Дитя двух миров. Глава первая

ГЛАВА ПЕРВАЯ. ЭХХИЙСКИЙ СУВЕНИР

 Запах – отпад (в смысле, вдохнёшь и вырубишься, причём надолго). Но так как я уже пребывала в отключке, и вырубаться дальше мне было уже некуда, я решила придти в себя.
 Сердце вертелось и прыгало: неужели я снова в Эххленде? Именно такой была моя первая мысль, как только я вынырнула из душного беспамятства. Но этот чёртов запах – не очень-то он походил на цветочный аромат полянки в Роще Порталов. Пахло медициной, и не пахло даже, а воняло! Это меня насторожило – что-то тут не так, – и поэтому я не спешила открывать глаза, а сначала принюхалась и прислушалась.
 Пахло лекарствами (кто хоть раз был в любой нашей больнице или поликлинике, тот поймёт, что это за изысканный букет). И ещё что-то звякало, и доносились негромкие голоса – кто-то кому-то что-то говорил, хотя слов было не разобрать. Я лежала на чём-то мягком, но явно не на траве, и под головой у меня была, похоже, самая обыкновенная подушка, от которой тоже несло чем-то очень медицинским.
 Я открыла глаза.
 Нет, это не Эххленд – это гораздо хуже.
 Вместо голубого неба я увидела белый потолок, а вместо живой зелени деревьев – стены унылого бледно-салатного цвета. Больница это, а никакой не параллельный мир…
 Я чуть повернула голову. Возле стеклянного шкафа, набитого банками–склянками, толстая тётка в белом халате что-то втолковывала стоявшему рядом с ней мужику в таком же прикиде; её малочленораздельное бормотание напоминало жужжание крупной мухи. Я снова закрыла глаза, отчаянно надеясь, что наваждение рассеется, и я всё-таки увижу Эххленд, но мои надежды не оправдались – облом называется.
 – Ну что, пришли в себя? – услышала я.
 Мужик в халате заметил, что я шевельнулась, и прервал свою беседу с мухой.
 – Как вы себя чувствуете? – спросил он профессионально-равнодушно.
 – Как в раю, – угрюмо буркнула я. – Как я сюда попала?
 Всё оказалось не просто, а очень просто. Свидетелем моего выпадения в бессозначку оказалась бабулька, наблюдавшая из окна своей квартиры на первом этаже за кошками, бродячими собаками, прохожими и прочими явлениями живой природы. Установив, что подниматься с мокрой травы я вроде не собираюсь, бабуля тут же позвонила в «скорую». По стечению обстоятельств, дежурная больница находилась неподалёку, и белый «фордик» с проблесковым маячком на крыше оперативно прибыл на место происшествия. Короче, не успела я придти в себя, как уже оказалась на больничной койке. 
 – Ничего страшного, – успокоил меня врач, изложив всю эту предысторию, – простой обморок. Обычное дело в вашем положении, девушка.
 – В каком таком положении? – насторожилась я.
 – Как это в каком? – удивился наёмник Гиппократа. – Беременны вы, милочка, – на третьем месяце. Для вас это новость?
 Если бы я не лежала, то точно бы упала. Новость… Это уже не новость, это удар по башке: тяжёлым тупым предметом вроде крышки того люка, через который я провалилась в другое измерение. Вот это номер…
 – Так мне можно идти? – Я села на койке, собрала мысли в кучу и вытащила из этой кучи ключевые слова «ничего страшного».
 – Можно. Но лучше бы за вами приехали. Есть у вас муж-приятель? – доктор хитро прищурился.
 – Найдётся, – отрезала я, пресекая на корню его ненужное любопытство.
 Однако любознательный эскулап прав – надо позвонить маме или дяде Лёше, а то от таких сногсшибательных новостей я по новой грохнусь в обморок, не доходя до дома.
 Мама лишних вопросов не задавала, приехала быстро, и мы с ней незамедлительно покинули гостеприимные больничные стены. По дороге я отмалчивалась, решив отложить сенсацию на потом (а то ещё неизвестно, кого придётся везти обратно в больницу – меня или мою маман). Кроме того, мне надо было разобраться в ситуации и понять, как это я так лихо залетела.
 Надо сказать, что в сексе я всегда неукоснительно придерживаюсь принципа «safety first», что по-английски значит «безопасность превыше всего». Рассудительность не мешает чувственности, а мозг – это очень важный половой орган. И бог (тот самый, который с луком и с крылышками, Эрос его фамилия) миловал – я ещё не разу (в отличие, скажем, от той же моей сильно невезучей Кристинки) не попадала в «интересное положение». И вот на тебе, попала. Но самое главное – после моего возвращения из Эххленда я ни разу ни с кем не того. Да и по времени – доктор сказал «на третьем месяце». Но тогда… Тогда это значит… Нет, этого не может быть, потому что не может быть никогда!
