Кофейное vol. 1

- Я хочу того, чего у меня никогда не будет, - вздохнул я, пододвинул к себе кофе и медленно заглянул в чашу, словно собираясь разглядеть в случайном рисунке корицы на молочной пенке что-то важное.
- В смысле?.. – она внимательно посмотрела на меня.

Мы часто говорим с ней о работе. Во-первых, потому что фактически работаем в одном холдинге – хоть и в совершенно разных подразделениях, - так что в силу вовлечённости, и одновременно некоторой дистанции она понимает и чувствует всё так, как никто другой; а, во-вторых, она мудрая. Мне всегда любопытно, что она скажет. Она умудряется, поразмыслив одно лишь мгновение, дать очень точный и лаконичный ответ на мой вопрос, чего бы он ни касался. Она умудряется в образном найти осязаемое, нащупать что-то очень простое, на что можно опереться. И если я, иллюстрируя происходящее, придумываю какое-то сравнение, то в это сравнение она вписывает такие детали, что мне вдруг, - именно «вдруг»! – становится понятно.
 
Помню, однажды я пожаловался ей на то, что каждый раз, когда люди порой переходят границы моей личной территории, это крепко выводит меня из себя. «Кто ему позволяет лезть в то, что его не касается?» - бесился я, рассказывая об очередном вопиющем случае, - «Как он не понимает, что он переходит границы?..» - «…А, может, он действительно не понимает?» - она держала перед собой тонкую сигарету и будто бы рассматривала табачный дым. «Ну как это можно не понимать?» - я возмущённо пожал плечами. «Очень просто, - она аккуратно стряхнула пепел в маленькую чёрную пепельницу, - Ты пограничников поставил? Столбы государственной границы вкопал? Ты хотя бы условную линию границы на карте провёл? Нет? Так чего же ты хочешь?» И я тот час же ловлю себя на мысли, что она права. Тысячу раз права, чёрт возьми. Почему-то я, рассуждая о границах, совершенно упускаю из видов отсутствие пограничников. Более того, если рассудить здраво, у меня там, где предполагаются пункты пограничного контроля, стоят огромные красочные щиты «Добро пожаловать, всяк желающий!»; разве что внизу за звёздочкой мелкими-мелкими буквами что-то заискивающее, что-то вроде «…ну, вы ведь всё понимаете? Всему есть свои границы, да ведь? Так что вы как-нибудь тут потактичней, что ли..» А то и нет вовсе этих слов – я их просто подразумевал, выводя огромные буквы «Добро пожаловать!» Так что нет ничего удивительного в том, что никто эти строчки не читает, все спокойно переходят мои границы; хотят - ввозят свои отходы, хотят - вывозят мои ресурсы, и виноват во всём этом лишь я один. Так что тысячу раз права.

А ещё, помню, однажды мы разговаривали о том, что жизнь, дескать, стала напоминать бесконечное движение по кругу безо всякой возможности вырваться. О том, что череда похожих друг на друга будних дней и тоскливые выходные, сменяя друг друга, заставляют сходить с ума. О том, что с каждым кругом и без того ненадёжные нервы натягиваются всё сильнее и грозят, однажды всё-таки порвавшись, порубить всё вокруг. «А ты устраивай себе выходные!» - посоветовала мне она, - «Возьми выходной и отдохни!» - «Глупости, - скривился я, - у меня есть выходные. Суббота с воскресеньем. Правда, иногда кажется, что было б легче, если бы их не было, - но они есть. Зачем мне ещё выходные?». Она какое-то время молчала. «Я другие выходные имею в виду. У меня вот они… по пятницам. Ты не подумай, что я как-то однажды взяла и договорилась со всеми о том, что, мол, по пятницам меня не ищите – по пятницам я живу в режиме свободной кошки. Вовсе нет – так со временем получилось само. По пятницам, - знаешь же! – у нас в редакции бывает дикий аврал. Так что могу закончить в семь вечера, а могу и до пяти на работе задержаться. Вот и получилось, что уже с понедельника все домашние знают, что если и есть какие-то дела, которые подразумевают моё присутствие – в пятницу меня не будет. Либо до, либо после!» - она аккуратно положила на стол мобильный телефон и легко толкнула его пальцем: «Вот есть мобильный. Если что-то случилось  – звоните. В прочих же случаях не беспокойте, не беспокойтесь сами и не ищите. Где я в этот момент – это не важно. Могу быть на работе, могу пойти в клуб, могу по набережной гулять, в кабаке пить, к подруге поехать или же просто буду сидеть в своей комнате и смотреть в пустоту – не важно. Это – мой день. Мой вечер. Моя ночь. И чем я занимаюсь – касается только меня. Понимаешь?..» Я внимательно её слушал. «…И ещё, - помолчав, добавила она, - где бы и с кем бы я ни была в это время – я всегда возвращаюсь домой. Я там живу. Это моё. Такое же «моё», как и мой выходной. Понимаешь?» - ещё раз переспросила она. – «Понимаешь…» - кивнул я. - «Вот и славно. Возьми выходной!»
 
