Век Секир и Мечей 10 - 11

                ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

      Утром меня разбудила Итиль, принёсшая мне чашу только что сваренного эля. Оказывается, я спал очень даже долго, я заметил это без особого удовольствия. Впрочем, я бы имел право спать и дальше, но моя младшая сестра сочла своим долгом меня разбудить, не взирая даже на запрет матери. Подниматься мне не хотелось, даже после чаши эля и под бесперебойную болтовню Итиль, рассказывающую мне что-то про свои игрушки. Раньше меня её стрекотание очень даже раздражало, но теперь я слушал её голосок с большим удовольствием, чем мог бы слушать музыку золотой арфы. Что она там говорила про своих человечков, шарики и камешки? Я даже начал вникать, и, что более удивительно, начал понимать, что она говорит и находить смысл в её рассказах. Даже интересно стало!
     Позавтракав, я заявил, что собираюсь править крышу. Мама одобрила моё решение, но, заметив, что я один справиться не смогу, сказала, что я должен к кому-нибудь обратиться за помощью.
- Сходи, соседа попроси. – сказала она.
- Мам. Ну, я чего, не мужчина? Сам справлюсь.
Мать мягко обняла меня за плечи – так она делала всегда, когда я должен был согласиться с её доводами.
- Да, ты у меня мужчина. И я горжусь таким сыном. Но иногда и мужчинам нужна помощь. Ты не должен ею пренебрегать. – её мягкая улыбка заставила меня окончательно растаять и сдаться.
- Ладно. – протянул я. – Найду кого-нибудь.
     Всё равно, первым делом нужно было наточить топор – женская рука не могла этого сделать так превосходно, а там уже и просить кого-то о помощи. Я долго пролазил в соседней пристройке, где у отца хранились всевозможные орудия, но топора так и не нашёл. Вернее, нашёл, но далеко не в пристройке и даже не под кровлей дома, а… в игрушках Итиль. «И чем тогда они дрова рубили?» - подумал я. Как выяснилось из недолгих расспросов, просто большим ножом. Впрочем, об исчезновении топора стало известно давно, но кто его взял, оставалось загадкой. Мама даже поначалу готова была думать на соседей, но те были очень уж честные люди, так что подозрения вскоре отмелись и теперь они с Анорлин свято верили в то, что при каких-то таинственных обстоятельствах топор был потерян. Тихушница же Итиль не собиралась выдавать тайну, пока её о том не спросят, хотя, впрочем, она могла бы промолчать, если бы её всё же спросили. Но, по ходу, её вообще не спрашивали – правильно, откуда знать, что семилетняя девчонка стащит топор, чтобы затуплять его о свои камешки. Ей просто было интересно, разрубит он их, или нет. Как выяснилось, не разрубил и за то был наказан вечным лежанием под полом вместе с другими секретами Великой и Ужасной Итиль. Итак, найти топор – уже оказалось для меня подвигом. Теперь оставалось самое малое – найти дерево, сделать из него балку и починить крышу.
     В помощники я выбрал Росхира (кого бы я ещё мог выбрать?), к которому отправился во второй половине дня, так как первая половина ушла на поиски топора, в которых принимала участие вся семья. Зачем я выбрал себе такого помощника – сам не знаю. Он больше болтал, чем делал. Хотя, впрочем, польза небольшая была – мне не пришлось одному срубать дерево, за которым мы лазили по талому снегу битых два часа. Ещё два часа срубали ветки, снимали кору и только после того, как мы отрубили ненужную часть верхушки, до нас дошло, что это можно было сделать сразу, ещё не снимая с лишнего куска ни веток, ни коры. Ну, что же, ладно. Хоть в этом нам на будущее может пригодиться опыт. В общем, в тот день мы изрядно провозились с этой балкой, которую, в добавок, пришлось ещё и через весь лес тащить. Лишь только на опушке я вдруг заметил почти такое же дерево, какое мы несли. Ну, да, конечно, его срубить мы сразу не могли. Мы даже не могли его заметить сразу, иначе это были бы не мы! В общем, по домам мы разошлись только под вечер. Счастьем в этом дне мне показалось лишь то, что заменить прогнившую балку оказалось куда скорее и проще, чем совершить всю эту подготовку к её замене. Эту ночь мы уже провели под целой крышей.
     На следующий день я заменил порог, исправил косяк и прибил крепче петли двери, так что теперь она стала открываться и закрываться так же легко, как и прежде. Теперь меня интересовало одно: как моя мама и сёстры открывали эту дверь, которая даже мне поддавалась с трудом. Не расспроси я о том, я бы, наверное, никогда не догадался, до чего может дойти женское умение творить. Оказывается, для того, чтобы открыть дверь, достаточно было наступить на порог ногой и оттянуть доску на косяке, к которой, для удобства совершения этого, была привязана перекинутая через торчащий из стены сук верёвка. Дёргаешь за верёвку, наступаешь на порог, двумя руками оттягиваешь дверь на себя (только осторожно, чтобы она не вздумала упасть) и входишь. Не плохо было придумано, верно? Я, вот, например, открывая эту дверь, высаживал её чуть ли не с косяками и всей стенкой. Мне одного дня пребывания дома хватило, чтобы начать проклинать эту дверь и объявить ей открытую войну. А оказалось, что стоило бы лишь немного подумать, и дверь сама бы открылась, и тратить голос на вопли проклятий не пришлось бы. Вот уж пришлось намучиться!
     Ещё два дня целиком и полностью ушли на то, чтобы натаскать дров на ближайшие дней сорок, ещё день на то, чтобы поправить покосившийся забор и освободить его бедного от прутиков и верёвочек, коими он был подвязан, чтобы не завалиться окончательно. Мама не переставала восхищаться мной и хвалить меня за то, что я делаю подобную работу. К тому же, каждый вечер она возносила перед очагом молитвы благодарности за такого сына. Меня это очень трогало. В конце концов, я ведь делаю то, что обязан делать. Никто не станет это делать за меня, это моё дело, моя ответственность. И я старался изо всех сил.
     Помню, что раньше я ненавидел домашнюю работу, а теперь у меня руки чесались, хотелось хоть что-то полезное сделать. Я понимал, что немало виновен перед мамой и сёстрами, что некогда сбежал из дома, чтобы воевать. Я понимал, что жажда славы и великих военных подвигов была лишь моим самолюбием, которое не стоило песчинки, но которое принесло немало переживаний и страданий в наш дом. Теперь я жаждал загладить свою вину. Я начал понимать, что такое – семья, что она значит в моей жизни, именно для меня. Начал я понимать и то, почему отец не любил войну. Ничего доброго в ней нет. Семья, любимые люди, их счастье, их благополучие – вот для чего стоит жить! А слава, война, подвиги, даже Аваллон – всё это казалось таким мелким, второстепенным и ничтожным, когда я понял, что такое семья, когда увидел заботу матери и сестёр, когда понял их любовь и когда сам вдруг влюбился.
     Её звали Мэнэллот64. Я увидел её дней десять спустя после того, как вернулся. Не сказать, чтобы я сразу её полюбил, как только увидел, но одного взгляда было достаточно для того, чтобы в сердце появилось странное, не испытанное доселе чувство. Однажды, правда, я уже влюблялся в девушку, но эту первую любовь и любовью-то назвать было бы нельзя. Скорее всего, это был первый раз, когда я осознал, что помимо мамы и Анорлин (Итиль тогда ещё не родилась), в мире есть и другие существа женского рода. Но, а теперь, ещё по прошествии пары дней я вдруг осознал, что влюблён, причём по-настоящему и бесповоротно. После этих дней бесплодного хождения по дороге туда и сюда с единственной целью и желанием хоть увидеть её, я, в конце концов, не выдержав, подошёл к ней и предложил ей встречаться. То, что я окончательно попал в сети, или, вообще пропал в этих сетях я понял, когда увидел в её взгляде удивление, смешанное с восторгом и радостью.
- Давай. – голос, похожий на музыку золотой арфы раз и навсегда сделал меня её пленником. Мы начали встречаться, сначала просто по вечерам, чтобы с час – полтора погулять в весенних зябких сумерках, холода которых мы, по правде говоря, не чувствовали, затем стали назначать встречи на полдень и расставаться только в полночь, затем… Мы понимали, что не можем прожить друг без друга и дня. Её мама, в конце концов полюбила меня почти как собственного сына, а моя мама готова была принять в свой дом третью дочь. Наши родители действительно были счастливы за нас. Правда, впрочем не обошлось и без строгого предупреждения:
- Смотрите, глупостей только не наделайте. – прозвучало с обеих сторон.
- Конечно, нет, не наделаем. – было наше обещание.
     И дни полетели за днями. Мы почти всё своё свободное время проводили вдвоём. Почти, потому что иногда приходилось брать с собой Росхира, так как он некоторое время был одинок и потому старался примкнуть к нам, обижаясь на то, что мы забываем о его существовании, хотя, на самом деле, сделать это было невозможно. К счастью, он вскоре нашёл себе девушку, чем и избавил нас от своей назойливости, которой я, не смотря на то, что он был моим другом, начал тяготиться.
     Как же чудесно было вдвоём с моей Мэнэллот ходить по лесам, любоваться просыпающейся природой, вдыхать весенний воздух и просто жить! А как забавно было, сбежав от надзора родителей под прикрытие леса, дарить друг другу страстные поцелуи, смотреть друг другу в глаза и видеть во взглядах бесконечную нежность и неисчерпаемую любовь! У меня просто голова шла кругом, когда её нежные руки мягко обнимали мою шею, когда мои ладони касались её талии, бёдер, когда наши губы сливались в долгом поцелуе. В такие мгновения мне казалось, что всё, что происходит со мной – сладкие грёзы, сон, конца которого я не желал. Мне не хотелось, чтобы кончалась эта весна, не хотелось, чтобы наступало лето, за которым неумолимо последует осень и мне придётся возвращаться на войну. Меня за последнее время полюбила смерть, потому и не забирала с земли живых, но я никогда не смог бы ей ответить взаимностью. Понятно, что она не смогла бы перенести подобной обиды и не замедлила бы похитить меня в любой удобный момент в свои владения, а я этого не хотел. Я уже не чувствовал себя великим героем, за которым охотится его гибель и мне не хотелось бы быть таковым. Я не мог найти смысла войны. Весь мир, весь Альбион, великие подвиги, защита Родины, Аваллон – всё слилось в одном единственном имени – Мэнэллот. Она стала смыслом моей жизни, моей славой, моим миром, моим Аваллоном. Что могло бы сравниться с ней? Кто мог бы превзойти её? Ничто и никто – иного ответа найти было невозможно.
     Мы с ней были очень даже похожи. Так, именно с нашего обоюдного согласия мы сбежали с Бэльтайна, даже не дождавшись, когда начнут приносить жертвы и по своей привычке умчались в лес. Всю ночь мы, взявшись за руки, бродили вдоль ручья, протекавшего через лес и строили планы на будущее, наше будущее. Было несколько сложно для меня решиться, в конце концов, и сделать ей предложение. Я слушал её разговор, сам же лихорадочно соображая, что и когда сказать, плёл браслет из стеблей цветов. Я понимал, что мне, что ни делай, придётся идти на войну, где я могу погибнуть. Так, стоит ли понапрасну обнадёживать её? Хотя, кто знает, кто-то же возвращается с войны живым, может и мне такая удача выпадет?
- Что ты делаешь? – вдруг спросила она, заметив мои действия. Пришлось соображать очень быстро. Да, обратного пути уже не будет. Ну, и что? Разве это плохо? Я ведь люблю её. Может, если сейчас, на Бэльтайне произнести вслух своё желание, оно исполнится? Хотя, в общем-то, с Бэльтайна мы ушли. Ну и что! Шанс выжить есть всегда. Может, он мне и достанется.
- Да, так. – протянул я, пока все эти мысли проносились в моей голове. В следующий момент я уже надел браслет на её руку и сказал:
- Выходи за меня замуж.
     На какой-то миг воцарилось молчание. Я смотрел в её глаза, пытаясь разглядеть в их взоре её мысли. «Нет, она должна согласиться. Хотя, на самом деле, что она скажет? Да и я что-то не то сказал. О, надо было спросить, выйдешь ли? Ну, ладно, что сказал, то сказал». Лунный свет, перекрываемый ветвями деревьев, не позволил мне понять, что выражал её взгляд. Наверное, удивление, хотя… Её руки мягко обвились вокруг моей шеи, заставив меня просто растаять от нежности, подобно снегу под лучами весеннего солнца.
- О, Наурглор. – тихо произнесла она, прильнув ко мне. Я понял без лишних слов.
- Только, давай, когда война кончится. – пробормотал я, обняв её за талию. Мэнэллот подняла глаза. Что-то в этом взгляде заставило меня начать оправдываться, хотя, похоже, я просто не так понял. Просто, я думаю, с каждым происходит подобное, когда тебе становится неудобно за свои слова или поведение.
- Ну, война будет не долго. Кончится скоро. Просто, вдруг меня убьют, так чтобы ты одна не…
Её губы коснулись моих губ, не дав мне договорить. Впрочем, я даже не имел понятия, что сказать.
- Я понимаю. – произнесла она после поцелуя. Во мне сердце оборвалось.
- Ну, ты не обижайся, пожалуйста. Я просто хотел сказать, что не хочу, чтобы ты одна осталась, если что.
- Я поняла, Наурглор. – её губы сложились в мягкую улыбку. – Я не обижаюсь. – её руки ласково перебирали мои волосы. – Ты, наверное, прав. Только, я не хочу, чтобы ты воевал. Я буду молиться Морриган за тебя.
     Так бы и смотреть вечно в эти глаза, видеть эту лёгкую улыбку. Мэнэллот была одной из немногих девушек, которая могла понять сказанное правильно и не обижаться по пустякам. Это меня притягивало к ней ещё больше.
- Тогда, после войны. – я снова обрёл способность говорить нормально. – Как приду, сразу устроим свадьбу. В этот же день.
- Да, я и до следующего подожду. – усмехнулась она. – Что так торопиться?
Наверное, она была права.
     После этого случая мы стали ещё ближе друг другу. Впрочем, понятно, ведь теперь она была моей невестой. Мы не замедлили сообщить о том на следующий день своим родителям, которые очень даже быстро согласились на наш брак, хотя и явившийся для них огромной неожиданностью.
     Наши постоянные встречи прервали работы на полях – всё-таки мне, как единственному мужчине в нашей семье приходилось ещё и о хозяйстве заботиться, и на поле пахать, как в прямом, так и в переносном смысле. Как часто, возвращаясь с полевых работ я проклинал эту землю и всё, что на ней растёт! Благо, что я хоть не один пропадал там. С утра до полудня со мной была мама, с полудня до вечера мне помогала Анорлин, так как у мамы и без полей хватало дома работы. Я, правда, никогда не видел, в чём эта работа заключалась, но, похоже, она тоже была не из лёгких. По крайней мере, я видел, что мама немало устаёт от постоянных приборок, приготовлений для меня обедов и вообще всей остальной домашней работы, и это было единственной причиной, почему я работал на поле добровольно. И всё-таки я продолжал ненавидеть землю и работы на ней, особенно когда приходилось мучиться под палящими лучами полуденного солнца, которое и не думало щадить. В такие часы я обычно вспоминал то, как мы бились. Иной раз бой длился целый день и нужно было беспрестанно рубить мечом направо - налево. Но это было куда легче, чем возиться с землёй! И потому, чтобы хоть как-то успокоить себя и не противиться работе, я представлял, что земля – мой враг и я должен изранить, изрезать, изорвать его, чтобы он, в конце концов, смирился передо мной и сдался! Итак, я продолжал войну.
     Краткое перемирие с полями наступило в середине лета, когда всё уже зависело в основном от дождя, солнца и ветра, а не от человека. Как же я был счастлив, когда, вернувшись усталым, измученным и голодным домой, услышал от мамы, что завтра на поле идти не надо. Обычный ужин из варёной оленины (дичь – это уже наша с Росхиром заслуга) превратился для меня в пир на Аваллоне. Неужели я завтра отдохну, как следует! Моё бедное тело! Неужто оно отлежится, наконец! Да, разве можно так мучить себя в мирное время?! Хвала Цернунну, я отдохну!
     Ночь пролетела, как один миг, я даже не понял, сумел ли я выспаться, как меня разбудил тоненький голосок Итиль:
- Наурглор, вставай!
Ага, сейчас!
- Дай отоспаться. – буркнул я, накрываясь покрывалом с головой.
- Наурглор! – бесполезно! Тоненькие пальцы впились в моё плечо и начали дёргать меня с такой силой, что я чуть не скатился с лежанки. – Вставай!
- Зачем? – я нехотя стянул покрывало с головы. – Что опять?
- Наурглор, вставай. – в дверях появилась Анорлин. – К тебе пришли. – она бросила мне мою одежду.
- Кто? – спросил я.
- Твой друг.
- Росхир? А чего он спозаранку заявился? – я не мог не зевнуть, пока пытался произнести этот вопрос. Более того, я всегда помнил, что Росхир любил поспать, так что уж кто-кто, но он не осмелился бы проснуться так рано и прийти ко мне.
- Нет, не Росхир. Как-то по другому, не помню. Ты одевайся, давай!
Анорлин и Итиль ушли.
«Не Росхир? Тогда кто?» - думал я, медленно натягивая штаны и застёгивая пояс. Спящее сознание отказывалось даже представить, кто бы это мог быть.
- Да, храпит ещё. – услышал я за перегородкой голос Анорлин. – Ничего, сейчас встанет.
- Спит? Так вы бы мне сказали и я бы подождал его. Пускай отсыпается. – прозвучал ответ. Сознание в миг проснулось. Ещё бы, этот голос невозможно было не узнать.
- Элдуин! – воскликнул я и даже забыв одеть рубаху, выскочил к нему на встречу.
- Доброе утро, Наурглор. – последовало обычное приветствие эльфа. – Похоже, я слишком рано пришёл.
- Нет, нет! Ты что?! Всё нормально! – я был несказанно рад видеть его, хотя никак не мог ожидать, что он вот так вот возьмёт и придёт сюда.
- Наурглор! – за спиной послышался голос Анорлин. – Оденься!
Мне в спину полетела моя рубаха. Огрызаться сестре я не хотел, потому пришлось выполнить приказ.
- А, ты откуда? – спросил я, натянув рубаху и умываясь, дабы прогнать от себя остатки сна.