 А почему, собственно говоря, «не может быть»? Ещё как может! Я вспомнила свои ощущения, испытанные в объятьях Шумву-шаха (а ещё раньше – в объятьях дракона Кост-а-Лома), и поняла: может, да ещё как – на меня так накатило, что я беспокойно заёрзала на сидении «маршрутки». 
 – Тебе нехорошо, доченька? – тут же участливо спросила мама.
 – Мам, всё путём, – я поспешила её успокоить и вернулась к своим размышлизмам.
 Итак, следуя законам логики, мы имеем двух претендентов на титул «виновник торжества», он же счастливый папаша: крылатого разбойника Костю и эльфийского короля. И вероятнее всего, мой ребёнок – это дело рук (то есть не рук, а… ну, вы понимаете) Шумка: я была королевой Алавой почти полгода, и если бы моя предыдущая гаремная жизнь не прошла бесследно, то результат за это время проявился бы, стопудово. Правда, есть и ещё один вариант: я попала в Эххленд уже в беременном состоянии (я лихорадочно перебрала в памяти свои интрижки до того как – тут вполне мог быть замешан Славка). С одной стороны, логично: я ведь вернулась домой почти в то же время, в которое провалилась в люк. Но с другой стороны – нет, не сходится. Я жила в Эххленде нормальной жизнью: ела, спала и всё остальное-прочее – вся физиология (в том числе и женская) работала у меня как положено. А это значит, что я всё-таки унесла с собой эххийский подарок (да ещё какой!). Как там сказал мне на прощанье его эльфийское величество – «Что бы ты хотела оставить себе на память об Эххленде?». Ну-ну, знал бы этот белобрысый тип, что я себе оставила на память…
 По приезде домой я сначала основательно перекусила, и только потом, на сытый желудок, приступила к делу. Я ожидала от мамани потоков слёз и заламывания рук, но она восприняла моё сенсационное сообщение более чем адекватно – я даже удивилась.
 – Вот и хорошо, – очень спокойно сказала она. – Стану из потенциальной бабушки бабушкой реальной.
 – Мам, ты чего? – возмутилась я. – Совсем с крышей поссорилась? Какая бабушка? Это же вся жизнь наперекосяк! Нянчиться со спиногрызом, играть в нищую мать-одиночку – вот только этого мне и не хватало для полноты счастья! Счаз, разбежалась! Сделаю аборт – и точка!
 – Какой аборт, Алиночка? На таком сроке? Ты что, хочешь себя изуродовать на всю оставшуюся жизнь? Локти потом кусать будешь: захочешь родить, да не тут-то было, поезд уже ушёл.
 – Да в гробу я видела эти твои поезда! – я еле сдерживалась, чтобы не перейти на энергичный матерный – маманя его терпеть не может. – Я вообще рожать не собираюсь – ни-ког-да!
– Дурочка, – мягко сказала мама и погладила меня по голове. – Какие твои годы? Не зарекайся, жизнь – она длинная.
 Я только сердито сопела. «Всё равно сделаю по-своему…».
 – А кто отец? – осторожно поинтересовалась маман, подождав, пока моё сопение не сделалось более мирным. – Тот мальчик, которого Лёша…
 – Нет, – коротко буркнула я.
 – Я его знаю?
 – Нет.
 – Он живёт здесь, в Петербурге? – не отставала потенциально-реальная бабушка.
 – Нет, – я криво усмехнулась. – Он живёт далеко – очень далеко. Так далеко, что…
 – Но хоть алименты с него получить можно?
 Вот тут, несмотря на своё мрачное настроение, я чуть не расхохоталась. Хотела бы я знать, каким это макаром можно стребовать алименты с короля неведомого параллельного мира, находящегося хрен знает где? И чем он будет их платить? Разве что маной – денег-то у эххов не водится! Хотя если бы его эльфийское величество соизволил сотворить для меня (и, между прочим, для своего отпрыска тоже) миллиончик «убитых енотов», я бы от них не отказалась. Но это уже типа фантастика, причём ненаучная.
 В общем, мы ещё долго препирались, и когда пришёл Петрович, он застал нас обеих основательно зареванными. Узнав, в чём причина слезоразлития, он подвёл итог решительно и веско.
 – Не дури, Алина. Рожай. Выкормим. «Мерседес» твоему детёнышу я не обещаю, но с голоду он не пропадёт, и человеком станет. Я видел, как умирают люди, – пусть лучше они рождаются.
