все будут делать вид, что даже рады нежданному телефонному звонку. И это норма сегодняшнего дня никого не шокирует и не возмущает.

- Здравствуйте, Пал Палыч, давно не виделись, - Папа натянуто улыбнулся и порадовался, что собеседник не видит выражения его лица.

- Да уж. Месяца три, не меньше, обещал к себе пригласить. Но чего же не позвал?

- Простите, что так вышло. Дела, - протянул Папа, - делов, выше  крыши.  Да и у вас, по-моему, не меньше. Но с меня  причитается, - он замолчал, ожидая ответа, скорее даже согласия прокурора, но тот ничего так и не сказал, подразумевая презент, как само собою разумеющееся.

- Может быть, заедете ко мне, - предложил Харгиев, - жена пирогов напечет. Сообразим по маленькой. Мне, кстати, отличный коньяк завезли. Угостить друга хорошего хочется. Посидеть  в теплой  компании, за бутылочкой коньяка...

- Может быть, может быть, Руслан Георгиевич, - увиливая, ответил прокурор. Рядом  буду, обязательно заскочу  к  тебе. А теперь говори, зачем я тебе понадобился, черт старый?
Ведь по делу звонишь, не иначе.

- Ну, зачем вы так, Пал Палыч, - наигранно обиделся Папа. - Вот захочешь хорошего человека к себе пригласить, а он, оказывается…

- Не такой уж и хороший, - закончил Пал Палыч, - я прав?
- Да что вы, Бог с вами.
- Дело говори, Руслан Георгиевич, - зевая, сказал прокурор. - Устал я что-то. Устал. Спустя три месяца не по делу не звонят.
- Дело, так дело, - Папа почувствовал, что пути назад нет.
- Ну?!
- Парень у меня в милицию попал, - выдохнул он в трубку, - ничего серьезного на нем нет. Так, дал волю рукам. Знаешь, как оно по молодости бывает-то. А его и загребли.
- Сын? Родственник?
- Да нет, - Папа, держа трубку в одной руке, другой налил себе немного коньяка. Выпил он сегодня уже прилично, но удержаться еще от капельки не мог. - Работает он у меня. Помощник подрастает, а его - в милицию. Парнишка толковый, жаль его.
- И кто его взял?
- Не знаю, но доставили его в уголовку. Я бы мог туда звякнуть, но не знаю там никого. – Папа лукавил, его прекрасно знали в уголовном розыске, и он там знал многих, но отношения не складывались, оставаясь натянутыми, - Решил вам позвонить, посоветоваться. Может, подсобите чем?
- Я бы с радостью, - прокурор смешался, и Харгиев понял, что это пустой номер, - с розыском у меня взаимоотношения сложные. Только по работе общаемся, по необходимости. Посоветовать могу! Надо?

Папа прижал трубку ближе к уху и кивнул головой.
- Так надо или нет?! - удивился прокурор молчанию.
- Да, да, Пал Палыч, конечно. Буду признателен.
- Ты Прокофьева знаешь, Руслан Георгиевич?
- Так, встречались несколько раз, - неопределенно ответил Папа, скрывая настоящий уровень их отношений. Ведь полковник Прокофьев регулярно получает от него нечто вроде премиальных, но четкой уверенности в нем не было.
- Так позвони ему, - посоветовал Пал Палыч, - если что, скажи, что от меня.
- Ну, что ж, и на этом спасибо, - Харгиев подождал, когда раздадутся  короткие гудки, и положил трубку.

Через минуту он уже говорил с полковником Прокофьевым. Александр Петрович ответил ему радушно, не то, что прокурор. И разговор был хотя и о деле, но не такой натянутый.

- Так  в чем ваша заинтересованность, господин Харгиев? – подчеркнуто вежливо задал Прокофьев несколько некорректный вопрос.

Папа поморщился, ему не нравилась подобное любопытство "подчиненного". Неужели  их разговор фиксируется на пленку? В принципе, вполне возможно, но для одного дня это уже слишком. Он потерял всякую осторожность и пошел ва-банк.