- От Хаэлсарна.
Сердце забилось в предчувствии чего-то неприятного.
- От Хаэлсарна? А, что, уже собираться надо?
Элдуин дружески улыбнулся.
- Пока что нет. Он просто отпустил меня на несколько дней, так как я решил прийти сюда и узнать, как идут твои дела.
У меня от сердца отлегло.
- А, ну, у меня всё нормально. – только в этот момент я осознал, сколько всего произошло в моей жизни, о чём я просто обязан рассказать своему другу. Однако начинать разговор обо всём и вся тотчас же, было бы не очень вежливо. Да и тем более, я не мог бы этого сделать на голодный желудок.
- Присоединишься? – спросил я, когда Итиль сообщила, что мама зовёт нас завтракать.
- С удовольствием. – ответил Элдуин.
     После завтрака мы направились побродить по окрестностям селения. Мне не хотелось вести все разговоры дома, тем более в присутствии мамы, чего избежать было бы невозможно. Мне было интересно узнать о Рохгвае и Хаэлсарне, в частности, об их идеях и планах на предстоящие сражения, а мама этих двоих, мягко говоря, недолюбливала. Подумать только, ей хватило половины моих рассказов, чтобы возненавидеть сына Бэлегона и его дружка, как она говорила при Рохгвая, в то время как я, после столь долгого времени общения с Хаэлсарном, всё ещё признавал его своим вождём.
     Элдуин очень кратко рассказал мне обо всём, что произошло за последнее время в остатке нашего лагеря. Впрочем, ничего знаменательного, как я понял, не было. Их оставалось человек двадцать – тридцать, в основном тех, кому-либо было далеко до дому и проще остаться было на месте, либо тех, кому вообще было некуда идти. Я до сих пор удивляюсь тому, что нашего селения вражеские силы так и не коснулись, тогда как многие деревни в округе и даже города очень сильно пострадали от набегов, а некоторые были под основание разорены и уничтожены. Да, нам повезло.
- Ничем дельным не занимаемся. – продолжал Элдуин. – Мы с Моранором и Харадлондом в основном ходим по лесам, на случай, если военные действия возобновятся раньше, чем мы ожидаем, сразу об этом предупредить отряд. Остальные же, либо охотятся, либо страдают от безделья. Просто никто не желает покидать своих вождей. Хаэлсарн и Рохгвай поспорили, что, кто первый после затишья вернётся к отряду, тот и станет его полноправным вождём. Вот они и не уходят никуда.
     Меня разобрал смех. Да, подобное поведение было именно в духе Хаэлсарна и Рохгвая. Победа в борьбе за власть была для них большей ценностью, чем победа в борьбе за спасение Альбиона. Хотя, впрочем, чего от них можно было ожидать?
- Теперь же расскажи, как ты здесь живёшь? – закончил вопросом свою речь Элдуин.
- Да, хорошо всё. – я подробно рассказал обо всём, что случилось со мной здесь, даже про дверь не забыл. Ну, и, разумеется, упомянул о своей возлюбленной. – И ещё у меня невеста есть.
- Невеста? – похоже, Элдуин был даже рад этому. – Это прекрасно. Как её зовут?
- Мэнэллот.
- Красивое имя. Когда вы с ней познакомились?
- Почти сразу, как я вернулся.
Элдуин чуть усмехнулся.
- На свадьбу пригласишь?
- Конечно!
     Мы с пол дня бродили по окраине леса и вели разговор на всевозможные темы. Я не переставал рассказывать о Мэнэллот, о том, как я её люблю, какие планы у нас на будущее, что у нас есть с ней общего. В таких подробностях я бы не осмелился говорить обо всём этом даже родному отцу, будь он жив, но Элдуину я доверял, причём даже больше, чем самому себе и мне очень хотелось, чтобы он меня выслушал. И он делал это очень даже внимательно, не разу не перебивая меня и даже соглашаясь с некоторыми моими мыслями и словами. Я остановился и позволил ему говорить лишь через добрые три часа, за которые у меня, в конце концов, устала совершать свои движения челюсть. Так бы я и дальше говорил.
- Кстати, а ты на сколько пришёл? – спросил я, когда до меня дошло, что пора сменить тему разговора.
- На день. Я не могу сейчас надолго покидать отряд. Хаэлсарн и без того выстрадал, чтобы позволить мне пять дней отсутствия.
- На день?! – я чуть было не обиделся на Хаэлсарна. – Останься на три, хотя бы. Подождут, ничего с ними не случится.
Элдуин улыбнулся.
- Увы, я дал слово. – взгляд его вдруг стал серьёзным. – Вообще, я пришёл лишь для того, чтобы сказать тебе кое-что.
- Что? – снова серьёзный разговор. Пришлось превратиться во слух и подготовиться к какому-нибудь неожиданному повороту, однако слова эльфа всё равно прозвучали ещё более неожиданно, чем гром среди зимнего неба.
- В этой войне, что ныне возобновится, ты должен будешь погибнуть.
Неужели приговор?! Неужели всё, о чём я мечтал, к чему стремился, чем жил – всё это исчезнет для меня? Нет, я не боялся того, что погибну, я боялся того, что мне придётся оставить тех, кто мне дорог, так и не исполнив своего обещания.
- Погибнуть? – все эти мысли слились в глухом вопросе, который, казалось, произнёс кто-то иной вместо меня.
- Да, Наурглор, ты погибнешь, если пойдёшь на войну…
- Откуда ты знаешь? – перебил я его. Элдуин несколько секунд помолчал.
- Извини, что объяснение будет несколько долгим. – сказал он. – Ты не раз слышал об Элфине, правителем которого являлся я. Правда, Элфин – не единственный город эльфов. Есть ещё два великих города: Элмин и Эллонд65. Их правители – мои родные братья, Элгонд и Элнаур. Элнаур обладает даром предвидения. Когда Элофор, нынешний правитель Элмара, ещё не являясь таковым, встретил тебя, он смог увидеть, что ты рождён для великого предназначения, но никто кроме Элнаура не знал, в чём оно.
     Я слушал, не совсем понимая, о чём он говорит. Мысли и воспоминания, смешавшиеся друг с другом, роем проносились в моей голове. Перед глазами замелькали какие-то образы, слышались чьи-то голоса. Так, вот оно что. Это был Элофор. Именно он вывел меня из леса. Кем же он Элдуину приходится? Но спросить я не мог, так как эльф продолжал:
- Элнаур сказал, что твоя судьба не едина. Она расходится как раз после момента гибели твоего отца. Отправившись воевать после этого, ты погибнешь. Зато народ Альбиона будет помнить тебя как своего героя. Если же ты останешься, то не найдёшь своей славы, кроме сумрачных воспоминаний о твоём имени. Зато от тебя произойдёт род и славой твоей станет сын твоих сыновей, который, когда придёт его время, спасёт Альбион от великой войны и уничтожения. Он, ещё не рождённый, уже избран Высшими Силами, чтобы совершить своё великое дело. Но, если ты ныне не изберёшь жизнь, ему так и не дано будет явиться в мир и тогда, после того, как пройдут века, Альбион падёт.
     Сказать, что после таких слов я испытал сильнейшее потрясение – не сказать ничего. Нет, такого поворота своей судьбы я не ожидал. Некоторое время я сидел, даже не зная, что спросить. Слишком уж многое было дано моей с трудом вмещающей всё это голове.
- Ну, а, может получиться, что мне повезёт? – сумел я выдавить наконец. – Может, Морриган поможет?
Элдуин отрицательно покачал головой.
- Нет, Морриган не поможет. Единственное, что может помочь – это выбор своего предопределения.
- Выбор предопределения? Это как? Разве судьбу выбирают?
- Да, Наурглор, ты вправе избрать свою судьбу. Видишь ли, выбор жизненного пути можно сравнить, например, с выбором дороги, по которой ты идёшь. Представь, что ты движешься по какому-то пути и вот, перед тобой расходятся в разные стороны две тропы. Одна из них, предположим, ведёт к морю, другая – в лес. От тебя зависит, по какой тропе ты пойдёшь, но к чему она приведёт тебя – ты уже не сможешь того изменить. Ты можешь выбрать тропу, ведущую к морю, даже сам того не осознавая, но, как бы ты не хотел того, ты никогда не придёшь по ней к лесу. И наоборот, выбрав дорогу, ведущую в лес, ты никогда не дойдёшь до моря. Так и в жизни. В твоей власти, как поступить и что выбрать, но то, к чему твой поступок или выбор приведёт, ты уже не сможешь ни изменить, ни предотвратить. Как видишь, выбирая свой путь в определённый момент, ты выбираешь своё предопределение, а предопределение, увы, изменить не в силах ни один житель земли.
- Значит, мне точно определено умереть?
- Да, если ты пойдёшь на войну.
- А ты не хочешь, чтобы я шёл?
Элдуин пожал плечами.
- Это твой выбор. Я не в праве ни отговаривать тебя, ни, напротив, к чему-либо склонять. Решай сам.
     Частью разума я понимал, что он не требует от меня ответа сейчас, но мне, почему-то, непременно нужно было отвечать именно в данный момент.
- Ну, если я погибну на войне, то быстрее на Аваллон попаду. – единственная утешающая мысль, первым порывом лёгкого ветерка влетевшая в мою голову была именно такова. Что-то мешало мне до конца осознать то, что я имею полное право остаться здесь и обрести своё счастье, а не пасть на поле битвы. Может, я просто не хотел этого понять? Ведь мысль о том, что я, как воин, а я именно им и являлся, должен погибнуть на войне, была ещё очень сильна и недвижимой громадой лежала в моём сознании.
- На Аваллон? – Элдуин слегка усмехнулся. – Что же заставляет тебя так торопиться на этот остров? Неужели ты больше не желаешь жить?
- Ну, я не знаю. Просто ты сказал, что если я не пойду на войну, то не умру. А вдруг мне суждено жить до старости? Я не хочу так.
Элдуин вскинул брови.
- Старость. – протянул он. – Старость лет в восемьдесят. Так ли это много для жизни?
- Мне много.
     Мы на короткое время замолчали. Меня, действительно, не очень-то прельщала немощная старость. Я даже не мог представить себе, когда, привыкнув, что я  - полный сил молодой человек, воин, вдруг стану дряхлым стариком, вечно страдающим от боли в спине и потерей зубов и памяти. Нет, это ужасно даже вообразить! Я не собираюсь так дальше жить! Да, я так боялся подобной жизни и с такой силой готов был оттолкнуть её от себя, как если бы мне вместо неё предлагали смерть. Сейчас я удивляюсь себе, о чём и как я мог тогда думать, но, увы, моя молодость и горячность не давали мне здраво судить о жизни и её смысле для меня.
Мои мысленные сопротивления судьбе прервал голос Элдуина.
- А ты знаешь, Наурглор, - тихо произнёс он. – Эльфы иногда завидуют вам, людям.
Я более, чем удивился.
- А чего нам завидовать? Вот, вы эльфы, бессмертные, вам хорошо!
- Я не бессмертный, я - вечно живущий. – исправил меня Элдуин.
- Да, какая разница?
- Бессмертного нельзя убить, меня же можно.
- Ну, пусть, вечно живущие, но всё равно, - праведный гнев не давал мне замолчать и согласиться. – Это мы должны вам завидовать. Вы живёте вечно, а мы умираем.
- Именно потому, что ваша жизнь имеет предел, вы и счастливы. – так же тихо ответил он.
Вот уж счастье-то! Понять такие слова было ещё сложнее, чем его предыдущие речи о предназначении и выборе судьбы. Я не смог не спросить:
- Почему?
- Видишь ли, ваша жизнь быстротечна. – терпеливо отвечал он. – И даже долгая по вашим меркам жизнь на самом деле лишь доля мгновения вечности. И рано или поздно ей всё равно приходит конец. Вы можете печалиться о других людях, дорогих и близких вам, которые отошли в Мир Иной и вы можете ожидать своей смерти и радостно встретить её приход. У вас есть такая возможность и вам не приходится надолго расставаться с теми, кто вам дорог, ибо смерть, разлучающая вас, вас вновь и соединяет. Мы же можем надеяться только на то, что обретём свою смерть в битве, от оружия, но не всем это суждено. Мы вынуждены жить вечно, пока не придёт конец этого мира, жить для того, чтобы хранить этот невечный мир от зла. А порою это бывает очень тяжело. Я уже прожил не одну сотню лет, может быть, даже больше тысячи, вечность теряет счёт годам и, скажу тебе, я устал. Я устал от этой жизни, от бесконечных войн, в которых я никак не могу найти свою кончину, потому что не суждено мне погибнуть ни от чьего бы то ни было оружия. Я устал терять в этих войнах и в этой жизни друзей. Знаешь, как трудно, едва привыкнув к человеку, назвав его другом, тотчас же потерять его, так как он гибнет в бою или просто потому, что жизнь его заканчивается. Я жажду смерти, Наурглор, но, увы, я не её избранник. – он замолчал. Я был поражён его словами. Эльф! Вечно живущий! И вдруг жаждет смерти! Да, если бы я был на его месте, я бы только радовался, что могу так долго жить! Хотя, с другой стороны, что-то ведь заставляет его так думать. Только, что?
- Элдуин? А, почему ты так сильно хочешь умереть? – спросил я, пытаясь произнести этот вопрос как можно более участливо.
- Есть на то причины. – нехотя ответил он.
- Какие?
- Разве тебе интересно будет слушать о моих бедах? – он перевёл свой взгляд на меня. Какая усталость и боль отразились в его глазах! А стоит ли его дальше спрашивать? Может, в его прошлом произошло нечто столь ужасное, что ему тяжело вспоминать о том даже сейчас? Вмиг в памяти пронёсся давно слышанный мной его разговор с Лосленом. А потом этот сон Аваллона, где я видел … кого? Его брата? Неужели он всё ещё так страдает из-за его потери? Но, нет, он только что говорил о своих двух братьях, как о живых. Кто же это был? Но этот вопрос вскоре стал занимать меня намного меньше. Мне просто нужно было знать, что же произошло с моим другом, услышать его историю. Кроме того, я и по себе помнил, что становится куда легче, когда рассказываешь кому-то обо всём, что тебя тяготит. Может, будет лучше, если я смогу его разговорить?
- Да, мне будет интересно. Да, ты расскажи, тебе же легче станет.
Снова тот же усталый и полный боли взгляд, на миг задержавшийся на мне и вдруг сменившийся обычным глубоким спокойствием.
- Хотя, впрочем, это не тайна, можно и рассказать. – как бы сам себе сказал он.
- Только приготовься, повествование может затянуться. – и спустя секунду, он начал:
- Моя жизнь, равно как и жизнь моих братьев началась в Элмине. Некогда, этот город был самым великим из эльфийских городов. Впрочем, что ещё можно сказать о жизни в нём. Это была светлая, приятная жизнь, лишённая своих горестей и печалей. Первое горе пришло к нам тогда, когда умерла моя мать, почти сразу же после рождения Элнаура. Наша семья долго оплакивала её смерть, пока время не залечило раны. Всё равно, пришлось бы жить дальше. И мы жили.
     Лет семьдесят спустя, отец решил построить Элфин – город, который по праву принадлежал бы мне. Впрочем, главной тому причиной была помолвка Элгонда. Мой старший брат должен был вступить в свои права владельца Элмина и, следовательно, всей нашей страны, после своей свадьбы. Элфин был построен за два года. Тогда он был совершенно иным городом, скорее, даже поселением. Когда я явился туда в первый раз, уже как правитель, первым вопросом, который я задал себе, был: «Что я здесь делаю?» Правда, я не мечтал о таком городе, как Элмин, в котором одно только войско насчитывало двести тысяч воинов, в то время как в Элфине было всего три тысячи жителей, но хотелось чего-то большего. Впрочем, через год я привык к своему новому дому и мне он даже начал нравиться. Я решил превратить его в военный город и мне это очень даже быстро удалось. Тем более, что вскоре был построен и Эллонд и мой младший брат Элнаур, в очень скором времени женившись, перебрался к себе, так что я теперь был свободен в своих решениях, своих идеях, в общем, мог делать всё, что хочу.
     За какую-то сотню лет мой город очень сильно вырос, пришлось существенно расширять его границы и вскоре мне уже принадлежала вся долина. Армия моя была, правда, ещё не столь многочисленной, как у моего брата, но мои воины были самыми лучшими воинами всего Альбиона. Спустя некоторое время Элфин превратился почти в столицу, все равнялись на мой город, даже Элмин. И, знаешь, я был, действительно, счастлив. У меня было всё: слава, власть, признание всего народа. Друзья меня любили, враги боялись и трепетали. В общем, у меня было всё, что мог пожелать правитель-воин. Потом я, в конце концов, влюбился. Её звали Марион. – взгляд Элдуина изменился. В нём смешались печаль и восторг. Я видел, что он вспоминает о ней с какой-то болью, но у этой боли, видимо, был приятный вкус. – Не могу сказать, чтобы я сразу полюбил её, как только увидел, но она понравилась мне с первого взгляда. После того, как мы с ней раза два пообщались, я понял, что она очень сильно отличается ото всех прочих девушек. По крайней мере, замужество не было главной целью её жизни. – при этих словах Элдуин слегка усмехнулся. – Мы долго встречались, прежде чем я, наконец, решился и сделал ей предложенье. Нашей свадьбе, наверное, больше всех радовался мой отец. Наверное, потому, что после этого мне пришлось меньше заниматься военным делом, чему я посвящал всё своё время. Жизнь, конечно, несколько изменилась, но я был счастлив этим переменам, ведь со мною была моя Марион. Представляешь, мы с ней ни разу не ссорились. Впрочем, однажды спор у нас был, когда родилась наша дочь. Она была очень сильно похожа на мать и потому я настаивал назвать её тем же именем. Я победил в этом споре. Затем, по прошествии ещё лет ста родился Элофор. Можно ли было говорить, что я был несчастлив? Мы жили одной счастливой радостной семьёй, в постоянном мире и дружбе друг с другом. Большего, наверное, желать было невозможно. Мой сын стал прекрасным воином, так что он же являлся и моим главным помощником, как в военном деле, так и в управлении городом. Мы всегда решали вместе, что делать, какой закон избрать, с кем о чём договориться. Знаешь, я очень благодарен Высшему за то, что мне был дан такой сын.