 Я не стала с ним спорить, но и принятого решения не изменила. То есть от аборта-то я отказалась (маманя всё-таки меня убедила), но есть ведь и другие способы – например, не забирать ребёнка из роддома, а отказаться от него прямо там, не отходя от кассы. 
Вопрос «Кто отец?» остался открытым. Посудите сами, не могла же я рассказать маме и Алексею о своих фэнтезийных приключениях (я об этом вообще никому не рассказывала). В результате такого откровения я оказалась бы в психушке, однозначно, причём они упекли бы меня туда исключительно из гуманных соображений – как бы моей же пользы для. Тяжело с этими стариками – уж больно мозги у них замшелые.
 Но Кристина меня таки расколола, точнее, я раскололась сама (честно говоря, давно хотелось).
 Узнав, что я залетела, она сначала ахала и охала, потом принялась делиться своим богатым опытом выхода из подобных ситуаций, а когда я сказала, что поздно пить боржоми, призадумалась. Вот тут наш разговор и свернул на мою невероятную историю – я выложила Кристе всё, как на духу.
 Реакция моей задушевной подруженьки была своеобразной.
– И где ты такую траву берешь? – протянула она участливо и в то же время с оттенком зависти. – Вот это глюки…
 – Чёрные глюки, – фыркнула я. – Ты что, типа мне не веришь? Не догоняешь? Я же тебе правду рассказала! Думаешь, почему я свой роман так быстро написала? Да потому что это дневник, в натуре. А ты думала что, я великая писательница земли русской, сюжеты сами в голову прыгают? Ага, счаз…
 Кристина смотрела на меня ошалело, и я так и не поняла, поверила она мне или нет. Ну и ладно, не очень-то и хотелось…
 Зато директор нашей конторы по безотходному производству денег на пустом месте, когда я в конце лета сообщила ему о том, что намерена в скором будущем уйти в декретный отпуск, в серьёзность моих намерений поверил сразу. Вопрос своей возможной причастности к факту моей беременности шефа не волновал (за всё время работы в фирме мне как-то удалось избежать его пылкой страсти, да он не сильно и настаивал – в избытке хватало куда более покладистых), но и платить мне он явно не собирался.
 Подумав и прикинув в уме дебет-кредит, он посмотрел на меня змеиным взглядом и предложил уволиться по собственному желанию.
 – Нет, – решительно заявила я. – Я честно работала на вас три с лишним года, и хочу получить то, что мне причитается. По закону, между прочим.
 – Закон, что дышло, – гаденько ухмыльнулся босс. – Не гони волну, девочка.
 Меня окатило жаром. Стены кабинета растаяли, и на их месте проступил лес – дикий и незнакомый. А посередине этого леса, наполненного звуками и запахами, стояла я (или не совсем я?). В моей руке (или не моей? рука была крепкой и мускулистой) был зажат грубо обработанный острый камень, у ног лежала подбитая крупная птица (и я знала, что это я её сбила), а прямо передо мной присел на задние лапы серый зверь – то ли волк, то ли шакал, то ли дикая собака. Зверь глухо ворчал и скалил зубы. Он явно претендовал на мою добычу, но я не собиралась её уступать, потому что (я это тоже знала) меня ждал мой детёныш, который хотел есть. И я тоже оскалила зубы и зарычала, крепко сжимая своё примитивное оружие. И зверь не прыгнул – он взрыкнул, клацнул зубами, развернулся и исчез в густых зарослях. Я перевела дух, и окружавший меня первобытный лес начал таять, пока не исчез совсем. Я снова сидела в директорском кабинете.
 И тогда я посмотрела директору прямо в глаза и раздельно и чётко произнесла:
 – Я хочу получить деньги, которые мне причитаются, и я их получу. Я давно работаю в вашей фирме, и многое знаю. И я хочу, чтобы мой ребёнок был сыт. Не будем ссориться – вам же дороже выйдет.
 Момент был опасный – в глазах босса заплясали зловещие огоньки. Но эта сволочь умела считать и поняла, что если он попытается заткнуть мне рот, это действительно может обойтись ему куда дороже. А самое главное – его сбила с толку моя решительность: совсем как того первобытного зверя, десятки тысяч лет назад покушавшегося на пищу, которую я добыла для своего детёныша. Реинкарнационная память, блин горелый…
 Дорабатывая оставшееся до отпуска время, я держалась настороже – запросто могут подставить напоследок. Однако всё обошлось, и деньги я получила. Правда, на моё место тут же взяли другую девчонку, но это меня огорчило не сильно – я всё равно не собиралась сюда возвращаться.