- Помощь мне нужна твоя, Саша, - растроганно произнес Харгиев, - помоги, Александр Петрович, - несмотря на значение этих слов, в них не прозвучала просьба. Харгиев сказал это буднично, нейтрально, словно за стаканом воды обратился. Но полковник не заметил сомнительных интонаций. Ему хватило уже того, что Папа, сам Папа обращается к нему, и от его поступка зависит, останется ли бандит наверху преступного мира или же скатится ниже. Чуть ниже, но все же скатится. Он с удовольствием выслушал все, что говорил в трубку Харгиев, потом поддакнул, поняв смысл сказанного, и замолчал. В этом молчании, может быть, и не было особого смысла, но Папа засуетился, занервничал.

- Так  что?!
- Сложное дело, надо подумать, - туманно ответил Прокофьев, играя желваками. – Тут, понимаете ли, Руслан Георгиевич, моя репутация может очень пострадать.
- Ну, я внакладе не останусь, - выдавил из себя Папа.
- Раз так... я ничего не могу обещать, сами понимаете. Я выясню, конечно, кто занимается вашим, как его?.. Федором Клюквиным. Обещаю. Ну, а что касается выпустить его на свободу... Опасно. Очень сложно и опасно.
- Для тебя же нет  ничего невозможного, Прокофьев!

Зря Папа льстил, ох, зря. Не знал он, что полковник Прокофьев Александр Петрович к лести относился очень прохладно. Не любил он льстецов и подхалимов. Как Антон Павлович Чехов в свое время не любил, так и он их сейчас терпеть не может.

- Ладно, поглядим, - небрежно бросил полковник, - ничего не хочу обещать. И не могу. Ты, Папа, особо-то не надейся. Поглядим, что получится.

У Папы на лбу выступили бисеринки пота. Его словно холодной водой из ведра окатили. Не к добру упомянул начальник милиции его кличку. Не к добру прозвучало имя крутого бандита в кабинете большого милицейского чиновника.


4

- Может, вы наручники-то с меня снимите, а?

Костолом, ссутулившись, сидел на скрипучем деревянном стуле в кабинете следователя уголовного розыска. Давно некрашеные серые стены обдавали холодом любого, попавшего сюда впервые. Большой железный шкаф, решетки на окнах, точнее, небольшое зарешеченное окно, портрет вождя под потолком - все это создавало обстановку казенную и не склонную к интимной беседе. Наручники неприятно давили на запястья, но к этому ощущению парень почти привык. Стальные браслеты, кроме того, навязывали чувство вины, трепет перед сотрудником угро, постоянно напоминали о близости камер, где сидят подолгу звери, не имеющие ничего общего с людьми. Вот они здесь, рядом, этажом ниже. Все это следователь давно знал и не торопился освободить руки задержанному, который не внушал ему никакого доверия. Литые плечи, здоровые кулаки с мозолистыми костяшками, бычий, злобный взгляд из-под нависших бровей.

- Снимите наручники, гражданин начальник, - провыл Костолом, жалобно стрельнув  глазами,  - сними-ите. Что я вам бандит какой-то что ли?!

- А кто же ты? - Следователь прыснул  в кулак и непринужденно закинул ногу на ногу. - Самый настоящий бандит. И браслеты я пока погожу снимать.

- Не надо, начальник, не гони пургу! - озлобился вдруг Костолом. - Кто я такой может только суд сказать. Не любите вы, менты, за слова отвечать. Бросаетесь, не думая.

- Тихо! - следователь достал из ящика стола тоненькую папку. - А чего тут доказывать? - удивленно воскликнул он, - и так все ясно: нанесение тяжких телесных повреждений. Свидетели, потерпевшие, понятые. Все здесь, - он ткнул указательным пальцем в папку. - А суд? Суд лишь вопрос времени. Днем раньше, днем позже. Суть-то не в этом. Ты крепко попал.

Костолом упрятал ноги подальше под стул и уставился в пол. Тон следователя ему не понравился, и поза тоже не нравилась. Слишком спокоен тот был, слишком вольно сидел, будто все для себя давно решил. И заказан путь бедному Федьке Клюквину только в одну сторону - на зону.

