Записка

Серебристые дорожки лунного сада разбегались ветвями гигантского древа, как-будто бы нарисованого на тёмном бархате земли. Воздух был свеж и насыщен, постоянно сменяющимися запахами: цветов, растений, недалёкой речки и дыма костра.

Сергей Николаевич медленно шёл по тропинке и время от времени жадно вдыхал сладостный настой, будивший  в его памяти далёкие воспоминания - неясные, щемящие и совсем чуть-чуть болезненные.

Его походка, несмотря на его преклонный возраст, казалась ему лёгкой и пружинистой, и он наслаждался, представляя, как за ним, может быть кто-нибудь наблюдает из тёмных окон соседней мансарды.

Сергей Николевич обожал поэзию и считал, что сочетание слов наподобие: ночь, сад, луна является  непременным атрибутом гениального стихотворения. "Сияла ночь. Луной был полон сад" - безвучно шептали его шершавые губы. "Ах, как, наверное, Фет был счастлив той ночью, когда написал эти строки" - завистливо думал он и не пытаясь сочинить что-нибудь подобное - "Интересно, был ли и он так же влюблён как и я?"

Дело в том, что Сергей Николаевич, вот уже пятые июньские сутки гостил у своего старого университетского товарища на даче. Они не виделись двадцать лет. И он, живший в одиночестве, в тесной, холостяцкой квартирке, неожиданно получил по почте приглашение отдохнуть недельку другую у своего бывшего приятеля. Несколько удивившись такому запоздалому вниманию к его персоне, он, тем не менее, мучительно колеблясь - не желая обременять себя ни расходами, ни заботами, связанными с поездкой, всё же поехал по указанному в письме адресу. И кто бы знал, как сильно изменится его унылая, однообразная жизнь и каким непередаваемо нежным сиянием наполнится она спустя  каких-нибудь два дня по приезде.

Сергей Николаевич сел на садовую скамейку, скрипнувшую под его грузным телом и мечтательно расслабился, полузакрыв глаза и припоминая в хронологическом порядке все события последних дней.Спать не хотелось, голова "гудела" - "Ах, неужели, неужели это случилось - Я ЛЮБИМ!...Вот он истинный смысл жизни - любить и быть любимым такой чудесной, прелестной девушкой как моя Катенька!" Что говорить, ему никогда не везло в любви - неуклюжий, смешной, с вечной отдышкой - он вызывал в женщинах лишь жалость. А его незавидное финансовое положение лишь усугубляло ситуацию.

Сергей Николаевич считал себя возвышенной натурой - романтичной и тонко-чувствующей, и хотя он очень любил поесть, он полагал, что любой материализм чужд его сердцу.

Он долго помнил обиды и мог годами не разговаривать с человеком когда- то оскорбившем его. Так, например, пять лет назад он поссорился со своим двоюродным братом за то что тот назвал борца сумо, которого они видели по телевизору "жирным боровом".Сейчас, вспоминая этот пустяковый случай, Сергей Николаевич думал, что нужно непременно простить брата, поехать к нему первым, если надо, даже извиниться, задобрить его чем-нибудь вкусненьким. "Ах, как только всё утресётся они с Катенькой обязательно поедут к нему" - думал он, воображая как будет хвастаться своей молодой красавицей-супругой, как все будут удивляться, что вот и он, наконец, женат. "Конечно, потребуются расходы, перемены в обстановке, но о неприятном думать решительно не хочется" - размышлял он.

Рука его, сама собой опустилась в карман мятых, вельветовых брюк, и дрожащие пальцы нащупали там замусоленную, сложенную вчетверо бумажку. Быстро достав и развернув её, он с наслаждением, уже в пятидесятый раз перечитал то, что было на ней написано. Синими чернилами и ровным почерком было аккуратно выведено: "Я люблю Вас. Вы тонко-чувствующий и душевный человек, я разгадала Вас сразу. Ваша Катя"

От записки шёл пьянящий аромат женских духов. Он нашёл её у себя в комнате, вчера утром, под подушкой. Вероятно, она проскользнула к нему, когда он уже спустился умыться.

Катя была восемнадцатилетним тёмно-кудрявым "очаровательным котёнком", как ласково называл её Степан Аркадьевич, её дядя, у которого Сергей Николаевич и гостил. Она же, с десятилетней сестрой Аней приехала к нему на каникулы, окончив первый курс консерватории. И каждое утро, с десяти до двенадцати, она разучивала вальсы Шопена, фальшиво наигрывая на стареньком, расстроеном пианино кремового цвета, которое стояло в гостиной. Её игра была слышна всему дому, и как только Сергей Николаевич обнаружил её записку, эти несносные звуки стали казаться ему верхом виртуознейшего исполнения. О чём он и не забывал замечать за завтраком, обедом и ужином, когда настроение его особенно повышалось.

Был уже, наверное, час ночи, а он всё сидел, скрестив свои пухлые ноги в мягких серых штиблетах, прислушиваясь к ночной тишине, равномерно нарушаемой стрёкотом кузнечиков и вспоминал, как сегодня утром он спускался со второго этажа в комнату, наполненную мелодией "рощ, фольварков, парков" и смотрел на её бледные ещё не загорелые плечи - чуть приподнимающиеся под открытым, лёгким, голубеньким сарафаном, на её изящные пальцы - быстро бегающие по набору бело-чёрных клавиш, на коричневую точечку родинки на шее.

Он вспоминал, как сегодня, после обеда, немного вздремнув, они втроём: он, Катя и Аня отправились на прогулку по реке. На старой, выкрашенной зелёной облупившейся краской лодке. И как он, бодро (что с ним случалось крайне редко) "взял инициативу в свои руки" и предложил себя в качестве гребца. А после, пыхтя, кряхтя, весь красный, обливаясь потом, едва не надрываясь от натуги, быстрым ударом прихлопывая приставучую мошкару, которая уже успевала насосаться его крови, он усиленно, скрипя уключинами грёб по заросшей тиной заводи, среди фиолетовых кувшинок и камышей. Катя с Аней о чём-то весело смеялись, почти не обращая на его старания внимания, шушукались и опустив руку в прохладную воду, совещались - годна ли уже температура для купания.

Вдруг неспешный и приятный ход мыслей Сергея Николаевича прервал резкий и близкий хруст ветки. Он вздрогнул, очнулся от своей дрёмы, поёжился от ночной прохлады, пошевелил суставами (ноги онемели и в них неприятно покалывало) и напряжённо прислушался. Вокруг стояла полная тишина, но примерно через пол-минуты хруст повторился. А потом, ещё, и ещё. Шорох листвы и еле слышный шёпот. Всё громче и громче,так что отдельные слова уже можно было разобрать: "Я так долго ждал", "Соскучился", "Не могла раньше". Разговаривали мужчина и женщина. Женский голос он узнал сразу и всё в нём тотчас же сникло, похолодело. Волшебный сон рассыпался как хрупкий хрустальный шар.

- Катя!, Катя!,- повторял гнусавый мужской голос.
- Молчи и послушай, какую забавную историю я тебе, Саша, сейчас расскажу. Моя сестрица, только сегодня призналась, чертовка маленькая...Ну вообщем, я написала тебе записку и велела ей отнести её тебе, а она, дурёха, засунула записку под подушку нашему гостю - дядя пригласил его. Представляю, что он обо мне подумал. Ну, я ей уже всыпала по первое число...И вообрази - ему нравится, как я играю.