* * *

 Прихватило меня, естественно, ночью – закон подлости никто не отменял. Однако дядя Лёша оказался на высоте – привык к ночным тревогам. Пока маманя помогала мне одеться (на улице вовсю падал снег), он быстренько прогрел свою видавшую виды «ауди» (вообще-то машина была не его, а фонда бывших офицеров, где Петрович работал, но он пользовался ею постоянно), помог нам забраться на заднее сидение и дал по газам.
– Лучше я сам тебя отвезу, дочка, – сказал он, поглядывая на меня в зеркальце заднего вида, – знаю адрес. Одного моего сослуживца невестка недавно там родила – проверено. А то по «скорой» попадешь невесть куда, что там да как – кто его знает?
 Меня уже вовсю колбасило, но слова дяди Лёши помогли мне больше, чем мамина рука, лежавшая на моих плечах. Дочка… Меня ещё никто и никогда (мама не в счёт) так не называл – по-настоящему, а не мимоходом. «Дочка» – как это, оказывается, приятно…
 Водить Петрович умел – Шумахер отдыхает, – но сейчас он мчался хоть и быстро, но не сломя голову. Не то чтобы он опасался ночных охотников из гибэдэдэ – просто не хотел рисковать. Дороги в Питере хоть и привели более-менее в порядок, однако по тому самому закону подлости, который никто не отменял, могла попасться под колесо какая-нибудь особо подлая колдобина.
 В общем, мы успели – рожать в машине мне не пришлось.
 В приёмном покое крупная рыжая тётка в белом халате окинула Петровича зорким оком.
 – А вы кто, собственно, будете? – подозрительно поинтересовалась она.
 – Дедушка, – ответствовал дядя Лёша. – Будущий.
 – Угу, – неопределённо буркнула рыжая в белом: типа, знаем таких дедушек, охочих до девушек. – Ждать будете?
 – Буду, – коротко бросил Петрович, ища глазами, где бы сесть.
 Дальнейшей дискуссии я не слышала – отчаянно трусившую меня повели наверх.
 Если вам скажут, что рожать – это райское наслаждение, плюньте в рожу такому агитатору. Плющило меня не по-детски – как будто какой-то садюга выворачивал наизнанку. Ну почему природа так несправедлива? Кататься мужики соглашаются с очень большой охотой – сами зазывают, – а как дело доходит до саночки возить, так отдуваться приходится бедным нам. Я прокляла всё на свете, измучилась по самое некуда, и даже не заметила, как всё кончилось – это получилась почти неожиданно.
 – Сын у вас, – сказала акушерка, показывая мне крохотное тельце. – Поздравляю!
 Я только слабо кивнула, уплывая в сонную дрёму…
 Проснулась я уже в палате, где кроме меня было ещё пять штук баб разной масти и возраста. Они успели скорешиться между собой и активно обсуждали свой новый статус. Я разбирала отдельные слова, но вмешиваться в счастливую воркотню этих глупых куриц у меня не было ни малейшего желания. Отвернувшись носом к стенке, я думала, и мысли мои были невесёлыми.
 Забирать ребёнка мне никак нельзя – это было ясно как божий день при хорошей погоде. Кто я есть на земле нашей грешной? Ни типа работы, ни как бы мужа – что я буду делать с этой крохой в гордом одиночестве? Родовые муки – это только увертюра (я о них уже и забыла), а вот все эти предстоящие визги-писки-какашки-болячки... На моей молодой жизни можно ставить большой и очень жирный крест – куда я с четырёхкилограммовым камнем на шее? Ни погулять, ни оттянуться, ни развеяться… Конечно, особи мужского пола, желающие забраться ко мне в койку, найдутся – не я первая, не я последняя, – вот только надолго ли? Во всяком случае, рассчитывать на заарканивание бесхозного сироты-дипломата более не приходится – эти сироты весьма разборчивы. И самостоятельную карьеру сделать не получится – какая может быть карьера при ребёнке? Какому работодателю я такая нужна? А денег дитятко требует немеряно… Да, мама и Петрович помогут, я в этом не сомневалась, но не буду же я, великовозрастная девица (да ещё с непонятно откуда взявшимся киндером), вечно висеть у них на шее? Вот ведь жизнь гадская…
 От тяжких дум меня отвлекло прикосновение к моему плечу мягкой женской руки и голос:
 – Как вы себя чувствуете? Пора кормить вашего малыша.
 Я нехотя повернула голову. Возле моей постели стояла круглолицая медсестра, чем-то напоминавшая приснопамятную тётку-ватрушку, обслуживавшую меня у сотника Верта в далёком Ликатесе; на её губах играла доброжелательная улыбка.
 «Чё лыбишься, дура» – зло подумала я, а вслух сказала:
 – Я хочу поговорить с главврачом.
 Врач выслушал меня внимательно и без улыбки. Когда я закончила свою пламенную речь, содержание которой сводилось к тезису «Ну и нах мне сдался этот ребёнок?», он чуть помолчал, потом вздохнул и произнёс устало:
 – Это ваше право. Подпишете бумаги, и всё. Уговаривать я вас не буду.
 Мне почему-то стало стыдно, и я ляпнула:
 – Ну, я не насовсем хочу его оставить. Пусть он немного подрастёт, а я тем временем приподнимусь, и заберу его обратно.
 – Нет, девушка, – это слово прозвучало как-то презрительно, – так не получится. Или вы берёте своего ребёнка, или вы от него отказываетесь. Насовсем – со всеми вытекающими.
 В висках у меня нудно застучали назойливые молоточки. «Насовсем? Совсем-совсем насовсем?» – растеряно подумала я.
 – А… А можно я его покормлю… напоследок? – робко спросила я, стараясь глядеть в сторону.
 В глазах у доктора мелькнул странный огонёк.
 – Можно. Даже, пожалуй, нужно. Марина Васильевна!
 Ватрушка распеленала аккуратный свёрточек, и я увидела игрушечного человечка. Да, игрушечного, но – человечка… Человечек тихо покряхтывал и слегка шевелил ножками и ручками. И глаза у него были… Я слышала, что глаза у новорождённых бессмысленные, но у этого моего игрушечного человечка во взгляде ясно читался вопрос: «Ну что, Активиа? Что мы будем делать?». Я сглотнула засевший в горле комок.
 Левая ручка малыша была стиснута в кулачок. Я осторожно разжала тонкие пальчики – на крохотной ладошке лежал маленький клочок ваты.
 – Шепоток, – прошептала я. – Ах ты, хапуга…
 А когда я приложила его к груди – я всё сделала правильно, хотя меня этому никто не учил, – и губы человечка обхватили мой набрякший сосок, на меня такое накатило – похлеще оргазма (хоть и по-другому, конечно). «Да чтобы я кому-то его отдала? – мелькнуло в моей голове. – А вот хрен вам – не отдам!»
 Вслух я ничего не сказала, но главврач, похоже, умел читать мысли (или, что вернее, у него был большой опыт в таких делах).
 – Отбой боевой тревоги, Марина Васильевна, – весело сказал он. – Молодая мамаша одумалась – в ней проснулся материнский инстинкт.
 И улыбнулся по-доброму.