- О каких тяжких телесных вы говорите?
- Ой, а ты и не знаешь, - следователь прижал руки к груди, изображая удивление. - А кто со стариком водку пил, а потом по физиономии ему съездил?
- Так я же легонько...
- Значит, было? - следователь потер руки, торжествуя победу, что-то чиркнул ручкой по листу бумаги, не глядя на Костолома. И парень понял, играет с ним мент, свою линию гнет, но не дано глупому Костолому разобраться в сложной паутине, которую плетут вокруг него. Не может он заранее что-то предусмотреть, чтобы не попасть на удочку, прет он напролом, так что щепки в стороны летят и рикошетом грозятся в лоб ему попасть. Он чертыхнулся в сторону и ответил:
- Было. Чего греха таить. Так я ж ему легонько. - Клюквин в недоумении пожал  плечами.- Только по морде.

- Я твое личное дело прочитал. Ты парень крутой! Боксер! - следователь пожевал взятую со стола сигарету. - Для тебя это легонько, а для него? Он же лет приклонных, пенсионер. - Он постучал, указательным пальцем по виску. - Ты, Федя, подумай, голову включи. Твоя сила - против его. Он, видать, после удара перепугался, ноги его не держали. Упал пенсионер, да не там, где надо было. Не повезло ему, табурет подвернулся. Так вот, на табурет-то он приземлился, но не задницей, как полагается, а боком. Два ребра сломано. И все бы хорошо, если бы не продолжил он свое падение. Дальше - хуже. Упал он, значится, на пол, - следователь говорил отрывисто, и у парня сжималось сердце. Чеканные слова играли на нервах, а милиционер продолжал, - а кухоньки у нас небольшие, даже совсем малюсенькие. Толком и упасть-то нельзя, а пенсионер упал, и голову ему некуда было положить, кроме как на плиту. Он с размаху и шандарахнулся об угол плиты. И хорошо шандарахнулся, аж искры из глаз посыпались. Крови было, словно на бойне, - пропел капитан. Капитанское погоны разглядел Костолом на кителе, покоившемся на спинке стула у стола, а следователь не унимался, - странно еще, что после таких побоев бедный пенсионер жив остался. Скорая вовремя приехала, а то бы он непременно Богу душу бы отдал.

Костолом молчал, переваривая кашу, образовавшуюся в мозгу после рассказанного, и продолжал сверлить глазами пол, не решаясь поднять взгляд.

- Так он же сам упал. Какие побои?
- Может и сам, - следователь неопределенно передернул плечами, - так ведь беда-то в чем? Не видел никто, сам он упал, али нет. Но ребята, взявшие тебя, склоняются к тому, что это ты его так. Я сам-то не видел, но рапорты их читал. Красиво написали ребята, им бы писателями быть. А ты, Федор, не горюй. Поможет кто, может быть.
- Поможет, - просопел Костолом, - быть может, кто и поможет. Авось!
- Вот у русских всегда так. Авось. - Осуждающе сказал следователь. - Ты Пушкина в детстве читал наверняка. В рамках школьной программы. Да понадеялся поп на русский авось. Чем все кончилось, знаешь?
- Слышал.
- А когда бил мужика, который тебе в деды годится, тоже на авось надеялся? - неожиданно холодно спросил капитан. - Или на что-то другое?
- Я не поп, - огрызнулся Костолом. Понял он, что не друг сидит напротив его, а враг, лютый враг. Ничем неприметный человечек, с брюшком, с залысиной, с пожелтевшими от постоянного употребления кофе и сигарет зубами, с зачесанными назад прямыми волосами. Враг, который не испугается влиятельных противников и не соблазнится большими деньгами. Враг!

- Я же не нарочно. Я по пьяни, - по инерции пробовал оправдаться Клюквин, чувствуя, что петля на его шее затягивается все ту¬же и туже.
- Признаешься? Бил-таки пенсионера, - довольно сказал капитан, вчитываясь в лист бумаги и кладя его на стол поближе к задержанному.
- Угу.
- Тогда подпиши, - выпалил следователь и протянул Костолому ручку, пока тот не успел  одуматься.