     В то время мой старший брат Элгонд упросил меня позволить ему перебраться в мой город. Его сын уже правил Элмином и Элгонд не хотел ему ничем мешать. Впрочем, он до конца не объяснил, может быть, не хотел того делать. Я сам решился подозревать, что у них в семье происходят какие-то распри. Элгонд всегда любил командовать, в этом они чем-то похожи с Хаэлсарном, а его сын пошёл в него. А когда два подобных характера сталкиваются, ты сам знаешь, что бывает. В общем, я не стал противиться – Элфин, как-никак, большой город, места хватает для всех.
     А после началась война. Подобное явление у нас некоторое время были частым, но потом тёмные народы присмирели и мы достаточно долго жили в мире. Увы, новые правители всегда рушат старые порядки, даже не взирая на то, хороши их деяния, или злы. Война была очень жестокой и долгой, даже для нас. Я не буду рассказывать о битвах во всех подробностях, ты даже за свою жизнь успеешь увидеть их немало. Просто скажу, что мы десятилетиями не видели наших домов, наших семей. Каждый день новые и новые жертвы – мы едва успевали хоронить наших погибших воинов. На этой войне я потерял отца, а, некоторое время спустя, из Элфина пришла весть, что умерла моя Марион. Моя дочь нашла её утром мёртвой – не выдержало сердце. – на секунду Элдуин замолчал, сжав губы. Когда он продолжил, его голос дрожал. – Ещё лет двадцать войны и, наконец, наша победа. Однако, знаешь, эти года прошли для меня, как какой-то сон, приснившийся в неуместное для него время. Мне хотелось проснуться, чтобы увидеть жизнь такой, какая она есть, ведь в ней есть моя Марион.
     Последняя победа целиком и полностью принадлежала Элфину, потому его, даже ранее считаемого новой столицей теперь таковой признали. Понимаю, что мой старший брат был расстроен этим обстоятельством, но ему пришлось согласиться. На меня же навалилась ещё большая ответственность, впрочем, я со всем этим справлялся достаточно легко. Однако это меня уже не радовало, как могло бы радовать в прежнее время. Я получил ещё большую славу и власть, но потерял Марион. А я бы готов был всё отдать, лишь бы она вновь была со мною.
     В то же время в жизнь Элфина влился и Лослен. Впрочем, моим другом сын Гвайкира никогда не был, для меня он был просто знакомым, причём не всегда хорошим. Зато они сдружились с Элгондом. Лучших друзей, наверное, весь мир не знал. Они были ближе, чем братья. Элгонд себе не столько доверял, сколько Лослену, а тот, в свою очередь, не раз доказывал, что он настоящий друг. Тем более, что он, в своё время, был лучшим другом моего отца. Правда, Элнаур не раз предупреждал, что от Лослена добра ждать нельзя, что он, рано или поздно, может предать нас, но Элгонд, увы, его советам не внимал.
     Я тем временем решил построить ещё один город, так как вскоре рассчитывал власть над Элфином передать Элофору. Впрочем, и для моей дочери, Марион, нужно было дать приличное наследство, хотя бы из-за её частых намёков о замужестве. Элмар – небольшой город, правда, он крупнее, чем в своё время начала существования был Элфин. Он расположен на острове, среди реки и его положение очень выгодное. Я хотел основать там новый, именно, военный город, потому и выбрал эту местность. Но я даже не подозревал, что мне придётся так скоро отдать его своей дочери. – Элдуин усмехнулся. – В конце концов, Марион сказала открыто, что собирается выйти замуж и просит на то моего благословения, заметь, не разрешения. Когда я узнал, кто её избранник, я чуть было не выпал из окна, тем более, что это был третий этаж моего дворца. Оказалось, что, благо, это произошло после войны, ей каким-то образом удалось заблудиться в лесу, где она чуть было не попала в плен к нашим врагам. Её спас от этой участи Эминнаур66, который, как выяснилось, уже давно её любил, но не мог сказать о том явно ни кому. Я даже не знаю, к какому народу он принадлежал. Сражался он на стороне тьмы, но никогда не был предан ей полностью. С нашей стороной у него тоже было мало общего. О нём, вообще, никто ничего не знал, кроме того, что он превосходный воин и что он одиночка. Как выяснилось, он был сам по себе только потому, что не хотел признавать ничью власть, пока, правда, не влюбился в мою дочь.
     Но, что меня в тот момент окончательно добило, было то, что я узнал, что они уже давно дружат и тайком ото всех встречаются. Я же не мог сразу согласиться на их брак, тем более, что Элофор вообще был против этого. Но Эминнаур, действительно, доказал свою любовь к моей дочери, да и Элнаур сказал, что не видит в их будущем никакого зла, так что я, всё же, согласился. У них очень счастливая семя, они по настоящему любят друг друга, так что я могу только радоваться за них. Почти через десятилетие у них родился сын, Элровал. Счастье снова вернулось, увы, не надолго.
     Прошло некоторое время, когда я узнал о предательстве Лослена. Ты, наверное, помнишь, что он рассказал тебе, когда назвал предателем меня. На самом деле, всё было наоборот. Правда, мне не нужна была военная помощь, причина приехать в его город у меня была другая, более мирная, но я действительно видел и слышал, как и о чём он договаривался с нашими неприятелями. От него требовалось разузнать всё об Элфине и просто сдать мой город. Разумеется, подобное открытие было великой неожиданностью, даже не только для Элгонда. Элнаур, в свою очередь, не переставал твердить: «Я вам говорил!» «Я вам говорил!», тем самым подливая масла в огонь. Даже мне это надоело. Когда я, в конце концов, в сердцах спросил его, что же дальше, он замолчал и отмахнулся «Ничего особого». Впрочем, мы пережили это более или менее легко, тяжелее всех пришлось Элгонду. Я понимаю, каким это было для него ударом.
     Когда Лослен понял, что о его действиях знают, он поспешил сообщить о том своим новым друзьям, в итоге, снова началась война. Я уже говорил, что тёмные силы хотели с помощью Лослена проникнуть в Элфин. Каждый понимал, что, если ты имеешь Элфин, это значит, что ты имеешь всё, так что мой город стал главной мишенью всех вражеских нападок. И та война исключением не была. Впрочем, нам удалось достаточно быстро подавить их силы, так что вскоре начались переговоры. Так и потянулось. Война – переговоры, война – переговоры, причём ни первое, ни второе ни к чему определённому не приводило.
     Раз, когда после очередного сражения переговоры вновь возобновились, мне по делам пришлось вернуться в Элфин, так как там требовалось моё личное присутствие. И на переговоры, вместо меня отправился мой сын. Не знаю, что заставляло меня в тот момент так переживать. Я пытался отговорить его, чтобы он не ехал, предоставить кому-то другому это дело. Он был очень удивлён подобному моему волнению, пытался убедить, что всё будет в порядке. В итоге, я обратился к Элнауру. Он, даже не дрогнув, ответил, что ничего плохого в поездке Элофора на переговоры не видит. И мы отправились каждый по своим делам. Уже вернувшись из Элфина, я получил известие, что мой сын мёртв. – снова дрогнувший голос и короткая пауза. – Это, конечно, был удар, тем более, что убийцей был ни кто иной, как Лослен. Но тяжелее всего было осознавать то, что Элнаур не сказал правды, тем самым позволив погибнуть моему сыну. Он понимал, что, знай я о том, что суждено Элофору, я бы сам поехал на эти проклятые переговоры и погиб бы я. Я не сомневаюсь, что убийство готовилось именно мне, и что нас могли просто спутать, ведь Элофор был очень похож на меня. Разумеется, что моя смерть была бы лучше смерти моего сына. Я готов был уничтожить Элнаура за то, что он не сказал мне правды. Но всё это вылилось лишь воплем: «Почему ты меня не предупредил!?» Ответом было: «Я не хотел терять брата». Я до сих пор не знаю, осознавал ли он вину в своём молчании, или нет. Этот ответ почти убил меня. Я около года не мог ему это простить. Впрочем, после он раскаялся, да и я не мог обижаться на него вечно. Но раскаянием тем Элофора уже было не вернуть.
     Я тогда очень много думал о том происшествии, много размышлял о своих переживаниях, пока не понял, наконец, что начинаю просто жалеть себя. Оно всегда так получается – когда теряешь кого-то близкого тебе, начинаешь жалеть, что его нет с тобой, именно с тобой, а не о том, что его нет вообще. Я жалею о том, что не погиб вместо сына, но одновременно пытаюсь успокоить себя тем, что ему там, на Аваллоне, намного лучше, чем любому жителю земли. Наверное, для него было бы немалым горем узнать, что его отец погиб от рук предателя. Но, знаешь, как бы я хотел, наконец, умереть и увидеть его! – он вновь замолчал на несколько минут. Я сидел на траве, осмысливая всё, что он до этого сказал. Да, значит и эльфам может не везти. И у них всё не так безоблачно и светло. Подумать только, у самих вечно живущих бывают такие трагические судьбы. Теперь я понимал его слова относительно человеческой жизни и её кончины. Да, нам, смертным, несомненно, повезло больше, мы можем умереть и увидеть своих родных, причём смерть приходит к каждому очень даже скоро. А здесь – живёшь, живёшь, живёшь… Теперь я понимал его и мне было искренно жаль своего друга.
- Очень скоро, - снова заговорил эльф. – У Эминнаура и Марион родился второй сын, которого они тоже назвали Элофором. Через два года кончилась война, мы наголову разбили наших неприятелей. Всё то время я жаждал отомстить Лослену за смерть моего сына, увы, этого предателя нигде не было, он бежал с поля боя, когда его войско разбили. Я поклялся, что, во что бы то ни стало, найду его и уничтожу. Правда, сделать это так быстро, как мне хотелось, оказалось нелегко, хотя бы по той простой причине, что я не мог бросить Элфин. Эминнаур же не слишком горел желанием править этим городом, а Марион его во всём поддерживала, так что особой поддержки с их стоны я не нашёл. Пришлось ожидать ещё какое-то время, когда я смог бы передать все свои права на Элфин Элровалу, старшему сыну Марион. Тот, когда настало его время, незамедлительно согласился. Скажу честно, я бы с большей радостью отдал Элфин Элофору, но, увы, таков был закон. Может быть, ты скажешь, что мне больше нечего было делать, как только бросаться на поиски Лослена? Да, я мог бы спокойно править Элфином и дальше, просто нужно было пережить ту боль и дальше заниматься своими делами. Скажу тебе, я об этом тоже думал. Я даже хотел просто остаться и продолжать свою жизнь дальше, как сын Гвайкира снова вернулся. Может быть, я даже не стал бы замечать его, если бы не его несколько наглых попыток завоевать Элфин, так и закончившихся для него полным провалом. Когда он бежал уже во второй раз, я всё же решил достать его. Всевидящий Элнаур очень неохотно рассказал мне, где находится сын Гвайкира. Я ещё некоторое время сомневался, стоит ли мне действительно отправляться за ним, как однажды Элофор, вернувшись из этих краёв, где он некоторое время жил, просто так, по собственному желанию, в одиночестве, рассказал нам о тебе. Не могу сказать, что он имеет дар прорицания, подобный как у Элнаура, но судьбы людей для него частично открыты. Элнаур рассказал нам о тебе и твоём предназначении и это было последней каплей огромного моря причин, заставивших меня оказаться здесь.
     Это был конец истории эльфа. Да, немало ему пришлось пережить, впрочем, за такую жизнь много чего может случиться. А я ведь ему завидовал, думал, что его жизнь – сплошное наслаждение и радость. На самом же деле ему было куда хуже, чем мне. Я, действительно, утешался той мыслью, что я – смертный человек. Сейчас мне суждено погибнуть в бою, да, даже если бы так и не было, я бы всё равно умер, хотя бы от той же старости, прожив, может, и долгую для себя жизнь, но, всё же, конечную. Однако, только в этот миг я осознал, что смерть человека, вообще, если она только не причинена ему самим собой, высшее благо. Ведь именно смерть даёт нам забыть обо всех земных бедах, много их, или мало, и перейти к блаженству Вечности. Смерть стала казаться благословением, ниспосланным свыше для утешения людей. Всё-таки, как хорошо, когда ты можешь умереть, когда твоя жизнь конечна. Жаль, что осознание всего этого ко мне пришло только после рассказа Элдуина.
     Впрочем, без вопросов я обойтись и в данный момент не мог, тем более, что один интересовал меня особенно сильно.
- Элдуин, а что ты Лослена не убьёшь? Ты ведь его нашёл. Чего ждать-то?
Элдуин чуть вскинул брови.
- Я бы убил его сейчас с великим удовольствием, если бы только ваши судьбы не переплетались. – я даже вздрогнул от неожиданности. – Ты задаёшь мне тот же вопрос, что некогда задавал Халторн. Может быть, ты помнишь, что я ответил ему тогда, ты же всё слышал, не так ли?
- Хоть убей, не помню!
Элдуин слегка усмехнулся.
- Что ж, придётся повторить. От рук Лослена должен был погибнуть не только мой сын, но и ты.
Ещё одна неожиданность, пришедшаяся мне чем-то подобным удару из-за угла.
- Здесь всё объяснить намного проще. – продолжил эльф. – Я давно мог бы его убить, ещё в самом начале этой войны, но тогда тебе пришлось бы погибнуть раньше времени. Я знаю время, которое назначено для твоей гибели. И, если я убью Лослена сейчас, то тебе всё равно придётся принять смерть от руки твоего неприятеля в это же время. А следить за Лосленом мне куда проще, чем за всеми чужеземцами, с которыми ты бьёшься.
- А, ты чё, меня спасти хочешь?
Элдуин пожал плечами.
- Вряд ли в моих силах изменить твою судьбу. Я не способен решать за тебя, но то, что я могу делать, я делаю. Так, я могу сейчас предупредить тебя о том, что тебя ожидает, а ты, в свою очередь, можешь проявить благоразумие, не идти на войну и позволить мне спокойно убить Лослена, а после вернуться в свой дом. Видишь ли, я тоже заинтересован в твоей судьбе.
     Если бы солнце встало на западе, или небо стало бы красным, я бы и то меньше удивился бы, чем сейчас удивлялся словам эльфа.
- А, Лослен знает о моём предназначении? – выдавил я вопрос.
- Иначе бы он хотел тебя убить? – ответил вопросом Элдуин. – И, знаешь ли, поначалу, я хотел убить Лослена сразу, как только приехал в ваш отряд. Я всё время искал подходящий момент, мои мысли постоянно были заняты именно этим. Я понял, что не имею права оставить тебя в неведении всей правды тогда, когда ты меня возненавидел, после рассказа Лослена. Я понял, что ты, действительно, не таков, как все люди, что ты ненавидишь несправедливость, что ты умеешь и хочешь верить добру и правде и ты ищешь предмет своей веры в этом мире. Поверь мне, даже я за свою жизнь мало встречал таких людей. Более того, ты, действительно, любишь свою страну и слово Родина для тебя не красивый пустой звук, а то, ради чего ты готов принести себя в жертву, та сокровенная любовь, ради которой ты готов отдать всё, что имеешь. Когда я увидел это в тебе, я понял, что обязан рассказать тебе обо всём. Я не мог предать тебя.
     Нет, такое человеку вынести, наверное, невозможно. Чтобы два эльфа были настолько заинтересованы в жизни простого смертного человека! Впрочем, не только два эльфа – обо мне знал весь Мир Вечно Живущих! Нет, это было слишком! Зато сердце наполняет такая гордость! Я понимал, что эта гордость никчёмна, было даже несколько неудобно за неё, но я не мог ничего с ней поделать. С другой стороны, быть убитым тёмным эльфом, притом дважды предателем, мне не очень хотелось. Тем более, что я сейчас понимал, что всё, в основном, зависит от меня и это мне решать, идти ли мне на смерть, забыв обо всём, что окружает меня сейчас, или остаться здесь и постараться забыть о войне, которая всё равно проявит себя в моей жизни, я в том не сомневался. Она уже оставила свой след, отняв у меня отца. Нет, я обязан отомстить за него, чего бы то мне ни стоило! Ведь даже Элдуин явился сюда, чтобы отомстить за своего сына! Я уж, тем более, имею право на месть! Правда, что-то подсказывало мне, что я не полностью прав в своих суждениях. Элдуин здесь ещё и потому, чтобы предупредить меня о моей возможной гибели, это уже к мести не относится, и всё же…
     Зашедший разговор о судьбах и предназначениях продлился до позднего вечера, пока я, в конце концов не вспомнил, что хочу отдохнуть. Тем более, что и разговор подошёл к концу, так что задавать вопрос на подобие «Ты не устал?» было вполне возможно.
- Немного. – был ответ. Мы уже спускались с холма, с вершины которого был виден мой дом. Элдуин вдруг остановился.
- Я не буду оставаться у тебя, лучше сразу пойду.
- Куда? – уж чего-чего, а подобного заявления от него я не ожидал. – Ведь сейчас темно уже!
- Ну и что, мне не привыкать. – спокойно ответил он, - Чем скорее я вернусь в отряд, тем будет лучше. – из леса донёсся перебивший его вой волков, что, кстати сказать, удавалось слышать не так уж часто, в нашу местность подобные существа редко заглядывали. От этого жуткого звука по моей спине пробежал холодок. Даже если не верить в рассказы о волках, превращающихся в полнолуние  (а было именно полнолуние) в полулюдей – получудовищ, уничтожающих любое живое существо в пределах своей возможности, мне всё равно стало страшно слышать этот вой, напоминающий стенание и крики бесприютного духа.
- Вот, слышал? – кивнул я в сторону леса. Элдуин улыбнулся, его лицо сохраняло всё то же приятное спокойное выражение.
- Думаешь, они мне причинят какой-то вред? Наурглор, не забывай, я же, всё-таки эльф, эти существа – часть моего мира, а мой мир – природа. В лесу я не заблужусь по той же причине. А, потом, посмотри, какое чудесное небо! Мне будет куда приятней смотреть на звёзды, чем на тёмный потолок пусть даже и гостеприимного дома, как твой.
     Я только пожал плечами в ответ. Да, на счёт красоты окружающего мира  он был прав. Но, с другой стороны, мне было как-то совестно позволять ему уходить ночью. Я сделал последнюю попытку его уговорить. Ответом было:
- Нет, Наурглор. Тебе не стоит переживать за меня, мне же будет лучше, если я уйду. – он слегка усмехнулся. – Ты поймёшь это, когда придёшь домой и услышишь, о чём говорят твои сёстры. Теперь же позволь мне уйти, ладно? И, Наурглор, скажи, ты уже решил, что тебе делать? Останешься ли ты здесь, или пойдёшь воевать?