* * *

 Здоровенные хлопья снега падали медленно и торжественно. Голые ветки деревьев обросли белой шубой, а фонари надели на головы пушистые ватные колпаки. Зима…
 Я не спеша катила коляску по тополиной аллее, тянувшейся вдоль нашего дома. Мне некуда было спешить: проблемы надо решать по мере их поступления, а на ближайший час моей основной и единственной задачей было выгуливание Шепотка. Я его так и называла: во-первых, папаша его, Шумву-шах, проходил у меня под кличкой Шумок; во-вторых, его отпрыск оказался на диво спокойным ребёнком – диких визгов не устраивал, даже когда был мокрым по уши, а если и возмущался, то как-то негромко – шёпотом. И даже официальное имя сыну я дала по шелестящему созвучию: Шура, то есть Саша. Шепоток безмятежно спал (интересно, что за сны ему сняться, и снятся ли вообще?), а я знай наматывала метры между домами, школой и детским садом. Деревьев у нас в районе множество – целый парк, можно сказать, так что гулять – одно удовольствие, особенно когда не надо никуда торопиться.
 На полог коляски шлёпнулась снеговая кучка.
 Я смахнула её варежкой и подняла голову.
 На ближайшем дереве сидела ворона – та самая. Здрасьте, давно не виделись…
– Ну что, – сказал я, глядя на птицу, – может, познакомимся? Или ты будешь и дальше хранить инкогнито?
Ворона высокомерно молчала, однако её молчание казалось многозначительным.
Вообще-то я не очень верила, что эта пернатая тварь на самом деле не совсем птица, а совсем не птица, но уж больно назойливо она меня преследует. И к тому же у меня не было оснований сомневаться в том, что Эххленд существует – доказательство тихо посапывало в коляске. Шепоток был не простым ребёнком – в этом я уже успела убедиться.
 Ворона слегка подпрыгнула, раскачивая ветку, на которой сидела, – снег посыпался прямо на меня миниатюрной лавиной.
 – Хорош выпендриваться! – разозлилась я, отряхиваясь. – Или давай знакомиться, или лети куда подальше, не фиг тут мне снеговой душ устраивать. Ну? Как тебя зовут?
 Ворона подумала и хрипло выдала:
 – Каг-га!
 Клёво… Я вспомнила, как года два назад мы с Кристинкой ездили в Хельсинки – ну, искупаться в аквапарке и вообще. А на границе, пока мы ждали, я увидела надпись над типа обменным пунктом (или чем-то в этом роде): «Kassa». Дело было поздно ночью, и я почему-то (наверно, с недосыпу) прочла эту надпись по-русски, повернув третью и четвёртую буквы. Мы потом с Кристой часа полтора не могли успокоиться – ржали на пару, как сумасшедшие: надо же – «Кагга»! Глупость вроде, а запомнилось…
 – Кагга, значит, – протянула я, разглядывая птицу. – Очень приятно. Ну, а как меня зовут, ты, наверно, знаешь: Алина я, хотя там у вас меня звали немножко по-другому. Вот и познакомились…
 Однако продолжить беседу с вороной мне не удалось – я услышала за спиной чьи-то шаги. Повернулась – и обмерла: Славик, собственной персоной! Ох, бли-и-и-ин…
 Испугалась я здорово, врать не буду, – дяди Лёши рядом не было, за широкую спину не спрячешься. Но испугалась я не столько за себя, сколько за свою крохотульку – кто его знает, что у этого идиота на уме? Чувствуя, как у меня внутри всё холодеет, я поспешно загородила собой коляску, готовая защищать моего детёныша зубами и когтями, пусть даже без всякой надежды на победу в неравном бою.
 – Не подходи! – прошипела я. – Орать буду на всю улицу!
 Славка послушно остановился в трёх шагах от меня, не делая никаких агрессивных телодвижений.
 – Не бойся, – проговорил он мятым голосом и замолчал.
 Я молча ждала, что будет дальше.
 А он тоже молчал, опустив глаза, и ковырял снег носком ботинка. Прям немая сцена какая-то…
 – Ну, и что дальше? – не выдержала я. – Зачем пришёл?
 – Слушай, Алин, я, это… – выдавил из себя Славик и снова замолчал. Удивительно было наблюдать этого самоуверенного парня в таком состоянии. И какого хрена припёрся, спрашивается? Всё вроде уже сказано, причём в очень доступной и понятной форме…
 – Это ведь мой ребёнок, да? – услышала я и чуть не села в снег от неожиданности. – По времени сходится…
 Ситуация была пикантной: скажи я «да», и дело в шляпе. Человек сам нарывается, я его за язык не тянула. И сосчитал всё верно, счетовод-любитель, математик хренов… Типа совесть загрызла, или как? А Славка смотрел на меня и ждал ответа.
 – Нет, Слава, – я тяжело вздохнула, – не твой. Шёл бы ты своей дорогой, а? Что было, то прошло, ага?
Славка потоптался на месте, потом повернулся движением робота и побрёл прочь. Но не пройдя и нескольких шагов, вдруг резко остановился.
 – Выходи за меня замуж, – пробормотал он, набычившись.
 – Чего-чего?
 – Мне всё равно, чей это ребёнок. Выходи за меня замуж. Я тебя попрекать не 6уду, только… Только ты, это, не делай больше так, ладно?
 Отпад – сериал-мелодрама называется. Кто бы мог подумать, что в Славкиных очень прямолинейных извилинах вдруг появятся такие мысли? Он же на девчонок всегда смотрел как на закуску после выпивки, а тут вдруг – замуж, да ещё «мне всё равно, чей ребёнок»…
 – Нет, Слава, – я снова вздохнула. – Так будет нечестно – не люблю я тебя, вот в чём фишка. Вот такая я дура, ты уж извини. Понимаешь?
 Славик медлённо брёл по аллее, а я смотрела ему вслед и думала: эх, если бы на его месте был… Но это уже фантастика, дети. Ненаучная.
 Наверно, я действительно дура…