Через секунду под своими показаниями, ничего не опровергнув, поставил несколько закорючек Федор Степанович Клюквин, по крайней мере, так говорила неразборчивая подпись. Наручники сковывали движения, и парень долго извивался, чтобы короткий росчерк пера походил на роспись в паспорте, выданном гражданину Советского Союза.

- Я же выпимши был,- повторил Костолом.
- О чем ты говоришь, Федя? Разве ты был в состоянии алкогольного опьянения? - капитан нарочно употреблял казенные выражения. Больно бил ими парня, не давая ему прийти в себя. - Странно, - протянул он, - а у  меня  это нигде не зафиксировано. И много выпил?

- Не очень, но видать мне хватило.

Открылась дверь. В кабинет без стука вошел подполковник Медведев и, не спрашивая разрешения, уселся на стул в углу возле сейфа. Костолом не рискнул рассмотреть вошедшего. Ему было плохо. Плохо в чужом мире, где кругом враги.

- Сколько? - следователь не обратил внимания на подполковника.
- Ну, я не знаю. Не помню, - промямлил Костолом.
- Это плохо. Как я обозначу твои показания в протоколе? - Капитан сочувственно вздохнул. - Придется отправлять тебя на экспертизу. Ждать заключения экспертов. - Он  взглянул  на часы. – Плохо дело, Федя. Время уже. Эксперты уже не работяги сегодня. Вечер уже, все домой хотят, расслабились. В таком состоянии они могут и твою смерть констатировать. Значит, надо утра ждать. Переночуешь в камере, а утром - в лабораторию. Тьфу ты, - следователь с досадой хлопнул ладонью по столу, - до утра у тебя весь алкоголь из крови выветрится. Так что, как ни крути, а трезвый ты был, Федя, как огурчик.

- Но гражданин следователь...
- Молчать, - крикнул вдруг Медведев, - в этом кабинете тебе позволено только отвечать на вопросы. А пока тебя не спросили, ты будешь молчать, ясно?

Костолом бессильно кивнул  головой.

- Я не слышу!
- Ясно, - тихо повторил парень.
- Вот так-то, - Медведев одобрительно похлопал Клюквина по плечу и сел на место. - Молодец, все на лету схватываешь. Продолжайте, - сказал он капитану.

Следователь потер руки, будто готовясь к расправе, достал из стола чистый лист бумаги, смахнул с него невидимую соринку и спросил:
- Что вы делали на квартире у Пашутина Кузьмы Григорьевича?
"Вы" показало, что разговоры закончились, снова начался допрос.

- Так, зашел поговорить, посидеть, - сказал Костолом первое, что пришло ему на ум. Ну, не говорить же, действительно, что пришел всеми правдами и неправдами заставить старика забрать заявление из милиции. Но что-то его кольнуло. Фамилия Пашутин, кто такой этот Пашутин?

- Значит  вы...
- Кто такой Пашутин?! - выпалил Костолом.

Следователь откинулся назад, прислонившись затылком к холодной стене. Стул жалобно скрипнул.

- Вот те на! - воскликнул  изумленный  капитан. - Одумался. Сначала зашел посидеть, а потом вдруг не знаю. Как понимать прикажете? Кузьма Пашутин - это пенсионер, который из-за тебя в больницу попал.
- Я не  виноват, что он в больнице.
- Я, наверное, виноват, - передразнил следователь. - Так, значит, вы давно знакомы с Пашутиным, Федор?
- Я этого не говорил. Кто вам сказал, что я его знаю? - взвился Костолом.

Перепады в настроении Клюквина поражали. То он тих и печален, совсем поник головой  бедняга, то вдруг выплескивал свою энергию наружу, становясь агрессивным, а потом неожиданно становился еще тише и покорнее, чем прежде. Он не мог найти точку опоры, боялся, не выстраивалась у него в голове линия защиты. Медведеву хорошо было знакомо это состояние. Надо прессовать его, и бандит поломается – он же с гонором – да и выложит все на блюдечке с голубой каемочкой. Жестче надо с ним, окончательно надо выбить почву у него из-под ног, не дать сориентироваться.