- А что тебя это так волнует?
Элдуин вскинул брови.
- Вообще, это была единственная причина, по которой я явился сюда. – прозвучал ответ. Неожиданно.
- Ну, не знаю. – протянул я. Меня всё ещё терзало сомнение, какой из предложенных двух вариантов выбрать. Да, благо, что их было не пять, иначе я вообще бы потерялся. – Мне надо подумать.
- Разумеется. – Элдуин вздохнул как-то печально. – Думай. Я уверен, что ты изберёшь для себя верное решение.
- Да, я постараюсь. – пробормотал я. Эльф устремил на меня какой-то странный пронзительный взгляд, который, казалось, видел все мысли, носящиеся в моей голове, как если бы я сам их озвучил. Мне стало не по себе, впрочем, как и всегда, когда подобный его взор обращался на меня.
- Я понимаю, что это не обещание. – наконец произнёс он. – Но знай, я бы не хотел, чтобы ты возвращался. Эльфы не вмешиваются так явно в жизнь каждого человека, как я вмешиваюсь в твою и никогда не будут делать подобного. Я не хочу сказать, что тем самым делаю тебе одолжение, ведь это не так. Просто я тоже житель Альбиона и я люблю эту землю и уважаю народ, живущий на ней. Я не желаю того, чтобы в будущем эта земля погибла, а спасти её можешь только ты. – пронзительный взгляд сменился обычным тёплым дружеским взором. Я не знал, что сказать ему на это в ответ. Я понимал, что более великим долгом для меня, как бы поразительно это не звучало, будет – остаться здесь, но что-то всё же тянуло меня, даже против моей воли, на войну. Я, вроде бы, и не хотел воевать, но что-то неуклонно звало меня, скорее даже, заставляло отринуть разум и поддаться тому ослепляющему чувству, которое испытываешь, когда несёшься навстречу своему противнику в предвкушении жестокой схватки, которая, не смотря на всю её опасность, должна будет окончиться твоей победой. Может, мне просто хотелось испытать свою судьбу? Обычное человеческое «а вдруг?» Да, вдруг я выживу? Ну, мало ли что?
- Ладно. – голос эльфа прервал безудержный поток моих мыслей, основой которого было одно единственное слово «если». – Мне пора уходить. Надеюсь, что мы встретимся только после войны. – он пожал мне руку, развернулся и направился вниз по склону холма, в сторону леса. Я стоял, провожая его взглядом. «Нет, я, определённо, не смогу остаться здесь, я всё решил для себя. Прости, Элдуин, я иду на войну, даже не понимая, для чего я это делаю». Я направился домой, медленно спускаясь по противоположному склону холма. В голове всё было как-то перемешано, до того перемешано, что, казалось, вообще было пусто. Вопрос, идти, или не идти, всё равно не давал мне покоя, но чем дальше я уходил от места расставания с Элдуином, тем слабее этот вопрос стучал в голове.  Наконец, когда я уже спустился с холма, эта мысль как бы вылетела и зависла надо мной в ночном воздухе, уступив место другим, более житейским обыденным мыслям. «Мэнэллот, несомненно, приходила ко мне. Нужно будет объяснить ей, что ко мне приходил мой друг. И чего я не познакомил её с Элдуином? Мы бы вместе пообщались бы. Хотя, в таком случае, он бы вряд ли рассказал бы мне всё, что я знаю сейчас». Впрочем, я понимал, что, скажи Элдуин при ней о том, что меня на войне ждёт смерть, Мэнэллот заставила бы меня остаться дома с помощью своих уговоров и слёз. А я сам должен решить, что мне делать, без чьих-либо уговоров, поэтому, наверное, правильно, что Мэнэллот не знает о нашем с эльфом разговоре. Но оправдаться и извиниться перед ней придётся, это уж точно. Потом ещё маме надо будет объяснить, что Элдуин сам не захотел оставаться у нас на ночь, хоть я его и упрашивал это сделать. Здесь сложность состояла в том, что мама не знала, что он эльф, да и я не мог ей об этом сказать, так что надо было что-то придумать. Только вот, что? Эта мысль теперь стала самой главной. Я перебирал все возможные способы ответов на предполагаемые мамины вопросы, когда, входя в дом, вдруг услышал за стеной разговор своих сестёр.
- А какие у него глаза! – тихий вздох восторга принадлежал Анорлин. – Такие синие-синие!
- У него волосы, как у Махи67. – последовал ответ Итиль.
- У Махи были рыжие, а у него почти белые. – возразила Анорлин.
- Зато так же светятся. – Итиль всегда стояла на своём. – Он вообще, такой красивый!
- Да. – голос Анорлин прозвучал как бы отдельно от неё самой. – Итиль, а ты видела, как он мне улыбнулся, когда я поздоровалась с ним? Как думаешь, я ему понравилась?
     Я стоял за стеной, слушая этот разговор и чуть не лопался от смеха, безжалостно разбиравшего меня. После ответа Итиль: «Я думаю, да», я чуть не разорвался. Пришлось даже сложиться в три погибели и давиться беззвучными приступами хохота. Да, я понял, о ком они говорили, так что это заставило мой смех мучить меня ещё сильнее. Понятно, что разговор вёлся об Элдуине.
- Знаешь, - продолжала Анорлин. – Завтра попробую его, ну, заинтересовать. Интересно, он влюбится в меня?
Пылкий ответ Итиль:
- Конечно, да! – чуть не выдал меня, так как я уже не мог больше сдерживаться. Пришлось пролететь подальше, в другую сторону дома и, упав на свою лежанку, захохотать. Нет, от Анорлин я подобного не ожидал! Пятнадцать лет, а уже такие серьёзные чувства! Да к кому ещё, к самому эльфу! Ну и угораздило же мою сестру!
     Вскоре, впрочем, моему смеху пришёл конец, так как зашла моя мама и я понял, что пропал, поскольку не успел приготовить стоящего оправдания, почему Элдуин ушёл.
- А, где твой друг?
Ну, да, какой ещё вопрос можно было ожидать?
- Он ушёл. – тихо ответил я.
- Как – ушёл?!
Ну, долго ли будет длиться эта пытка в виде вопросов? Лучше бы сразу отругали.
- Ну, просто ушёл. Я уговаривал его остаться, он не захотел.
- Почему? – похоже, голос матери начал повышаться. Мне даже пришлось подняться с лежанки. – Может, ему было неудобно оставаться, но ты должен был его уговорить. Он ведь твой друг. Он, ради того, чтобы повидать тебя, пришёл издалека, а ты даже переночевать его не позвал. Наурглор, в конце концов, это ведь опасно, так, в одиночку бродить по лесу. Вдруг с ним что случится? Заблудится. Животных каких встретит. Почему ты его не уговорил?
- Не заблудится. – буркнул я. – Он этот лес как своё имя знает.
- Так, он здешний?
- Нет. – надо было сказать «да», увы, когда я подумал о то, было уже поздно.
- Ну, а почему ты так уверен? Откуда он знает этот лес?
     Единственной спасительной мыслью, посетившей в тот миг мою голову, было – сказать всё, как есть, всю правду. Это уже от мамы будет зависеть, поверит она мне, или нет.
- Мам, только ты не удивляйся сейчас, хорошо? – потребовалось несколько секунд, прежде чем я собрал свои мысли в порядок и выдержал вопрошающий взгляд матери. – Элдуин, он, ну, в общем, он эльф.
     Наступила пауза, во время которой, к моему удивлению, все мысли, как по приказу, вернулись на свои места. Появилась уверенность. Зато взгляд матери стал каким-то настороженным.
- Как – эльф? – тихо произнесла она. Нет, это не настороженность, а, скорее, ужас отражался в её глазах. Мне же, на удивление, стало ещё спокойнее.
- Ну, так, эльф. Вечно живущий эльф, а что?
Мама медленно опустилась на колени на мою лежанку. Даже в дрожащем тусклом свете едва тлеющего светильника было видно, как горят ужасом её глаза, как бледно лицо.
- Но, что Высшим нужно от тебя? Наурглор, зачем он приходил? Что он от тебя хочет?
«Если я скажу ей всё, что сказал мне Элдуин, она просто умрёт от разрыва сердца». – подумал я, и без того чувствуя некоторое волнение за состояние матери. – «Нет, я не могу ей сказать об этом. Нет, никогда, ни за что».
- Да, ничего ему не надо. – я постарался показать всем своим видом, что говорю чистейшей воды правду и не утаиваю ничего. – Мы просто друзья.
- Не может быть. – мать отрицательно покачала головой. – Высшие просто так в нашу жизнь не вмешиваются. Ты какой-то обет давал богам? Наурглор, сынок, пожалуйста, скажи мне всё! – этот голос, этот взгляд, эти слова, а, главное, это нежное надрывное «сынок» чуть было не заставили меня зарыдать. Но нет, я просто не имею права говорить ей правду в этот раз!
- Мам, да мы просто встретились в отряде у Хаэлсарна. Ну, сдружились. Ну, не знаю, почему. Я сам недавно узнал, что он эльф. Да, и я не один такой, вообще-то. Брану тоже Высшие покровительствовали, Кухулину. Ну, вот и мне.
- Брану, Кухулину. – горько усмехнулась мама. – А ты помнишь, что они все погибли? Высшие просто так не бывают друзьями.
- Мама, всё хорошо. – перебил я. – Ну, что ты переживаешь? Он не за мной пришёл, всё нормально!
     Мать поднялась. Её взгляд всё ещё был устремлён на меня. Кто может сказать, что сравнится с материнской любовью? Единственный ответ, который я знал и знаю сейчас – ничто. И это, действительно, так. Любовь матери неизмерима и я это видел. И не нужно было слов. Я видел в её глазах, в её взгляде всё волнение, все переживания, всю любовь ко мне. И мне захотелось зарыдать, броситься к ней на шею и всё-всё рассказать, так я делал, когда был ребёнком. Но сейчас что-то сдерживало меня и, не смотря на всё это борение, сердце моё билось спокойно и размеренно. Ни одна жила на лице не выдала моих чувств, я в этом уверен. «Нет, мама не должна знать ничего. Я не посмею ей об этом сказать».
     Когда она ушла, я, оставшись один, закрыл лицо руками и позволил себе бесшумно зарыдать. Нет, я ни за что не пойду на войну! Я обязан остаться! Да, решение принято, я остаюсь!
О, если бы тогда не наступило утро, я бы, наверное, своего решения не изменил.
     Но днём заявился Росхир, который с огромнейшим удовольствием навернул даже мне показавшийся большим кусок мяса, тем самым сократив запас пищи нашей семьи на один день, после чего присоединился к нам с Мэнэллот, которой я едва успел объяснить причину вчерашнего отсутствия и то, что у меня был очень важный разговор с моим однополчанином. Не люби меня Мэнэллот так сильно, как то было на самом деле, она бы точно не поверила мне, тем более, что я не сказал ей сути нашего с Элдуином разговора. Росхир же, как обычно, всё испортил. Понятно, что делал он это не со зла, но было бы куда лучше, если бы он не возвращался в себя прежнего. Увы, его болтливость снова вернулась к нему. Начал он с воспоминаний о том, как нам было весело на войне, как мы раз напились в укреплении (этого я Мэнэллот не рассказывал, так что был одарён вопросительным взглядом и упрямой просьбой рассказать, как это было), как мы медальоны собирали (а ему не терпелось этим вновь заняться) и как, наконец, интересно наблюдать за вечной перебранкой Хаэлсарна и Рохгвая, ведь именно это и является самым соком смысла нашего пребывания в отряде. Мне то и дело приходилось пояснять Мэнэллот некоторые замечания Росхира относительно происшествий, о которых я ей не рассказывал. Ну, а после Росхир перешёл уже к самой главной теме – нашим двум эльфам.
- Представь, у нас их двое! – эти слова были обращены к моей невесте. – Элдуин и Лослен. Лослен – тёмный, Элдуин – светлый. Они вечно ссорятся. Зато так здорово сражаются!
     В общем, как я ни старался, удержать Росхира от обсуждения эльфов было невозможно. Разговор о Вечно живущих закончился лишь тогда, когда я, после двадцати намёков, в конце концов прямо заявил своему приятелю, что ему надо уходить. Он даже не обиделся, сказав, что заскочит на днях и ушёл. Когда он скрылся из виду, мы с Мэнэллот, проводив его взглядом, свободно вздохнули и направились к своему излюбленному местечку у ручья, недалеко от края леса. В нашем распоряжении было ещё около двух часов до полного захода солнца. Впрочем, как выяснилось, радоваться тому, что Росхир, наконец, ушёл и мы теперь свободны, было рано, по крайней мере, для меня. Мы ещё не дошли до ручья, как со стороны Мэнэллот начали сыпаться вопросы, наподобие: «Почему ты не познакомил меня со своим другом?» «Как вы с этим эльфом познакомились?» «Почему он с тобой дружит?» «Что ему от тебя надо?» и так далее и тому подобное. Я отвечал, прикрывая тайну как только мог, хотя она, почему-то, так и норовила соскочить с моего языка и раскрыться. В конце концов пришлось сказать:
- Мэнэллот. Я тебя очень люблю. Но я не могу тебе сейчас всё рассказать. Ты подожди. Я потом обязательно скажу. Когда время придёт. – это упоминание о времени мне самому напомнило слова Элдуина. Но сейчас я употребил их не потому, что подражал своему другу, а лишь для того, чтобы придать значимости своим словам. «Когда время придёт. Всё же я много перенял от эльфа. – промелькнула мысль. – Чем-то мы с ним похожи. Только вот в чём разница: он, если и говорит о времени, то знает, когда оно наступит и ведает все времена и сроки, а я ничего не знаю и не узнаю никогда, если пойду на эту войну». Войну. Я на мгновение представил всё, что сегодня рассказывал Росхир. Вождя его мыслям не было, он не знал, когда и что надо говорить и стоит ли что-то говорить вообще, но он умел всё сказанное преподать. И сейчас он своими словами заронил в меня начавшее пробиваться сомневающееся семя. Я никогда не жаждал убийства, но мне просто нравилось то чувство, которое ты испытываешь в течении всего лишь нескольких секунд, пока несёшься на встречу противнику, вытаскивая из ножен меч. Момент удара и начала схватки был уже несколько другим, более простым, что ли. Здесь уже всё зависело от того, как ты будешь биться, на сколько времени у тебя хватит сил и насколько силён твой враг. Но тогда, когда ты ещё только готовишься нанести удар! Когда резким движением выхватываешь меч и заносишь его над головой! Когда готовишься отразить приходящийся тебе удар! Чувства, наполняющие всё твоё существо в подобный миг очень сложно описать. Это и напряжение, и волнение, и сосредоточенность, и какой-то азарт, и даже безразличие к тому, что с тобой случится – все эти чувства, даже если они противоположны друг другу, связаны в один крепкий узел, под названием – уверенность, которая кажется, берётся из стали твоего меча. И в эту же сталь, в этот клинок переходит вся твоя сила, вся ненависть к врагу, всё желание жить и вся уверенность в смерти. Вот, именно это и есть тот момент, ради которого я готов был идти на войну и вступать в неравный бой, даже если не оставалось надежды на спасение. Ведь столько всего успеешь почувствовать, осмыслить, вспомнить в какой-то миг, пока твой меч ещё не успел соприкоснуться с мечом врага. Только, вот, почему же мне вдруг так неудержимо захотелось вновь ощутить эти чувства, вновь пережить подобный момент? За всё время войны я успел осознать, что война – это не удовольствие или забава, это худшее из зол, созданное жителями земли. Но, почему же это зло так манило меня к себе? Почему я до сих пор не мог остановится, окунуться с головой в мирную жизнь, в безопасность, доброту, в любовь, наконец?! Почему моя гибель так притягивала меня к себе? Может, потому, что мне было определено её встретить? Я не мог ответить себе на этот вопрос. И, так же, как вчера вечером я твёрдо решил, что останусь, так же твёрдо и в этот раз (о, как непостоянно и ветрено было в молодости моё сердце!) я сказал себе, обязан идти на войну, и я пойду. О, если бы я мог хотя бы догадываться о том, что своим выбором оглашаю смертный приговор, при том не только себе.

     Последний летний месяц пролетел очень быстро. Я торопился доделать всю работу на полях по сбору урожая. Кстати, в тот год Дагда благословил нашу землю и урожая было чрезвычайно много. Правда, последние два дня мама меня на поле не пустила, так как ей хотелось, чтобы хоть это время её сын целиком и полностью провёл дома, или так, как ему угодно, но, главное, не на работе в поле. Мне же только это и надо было, ведь теперь я мог эти два дня посвятить моей Мэнэллот. И на эти два дня я снова погрузился в сон, который должен был очень скоро окончиться, притом, по моему же желанию. Я чувствовал себя последним подлецом и лгуном, когда говорил своей семье и невесте, что я обязан идти воевать, хотя сам прекрасно помнил, что Элдуин сказал мне, что только от меня зависит, идти, или не идти. И всё же я выбирал «идти». Что-то внутри пыталось остановить меня и убедить, что не стоит этого делать, но, увы, голос здравого смысла был заглушён призывном криком войны, столь жаждущей поглотить меня и забрать мою жизнь. Хотя, война ли была виновата? Может, даже и не она. Скорее всего, моя тупость, от которой я никак не хотел избавиться. О, если бы я послушал Элдуина! Всё можно было бы изменить, сколького избежать! Почему у меня не хватило ума осознать и понять всё это?
     В тот вечер, вернее, уже ночь, мы с Мэнэллот, обнявшись, сидели на берегу ручья.  Столько уже было сказано, что сейчас хотелось просто молчать, чувствуя присутствие любимого тобою человека и сидеть, так, в полной тишине, созерцая лишь редкие отблески месяца в воде. Тишина, полночь, темнота. Весь мир спит. И только мы вдвоём сейчас находимся здесь, среди этого сонного мира, среди ночной глубины, наполняющей каждый его уголок. А может ли подобное длиться вечно?
- Жаль, что ты уходишь. – наконец произнесла Мэнэллот.
- Я должен. – ответил я, снова испытывая то чувство предательства. Какое – должен? Я по собственной воле иду. Только бы понять, что влечёт меня туда.
