Страдания по Майрхофену. Часть 1

«Ах, отличное было время!» - невольно вырвалось у меня.

Звук собственного голоса заставил очнуться от воспоминаний. Я услышал сам себя как бы со стороны, и это обстоятельство показалось крайне поразительным. За окном, забрызганным крупными каплями затяжного осеннего дождя, догорал холодный вечер. От растопленного камина к ногам шел горячий воздух, приятно согревая и настраивая на безмятежный лад.

Когда я сказал «время», то имел в виду, конечно же, не век или десятилетие, и  даже не год, а всего лишь несколько дней.

«Дней?» – удивитесь Вы. – «Сейчас годы летят, не успеваешь менять календари на стене!»

Да, все это верно. Но, все-таки … все-таки - некоторые, самые яркие страницы нашей биографии, занимающие на бесконечной ленте времени лишь крохотные отрезки, иногда можно приравнять к годам будничной жизни. Разве не так?

Если кто-то не согласен, то прошу тогда ответить на вопрос: «Что лично Вы вспоминаете чаще всего?»

«Весь мир на ладони, ты счастлив и нем …» Как прав был великий русский поэт, когда начертал на бумаге эти строки!

Непонятно только одно - почему мы запоминаем чаще всего именно эти мгновения?  Потому что – вершина? Или всему виной адреналин?

Я, конечно, слышал, что эмоции – суть химические реакции. Но, для меня они - нечто иррациональное и противное рассудку, который появляется у человека в момент его рождения и исчезает после смерти.

А вот для души … для души эта пища придется в самый раз! Она может обходиться без телесной оболочки, и рассудок или, если хотите, разум – ей ни к чему. Необходимо нечто более существенное.

Наверное, именно потому такие мгновения из-за сильных эмоций часто называют прекрасными или счастливыми, и только они составляют смысл существования для многих из нас ...

На этом предположении позволю себе закончить затянувшееся вступле-ние, дабы скорее перейти к сути повествования и не утомлять чувствительного к словам читателя.

Итак. Этим летом дела службы забросили меня в далекий город Инсбрук. После успешного завершения переговоров с австрийскими коллегами я позволил себе расслабиться и зашел в небольшую пиццерию, расположенную на втором этаже старинного дома на одной из узких улочек исторического центра. Изумительная пицца и замечательное пиво позволили мне, наконец, скинуть с себя напряжение от деловой поездки. Я глазел по сторонам и раз-думывал, что бы такого мне попробовать еще, как вдруг услышал разговор за соседним  столиком.

«Нет, это был не трамвай!» - горячился высоко роста средних лет сухопарый австрияк. – «Русские уехали на автобусе!»

При слове «русские» я насторожился и стал внимательнее вслушиваться в немецкую речь. Спутница мужчины была молода и хороша собой. Говорила она тихо, и я, к сожалению, не разобрал ее ответ своему кавалеру.

Не знаю, известно ли вам, что чопорная Австрия всегда перебарщивала в оценке своих гостей? Во всяком случае, мне это хорошо знакомо. Поскольку говорили достаточно громко, я счел, что имею полное право вступиться в случае надобности за своих соотечественников.

Спор тем временем не прекращался. И все чаще произносилось слово «эти русские». С соседних столиков стали оборачиваться люди. Наконец, терпение мое закончилось, и я подсел к моим соседям.

Вежливое обращение и вполне приличный немецкий позволили мне расположить к себе спорящую пару. Так или иначе, удалось выяснить, что речь идет о недавнем случае, происшедшем 6 февраля этого года. Большая группа русских туристов, человек двадцать, не меньше, с зачехленными горными лыжами и сноубордами, рюкзаками и огромными сумками бродила по ули-цам города. Что-то вроде экскурсии или просто коротали время.

Среди них выделялся один крепкого сложения мужчина в красной куртке с черным флагом на плече. Остальных туристов мои соседи по кафе почти не запомнили. Разве что называли нехарактерные приметы еще одного – небольшого роста в короткой куртке и нахлобученной на уши вязаной шапочке с хохолком. У этого русского в руках был фотоаппарат-профи с огромным объективом, на складной треноге. Но, таких туристов, даже в феврале, пруд пруди.

Фроляйн Корн, так звали мою собеседницу, любезно рассказала мне, что экскурсантам вскоре надоело ходить по городу с громоздким багажом, и они сели в трамвай как раз напротив окна парикмахерской, где девушка делала себе прическу. Она ходит к своему мастеру каждый месяц именно 6 числа. Собственно в этот момент она и разглядела, как следует, «этих русских».

 Трамвай, двигаясь по малому кольцевому маршруту, то и дело проезжал мимо окон парикмахерской. И каждый раз девушка видела одно и то же: развевающийся из окна трамвая флаг и висящих на подножках людей. Последние, сидя на ступеньках, курили самокрутки, то и дело присасывались к металлическим фляжкам и горланили что-то воинственное.

Да, чуть не забыл! Девушка утверждала, что на черном полотне русского штандарта был нарисован череп со скрещенными костями. Впрочем, когда я переспросил ее, она засомневалась, сославшись на недостаточно хорошее зрение.

Так вот, закончив прихорашиваться, милая барышня вышла на улицу и пешком отправилась «нах Хаузе». У самого дома ей вновь попался навстречу уже знакомый трамвай.

На этом месте фроляйн остановила свое повествование и поклялась, что трамвай она видела собственными глазами, и что все остальные подробности до мельчайших деталей тоже соответствуют действительности.

Я очень удивился, зачем она клянется, ведь для этого нет причин, и переспросил, правильно ли я все понял.

«Вот и Гюнтер тоже мне не верит!» - простодушно расстроилась фроляйн Корн, истолковав мой вопрос по-своему.

«Но почему?» - обратился я к спутнику девушки.

«Разрешите представиться - Гюнтер Шац!» - протянул руку австрияк.

Ответив на его крепкое рукопожатие, я повторил свой вопрос.

«Потому что на улице, где живет Марта, нет рельсов!» - четко выговаривая каждое слово, ответил герр Шац и громко рассмеялся.

Девушка обиделась на своего спутника. Она резко встала, оправила свое платье и быстро пошла к выходу. Я извинился перед Гюнтером и поспешил откланяться. Мне очень хотелось услышать эту историю до конца.