- Интересное кино получается, - подал за спиной у Костолома голос Медведев, - знать не знаю, ведать не ведаю, но водку вместе пьем. И часто ты с незнакомыми распиваешь спиртные напитки?!
- Никогда, - Костолом понял, что запутался в своих же показаниях, - почти никогда, - добавил он.
- Теряешься, Федя, - посочувствовал уже который раз следователь, но в голосе его прозвучала ирония.
- В трех соснах заплутал. Давай начистоту. Ты знал Пашутина раньше?

Парень промолчал. Мыслей в голове было столько, что сходу разобраться в них не представлялось возможным.

- Ладно, пойдем дальше. У нас есть сведения, что ты угрожал бедному пенсионеру, заставляя его забрать заявление. Предлагал ему деньги. Было дело? Угрожал?
- Он не послушал меня. Результат налицо. Что старик получил? Койку в больнице, палату человек на шесть, а мог бы сидеть дома и знать, что на черный день у него уже отложено.
- Поэтому ты решил черный день ему сегодня устроить. Да и вряд ли твоих денег ему хватило при наших-то бешеных ценах, - засомневался подполковник.
- Значит, угрозы имели место, - сказал следователь, занося показания  в протокол.

Костолом расправил плечи и откинулся на спинку стула. Откуда-то к нему пришла уверенность, что его не бросят здесь на съедение ментам, а обязательно спасут. Папа не оставит его в беде. Он даже не подумал о том, чтобы предложить следователю взятку за свою свободу. Все равно не возьмет, - подумал он, одновременно определив для себя линию поведения. Только все отрицать, как в американских боевиках, можно еще себе и адвоката запросить, но лучше не надо. СССР - не США. Тут о правах человека никто и слыхом не слыхивал. Съездят кулаком в челюсть, вдарят по почкам и в камеру на нары отправят. Папа сам о нем позаботится. И достанется и этому рослому подполковнику, и полноватому капитану, и дед в больнице еще пожалеет о содеянном.

- Нет, - твердо ответил Костолом и на душе стало легче.
- Может, очную ставку устроить? - предложил следователь.
- Он же в больнице, - Клюквин залился веселым почти детским смехом и из глаз даже полились слезы. - Пусть отдохнет дедуля, старые болячки подлечит.

Медведев встал, медленно обошел задержанного, отвесив ему крепкий подзатыльник так, что бритая голова чуть не слетела с плеч. От неожиданности парень прикусил язык, скорчил больную гримасу и не смог ничего произнести. Его самолюбие взбесилось, слезы радости сменились слезами обиды и боли. Подполковник присел перед ним на краешек стола.

- Какого черта ты сунулся к Пашутину? Кто приказал? - тихо спросил он, приблизившись вплотную к лицу Костолома.
 
Бандит, стиснув зубы, молчал. Ничего, вам еще это припомнится.

- Кто приказал?! – стальным шепотом повторил вопрос Медведев, нависая над задержанным, и, изловчившись, ударил парня по кончику носа. Клюквин дернулся на стуле и сцепленными руками схватился за лицо. Крови не было, но боль была дикая. Хотелось взвыть, но он сдержался. Не мог он заложить своих, бандитские принципы не позволяли.

- Никто не приказывал, сам пришел, - уверенно ответил Костолом, решив взять всю вину на себя. Если что, Папа этого не забудет.
- Зачем?
- Он братана моего заложил. Сами же знаете, - он высоко поднял голову, готовый принять удар, и посмотрел в глаза Медведеву.
- Красиво играешь. - Подполковник улыбнулся, - но зрительный зал маловат, никто твое актерское мастерство по достоинству не оценит. А жаль.
- Ага, - подтвердил Костолом, - жаль.
- Кто послал к Пашутину? - резко бросил следователь.
- Я же сказал, - Клюквин был уверен, что из него больше и слова не вытянут, - никто меня не посылал. Я сам инициативу проявил.
- Сам так сам, - подполковник лишь рассеянно развел руками, сменив гнев на милость.
- Значится, и расхлебывать эту кашу будешь в одиночку, - добавил капитан, садясь поудобнее.
- Не волнуйтесь за меня, - съязвил Костолом, - я уж как-нибудь расхлебаю. Без вашей помощи.
- А теперь слушай меня, Федя, - Медведев перешел на зловещий шепот. Так говорить умел только он.