- Должен.- тихо повторила она. – А, может, нет? Может, ты останешься? – она повернулась, так что теперь её глаза, полные слёз и мольбы смотрели прямо на меня.
«Предатель!» - проносилось в моей голове. – «Как ты можешь так нагло обманывать её? Нет, Наурглор, ты не достоин её! Мерзавец и подонок, вот ты кто! Ну, что тебе стоит сказать ей правду и остаться? Ради неё!»
- Прости. Я уже пообещал. – ещё одна ложь!
- Кому?
- Хаэлсарну. Я не могу подвести.
- Я понимаю. – она положила голову мне на плечо. О, каким ничтожеством я себя ощущал! Разве имел я право заставлять её так страдать?! А, может, действительно, остаться? Но, нет, я уже объявил своё решение, долгом прикрылся. А, что если сказать, что я сейчас неправду ей сказал? Что нет на мне никаких обязательств? Нет, так ещё хуже получится. Она поймёт, что я лгун. А, если я не скажу ничего, просто останусь? Нет, тогда получится, что я человек не обязательный, обещаний не выполняю. Тоже не хорошо. Тьфу ты! Да, поздно теперь! Я связал себя своими же словами. Безумец!
- Наурглор. – её руки мягко обвили мою шею. – Обещай, что вернёшься. Обещай, что останешься живым!
     Что обычно говорят в таких случаях? Могу ли я обещать, что останусь жив, если знаю, что погибну? Зачем зря обнадёживать? А, может, всё же, стоит рассказать всю правду, это будет куда лучше, наверное? Но нет, нет, нет! Она начнёт переживать, уговаривать меня остаться. Я этого не выдержу. Ну, что меня заставляет молчать? Что заставляет идти на эту войну? И в этот миг я осознал, что помимо того, что я был подлецом, предателем и лгуном, я был ещё и трусом. Да, я боялся, что обо мне начнут говорить, что я испугался войны, испугался смерти. Меня перестанут уважать другие люди, будут думать, что я смалодушничал, пожалел свою жизнь. Так вот оно что, я боялся того, как на меня будут смотреть окружающие люди, что они будут говорить. Ну, ни всё ли равно? Какая разница, что они обо мне скажут? Я-то знаю своё предназначение и Мэнэллот узнает, если я ей сейчас скажу. Она любит меня, она поймёт, тем более, что она сама хочет, чтобы я остался. А что мне остальные люди, что бы они обо мне не говорили, когда у меня есть Мэнэллот, которая меня любит и этой любовью уже всё сказано. Так каков смысл моих переживаний? И всё же я не мог трезво рассуждать в тот момент.
- Я не знаю. – пробормотал я. – Это как Морриган угодно будет.
- Ну, ты умоли её, чтобы она тебя отпустила. – голос Мэнэллот дрогнул. – Может, она поймёт?
- Я постараюсь. – какое-то странное чувство наполнило меня, когда я увидел слёзы своей возлюбленной. В последний раз во мне так сильно боролись те чувства, одно из которых заставляло меня уйти, а другое остаться и эта борьба вылилась в какой-то пламенной речи, в словах, которые я произносил, сам не зная и не ведая, каким образом они приходили в мою голову.
- Мэнэллот, прошу тебя, не расстраивайся! Я обещаю, да, я клянусь тебе, что, что бы ни случилось, я обязательно к тебе вернусь! Я с Аваллона улечу, я буду умолять Мананнана, чтобы он вернул меня на землю, на которой живёшь ты. Я принесу Морриган сотни, тысячи жертв, я отдам ей множество душ своих врагов, лишь бы задобрить её! И, даже если ничто не поможет, я всё равно вернусь, хоть на Самайн! Нас ничто не разлучит! Да, я клянусь тебе!
     В каком-то порыве я крепко обнял её. Наши губы слились в долгом страстном поцелуе. Мне не хотелось думать ни о чём, я просто желал, чтобы этот момент длился как можно дольше – всю жизнь, всю вечность! Вот он, последний бой, последняя борьба с самим собой! Что же выбрать? Вдруг в какой-то миг в голову влетела мысль, что этот поцелуй сейчас связывает жизнь и смерть вместе. Ведь я обречён, если…
- Я всегда буду ждать тебя. – тихо произнесла Мэнэллот. Она прильнула к моей груди, я ощутил её беззвучные всхлипывания. Мне должно было быть жаль её. Наверное я должен был отбросить все предрассудки и признаться ей во всём, но… Именно в этот самый момент во мне что-то переломилось. Так бывает порою, когда что-то происходит с тобой и достаточно, чтобы это продлилось чуть дольше, чтобы ты вдруг смог бы переменить все свои мысли, намерения, желания. Но если не хватает именно одного мгновения, то, считай, всё остальное было зря. То же чувство я испытывал и сейчас. Если бы этот поцелуй продлился бы всего лишь на миг дольше! Он бы заставил меня забыть обо всём на свете и остаться здесь! Всего миг! Но теперь какой-то странный холодок проник в моё сердце, заставив его биться спокойно, размеренно и непринуждённо. Разум снова сковала мысль, что моё место, как и место любого мужчины – на войне. И завтра, как я и говорил всем, я вновь покину дом и уйду. Куда? Может, сразу же на Аваллон. Не важно, главное, я уже никогда не смогу вернуться сюда и придётся с этим смириться.
     Всего лишь миг! А сколькое в моей жизни он решил! А сколькое он решил и в чужой жизни, на что он права не имел! Один миг! Один! И этот миг приготовился открыть мне двери на Аваллон.
     Итак, я выбрал войну.


                ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

     Утреннее прощание не затянулось. Благословение матери, рыдание сестёр, поцелуй Мэнэллот и общие слёзы – и я уже шёл по направлению поселения, где жил Росхир. У нас был договор – встретиться у него дома, а там уже дальше идти вдвоём. Наверное, самой большей сложностью всего пути было – зайти на холм, с которого я ещё мог видеть свой дом. Секунда лёгкого колебания на вершине. Ещё шаг. Сильный порыв ветра, ударивший в лицо, как будто вселил в меня какие-то новые силы и полную уверенность в том, что то, что я делаю – правильно. Я быстро зашагал вниз, по склону, с каждым шагом всё быстрее и чуть ли уже не бегом направился в лес. К счастью, этой перемены никто не видел. Через пятнадцать минут быстрой ходьбы я уже был у Росхира, приветствовавшего меня так радостно, как если бы я пришёл к нему на Бэльтайн, а не за тем, чтобы вместе отправиться на войну. Поразило меня и то, что его мать проводила его без слёз, без грусти, даже без особой жалости, а, наоборот, с улыбкой, пожелав удачи, защиты Морриган и множества жизней врагов. У него вообще очень интересные были отношения в семье. Каждый свято верил в загробную жизнь на Аваллоне и даже радовался, когда кто-то туда уходил. Так, мне сам Росхир рассказывал, что, когда умер его дядюшка, их семья устроила почти праздничный пир, радуясь, что ему теперь куда лучше, чем всем, кто остался на земле. Я ничего не имел против пиров, жертвы богам за принятие души приносились всегда, но в Росхировой семье это было, по-моему, слишком уж преувеличено. Правда, его девушка не совсем так думала, потому мне пришлось ещё раз увидеть девичьи слёзы, которые теперь проливались на плечо моего друга и ещё раз вспомнить Мэнэллот. Что ли вернуться, пока не поздно? – промелькнула мысль и тотчас испарилась, когда Росхир, довольный тем, что, наконец, уходит на войну, не сказал:
- Ну, Наурглор, пошли!
     Вот счастье-то! Уходить на верную гибель! Я сам себя не мог понять. Но, сомнений больше не осталось, все чувства и мысли сосредоточились на одном: нашей будущей победе, которую мы сможем принести Альбиону. И я тоже вложу свои силы, которые станут пусть даже малой частью победы, но всё же станут!
     И, как бы в подтверждение моих мыслей, Росхир начал вспоминать о предыдущих сражениях, о том, как всё это было интересно, весело, хоть и страшновато. И я был с ним полностью согласен. Да, разве есть в мире чувство, более сильное, чем чувство гордости за себя и торжества над своим павшим противником? Ну, может, только чувство любви. Но я не мог сейчас о ней вспоминать. Вместо того я вспомнил нечто другое: почти ровно год назад я попал в плен, был освобождён Хаэлсарном. Да, сейчас было примерно то же время, когда погиб наш отряд, когда мы бились против пяти тысячи неприятелей. А затем столько всего произошло! Переправа на чужие земли, открытие того, что в нашем отряде живут два эльфа, та, последняя битва на Земле Севера, сражения, сражения! И даже любовь! Да, сколько же за какой-то год нам, в частности, мне, удалось пережить. Казалось, целая жизнь прошла. И теперь снова на войну. Столько событий за одну жизнь, мою жизнь! Пожалуй, слишком много. Мне казалось, что больше и быть не может. Значит, моя жизнь должна закончиться и я иду на войну, чтобы позволить ей это сделать. Да будет так!
     Нам с Росхиром потребовалось полтора дня, чтобы добраться до того места, где ныне находился отряд. Вот, только кому он принадлежал? Рохгваю? Хаэлсарну? Ну, не может ведь быть, чтобы у военного отряда было два вождя, это неправильно. Или, может? Я просто не мог понять, как они таким образом могли бы руководить своими людьми, а, главное, принимать какие-либо решения, ведь эти двое всегда имели противоположные точки зрения и каждый упорно отстаивал свою, даже не смотря на то, прав ли он был, или нет. Так как же им тогда удавалось сосуществовать вместе? Я не понимал того, пока как-то раз не услышал от одного из соратников выражения «отряд Хаэлсарна» - название явно было дано тому отряду, который существовал сейчас, так как речь в разговоре шла именно о нём. В тот миг я понял – кому-то просто больше нравилось руководство Хаэлсарна, кому-то – Рохгвая, но число подобных сторонников было равным. Как я вскоре выяснил, многие новички собрались сюда только потому, что услышали о том, что в этом отряде есть Хаэлсарн, а сын Бэлегона успел прославиться больше, чем Рохгвай, что того очень уж сильно задевало. Но, выходило, что они имеют власть в равной степени. Плохо это, или хорошо? Скорее, плохо, ведь власть всегда должна принадлежать кому-то одному. С другой стороны, принадлежи она, например, Рохгваю, Хаэлсарна, а вместе с ним и нас, его близкое окружение ставили бы ни во что, а я подобного отношения к себе не желал. Будь же Хаэлсарн полновластным правителем, нам не было бы жизни от Рохгвая, который не стал бы уходить и набирать новый отряд, а приложил бы все силы, чтобы стать главой. Так что, наверное, можно было думать и надеяться, что всё это и не плохо, хотя «хорошо» тоже нельзя было сказать.
     Первыми, кто нас встретил, были Гилрос и Арэмин. Они были здесь уже целых два дня (конечно, очень долгий срок) и теперь с увлечением рассказывали о тех событиях, что за это время успели произойти в лагере. Впрочем, особо знаменательных событий много произойти не успело, если не считать, что Хаэлсарн и Рохгвай таки примирились с присутствием друг друга и теперь готовы были на равных вести войско, хотя, это было очевидно, далось им это решение с трудом. Да, и Элдуин как-то донёс, что военные действия должны будут возобновиться через неделю – полторы. Мы подоспели вовремя.
Мы ещё вчетвером болтали, делясь каждый своими новостями, как на плечо мне вдруг легла чья-то рука. По моей спине пробежал холод. Не знаю, как мне удалось почувствовать, кто это был. «Так он ещё жив!» - промелькнула ужаснувшая меня мысль. Я резко развернулся.
- Привет. – прозвучал спокойный голос Лослена.
- Привет. – я попытался изобразить дружескую улыбку, но казавшийся открытым взгляд тёмного эльфа как будто прочитал все мои мысли, пронёсшиеся мгновенным вихрем в моей голове.
- Ты что, напугался моего приветствия? – его взгляд стал несколько пристальным, губы скривились в ироничной улыбке.
- Да, нет. Ты просто так подошёл неожиданно. – отмахнулся я. Ноги сами перенесли меня подальше от Лослена, однако укрыться от этих пронизывающих глаз, смотрящих на меня, было не легко. Я чувствовал их полный затаённой угрозы взгляд даже тогда, когда тёмный эльф отошёл в сторону. «Ну, что, на мне свет клином сошёлся, что ли?» - нервничал я, слушая рассказ Арэмина, но совсем не понимая, о чём он говорит. – «Хотя, впрочем, действительно, сошёлся. Два эльфа следят за мной, обоим нужен я, более того, моя жизнь! О, Мананнан! Да, что ж теперь делать-то? Может, не стоило мне сюда приходить? Ведь Элдуин мне всё так подробно и понятно объяснил! Чего я так ступил? Но, уже и не вернёшься, кто идёт на попятную, к тому судьба вообще никогда не будет благосклонна. Судьба эта! Всего лишь игрушка в руках богов! Ну, и что же мне делать теперь? Ну, почему Элдуин не убил этого Лослена?» Я понимал, что не прав, осуждая Элдуина, но я не понимал того, почему Элдуин, зная всё и вся, не смог на меня повлиять, вернее, вообще, даже не попытался. Он же мог меня упросить, уговорить, заставить, наконец, не возвращаться на эту войну. Я же помню, как он однажды заставил меня отвести фланг, во время того рокового боя, когда мы с ним сделали отвлекающий манёвр. Сколько силы тогда было в его взгляде. Мой разум мгновенно подчинился ему! А Хаэлсарн. Элдуин ведь заставлял его успокоиться или принять правильное решение лишь силой своего взгляда! Другое дело, что он это делал не всегда, что меня и удивляло. Но теперь, если он сам в этом заинтересован, если он сам не хочет, чтобы я шёл на войну, почему он не заставил меня остаться? Почему не применил свою именно эльфийскую силу? Почему он, вмешавшись в мою жизнь и предупредив меня обо всём, вдруг оставил меня, предоставив мне самому право выбора, возможно, зная, что я выберу неправильное решение? Впрочем, в этом вопросе уже и был ответ. Он мне всё рассказал, я был предупреждён о том, что должно случиться, а, поскольку я – личность свободная, я сам должен решать, что делать с моей жизнью. Теперь же я осуждал своего друга, притом эльфа, который всё сделал для того, чтобы я знал, что к чему приведёт, раскрыл мне тайну моего будущего, оставив мне дело лишь за малым – выбрать, какое будущее именно я хочу. И, какое право теперь я имею его винить? Не сам ли я сделал выбор в пользу смерти? Не сам ли пришёл в руки своему убийце? Так о чём теперь жалеть? Впрочем, раз я выбрал подобное предначертание своей судьбы, то его не миновать. Что ж, пусть Лослен меня убивает. Всё равно Элдуин ему отомстит.
     В то же вечер мы с ним столкнулись. Они с Моранором, Харадлондом и ещё пятью охотниками вернулись из лесу, разумеется, с добычей. Но своего друга я был рад видеть куда больше.
- Привет, Элдуин! – воскликнул я, завидев его издали. Он помахал мне рукой в ответ, когда же приблизился, то сказал мне:
- Я знал, что ты вернёшься, так что придётся отложить мщение на время.
     На его лице мелькнула не то ухмылка, не то грустная улыбка.
- Ты не сердишься, что я вернулся? – спросил я.
- Нет, почему я должен на тебя сердиться? Ты свободен сделать любой выбор для своей жизни, мне остаётся с этим выбором только смириться.
     Эти слова я не совсем понял. Я знал, что Элдуин никогда не говорил чего-то просто, для красивого слова, каждое его слово имело смысл, но задавать вопросы я сейчас не стал хотя бы потому, что, почему-то, почувствовал себя перед ним виноватым. Но больше мы к этой теме не возвращались.
     Пролетела неделя, прежде чем Элдуин впервые сообщил о том, что наши неприятели будут здесь через три дня. Впрочем, появиться они должны были не именно «здесь», в том месте, где мы сейчас находились, а севернее, на расстоянии дня ходьбы.
     Услышав об этом известии, Хаэлсарн и Рохгвай тотчас же созвали совет. Нужно было определить, какой план и какую тактику избрать. Началась привычная жизнь.
     Меня, между прочим говоря, несколько удивило то, что никто из наших вождей даже не заинтересовался тем, каким образом Элдуину удалось о том узнать, ведь на Альбионе никого ещё не было, мы ждали только прибытия неприятелей. На нашу землю ещё ни один из них не ступил. Я тоже не стал расспрашивать, но уже по другой причине: я знал, что Элдуину просто известен срок начала войны, потому он и сказал о том так уверенно. Единственное, что я только мог сделать – это позавидовать тому, что ему открыто будущее.
     Но зависть эта длилась не долго. У меня замирало сердце от предвкушения грядущего боя. Снова битва, снова кровь, снова наша неизбежная победа! И это будет! Но замирало оно ещё и оттого, что я предчувствовал свою гибель, которая найдёт меня рано, или поздно. Только, вот, когда?
     Наш совет состоялся вечером. Впрочем, наши вожди (по-моему, это сочетание звучит ужасно, но поделать я ничего не могу) уже успели что-то обсудить, но к обоюдному соглашению они так и не пришли. Единственное, в чём они были согласны – это устроить засаду на берегу и начать нападение, но в остальном же их мнения расходились совершенно по разным сторонам. Хаэлсарн предлагал, что напасть надо сразу, с берега, даже в тот момент, пока лодки ещё будут прибывать. Достаточно будет просто обстрелять их зажжёнными стрелами. Это будет сделать и легче и быстрее. Был и второй вариант, но здесь Рохгвай его перебил, обозвал идиотом и попытался уверить сына Бэлегона в том, что ни одна стрела, при всём нашем или её желании не пролетит так далеко (с холмов до воды) и нам будет лучше, если мы позволим им ступить на землю, а после уведём к реке, а там уже нападём. Отступать им будет некуда и не на чем, придётся либо биться, либо тонуть. Хаэлсарн некоторое время слушал, нахмурив брови и посылая молнии из глаз, после чего, исчерпав своё и без того небезграничное терпение до дна, обозвал Рохгвая трухлявым пнём и принялся отстаивать свою точку зрения, в частности, предлагаемый им второй вариант. Он в двух словах рассказал о том, как мы подожгли воду и заявил, что всё можно сделать в точности так же, как и в тот раз.
- Мы ж эти лодки лучше знаем! – говорил он. – Они горят, как солома. Чего, вон, снова смолу расплескаем и подожжём. Тебе и драться не придётся!