В общем, каким-то образом она очень хорошо понимает меня, а я понимаю её. Мы говорим на одном языке. Казалось бы просто – а поди ж ты! Встречается слишком редко, чтобы упускать возможность задать вопрос и получить ответ. Или даже не задавать вопросов – просто поделиться тем, что тебе подумалось. Вот и делюсь.
 
- В смысле «Я хочу того, чего у меня никогда не будет»? Чего ты хочешь – я не поняла? – переспросила она. 
- Я сейчас попробую тебе объяснить, что я имею в виду… - я подбирал слова, чтобы как можно точнее выразить свою случайную мысль. Речь опять шла о работе. Точнее, о руководстве, к которому, как всегда, море претензий и упрёков. - …Чего мне очень-очень хочется, что мне даже нужно – но чего у меня никогда не будет. Вот смотри. В армии, - может быть, не в современной российской армии, а вообще «в армии», - у солдата есть командир. Причём, не просто командир, а эдакий «батяня комбат». И, представь себе, во всём мире для этого солдатика нет ни одного человека, который мог бы сравниться с этим комбатом. Наверное, так должно быть, иначе армия развалилась бы вся. Солдат верит в то, что, случись война, комбат подставит плечо, закроет от пули, поможет, - но это не главное. Главное, что он сам, не задумываясь, сделает то же самое: по приказу комбата встанет под обстрелом во весь рост, пойдёт в атаку, бросится в огонь. Не задумываясь и не размышляя, представляешь? Невозможная степень лояльности. Абсолютный, максимальный, какой-то даже религиозный авторитет. Во всём мире для этого солдатика нет никого, кто пользовался бы у него большим авторитетом. Даже не авторитетом – доверием! Да больше, чем доверием. Этот комбат для него как Бог, как друг, как отец, как… Наверное, это чувство - оно почти как…  любовь.
- Это значительно больше, чем любовь, - перебила меня она, - я понимаю, о чём ты говоришь. Совершенно правильно говоришь. И что? У тебя, говоришь, этого нет и никогда не будет?
- Нет, - подумав, покачал я головой, - Но вот, представь себе, хочется.
- А что мешает?
- Что мешает? – переспросил я, - Да нет такого «комбата». Все какие-то… идиоты.
- Это ты… «идиот», - улыбнулась она, - Ты просто не способен принять на веру то, что тебе говорится. Ты способен, не задумываясь, - ни секунды, ни мгновения не задумываясь, - пойти выполнять распоряжение своего начальства?
- Наверное, нет.
- Однозначно «нет». Не способен. Кто бы и при каких бы обстоятельствах ни отдавал тебе приказ, распоряжение – ты в любом случае будешь давать ему оценку. Любая оценка – это критика; одна секунда размышлений насчёт того, что твой начальник может, - лишь может! – совершить ошибку – это критика. А стоит этому твоему нарисованному солдатику лишь на мгновение допустить, что комбат не прав – всё. Тот час же эта мистическая связь, это божественное доверие исчезает. Понимаешь?
- Понимаю… - помедлив, пробормотал я.
- Вот и получается, - закурив, заключила она, - Что того, чего тебе так хочется, у тебя никогда не будет. И причина этому – лишь ты сам. Но ты не расстраивайся – у тебя начальник ещё ничего. Вот у меня был в своё время… Хочешь, расскажу?