Следователь съежился, по его спине пробежали мурашки. Он уже предвидел, что за баталия здесь развернется. Костолом сидел, не меняя позы, и со стороны казалось, что он уже ничего не боится, но от внимательного взгляда не укрылось нервное подрагивание его пальцев.

- Слушай меня внимательно! Лапши ты нам на уши навешал достаточно. Нам на неделю ее теперь точно хватит. На завтрак, на обед и ужин. Время сейчас уже позднее, мне надоело слушать тот бред, который ты несешь, и я пойду домой. Утром я еще вернусь к тебе и к вопросу, на который ты никак не хочешь отвечать. У тебя будет целая ночь на раздумье, и я не думаю, что она пролетит, как одно мгновение. Ее ты запомнишь надолго, запомнишь и того, кто отправил тебя к старику Пашутину, по чьей вине ты здесь. И мои слова, мой вопрос будет тебя мучить до самой смерти. Сейчас я сделаю маленькую пакость, пойду на подлость по отношению к тебе, но думаю, что обижаться на меня не стоит. Сам виноват, Федя. Камеры у нас переполнены вдвое. Спят там посменно. И на ночь я отправлю тебя именно туда, где народ изголодался по мужскому удовольствию. Там узнают, что ты попал в милицию за изнасилование малолетней девочки, лет эдак пяти. И ты знаешь, что с тобой там сделают, Федя? Не знаешь! Ты там станешь той самой пятилетней девчушкой, с которой так поступил...

- Может, не надо, - жалобно заскулил Костолом.

- Надо, Федя, надо. Тебя сделают в камере петухом, и в две смены будут тебя там трахать. По очереди, на протяжении всей ночи, до утра. И орать ты там не сможешь, пасть тебе заткнут, а на утро я договорюсь, чтобы тебе личный автотранспорт подали в виде кареты "скорой помощи". Отвезут тебя в тюремный госпиталь, где лежат такие же урки, как и в камере были, которые петушили тебя. О продолжении ты догадываешься... Следующие допрос нам с тобой придется отложить, отвечать на мои вопросы ты будешь не в состоянии… Поэтому я дам тебе передышку. Ты отдохнешь, оклемаешься немного, а там  глядишь и суд. Доказательств вины твоей у нас достаточно. Так что вкатят тебе срок на полную катушку, и отправится Федор Клюквин в места не столь отдаленные, а там его уже ждут с распростертыми объятиями. Слухи у твоих будущих друзей распространяются со скоростью света. И встретят они уже не Федю Клюквина, а Феклу Клюквину. Ну, для тебя это будет уже не страшно, ведь не впервой. Тебя уже поднатаскают за это время, и будешь ты специалистом в однополом скрещивании. Глядишь, тебе это даже понравится. И забот у тебя никаких не будет. Напоят, накормят, спать когда надо уложат и работу за тебя всю выполнят, а ты только знай, что вовремя задницу свою подставляй. Делов-то.

- До суда мое дело не дойдет, - прошипел сквозь зубы Костолом, - ни на того напали. Папа меня вытащит. Я человек Папы! - выкрикнул он, - а вы еще об этом пожалеете.

- Вот и отлично, - продолжил развивать мысль Медведев, - ты и Папе поможешь репутацию создать. Раз его торпеды не могут себе бабу найти, детей насилуют... Кстати, ни один урка за петуха не вступится, помни это.
 
- Ты этого не сделаешь, падла, - Костолом  побледнел.
- Посмотрим.

В дверь постучали, прерывая ход допроса. Костяшками пальцев постучали, уверенно, по-хозяйски распахнув, не дожидаясь ответа.

- Я занят, - крикнул следователь, не обращая внимание, - зайдите позже.

В проеме показался силуэт начальника ГУВД.
- Меня это тоже касается?

Медведев моментально соскочил со стола.
- Здравствуйте, Александр Петрович.

- Прошу прощения, товарищ полковник, - капитан вытянулся почти в струнку - небольшой животик все же мешал, - здравия желаю.
- Здоровались уже, - полковник небрежно махнул рукой.