- А ты чего, драться не хочешь? – насмешливо спросил Рохгвай. Хаэлсарн сам чуть не вспыхнул, как лодка.
- Да, чтоб я драться не хотел! Я хочу! Но так мы народа меньше положим. Я ведь и за твою шкуру беспокоюсь.
- Да, ладно, не надо. Я сам о себе позабочусь. – началась перебранка. Сколько каких слов кто кому сказал, я уже не помню, ведь, если пересчитывать все ругательства, что они друг на друга вылили, можно и со счёта сбиться. Наверное, эти двое уже забыли, для чего мы здесь собрались и что должны обсуждать, кроме уровня их разума, на месте которого я бы уже давно их покинул, послушав такие слова.
- Они чего, совсем? – тихо шепнул мне Росхир.
- А, кто их знает. – мне хотелось громко крикнуть «заткнись!» и действительно заткнуть чем-нибудь эти две глотки, чтобы они уже не могли издать ни звука, но, увы, мне приходилось сидеть и молчать – прерывать перебранку вождей я не имел права. На помощь, как и всегда в таких случаях, пришёл Элдуин. Как эльфу, ему нечего было бояться простых смертных.
- Вы долго так продолжать будете? – громко спросил он.
- Тебе чего? – рявкнул Рохгвай и уже собирался, было, что-то ответить Хаэлсарну, но эльф был не преклонен в своём желании их остановить.
- Не мне одному «чего»! Может быть, вы уже прекратите?! Мы здесь собрались для того, чтобы решить, какую тактику избрать, а не для того, чтобы участвовать в вашем состязании, кто тупее себя поведёт! Поверьте, нам всем далеко не интересно выслушивать вашу перебранку, даже если вы считаете, что этот бред, который вы несёте – это ваше остроумие! Соревноваться в создании оскорблений будете после и наедине, а теперь, давайте уже к делу перейдём! – речь Элдуина всегда отличалась очень длинными высказываниями, так что для того, чтобы выслушать и понять её, необходимо было, как самое малое, замолчать, что и пришлось сделать Хаэлсарну и Рохгваю. Да и замораживающий холод эльфийского взгляда сделал не последнее дело, чтобы заставить успокоиться наших вождей. Наконец-то можно было спокойно вздохнуть, не опасаясь, что твои уши отвалятся от воплей двух, не поделивших власть предводителей.
     Когда воцарилось полное молчание, Элдуин, как если бы он сам был вождём, окинув всех, кто присутствовал, спокойным взглядом, негромко спросил:
- Итак, что же мы решили?
- Похоже, ничего определённого. – вступил в разговор Лослен. – Хаэлсарн и Рохгвай так самозабвенно перепирались, что на обдумывание тактики у нас не осталось времени.
- Или кто-то посчитал это дело не суть важным. – Элдуин впервые поддержал Лослена, чем немало меня удивил. Хотя, возможно, на тот момент они просто имели одинаковое мнение.
- Что решили? – хмыкнул Хаэлсарн. – Ничего. Он не согласен. – сын Бэлегона кивнул в сторону Рохгвая.
- Это он не согласен со мной. – буркнул Рохгвай, даже не взглянув на Хаэлсарна. На его лице появилось выражение презрения. Элдуин шумно вздохнул.
- Вам никто не говорил, что вы наши вожди? – он переводил взгляд то на Хаэлсарна, то на Рохгвая. – И если вы оба ведёте наше войско, то вы просто обязаны хоть в чём-то соглашаться друг с другом, а не устраивать разделение своего народа. Ваши личные проблемы присвоения власти оставьте на послевоенное время, а сейчас пора подумать о тактике.
     Хаэлсарн и Рохгвай слушали не перебивая, что случалось довольно нечасто. Но в этот раз что-то всё-таки заставило их замолчать.
- И, чё мы? – спросил после краткого молчания Росхир.
- Не знаю. – буркнул Хаэлсарн. – Вы всё слышали. Решайте.
- Я больше склоняюсь к тактике Хаэлсарна. – сказал Элдуин.
- Снова поджечь воду? – заметил Лослен. – Я согласен.
     Я тоже был «за». Из «наших» засомневался только Росхир.
- А стрелы долетят? – спросил он.
- Ещё бы! – отозвался Хаэлсарн.
     Гленгорн и Бэлегар68 (они были из отряда Рохгвая) приняли сторону своего вождя. Однако, младший сын Торгаэра, всё-таки, остался в меньшинстве и перевес был на стороне Хаэлсарна.
- А чем вам моя тактика не нравится! – вспылил Рохгвай. Его негодование не замедлило обратиться на Элдуина.
- Ты! Ты сам нас объединить хотел! Что ты говорил?! «Мы должны быть едины!» «Вы обязаны соглашаться!» Сам-то на его стороне!
- Я на стороне Альбиона. – прервал его вопли Элдуин. Темно-синие глаза эльфа, казалось, превратились в лёд. – И именно потому я избираю ту тактику, которая будет более действенной и которая поможет моей стране. Мне всё равно, кто из вас вождь, я об Альбионе забочусь.
- А моя тактика не подходит. – фыркнул Рохгвай.
- Твоя тактика тоже хороша, только она не подходит для этого случая.
- И, чем она не подходит? – вступился за своего вождя Гленгорн.
- Она не для первого боя. Если ты думаешь, что они, едва завидев нас, тотчас же бросятся за нами в погоню, как глупые щенята за лисицей, то ты глубоко ошибаешься. Да, сразиться они с нами могут, но они не побегут преследовать нас, увидев, что мы отступаем. Они поймут, что мы пытаемся завести их в ловушку. Скорее они просто пустят нам вслед такой град из стрел, что нам мало не покажется. А после, когда мы уже по-настоящему отступим, возьмутся за обустройство своего лагеря. Они решатся преследовать нас только в том случае, если мы их очень сильно разозлим, напав, пока они ещё не причалят.
- А перестрелять мы их сразу всех сможем? – спросил Бэлегар.
- Вполне. – последовал ответ Элдуина. – Нам понадобятся всего лишь десятка два метких стрелков – и они уничтожены. Не сомневаюсь, что здесь мы быстро справимся.
- Ну, да, с тактикой-то Хаэлсарна. Конечно. – похоже, Рохгвай всё ещё был недоволен выбором большинства.
- Тебе опять чего-то не нравится? – усмехнулся сын Бэлегона.
- Нет, мне всё нравится. Всё прекрасно! Кроме моей тактики!
- Я уже сказал, что твоя тактика тоже достойна того, чтобы её применить. – спокойно возразил Элдуин. – И я думаю, что скоро она нам тоже пригодится. Наберись терпения, Рохгвай. Это не последняя битва, война только начинается. Ты ещё успеешь так устать от неё, я тебе это обещаю.
- Спасибо. – хмыкнул Рохгвай.
- Пожалуйста. – с такой же усмешкой ответил Элдуин. – И ещё одно. – добавил он уже обычным серьёзным тоном. – Ещё севернее, примерно на день перехода отсюда, высадится другое войско, несколько меньшее, чем это. Я думаю, нам придётся отправляться туда сразу же, после первого боя, пока они ещё не пройдут в глубь страны.
- Решать на ходу будем? – спросил Хаэлсарн.
- Скорее всего, да.
     Наступило краткое молчание, после которого последовало более подробное обсуждение тактики грядущего сражения, на что ушла почти вся ночь. Странно было то, что никто не спорил, ну, почти не спорил, и вскоре обоюдно согласованный план действий был готов.
     Наших неприятелей должно было быть пять тысяч человек. Для сравнения, нас было тысяча триста, то есть, в три раза меньше, как то можно понять. Я уже и не помнил, когда было так, что наших неприятелей было меньше, чем нас. Наверное, никогда. Перевес всегда сохранялся на их стороне. И откуда у них всегда было столько людей? Я понятия не имею. Вот уж, многочисленный народ! Но, впрочем, сейчас не о числах, хотя…
     План был предельно прост: ещё при приближении лодок к берегу начать обстрел из укрытий. Спор был только о том, стоит ли поджигать воду, или, всё-таки, нет. Просто, для того, чтобы закинуть котлы со смолой в воду, нужно встать во весь рост и хорошо раскачать их, прежде чем бросить. Ночью это сделать было бы проще, там бы нас не увидели, но вот среди бела дня это будет куда сложнее. Пока наши воины будут эти котлы раскачивать (а раза три их точно, придётся качнуть, чтобы летели дальше, иначе какой толк лить смолу у берега), их уже успеют перестрелять с лодок. С другой стороны, если стрелять по лодкам только зажженными стрелами, мы успеем закинуть хотя бы по стреле в каждую из них, но и они успеют причалить, всё же стрелы у нас летят не настолько далеко, чтобы поджигать чужие лодки ещё с середины моря. Да и вплавь кто-нибудь сумеет добраться, всех же не успеем перестрелять. Выходило, что воду поджигать необходимо, но когда? После недолгих рассуждений было решено, что воду можно поджечь после первого обстрела. Вначале стреляем по лодкам, затем разливаем смолу, поджигаем её и… Ну, и всё. Может, кого-то и придётся зарезать, хотя это уже вряд ли.
Затем пошли подробные вычисления, сколько лодок может быть вообще. Из расчета, что наших неприятелей будет пять тысяч человек, а в каждую лодку помещается до сорока воинов (они всегда предпочитали переправляться в больших лодках), это означало, что лодок будет около тринадцати, может быть, пятнадцати, но не больше. Залив, куда лодки причалят, не слишком широк, значит с берегов стрелы до его середины точно долетят. Следовательно, вдоль берегов нужно будет сделать укрытия, за каждым из которых будет находиться человек по двадцать стрелков и ещё человек по десять метателей смолы. Итого, за всеми укрытиями будет человек шестьдесят. Я невольно вспомнил, как мы, когда нас осталось всего четырнадцать человек, сумели поджечь воду, где погибло около тысячи преследователей. Вот она, сила огня! Надеюсь, в этот раз нам так же удастся.
А потом ещё день хода и мы сталкиваемся с другим войском («несколько меньшее» означало четыре тысячи). Хаэлсарн настоял на том, чтобы мы хотя бы в общих чертах обсудили тактику и второго сражения, чтобы после не решать всё в спешке, которая, как мы уже давно заметили, до добра никого не доводила.
     Элдуин сказал, что второе войско прибывает почти наравне с первым, после чего ненадолго обоснуется на берегу, так как ещё через дня три прибудет третье войско, которое соединится со вторым (знакомая картина!), после чего уже всей своей мощью двинется на наши земли. Понятно, что его следует тоже, как можно скорее уничтожить.
- Жаль, их так же не застанем. – заметил Хаэлсарн. Рохгвай хмыкнул.
- Нет, тебе лишь бы не драться.
- Да, ты достал со своим драться – не драться! Я просто так сказал. – видимо, сын Бэлегона хотел возмутиться, но вовремя успел передумать и закончил свои слова более спокойным голосом.
- Когда нападать будем? – спросил он, наверное, желая сразу перейти к делу. Я впервые видел, чтобы Хаэлсарн не хотел спорить и, мало того, сам пытался этого избежать. Он, подобно единственному вождю отряда, окинул нас всех серьёзным взглядом, в котором уже можно было прочитать, что он имеет полное представление о том, что нам следует предпринять, но сейчас просто хочет услышать, кто сможет эту его идею озвучить правильно. Мне даже на захотелось, чтобы он, действительно, был единственным вождём. Мы уже привыкли к его командованию и теперь не хотелось слушать ещё кого-то, кто посягал на его власть. А именно так я и расценивал Рохгвая и всегда был готов перегрызть ему глотку, утопить в эле или отдать живьём Морриган, когда он пытался доказать своё равенство Хаэлсарну, или спорил с нашим вождём.
- Когда дойдём. – прозвучал голос сына Торгаэра. Хаэлсарн бросил на него презрительный взгляд.
- И без тебя понятно. Я про тактику.
- А, чего тактика? Окружили, да напали. – заметил Росхир.
- Ночью. – вставил я. Хаэлсарн и Рохгвай перевели взгляд на меня.
- Вот. Я тоже так думаю. – сын Бэлегона одобрительно кивнул.
- А, если мы утром придём? – похоже, Рохгвай снова решил, что, во что бы то ни стало, он просто обязан всем и вся возражать. – Чего, ночи ждать будем?
- Подождём. – ответил Хаэлсарн. – Там лес недалеко. Спрячемся.
- Опять лес! – прорычал Рохгвай. – Достал меня твой лес! Победили – в лес, проиграли – в лес! Халторн, и тот по лесам носился!
- И правильно делал. – вставил уже долго молчащий Элдуин. Его вообще, насколько я заметил, всегда задевали любые напоминания о Халторне, особенно сказанные Рохгваем и при том, в подобном тоне. Я помнил, что Элдуин называл его одним из своих лучших друзей и это, действительно, было так. Я даже несколько завидовал такой дружбе, пока не осознал, в конце концов, что Элдуин появился здесь не для встречи с другом, а для моего спасения.
- Что правильно делал? По лесам бегал? – усмехнулся Рохгвай. – Он всегда боялся открытого боя.
- Но, если ты помнишь, именно он приобретал победы, а не ты, и именно его тактику ты сам использовал позже, хотя, впрочем, всегда боялся себе в этом признаться. – возразил Элдуин.
- Я его тактику не использовал! Я в лоб бился! – раздражённо крикнул Рохгвай. Элдуин ничего отвечать не стал, видимо, просто решив не обращать на его слова никакого внимания.
- А чем тебе ночь не нравится? – вступил Хаэлсарн. – Обстреляем со всех сторон, пока нас не видят – пикнуть не успеют!
   Рохгвай скривил недовольную гримасу.
- Ты вообще, будешь биться? – хмыкнул он, глянув на Хаэлсарна с некоторым презрением. – Или всю войну с такой тактикой провоюем?
- Было бы прекрасно, удайся нам подобное сделать. – заметил эльф.
- Что!? – у Рохгвая глаза на затылок полезли, по крайней мере только так можно сказать о том выражении его лица. – А битвы?! А сражения?! Вы чего, славы не хотите?!
- Разве слава в смерти своих воинов заключается? – замечание снова принадлежало Элдуину. – Я всегда думал, что слава в том, сколько неприятелей ты сумеешь убить, сам оставшись в живых. Зачем зря уничтожать людей, когда можно выбрать разумную тактику и обойтись без потерь.
- Ты опять его сторону принимаешь! – разозлился Рохгвай. – Ты вечно на его стороне! А чем тебя тактика Халторна не…! – тут он сам себя оборвал, поняв, что болтнул лишнее и выдал сам себя. Среди нашего совета прокатился лёгкий смешок, даже Хаэлсарн улыбнулся, как-то снисходительно посмотрев на младшего сына Торгаэра. Ещё бы, ведь этот второй вождь так резко осуждал своего брата, а теперь вдруг хотел воспользоваться одной из его тактик, кстати, той самой, что мы применили, когда брали укрепление у леса. Сам Рохгвай до какой-нибудь особенной тактики бы не догадался, он был хорошим, можно даже сказать, превосходным воином, но вот стратег из него был никакой. Он всегда предпочитал столкновения лоб в лоб, считая, что это и есть славная и честная битва. Впрочем, наш Хаэлсарн сам, до недавнего времени, думал также, и изменил своё мнение сравнительно недавно, что было для нас неожиданно и ещё непривычно. Ведь раньше они с Рохгваем были так похожи в своих суждениях, что же заставило его изменить свою точку зрения теперь? Уж, не влияние ли эльфа сказалось на нём? Впрочем, вполне возможно, что так.
     Сын Бэлегона немилосердно отверг тактику Рохгвая (вот уже второй раз за один день), сказав, что она достаточно прозрачна в своём замысле и сложна для выполнения на равнине. Ночью же нападать будет куда проще.
- Лослен с Элдуином дозорных перестреляют, а там подожжём и всё. – закончил он. Рохгвай выслушал его простейшую тактику с кислой миной на лице. Понятно, что ему хотелось вызвать противников в открытый бой, столкнуть свои армии, а тут – окружили, подожгли, добили. «Не интересно». – так и читалось по его лицу это детское невысказанное выражение. И, понимая, что остаётся в меньшинстве, что все приняли тактику Хаэлсарна, что идея сына Бэлегона намного лучше его собственной, он смог только сказать, чтобы уж хоть как-то досадить нашему вождю:
- Ну-ну. Тебя все называют: Хаэлсарн – истребитель, Хаэлсарн – дракон, а ты – Хаэлсарн – поджигатель.
     Сын Бэлегона этого не ожидал. Он, с возмущением на лице уже открыл, было, рот, чтобы возразить что порезче, но мудрый эльф успел его опередить.
- Разве драконы не дышат пламенем, Рохгвай? Хаэлсарн – дракон, истребляющий огненным дыханием своих врагов. Что ж здесь такого?
     Мы все дружно расхохотались, лишь Рохгвай мрачно устремил свой взгляд на Элдуина, но уже ничего не сказал, хотя, я уверен, он был готов порвать эльфа на мелкие частички за то, что тот его так обескуражил.
     В общем, вновь была выбрана излюбленная нами тактика: «Прибежал, напакостил, убежал», и Рохгваю, как бы против он ни был, пришлось согласиться и больше не оспаривать ничего.
     После совета Хаэлсарн и Рохгвай отпустили нас, чтобы позволить поспать хотя бы часа три. Да, сколько раз подобное бывало раньше – обсуждение тактики длинной почти во всю ночь, затем краткие часы для сна и, наконец, битва. И обсуждения эти всегда были долгими, даже не смотря на то, что тактика, сама по себе, могла быть до предела простой, вот так, как сейчас, например. Ну, может, мы ещё много выслушивали, как спорят наши вожди, это тоже отнимает время, и всё-таки, сама тактика занимала столько времени и без споров. Понятно, даже в самой простой тактике есть свои сложности и их, непременно, нужно разобрать, чтобы потом не получилось каких либо сбоев.
     Привычная жизнь, неужели всегда именно этого я хотел? – думал я, глядя на звёздное небо и плотнее укутавшись в свой плащ. – Почему мне так нравится то, что происходит сейчас? Почему я жду, не дождусь, когда пролетят оставшиеся два дня и я, наконец, смогу убить своего врага? Почему жажда кровопролития была столь сильна в моём сердце? Неужели потому, что я и сам должен буду скоро погибнуть?