* * *

 Без работы я не осталась. Мама пристроила меня к себе на кафедру – использовала, можно сказать, служебное положение в личных целях. Хотя я вообще-то подходила (и даже училась здесь же, в универе), и к тому же человек на кафедре требовался – лаборантка ушла в декрет. И мы с этой девчонкой как бы обменялись эстафетными палочками – круговорот женщин в природе называется. От своей новой работы я не была в диком восторге, но всё-таки на людях – не сидеть же в четырёх стенах с кастрюлями-пелёнками-распашонками, от тоски взвоешь одиноким койотом. Да и нравы здесь были не такие, как в моём незабвенном бизнес-болоте с его чертями да кикиморами – получше, прямо скажем.
 Шепотка я отдала в ясли-сад, благо они были у нас прямо под окнами. В девяностые это двухэтажное Н-образное здание почти опустело, потихоньку превращаясь в эдакий «дом с привидениями», на который уже с определённым интересом поглядывали бомжи, однако в последние годы детишек резко прибавилось, и «замок Морисвилль» ожил.
 В общем, всё оказалось не так уж сумрачно (несмотря даже на то, что издать мой роман никак не получалось). Сидела у меня где-то внутри глухая тоска-обида, перемешанная со смутным ожиданием чего-то, что должно случиться – непременно! – однако эххийские сны беспокоили меня всё реже и реже. И Кагга не появлялась – я не видела её с того самого памятного разговора со Славкой (кстати, он тоже больше не попадался мне на глаза). Ворон, как я уже говорила, вокруг было много, но Кагги среди них не было. Ошибиться я не могла – было в ней что-то, что отличало Каггу от всех её серых товарок, и я бы узнала эту птицу, зуб даю. Когда весной вороны сели на гнёзда, я как дура разглядывала их часами, пытаясь найти свою типа приятельницу, – хрена. Ну да, конечно, эххийскому магу больше делать нечего, как сидеть на куче веток, задрав хвост наподобие ложечки, торчащей из солонки! Хотя само по себе это зрелище стрёмное: символ самоотверженного материнства, блин горелый. Сидит этакая курица и под ветром, и под дождём – и ведь не улетает! И чтоб спугнуть её – это надо очень постараться (чего я, конечно, не делала – сама как бы молодая мать, у самой птенец).
 А птенчик мой был необычным – это я почувствовала очень скоро.
 Внешне он ничем не отличался от всех прочих детишек его возраста (хотя для меня он был, понятное дело, самым лучшим). И ушки у него были обычные, а не заострённые – это я проверила в первую очередь. Но всё равно: в том, что это маленькое существо не от мира сего, а от совсем другого мира, сомнений у меня не было – никаких.
 Шепоток рос быстро, уверенно пошёл в девять месяцев и внятно заговорил в год с небольшим. И, похоже, он умел общаться с окружающим его миром не только словами. На Сашулю очень странно реагировали собаки, кошки и даже шустрые воробьи: они как будто видели в нём собрата или по крайней мере принимали за своего. А когда мы завели котёнка, я частенько наблюдала такую сцену: сидят эти два малыша на ковре, смотрят друг на друга и проникновенно молчат. Молчат – ни писка, ни вяка, ни мявка, но полное ощущение, что ребёнок и котёнок разговаривают и прекрасно понимают друг друга.
 Сказки об Эххленде, которые я ему рассказывала, мой сын слушал так, что мне даже становилось немного не по себе: казалось, он вот-вот прервёт меня и скажет «Нет, мам, это было не так…».
 А главное – от Шепотка исходило странное нечто (даже не знаю, как объяснить). Ну, как будто свет невидимый, что ли… Такой тёплый свет, от которого становится хорошо-хорошо. И ещё – этот свет как бы вымывал всю скопившуюся у меня в душе грязь. Да, да, не смейтесь, вымывал! Мне рядом с моим сыном даже дышать было легче: куда-то исчезали и злость, и вечная моя насторожённость, и кое-какие другие заморочки.
 Мама и Петрович ничего особенного не замечали, но я-то видела, что они оба словно скинули с плеч десяток лет и помолодели – помолодели, честное слово! В движениях дяди Лёши появилась юношеская гибкость, а маманя после напряжённого трудового дня бегала по магазинам задрамши хвост, осуществляя свою идею фикс: купить любимому внуку игрушку некитайского производства.
 В два с половиной года Шепоток полёз к компьютеру, причем интересовали его вовсе не игры. Когда я выходила в Интернет, он уютно устраивался у меня на коленях и задумчиво смотрел на дисплей.
 – Там можно встретить знакомых, – объяснил он, когда я спросила, что он там хочет увидеть. Я сначала не поняла, а потом меня как окатило: я вспомнила, что эххи забираются в наш виртуал. Так вот каких «знакомых» искал на мониторе мой сын…
 Воспитательницы в детском саду его обожали (даже, по-моему, немножко завидовали мне), а другие дети тянулись к нему, как котята к блюдечку с молоком. Шепоток мог одним своим присутствием на корню загасить любую ссору – типа миротворец трёхлетний. И лишь однажды он сам стал причиной недоразумения.
 Когда я в тот раз его забирала, ко мне подошла воспитательница группы Регина – мы с ней уже были как бы подружками – и рассказала, как мой Саша довёл до слёз одну девочку.
 – Он не нарочно, – пояснила она извиняющимся тоном, – просто я привыкла к тому, что где твой сын, там слёз не бывает.
 А дело было вот в чём.
 Эта девочка принесла в садик маленький компас, и детишки увлечённо следили за шевелением его светящейся стрелки. Но тут к ним подошёл мой сын, и… стрелка взбесилась: она начала описывать круги и беспорядочно дёргаться во все стороны. Маленькая хозяйка ударилась в рёв – игрушку сломали!
 – А он что? – спросила я Регину, имея в виду Шепотка. – Успокоил её, нет?
 – А он только посмотрел на компас, сказал «Примитивно» – по-взрослому так сказал, рассудительно, – и отошёл. Стрелка успокоилась, но Инночка ещё долго хныкала. Ерунда, конечно, просто вокруг твоего Сашеньки всегда было всё спокойно, а тут вдруг…
 – Да конечно ерунда, Регин, – сказала я. – Пустяки, не бери в голову. Пока, меня дома ждут!
 Взяв Шепотка за руку, я привычно окунулась в исходившее от него тепло, и вскоре забыла всю эту историю.
 А зря: я ещё не знала, что тревожный звоночек уже прозвенел…