Он не стал оглядываться по сторонам, сразу оценив обстановку: следователь, начальник отдела угрозыска и задержанный с браслетами на запястьях. Понял он и то, что пришел совсем некстати, не ждали его, и разговор оборвался на полуслове.

Костолом позволил себе перевести дух. Кто бы ни был этот полковник, свалившийся нежданно-негаданно в кабинет, он выполнил в некоторой степени роль миротворца, локализовав на какое-то время конфликт, позволив первести дух. И как оба мента вскочили со своих тепленьких мест, увидев полковника в проеме двери. Сразу видно - начальник.

- А почему это у вас задержанный в наручниках? - спросил Прокофьев, прерывая затянувшееся молчание.

- Вот и я им говорю, господин полковник, - Костолом вытянул вперед руки: мол, давно прошу, снимите.

Полковник развернулся на каблуках и окинул взором задержанного, доверчиво глядящего на него.
- Вас разве кто-то спрашивал, молодой человек?

Клюквину не осталось ничего, кроме как замолчать и продолжить буравить своими зрачками пол, пока его судьбу решают уже три посторонних человека.

- Так он буйный очень, Александр Петрович, - объяснился капитан, - потому и боимся снимать наручники-то. Он в бытность свою мастером спорта по боксу был. А теперь вот бросается на нас, скажи, Федя...

Костолом не отвечал, подняв затравленный взгляд на следователя. Он уже представил, как, выйдя на свободу, мордует этого отъевшегося на казенных харчах капитана, как бедный сыскарь плюется кровью, зубной крошкой и просит о пощаде, но нет, ему пощады и не будет. Таких хмырей с холеными рожами жалеть нельзя.

- Ведь ты буйный, Федя?
- Сейчас вы все смелые. Кандалы с меня снимите, тогда и говорить будем, - Костолом смачно сплюнул на пол.

Медведев схватил боксера за подбородок.
- Ты сейчас полы языком вылижешь...

- Отставить, - гаркнул Прокофьев, не желая наблюдать за развитием событий, - Сергей Сергеевич, выйдем, надо кое-что обсудить.

Подполковник кивнул следователю и вышел вслед за начальником. Тон Прокофьева ему не понравился и то, как он заступился за этого головореза. Ведь по роже видно, что бандит отъявленный.

Они прошли по коридору, пересекли приемную, где сидели несколько ожидающих и вошли в кабинет начальника ГУВД города Южноморска. На ходу Прокофьев небрежно кинул, что сегодня никого уже не примет, и по приемной пробежал недовольный ропот. Некоторые сидели здесь уже несколько часов и не собирались уходить, не решив своей проблемы.

Медведев занял выжидающую позицию у небольшого журнального столика, а полковник опустился за стол. Сколько раз Сергей Сергеевич бывал в кабинетах высокопоставленных городских чиновников. Стены, отделанные ДСП с дубовой фанеровкой, напольные часы с маятником, встроенный в стену шкаф и сейф, широкий стол для разнообразных совещаний и журнальный столик с двумя креслами в углу. Все оставалось прежним, менялись лишь хозяева, да и то похожие друг на друга, словно две капли воды. И что с них взять: одна партийная школа.

- Садись.
- Я постою, - отказался Медведев, предчувствую нелицеприятный диалог.

- Ты должен отпустить этого парня. - Полковник не смотрел на подчиненного, а, развернувшись в кресле, созерцал вид за окном, где сгущал свои краски вечер. Он не смог бы выдержать тяжелого взгляда подполковника и не смог бы отдать ему подобный приказ.

- То есть…
- То есть ты должен его выпустить насовсем. Без всяких условий, - Прокофьев стоял на своем.
- И ты не хочешь мне ничего объяснить, Петрович, - их разговор принял доверительный оттенок, - ведь ты же сам приказал арестовать их всех. Операция была проведена с твоей подачи. Такой объем работы, и все коту под хвост?