    
     Следующий день мы полностью потратили для перехода. Когда же мы дошли, то я с немалым удивлением узнал эту местность – отсюда мы переправлялись на Большую Землю! В ночь Самайна! Да, это было почти год назад. Тогда я, помнится, даже не надеялся, что снова увижу её, хотя желал этого. Теперь я снова здесь, и снова, вместе со всеми поджидаю своих неприятелей. Только вот, в этот раз мы переправляться не собираемся. В следующий миг я вспомнил о тактике Рохгвая, которую он хотел предложить для этого боя. К какой реке он собирался вести наших неприятелей? Ах, ну, да! Её изгиб находится севернее, наверное, часах в полутора очень медленной ходьбы отсюда. А далее она некоторой своей частью идёт вдоль берега. Затем вновь отдаляется, а ещё севернее, наверное, днях в двадцати перехода расположено её устье. И, кстати, именно на этой реке происходил полуночный обстрел лодок, ещё под водительством Халторна. Да, много воспоминаний связано с этим местом. Будет ли их ещё больше в моей жизни?
     На следующий день нам пришлось встать очень рано и начать делать укрытия. Конечно, и легче и проще было бы сделать эти укрепления из снега, но его в это время года ещё не было, так что пришлось делать укрытия из огромных валунов, коих, к счастью, на берегу было в избытке. Но тут вставал ещё один вопрос: не покажется ли подозрительным со стороны моря то, что на берегу воздвигнуты какие-то валы из камней, которые никак нельзя принять за пристань. Мы долго думали, что и как в подобном случае делать, пока Хаэлсарн, в конце концов просто не заявил, что нам самим надо это проверить. На эту проверку вызвалось около десятка человек, в том числе и он сам. Сама же проверка состояла в том, что нужно просто заплыть и уже со стороны моря посмотреть на берег. Я даже содрогнулся, когда увидел, что они вдесятером лезут в воду. Не сказать, чтобы в это время года она была ледяной, но тёплой её точно нельзя было назвать.
     Наши проверщики заплыли на почтительное расстояние, после чего Хаэлсарн уже издали начал отдавать приказы, что и как нам делать. Затем, посовещавшись со своими помощниками, он отдал ещё пару мелких указаний и вместе со всеми поплыл обратно.
- Ну, если знаешь, то заметно. – простучал он зубами, одеваясь. Окончательно замёрзнуть помогал ветер, изо всей своей силы дующий с моря. – Ну, ничего. Эти не должны заметить. Если никто не высунется, то всё с берегом сольётся и нормально.
     Оставалось ему поверить. Огонь, стрелы, смола – всё было заготовлено и ожидало следующего дня. Я намеренно не берусь в подробностях рассказывать все проведённые приготовления и наши чувства и вопли ругани, когда мы таскали эти огромные камни и пытались их сложить. Всё это можно без труда представить в самых ярких красках и без особого описания. Замечу лишь то, что на всю подготовку ушёл целый день, в то время как на саму битву… Я не следил, но, точно, менее часа.
     Затем почти весь вечер ушёл на то, чтобы выклянчить у Элдуина разрешения на то, чтобы мне принимать участие в обстреле ( он теперь всегда командовал нашими стрелками, так как сам был самым метким из всех нас), даже не смотря на то, что особой меткостью я не отличался. Но мои руки так скучали по оружию, что мне не хотелось дожидаться другого случая, другого боя, в котором я уже смогу утолить свою жажду крови. В конце концов эльф заставил меня успокоиться, заверив, что мне придётся стоять на берегу и добивать тех, кто сможет выплыть. Ну, ладно, пришлось согласиться.
     Утром мы перекусили пойманной нашими охотниками за ночь добычей, после чего большая часть войска ушла за холмы (на тот случай, если понадобится засада), а человек триста осталось на берегу, наблюдать за морем. Интересно, наверное, было видеть наше поведение со стороны. Я не знаю, что делали те две тысячи,  но триста оставшихся на берегу буквально сходили с ума; наверное, только Хаэлсарн, Лослен и Элдуин оставались серьёзными и сейчас что-то обсуждали. Все остальные – кто просто сидел на камнях и болтали о чём  попало, кто, как мы с Росхиром, соревновались в дальности кидания камней, кто просто бесцельно бродил вдоль берега, кто-то даже песни пел. Короче говоря, глядя на нас, можно было думать хоть о чём, только не о том, что мы ожидаем огромное войско неприятелей и готовимся их уничтожить.
     Только часа через три раздался приказ Элдуина: «По местам!» Стрелки поспешили занять свои места за укрытиями, остальные двести сорок человек отступили за край холма. Отсюда было неплохо видно и море, и наших лучников, и только через пол часа – приближающиеся лодки врагов. Что ж, понятно, Элдуин заметил их ещё куда раньше, потому и приказал нам разбежаться. Морриган! Ну, люди-то не эльфы! Сейчас ещё столько сидеть и ждать! Я всегда ненавидел засады именно потому, что в них приходилось торчать очень долго, выжидая, когда твой враг приблизится к тебе. Нет, этот кошмар ни с чем не шёл в сравнение!
     Так и сейчас приходилось сидеть и наблюдать за мелкими чёрными точками – приближающимися к нам лодками. Прошло ещё с часа два, прежде чем они смогли, наконец, приблизиться настолько, чтобы можно было рассмотреть не только судна, но и их хозяев. Их, действительно, оказалось пятнадцать, как мы и предполагали. Сколько у них народу? Пять тысяч? По-моему, на суше подобное число выглядит куда более внушительно. Вспомнить, хотя бы, нашу первую битву. Сейчас же эти пятнадцать лодок меня не особо пугали, вернее, не пугали вообще. Они были просто удобными целями для наших лучников, не больше и я не мог их по-иному воспринимать.
     Когда лодки подошли ещё ближе, я сумел рассмотреть и то, что люди в них были уже полностью подготовлены к бою, иначе на них не были бы надеты все эти кольчуги и всевозможные железки, наподобие нагрудных пластин, шлемов, наплечников и всему тому подобных защитных вещей. «Ну, ничего, проще ко дну идти будет». – подумал я. «А кто до берега всё-таки сможет добраться, того мы прикончим».
     Лодки приближались.
     Я увидел, как наши стрелки натянули луки, от факелов были подожжены стрелы. «Уже скоро» - мелькнула мысль. Я вытащил меч и снова залёг среди травы, предварительно поймав на себе не самый одобряющий взгляд Хаэлсарна. Ну, что ему не нравится? Я же просто приготовился. Всё равно нам ещё придётся ждать его приказа. Что, я не имею права за меч подержаться, что ли?
     Я намеренно вперил взгляд в приближающиеся лодки, чтобы сделать вид, что не замечаю того, как на меня смотрит вождь. Не имел же я права сказать ему: «Ну, чего ты уставился? Всё в порядке, я жду твоих приказов». Да, и меня в этот момент больше занимала другая мысль – удастся ли мне сегодня поработать мечом, в конце-то концов, или нет? Мне казалось, что сейчас моё тело сожмётся в какой-то комок, который вот-вот разорвётся и понесётся сгустком молнии прямо на эти лодки, причём на все одновременно. Я невыносимо жаждал того момента, когда смогу вонзить свой меч в плоть моего врага.
     Лодки, казалось, двигались жутко медленно, и, наверное, прошла целая вечность, прежде чем они оказались между каменными укрытиями. Я понял, что несколько секунд – не вечность только потому, что стрелы были уже подожжены. Значит, должно пройти не более пол минуты, прежде чем они выстрелят. Как долго, о Мананнан! Ну, когда же! Да, вот они, знакомые летающие огни – смерть наших врагов. Оставленный дымом серый след от стрелы казался мне разноцветной радугой. Началось! Огненные молнии вонзились в борта лодок. Что ещё можно было ожидать? Судна вспыхнули, как сухой тростник, а вместе с ними и те, кто в них был. Насколько всё это было знакомо!
- Смола! – раздался приказ. Из-за укрытий поднялось двадцать человек, по десять с каждой стороны. Они несколько раз качнули котлы (на один котёл приходилось по два человека) и почти одновременно швырнули их на воду. Через миг они уже вновь скрылись за укрытиями. Их появление, действия и исчезновение произошли так внезапно и так быстро, что люди на лодках, занятые единственной мыслью – как бы спастись из огня, даже не успели ни выстрелить, ни метнуть копьё, ни ещё что-нибудь сделать. Многие просто выпрыгивали за борта лодок в не самую тёплую воду и пытались плыть к берегу. Но вода спасением от огня не была, мы это уже знали. Я видел, как смола, расплёсканная из котлов разлилась по поверхности воды огромными чёрными пятнами, заставив своей тяжестью уменьшиться волны. Ну, ну! Ещё миг! Снова взлетели подожжённые стрелы, прочертив в воздухе дымные радуги, снова опустились на водную гладь. Секунда, и вдруг весь залив вспыхнул ярким высоким жестоким пламенем. До вершины холма стали доноситься крики, вопли; люди отчаянно барахтались в пылающей воде, от которой теперь нигде не было спасения.
     Снова запах горящих тел, даже здесь, на холме кажущийся ужаснейшим смрадом, снова проклятия, призываемые на наши головы, снова крики боли и ужаса – снова всё то, что мы видели и слышали множество раз и теперь, наверное, не могли без этого жить. По крайней мере, я не мог. Я снова стал собой, снова хотел воевать, снова перестал бояться смерти, снова вообще забыл о её существовании и о том, что она в любой момент может взять и меня.
     Прошло около пятнадцати минут, когда Хаэлсарн, в конце концов, приказал нам броситься к берегу и добивать там тех, кто сумеет выплыть. Неужели таковые могли быть? Я окинул взглядом весь залив – Хаэлсарн был прав, кто-то смог выбраться из огня и, не смотря на тяжесть всего железа, носимого на своём теле, выплыть. Но, уж нет, они не посмеют ступить на нашу землю! Я был среди первых, кто ринулся исполнять приказ сына Бэлегона, и первым, кто вонзил свой меч в брюхо врага, теперь уже упавшего у моих ног и захлёбывающегося, так как подняться он более не мог, хотя ранен был не насмерть.  А стрелы наших лучников продолжали сыпаться на водную гладь, на догорающие остовы лодок, на судорожно хватающихся за надежду выжить беспомощных врагов.
     Мечникам досталась лишь малая толика возможности уничтожения наших неприятелей, всё остальное сделали лучники, за что мы несколько обиделись на них.
     Наверное, картина эта была достаточно жуткой: выгоревшая смола уступила место крови, так что вода теперь казалась сплошь красной и алые волны прибоя, вместе с кровавой пеной, выносили на себе куски обгорелых лодок и обугленные трупы. Глядя на всю эту «прекрасную» картину, я почувствовал, что мой желудок и горло наполняет какая-то тошнота. Не то, чтобы я успел совсем отвыкнуть от вида крови и мёртвых тел, но для первого боя это, наверное, было многовато. Если бы мы просто рубились мечами на равнине, это было бы куда привычнее и воспринималось бы куда спокойнее. Кроме того, последний раз, когда мы поджигали наших неприятелей вот таким же способом, была ночь, а в темноте не всё сумеешь разглядеть. Теперь же, при дневном свете, такая смерть казалась ещё более ужасной. Неужели это только начало? Может ли быть такое, что вскоре я буду вспоминать о сегодняшнем сражении, как о детской игре? Я не мог сказать, чтобы я предчувствовал, что нам ещё суждено будет пережить и совершить, но что-то подсказывало мне, что весь ужас будет впереди, причём в самом недалёком будущем.
     Я стоял, оглядывая всю местность сражения, как вдруг у моих ног на волнах качнулся труп, который я поначалу не заметил. Он лежал на спине и волны время от времени приподнимали его, на миг показывая мне его обезображенное ужасом лицо. Он был не старше Хаэлсарна, наверное. Я склонился ниже – из его простреленного черепа торчала стрела, но отвращения это у меня уже не вызывало. Я снова успел к этому привыкнуть. Я вглядывался в его лицо – было что-то знакомое в этих чертах. Хотя, может, мне просто кажется? Я наклонился ещё ниже. Нет, определённо, когда-то мы с ним сталкивались. Этот шрам через всю левую щеку, это странное пятно вверху лба, прямо у самих волос. Кто же он? И вдруг в памяти ясно мелькнул тот момент, когда я, впервые оказавшись в бою, был взят в плен. Да, именно этот человек тогда сбил меня с лошади и именно его добычей, его рабом я должен был считаться. Что же, теперь он лежал здесь, пусть убитый не мной, но у моих ног, мёртвый, ничтожный, поверженный, теперь он передо мной, его рабом, ничто.
     Я разорвал его рубаху – да, на нём тоже был медальон, подобный тем, что собирали мы с Росхиром. Я не мог не взять его себе, хотя бы как напоминание о том, какие превратности умеет выкидывать наша жизнь.
     Мы не стали вытаскивать тела убитых нами иноземцев с целью того, чтобы их сжечь. Впрочем, там и сжигать-то особо некого было. Хаэлсарн сказал, что рыбам они будут нужнее, так что надо предоставить морским тварям разбираться с ними, а нам пора идти дальше, к тому месту, где сейчас должно находиться второе войско. Ну, что же, пора было приготовиться к следующей битве.
     Вечером мы с Росхиром сидели около костра (скорее, правда, это была ночь, чем вечер), подъедали остатки жареного мяса и вели свои разговоры.
- Здорово мы их сегодня! – Росхир как и всегда любил говорить с набитым ртом, так что мне заново пришлось учиться догадываться, что же он хочет сказать и разбирать сливающиеся в один звуки его речи.
- Жаль, что мы не стреляли. – продолжал он, обгладывая мясо с кабаньих рёбер и жмурясь от удовольствия. Казалось, он сейчас замурлыкает. – Так бы ещё больше прикончили.
- Да. Ну, ничего, и так поработали.
- Ага. Особенно ты. Так дёрнул, так я думал, ты взлетишь.
- А ты не дёрнул?
- Я побежал.
     Мне оставалось только пожать плечами и сделать вид, что я согласен, так как Росхира было не переспорить. Но я же видел, как он, подобно стервятнику, ринулся на иноземцев, едва Хаэлсарн приказал это сделать.
- Зато представь, как им было? – я решил вернуться к изначальной теме разговора. – Их пять тысяч, а нас триста. И мы их прикончили. Мне бы, наверное, было обидно.
- Ну, понятно. – усмехнулся Росхир. – Это ведь, вообще не видано, чтобы так воевать. Они даже на землю выйти не успели.
     И мы принялись за обсуждение сегодняшнего дня, о том, как чудно всё было устроено с нашей стороны, как обидно должно было быть нашим неприятелям погибнуть вот так, даже не успев вступить в бой, и так далее, и тому подобное, пока Росхир, вдруг вспомнив что-то, не спросил меня, что я так долго делал над тем трупом. Получив ответ, он начал пространную речь о нашей жизни, о мире, о судьбе человека и всё это сопровождалось такими громкими причмокиваниями и довольными почавкиваниями, что я начал раздражаться и только благодаря тому, что мясо вскоре кончилось, я не вышел из себя окончательно. После, правда, мы очень даже неплохо поболтали по душам, после чего так и завалились спать возле костра. Шалашей никто на одну ночь не строил, да и тепло ещё было, тем более, около огня. Так что в эту ночь мы окружили костры и мирно спали под открытым небом и посылаемыми нам издали лучами звёзд, на которые я раньше так любил смотреть, но теперь полностью забыл об их существовании.
«Хороша была сегодня битва». – промелькнула мысль в засыпающем сознании. – «Интересно. Из наших воинов ведь никто не погиб. Прямо как в прошлый раз, когда мы отсюда уплывали. Как хорошо». – и я погрузился в темноту сна.
     «Похоже, единственным обстоятельством, которое будет мешать мне во время войны – это невозможность выспаться». – подумал я, когда наступило раннее утро и пришло время вставать. Сколько раз я и раньше зарекался вести разговоры с Росхиром так долго, но никак не мог ничего с этим поделать и мы постоянно продолжали болтать до полуночи и даже больше.
     Хаэлсарн проснулся примерно через полчаса. Знал бы я, мог бы еще поспать! Лёгкий перекус остатками ужина и в дорогу. Эх, что за наказание! Как я ненавидел эти переходы, тем более в такую рань! Но за что я готов был порвать своих вождей, так это за то, что они не сказали, что нам потребуется для перехода не день, а чуть больше, чем пол дня. Так для чего же было подниматься прямо с лучами солнца, когда можно было бы выспаться!
Впрочем, вскоре я понял, что наши вожди были правы. Благодаря подобной спешке, мы успели и смолы набрать, и зажигательные шары приготовить ( о них я упоминал, когда рассказывал о битве на реке, произошедшей ещё на Большой Земле, когда нас взяли в кольцо), и в лесу отсидеться, и кое-кто, в том числе и я, даже часа два поспать. Однако из-за постоянной ходьбы моих однополчан туда-сюда, я полностью заснуть не смог, так что вскоре пришлось пробудиться и вместе со всеми наблюдать за неприятельским лагерем.  Впрочем, рассмотреть что либо было сложно – расстояние было приличным, а потому я мог видеть только крошечные человеческие фигурки, снующие по лагерю, как муравьи в муравейнике. Единственное, что мне всё же удалось рассмотреть, так это то, что человек двадцать (не более) устроили тренировки и теперь сражались друг с другом, причём не особо быстро, скорее, просто оттачивая правильные движения во время боя. Кто-то что-то жарил на костре, ещё человек пять вытаскивали какой-то груз из лодок. В общем, жизнь в лагере, похоже, текла спокойно и, даже находясь на чужой земле, никто не ждал нападения. Может, они рассчитывали, что местность здесь открытая и они смогут издали заметить приближение неприятеля, может, полагали, что о них ещё никто не знает, ведь они прибыли недавно. А, может, они и сами уже готовили нападение на какой-нибудь отряд, находящийся неподалёку, так, чтобы скрасить время ожидания другого войска, с которым они должны будут через несколько дней соединиться. Да, кто знает, что у них там на уме. Мне же теперь больше было интересно, каким же должен был быть их вождь, что позволял своим людям вот так беспечно проводить время, не заботясь об обороне лагеря. Ведь если даже ты уверен, если ты более чем уверен, что на тебя не нападут, что о твоём присутствии не знают, ты всё равно должен хоть как-то оградить себя от возможной опасности и дозорных выставить, даже днём, ну, пусть человека два, ведь мало ли что может произойти. Сейчас о тебе не знают, через час узнали, через день к тебе пришли, а ты и отпор дать не готов. Разве так должны жить воины? О, да, вот до чего порой доводит человеческая самоуверенность.