* * *

 – Случай из ряда вон выходящий, – подтянутый человек с военной выправкой, явно не соответствующей его гражданской одежде, был заметно взволнован. – Кажется, на это раз мы столкнулись…
 – Если кажется, надо крестится, – брюзгливо перебил его другой человек, сидевший за монументальным столом из числа тех монстров середины прошлого века, которых теперь можно найти разве что в антикварных магазинах. – Излагай суть, а выводы оставь при себе.
 – Есть излагать суть! В рамках секретной программы «Дети-уникумы» производилась плановая проверка дошкольных учреждений…
 – Короче, майор. Я тебя когда-нибудь расстреляю за твою привычку к словоблудию.
 – Есть, товарищ генерал. В одном из детских садов на Большой Охте был обнаружен мальчик, Саша Ф. Возраст – три с половиной года. Общие сведения – здесь, в распечатке.
 Сидевший за столом быстро пробежался по бумаге колючими глазками и хмыкнул, агрессивно шевельнув ёжиком седых волос:
 – Читать-писать-считать в три года… Не вижу ничего особенного.
 – Это ещё не главное. При опросе персонала одна из воспитательниц сообщила, что этот мальчик выделывал какие-то фокусы с компасом – сводил с ума магнитную стрелку.
 – И?
 – И тогда я проверил его детектором биополя. Результат, – майор протянул шефу ещё один лист бумаги.
 – Ого!
 – Так точно, товарищ генерал, «ого». Детектор зашкалило. Этот мальчик генерирует огромную энергию непонятного происхождения. Он «светит» так, что…
 – Так, – обладатель седого ёжика остановил подчинённого коротким жестом. – Взять под наблюдение. Круглосуточно. Глаз с него не спускать. С мамаши – тоже. Кто отец?
 – Неизвестно, товарищ генерал. Уточняем. Может, передать этого мальчишку нашим учёным? Правда, ему нет ещё и четырёх…
 – Вот именно. Как тебе известно, детей-уникумов младше пяти лет нельзя подвергать плотному изучению – спецы считают, что это может повредить их психике и вызвать в ней необратимые изменения. А в этом случае расстреляют уже меня, чего мне совсем не хочется. Так что – следить, фиксировать – всё, до мелочей! – но без изъятия из привычной семейной обстановки. И – безопасность объекта и его матери. Головой ответишь. И яйцами.
 – Так точно, товарищ генерал! – майор молодцевато щёлкнул каблуками.
Выходя из кабинета начальства, он бросил взгляд на старинный плакат «Т-с-с-с, враг подслушивает!», висевший на стене, и мысленно усмехнулся: чудит старик, всюду ему враги мерещатся. Тяжёлое наследие «холодной войны»…

* * *

 – Ну, зачем звал? – деловито спросил человек в тёмных очках, садясь за столик на открытой веранде небольшого уютного кафе на пешеходной улице. Несмотря на близость центра города, людей здесь – особенно в это время дня – было немного.
 – Вчера я хакнул наши свежие файлы под грифом «Совсекретно», – ответил ему уже сидевший за столом человек с незапоминающейся внешностью. – Есть товар.
 – Покажи, – темноочковый раскрыл лэптоп, жестом подозвал официантку и небрежно бросил ей: – Сто коньяку и кофе, киска.
 Неприметный, быстро и как-то воровато оглядевшись по сторонам, вынул из кармана флэш-карту и протянул её собеседнику. Тот вставил флэшку в разъём, с полминуты смотрел на дисплей, потом поднял глаза.
 – Покатит. Цена?
 – Тройная. Баксами. Доллар за последнее время хоть и похудел, но всё ещё упитан.
 – Не подавишься, Шуруп?
 – Нет, Монстр. Деньги вперёд – тогда получишь имя, адрес и фото этого малолетнего чуда.
 – Лады. Но учти, если ты впаришь нам туфту…
 – Куда я денусь с подводной лодки… Я знаю, с кем имею дело: если я солью вам дезу, вы меня закопаете или, что ещё хуже, сдадите моему начальству.
 – Мне нравится ход твоей мысли, – кивнул человек в очках, потягивая коньяк. – На, держи.
 Хакер по кличке Шуруп заглянул внутрь поданного ему бумажного конверта, сунул туда пальцы и прошёлся по толстой пачке купюр со скоростью банкнотосчётной машинки. Удовлетворённо кивнув, он достал ещё одну флэшку и отдал её Монстру. 
 – Заплатишь за меня? – спросил он, вставая. – Двойной кофе со сливками, и…
 – Не грузись, крохобор. Заплачу – ты у нас на довольствии. Канай себе с богом.
 Человек в тёмных очках не стал смотреть вслед человеку с неприметной внешностью – шурупу, плотно ввинченному в программу «Дети-уникумы», – темноочковый предпочитал беззастенчиво раздевать глазами проходивших мимо девушек. И в отличие от хакера, он не чувствовал себя в напряжении, потому что хорошо знал: встречи в людных местах зачастую привлекают гораздо меньше внимания, чем рандеву на глухих пустырях. В таких кафе из рук в руки каждый день переходят крупные суммы денег – город задыхается от автомобильных пробок, и деловым людям не так просто совместить свои извилистые маршруты.
 Неспешно допив кофе, Монстр нажал несколько кнопок на сотовом телефоне.
 – Мистер Твистер? Вы интересовались редкими насекомыми? У меня есть для вас экзотический экземпляр.