- Не надо, Сережа. Не думай, что и у меня совести нет, - полковник отвернулся от окна, его глаза были чернее ночи. – На меня давят. Надо мной еще столько влиятельных людей. Я замучился играть на несколько фронтов. Отпусти его и не задавай вопросов, пожалуйста, Сережа, ради нашей былой дружбы.

Мрачнее тучи Медведев подошел к столу и, сняв трубку, набрал номер.
- Отпусти пацана, - с горечью сказал подполковник, - до лучших дней.


5

Прокофьев стоял у окна и смотрел на проезжую часть. Вот белая Тойота с правым рулем, где дожидается Рыжий Костолома. Как тяжело работать на двух хозяев, трудно быть слугой двух господ. Один приказывает одно, другой - другое. И самое страшное, что приказы и просьбы совершенно противоположны, а он стоит на распутье и лавирует, словно опытный лоцман, обходя все подводные камни и мели. Но, угодив одному хозяину, ты обязательно как-нибудь навредишь другому. Если это не произойдет в первый раз, то во второй или третий произойдет точно. Что и получилось. Он выполнил указание Папы, но
спутал все карты Кресту, а Крест, этот шулер и нувориш, будет очень недоволен. Давно в Южноморске говорят о появлении четвертой криминальной группировки, которая хочет оттяпать кусок города себе, но никто не знает, кто же эта четвертая банда. Почти никто! А Прокофьев знает. И уверен, что Астафьев, ввязавшись в борьбу, от своего уже не отступит. Никто не сможет отобрать то, что принадлежит Кресту.

Полковник заметил, как Костолом непринужденно сбежал по ступенькам и взглянул на августовское вечернее небо, все усыпанное белыми звездами. Каждая звезда - солнце, со своей солнечной системой. Миллионы неизвестных планет, и неужели разумные существа есть только на Земле. Это же абсурд. Не может быть, что во всей вселенной не найдется еще одного, как минимум, разума. Вселенная бесконечна, она не имеет краев.

Свобода! Понятие и чувство неохватное, а все заключено лишь в одном коротеньком словце.
Костолом уселся рядом с Рыжим на мягкое сидение под серым чехлом.

- Ну, делись впечатлениями.
- Пошел ты, озлобился Клюквин, - не могли раньше вытащить? Они все еще припомнят этот день. Подполковник этот еще кровью харкать будет, а то, ишь, стращать меня вздумал. Пуганый я!

- Медведев что ли?
- Кто его знает. Вроде бы. Корчил из себя прямо…
Тойота плавно тронулась с места и влилась в городской поток автомобилей. Ее обгоняли все, кому не лень, и радовались, что "сделали"  японца, но Рыжему все это быстро надоело. Он кинул руль влево и вжал педаль акселератора в пол. Взревел двигатель - японское качество, Тойота пошла на обгон, оставляя далеко позади стройные ряды советского автотранспорта.

- Ты с Медведевым лучше не связывайся, - посоветовал Рыжий, - он спуску не дает никому.
- Плевать. Но эти все пусть подождут. Первым будет старик. Подставил меня, подлюга. - Костолом огляделся по сторонам и удивленно посмотрел на Рыжего. - Куда едем? Я думал мы к Папе.
- В горбольницу.

Тойота выскочила на полосу встречного движения и тут же спряталась в проем между двух грузовиков.

- К пенсионеру твоему, Ты упадешь перед ним на колени и будешь молить его о прощении.
- Я убью его, - прошипел Костолом, сжав кулаки, - голыми руками замочу.
- Ты выпросишь у него прощения и дашь ему столько бабок, сколько он запросит, - продолжил Рыжий, не обращая внимания на слова боксера. - Потом ты ляжешь на дно. Когда в тебе будет необходимость, я позвоню тебе. Ты сделаешь одно дело и исчезнешь из города. Может быть, даже навсегда.

- Я убью…
- Никого ты не будешь убивать, - крикнул Рыжий, - Папа сказал!

Костолом молчал. Ему отвели такую унизительную роль: замаливать грехи.
Тойота резко дернулась и остановилась. Клюквина подтолкнули в плечо, он открыл дверь и вышел.

На фасаде старого кирпичного дома висела табличка: городская больница.


Продолжение: http://www.proza.ru/2010/06/23/654


Рецензии