     Впрочем, дозорных они, всё же, поставили, хоть и поздно вечером и всего около десятка человек. И это на четыре тысячи! Неужели они рассчитывали, что противники испугаются их численности? Нет, ну надо быть уж слишком самонадеянным болваном, чтобы так поступать. Хотя, с другой стороны, нам-то это на руку! Да, удача при нас.
- Полночь, или ближе к рассвету? – услышал я за спиной голос Хаэлсарна.
- Как и обычно, к рассвету. – ответил Элдуин.
- Хорошо. – Хаэлсарн зевнул и плотнее закутался в плащ – сегодня вечер был очень даже прохладным. По небу проплывали серые тучи, которые ещё должны были пролить дождь, или снег, но сейчас они просто медленно тянулись вдоль небосклона к горизонту, туда, где садилось солнце, красные лучи которого ещё пытались зацепиться за верхушки деревьев, но соскальзывали и бессильные что-либо осветить, исчезали. Вскоре лагерь наших неприятелей погрузился в синий сумрак, всё движущееся в нём замерло и только догорающие угли костров, освещающие своим бледным светом ближайшие к краю лагеря шалаши, свидетельствовали о том, что в лагере есть жизнь. Но теперь эта жизнь предавалась спокойному сну, а мы сидели здесь, уже в некотором нетерпении сжимая рукояти мечей и луки. Понятно, что сегодня лучникам придётся снова работать куда больше, чем нам, а потому я напросился хотя бы на то, чтобы мне позволили стать закидывателем. Теперь вот в моём распоряжении была и палка, на которую необходимо было натыкать те самые смоляные шары, которые теперь мирно лежали в корзине, почти рядом со мной. По-моему, их было около тридцати. За минуту, если хорошо постараться, их можно было бросить до десятка. Но шары выбрасывать мы никогда особо не спешили, так как они пригождались не только для того, чтобы закидывать ими шалаши, но и для того, чтобы обкидывать бегущих неприятелей. Когда палочки и сухая трава, коих было не в изобилии и использовались они лишь для того, чтобы придавать смоле форму догорали, сама смола, ещё продолжая пылать, могла растечься и образовать некую пылающую лужу. А наступи в эту лужу нечаянно и ноги точно лишишься, это если духу хватит отрубить пылающую конечность, пока огонь не перекинулся на всё тело. Я сам видел, как иногда люди так делали. Но в основном никто себе ничего не рубил и люди просто пылали живыми факелами, пока не сгорали полностью.
     Не знаю, что заставляет меня рассказывать эту тактику так подробно, ведь на Земле Севера мы так поступали не раз, почти все войска, с которыми мы сражались, были уничтожены подобным образом. Но теперь было что-то особенное – мы впервые применяли эту тактику на Альбионе. И, вообще, «племенем огня» мы стали называться на Севере, теперь же это имя мы принесли и на свою землю. Впрочем, если бы я знал, каким будет наш третий бой, я бы и не обратил внимания на бой сегодняшний, но, как я уже сказал, я переживал совсем иные чувства перед этим боем, а потому не могу обойти его.
     Полночь мы переждали, испозевавшись напрочь, замёрзнув, но так и не позволив себе уснуть, хотя того очень хотелось. Часа через два Лослен и Элдуин вдвоём направились в сторону лагеря. Прошло ещё с полчаса, прежде чем из темноты вынырнул сын Гвайкира, сообщив, что всё готово, с дозорными они расправились и пора наступать. Мы быстро двинулись, почти побежали по равнине, таща за собой огромные корзины со смоляными шарами, котлы со смолой и горящие факелы. Мы уже даже не договаривались, кто с какой стороны заходит, кто где становится и кто что и когда берёт. Всё уже было отработано и продумано до мелочей, так что осталось лишь занять свои позиции и либо наколоть шары, либо натянуть луки. Расчёт, когда начинать обстрел, тоже шёл почти сам собой. По кругу мелькнули огни, пора поджигать шар. Я провёл им над факелом, от которого одновременно загорелось три стрелы. На мгновение огни отодвинулись, почти коснулись земли и вдруг взмыли в воздух, поднялись на некоторую высоту и полетели вниз, подобно крупным каплям дождя. Едва они опустили свой пламень на шалаши, как в воздух уже взмыли следующие огни, чтобы тоже обрушиться на лагерь, прежде чем их догонят последующие огненные капли.
     И, как обычно, поначалу полная тишина, нарушаемая лишь свистом стрел, и, вскоре уже ожидаемые после этих безмолвных мгновений громкие крики боли и ужаса, клич, созывающий разбежавшееся по всему лагерю войско. Сам же лагерь теперь напоминал тот же муравейник, но уже муравейник растревоженный, разрушенный вмешательством какого-то зверя. И этим зверем были мы, стоявшие вокруг и ниспосылающие гибель на своих противников.
     Сложно сказать, какое именно чувство я испытал, когда услышал зовущий в бой вражеский клич. На Северной Земле я привык его слышать, тем более при таких обстоятельствах, но сейчас, когда этот клич прозвучал на Альбионе, он показался мне, скорее, криком отчаяния, криком растерянности, но никак не вызовом. Теперь он не ужасал, он вызывал сострадание, что ли? Сострадание – всего лишь на миг, оно очень скоро кончилось и сменилось ненавистью, когда кто-то из пришедших в себя неприятелей ринулся на наши ряды. Мой меч вошёл в тело этого человека по самую рукоять, пришлось даже с силой стряхнуть труп с лезвия.
     Огненные шары закончились, так что мне теперь приходилось в основном просто стоять и ждать, когда кто из выживших сумеет прорваться, не задетый стрелами, чтобы нарваться на мой меч. Ноги так и несли в бой, хотелось сорваться с места и броситься в эту кипящую массу из людей и огня и перерезать всех и вся из неприятелей, кто смел оставаться в живых. Снова прозвучал военный клич. И в этот миг он возмутил меня до глубины души. Да, как они смеют призывать имена своих богов на нашей земле? Вот, пусть и идут к тем, кого звали! И я рванулся вперёд, не осознавая, что я делаю и надо ли это делать. Я успел только заметить, что кто-то из наших воинов повторил мои действия: тоже рванулся вперёд и теперь, под прикрытием стрелков рубил, резал, пронзал, в общем, добивал всё то оставшееся, что некогда могло называться войском. Я не помню, как я бился. Помню только, что вокруг, в бешенной пляске пролетали огненные всполохи, как сверкали в свете костров окровавленные мечи, как кровь летела во все стороны, заливая собой землю и заставляя шипеть недогоревшие угли. Зато я чётко помню, как запнулся об один из обгорелых трупов и со всего маху навернулся, распластавшись по земле. Мигом перевернувшись на спину, я заметил над собой занесённый меч. «Нет, я не позволю заколоть себя, как слепого щенка!» Неимоверным усилием я отразил удар, второй. Нет, сражаться лёжа я не привык, а эта зараза не даёт мне встать! О, Морриган, только не сейчас! Три стрелы вонзились в моего противника и он, подобно мешку, набитому соломой, повалился прямо в костёр. Я поднялся и, позволив себе передышку, оглядел всё место сражения. Впрочем, вряд ли мне придётся сегодня ещё кого-то убить – наши воины добивали оставшиеся десятки из войска неприятелей. Я взглянул на своего противника, чьё тело уже начало тлеть на углях. Пузырящаяся и лопающаяся кожа издавала омерзительный запах. Хотя, скорее всего подобный запах шёл не от кожи, скорее само тело уже частично выгорело изнутри, потому и вонь такая. Однако черты человека в нём ещё были видны, видны были и три стрелы, торчащие из его груди подобно пучку иссохших былинок. Нет, это не Морриган помогла мне, даже не смотря на то, что я воззвал к ней. Это был Элдуин, только он мог так выстрелить. Надо будет сказать ему спасибо. И ещё надо научиться биться, лёжа на спине. Я сам себе усмехнулся – вот, две задачи, которые мне необходимо выполнить, пока ещё не кончилась моя жизнь. Я снова осмотрел всё поле сражения. «Интересно, как я погибну?» - мелькнула мысль. Мне не хотелось гибнуть так же, как сегодня погибли наши враги. Впрочем, кто сказал, что я так же погибну? Я должен буду пасть на поле боя, сжимая в руке меч. Наверное, так.
Мысли вновь вернулись к Элдуину. Он вновь спас меня. Почему он так не хочет моей смерти? Почему его так волнует судьба Альбиона? Я ходил из стороны в сторону, придаваясь неожиданно нахлынувшему на меня потоку мыслей и, сам того не замечая, пинал чью-то обгоревшую голову. Впрочем, не сказать, что эти мысли так сильно захватили меня. Они проносились где-то надо мной, посылая мне лишь свои бессвязные отголоски. В основном я просто бродил туда – сюда, не осознавая, что делаю, чувствуя себя, как во сне. Такое состояние редко нападало на меня после битвы, зато после резни – всегда. Подобная смерть, которую я сейчас созерцал, всегда казалась мне глупой и бессмысленной, и хотелось ещё сильнее понять, для чего же мы живём, если в какой-то миг всё может вот так исчезнуть. Вся жизнь вдруг оборвётся в одно краткое мгновение. Резня… Я сильнее пнул голову, как через пару секунд она прилетела мне по коленке. Я перевёл взгляд с тлеющих углей на того, кто посмел пнуть эту голову мне обратно.
- Наурглор, ну! Пинай! – раздался голос Росхира, уже ожидающего, что я пну ему эту голову и подпрыгивающего от нетерпения.
- С ума сошёл. – буркнул я, пнув голову уже в другую сторону, но через мгновение она снова полетела в сторону Росхира. Я оглянулся – это был Моранор. Росхир, похоже, меня даже не услышал, но, заметив, что я просто не хочу играть, пнул ту несчастную голову Моранору и они принялись носиться по всему побережью, перепрыгивая через догорающие костры и пытаясь отобрать друг у друга эту игрушку. Сопровождая свою игру громкими воплями, они, подобным образом, привлекли к себе ещё человек десять, так что теперь эта орава носилась туда – сюда, сотрясая гиканьями, уканьями и воем неподвижный ночной воздух. Ну, как тут можно было о чём-то думать, или на чём-то сосредоточиться? Разве только на том, чтобы суметь найти какое-нибудь укрытие, пока меня не снесли? Я отошёл на приличное расстояние, с которого можно было безбоязненно наблюдать за игрой своих однополчан, носящихся среди костров и пинающих голову этого несчастного. Вот, такова она, жизнь. Сегодня ты ещё жив, тебя, может быть, все уважают, ты наводишь страх на своих врагов, ты, вообще, просто живёшь, о чём-то думаешь, переживаешь, вспоминаешь, рассуждаешь, а завтра твоей головой вот так вот играют какие-то пацаны, которые ничего ни для кого не значат, ничего не знают о жизни, ни о чём не хотят думать; и для них ты просто ничто, вот такой поверженный и ничтожный.
     Хотя, правильно ли я делаю, что жалею своего врага? Может, стоило присоединиться к игре своих приятелей и забыть обо всём и вся? Но, нет, что-то меня сдерживало, связывало, заставляло, как вкопанного, стоять на том месте, где я был и с немалым отвращением наблюдать за теми, кто отдался подобному кощунству. Я вспомнил слова Элдуина о том, что враг – тоже человек, и, если уж не уважение, то сострадание к нему нужно проявить, тем более, в такой момент.
- Наурглор. – послышался за моей спиной голос эльфа. Ну, наконец-то появился хоть кто-то, с кем я могу поделиться своими переживаниями.
- Элдуин, я не знаю. – я не повернулся, чтобы приветствовать его, или, хотя бы просто взглянуть в его сторону. Я знал, что он слушает и не будет обижаться на моё поведение. Он знает, что мне сейчас не по себе, хотя, почему – я сам не знаю. Но он-то знает, значит, тем более, должен понять. – Слушай, может, чё неправильно, но я хочу им всем надавать по морде.
- Поверишь, или нет, но я желаю сделать то же самое. – ответ был несколько неожиданным, хотя, я, наверное, мог бы догадаться, каким он будет, если бы меня спросили и дали на размышление немного времени.
- А, как их остановить? – спросил я.
- Пока они сами не поймут, что они делают – никак.
- Но, ты ведь эльф. Ты ведь можешь подчинить человека своей воле. Что с ними так не сделаешь?
   Я обернулся. Элдуин как-то странно смотрел на меня. Не сказать, чтобы это был недоумевающий или удивлённый взгляд, даже не оценивающий. Скорее, это был вопрос, но вопрос одобрения.
- Я бы мог это сделать, – я ожидал, что он спросит, зачем мне это нужно, но вопроса не последовало. Может, он понял мою мысль, которую я и сам-то не мог выразить. – Но я не имею на то права. Я не властен над их разумом и душами. Я могу им что-то внушить, даже заставить, но я не могу изменить их разум навсегда, чтобы они поняли, в чём неправы. Они сами должны дойти до этого.
- Значит, у тебя нет власти над людьми?
- А, разве я говорил тебе, что имею эту власть?
- Нет.
   Элдуин чуть вскинул брови.
- Человек в своём выборе свободен, ты это и на собственном опыте знаешь. И на эту свободу не могут посягнуть даже Высшие, хотели бы они того, или нет. Если человек выбирает безумие, - он кивнул в сторону галдящей своры. – Я, к сожалению, не могу заставить его обратиться к разуму.
- Жаль. – пробормотал я, снова повернувшись в сторону пинавших вражескую голову однополчан. «Вот безумцы». И в этот миг меня вдруг поразила внезапно появившаяся из неоткуда мысль: «А сам-то ты кто? Разве ты умно поступил, вернувшись на войну? Ах, тебе не нравится то, что сейчас происходит! А, зачем пришёл? Что ты здесь забыл? Вот, вначале с собой разберись, зачем явился сюда, не силой же тебя притащили, а потом уже думай про других. Ты же сам пришёл для того, чтобы воевать, убивать, кровь проливать. Что ты здесь ожидал увидеть? Беготню по лесам и охоту? Сам знаешь, что нет. Ты пришёл, чтобы принести смерть другим людям и самому себе. Разумно ли это? Нет. Так, зачем же ты судишь о безумстве других людей, когда сам не отличаешься большим разумом?» Я стоял, как поражённый молнией. Ведь это была правда. Какое право я имел обвинять Росхира, Моранора и других в их неправильных действиях, когда сам сомневался, правильно ли я поступил, вернувшись к верной гибели? Понятно, что никакого. А, вот, действительно, что я забыл здесь? Я не знал. Зато я понял одно: я не имею никакого права кого-то обсуждать, пока сам не разберусь в себе. Только, разберусь ли, успею ли до своей гибели? Вообще-то, должен; хотя бы постараться.
     Я обернулся, желая спросить у Элдуина, чего – я сам не знал, но я был уверен, что он знает и мой вопрос, и ответ на него. Но эльфа уже рядом не было. Я не знал, куда он делся, и как так быстро исчез, зато понял, откуда мне вдруг пришли все эти мысли. Вряд ли Элдуина заботила судьба Росхира, или ещё кого из той оравы, он переживал за меня и те слова он обратил ко мне, и говорил он обо мне, а не о них. Теперь я это осознал. И, пускай он согласился со мной, что в моём желании образумить своих приятелей нет ничего плохого, он, верно, желал образумить именно меня.
     Но, почему, тогда, он не остался, чтобы объяснить мне, в чём я не прав? Почему он всегда оставляет меня одного, когда на меня нападают подобные мысли? Что это у него за привычка – предоставлять мне самому выбор? А, если я не могу сделать этот выбор? Если мне нужно, чтобы меня просто схватили за шиворот, потрясли, как провинившегося щенка и швырнули обратно в дом, с приказом: «Сидеть!» Вот тогда я буду сидеть смирно. Неужели всепроницающий эльф не может этого увидеть? Или он видит, потому и учит меня таким способом, чтобы я сам мог выбирать то, что мне нужно? О, Элдуин, Элдуин! Ну, что тебе стоит взять и приказать мне? Нет, тебе нужно наблюдать за мной, просто стоя в стороне и следя за моими неверными шагами! Почему бы ни взять, да и не развернуть меня туда, куда надо? Тем более, если ты так жаждешь меня спасти? Нет, что-то не пойму я этой эльфийской манеры. Он сам говорил, что Высшие не вмешиваются в жизнь смертных без особой необходимости. Но он-то вмешался! Так, наверное, это нужно было. Что же сейчас-то он отступился? Не в его привычках не доводить дело до конца. Вмешался, так, будь добр, действуй: заставь, внуши, силой отведи домой и к забору привяжи. А так, какой смысл просто говорить мне о моём будущем, но ничего не делать, чтобы помочь мне?
     Я оглянулся. Да, я так и предполагал – Элдуин уже беседовал с Хаэлсарном и Рохгваем. И я даже не сомневался, что за предмет был выбран для их разговора. Понятно, тактика следующего боя, о чём же они ещё могли говорить? Я даже несколько обиделся на эльфа. Неужели ему больше дела до всяких там тактик, чем до моей жизни. Ведь именно для этого он и пришёл сюда. А, хотя, в общем, какая мне разница? Всё равно умирать, так в бою, или дома, сейчас, или позже. От смерти, как таковой, он меня, всё равно не спасёт, не даст же он мне вечной жизни. Так, какой смысл обижаться? И я, заткнув большие пальцы за пояс, развязанной походкой направился к берегу, вдоль которого носилась орава моих однополчан, не прерывая свою игру ни на миг. Чем ближе я приближался, тем скорее отвращение сменялось каким-то азартом, вскоре я уже начал разбег.
     Жизнь человеческая. Что же ты значишь? Ничего! Чем я отличаюсь от других людей? Ничем! Бесконечна ли моя жизнь? Нет! Ценна ли? Нет! Так, есть ли смысл её ценить и ценить жизнь другого человека, если жизнь – ничто? Нет!
     И я спокойно, не чувствуя ни капли угрызения совести и пытаясь забыть все те мысли, что ещё так недавно занимали мою голову, присоединился к игре своих однополчан.