* * *

 – Вот так, рыцарь, – Причесах убрал со стола магический шар и сел; деревянное кресло скрипнуло под тяжестью его грузного тела.
 – Значит, – герцог де Ликатес задумчиво посмотрел в окно хижины на реку и степь, раскинувшуюся за рекой, – в том далёком мире растёт сын его величества? А ты не ошибся? Хотя что это я: маг твоего уровня и ошибка – понятия малосовместимые. Шумву-шах знает?
 – Я не счёл нужным ему сообщать. Умолчать и солгать – это разные вещи. А сам он вряд ли узнает об этом – поток информации огромен, и если специально не интересоваться… А интересоваться его величество не будет: он уже и думать забыл об этой девчонке, к тому же королева Окостенелла сделает всё, чтобы король о ней и не вспоминал. Тревожно другое: вокруг этого малыша закручивается тугой узел – я это ощутил. Похоже, сын Алины многое значит, причём не только для мира Третьей планеты системы Жёлтой звезды, но и для нас, эххов, и даже…
 – Этот мальчик кое-что значит и для меня, – перебил стража правитель Ликатеса.
 – Точнее, не он, а его мать? – спросил Причесах, внимательно глядя на рыцаря.
 – Да, – спокойно подтвердил Хрум. – Но мать и дитя неразделимы, и поэтому…
 – И поэтому ты хочешь…
 – …и поэтому я хочу отправиться в её мир. В Эххленде спокойно, и мои нобили сами справятся с текущими делами. Ты мне поможешь, страж Рощи?
 – Помогу, – Причесах кивнул, – и даже дам тебе свою фантомную оболочку, хорошо знакомую Активии, то есть Алине. Надеюсь, боевому магу твоего ранга не надо напоминать о возможных неприятных последствиях опрометчивых действий в смежных Мирах?
 – Не надо, – герцог усмехнулся. – Я знаю.
 – Знать-то ты знаешь, но… Слушайся разума, а не сердца, рыцарь!
 – Я постараюсь, страж.

* * *

 А на Полуночной стороне Эххленда Вам-Кир-Дык, пребывавший в своей обычной ипостаси желчного сухощавого мужчины средних лет, с крючковатым носом и острыми, как у хищной птицы, чертами лица, вызвал для доклада своих ведущих специалистов, носивших знаковые имена Черномор, Черногор, Чернолес и Чернодыр. Владыка был раздражён без меры: хотя мятеж чересчур шустрого сынка ему удалось подавить, и бывший адмирал флота принц Им-Кир-Дык был успешно скормлен вечно голодным летучим гидрам, прощальный привет подлого дитяти давал о себе знать – суровый папаша страдал от подагры, наведённой прощальным заклинанием сыночка. Заклятье оказалось очень запутанным, и потому болезнь с трудом поддавалась излечению, несмотря на все усилия магов, – неудивительно, что Вам-Кир-Дык был зол, как скопище огненных демонов. К тому же во весь рост вставал вопрос о наследнике – ни один из отпрысков, подаренных властелину чёрными нимфами его гарема, не соответствовал высоким требованиям, предъявляемым к наследному принцу. Проклятая подагра мешала Чёрному Владыке заниматься полноценным сексом, а без этого сотворение качественного наследника представлялось весьма трудным делом даже для такого сильно продвинутого колдуна, каковым был властелин тёмных эххов. Поэтому Вам-Кир-Дык молча барабанил ногтями по подлокотникам трона, оставляя на драгоценном дереве выжженные отпечатки своих царственных пальцев. В свою очередь маги тоже помалкивали: они хорошо знали, на что способен владыка в таком состоянии, а также то, что накормить летучих гидр до отвала практически невозможно, и не спешили пополнить собой меню этих ненасытных тварей.
 – Ну? – соизволил изречь Чёрный Владыка, не прекращая заниматься выжиганием по дереву. – Я услышу от вас хоть что-нибудь? Неужели нет ни малейшего луча тьмы в светлом царстве?
 Маги боязливо переглянулись, мгновенно обменялись мыслями, и вперёд решительно шагнул Чернодыр. Конечно, он не меньше других опасался необузданного гнева повелителя, и вероятность посмертной реабилитации утешала его не больше, чем любого другого, однако Чернодыр владел искусством ныряния в межзвёздные провалы и полагал, что в случае чего сумеет смыться в параллельное измерение прежде, чем на его голову обрушатся (в прямом смысле слова) громы и молнии, и вернуться не раньше, чем владыка остынет. К тому же ему было что сообщить властелину.
 – Вы помните эту историю с попаданкой, на которую упала астральная тень горской княжны Активии Отданон? – вкрадчиво начал чародей.
 – Которая стала в итоге королевой Полуденной стороны? На память не жалуюсь, – угрюмо буркнул Вам-Кир-Дык, однако перестал выбивать пальцами дробь. – Я ещё хотел склонить её на тёмную сторону Силы…
 – Чутьё вас не обманывало, – заметил Чернодыр, грамотно выдерживая соотношение между грубой лестью и информативной составляющей. – Эта девушка могла бы нам очень пригодиться…
 – Но не пригодилась! – оборвал его Чёрный Владыка. – К чему ты её вспомнил?
 – А к тому, ваше величество, – маг заторопился, косясь на пляшущие по мрачным стенам тронного зала багровые отблески, которые служили точным индикатором настроения повелителя, – что эта псевдо-Активиа, изгнанная из Эххленда решением Шумву-шаха и возвращённая в свой родной мир, стала там матерью – матерью сына эльфийского короля!
 – И что из этого? Не уловил…
 – А то, владыка, что это её дитя – дитя двух миров – может…
 На этот раз Вам-Кир-Дык уловил – мысли куда быстрее слов.
 – Ну-ка, ну-ка, – сказал он с видимым интересом. – Продолжай, продолжай...