Говорит Москва!

Ближе к обеду все и началось. Пришел ко мне в кузницу приятель мой, Сережка Брыксин, и ошарашил новостью.
- Деньги гони, - велел он. - Обычно мы по рублю сдаем, а тут на трояк надо раскошелиться. Ну да фиг с ним, с трояком, такое дело...
- А что за причина? – поинтересовался я, примериваясь половчее установить заготовку на наковальню.
- Да Медянкин помер. Разве ты не в курсе? – удивился Сергей. Весь цех шумит, уже полчаса как, и не сказать, чтобы с горя.
Я от неожиданности чуть не уронил раскаленную болванку себе на ногу.
- Как помер? Я же его…
- Ну да, он вчера еще на жизнь не жаловался, соколом летал, – хмыкнул Серега. - А сегодня вот…Прямо в сортире. Говна было много, вот разосраться, видимо и не сумел. Так и нашли, со спущенными штанами.
- В сортире?! Инсульт, что ли? – я выключил молот и скинул рукавицы. Работать после такой новости я решительно не мог.
- Да хрен его знает, вскрытие покажет. Ну так что, даешь трешку?
- Дам, конечно. Только ты это…в похоронную бригаду меня не записывай, ладно?
- Н-у-у, Лёх…Ты не первый, кто об этом просит. Уже весь цех отказался. Так что придется в принудительном порядке назначать.
- С меня пузырь, - пообещал я. – И парочка ножей. Для себя делал.
Перспектива обзавестись двумя клинками хорошей стали воодушевила Сережу, и он изъявил свою милость.
- Ну ладно, так и быть…Работай и ни о чем не думай. Пойду к слесарям - раз Дмитрич с сыновьями на Москвиче мой забор проредил, так вот теперь пусть отрабатывает.
Когда Брыксин ушел, я сел на лавку и вытер холодный пот. Сердце часто колотилось, а во рту стало сухо. Вот тебе и «Говорит Москва!», - пульсировала в мозгу единственная мысль…
***
- …Гад, сволочь, гнида!!! – плакала у меня на плече Танечка, моя невеста. – Ну сколько нам еще стоять в очереди?! А там у него еще один внук подрастет, и что, снова прощай квартира? У-у-у, ненавижу-у-у!!!
Я гладил Танечку по голове, утешал ее, однако она продолжала горько рыдать, и сердце мое разрывалось от жалости к ней. До чего же бывают сволочные люди, думал я тогда. Где справедливость, куда смотрит руководство?! Куда Медянкину три квартиры за пять лет?!!
Медянкин, наш начальник цеха, был из той породы людей, кто с легкостью необыкновенной извлекал выгоду для себя с ущербом для других людей. Он бы нагл, жаден, и в то же время труслив. Совесть у него если и была, то в состоянии тяжелейшей комы, из которой обычно не выходят.
«Ничего, зато следующий на очереди вы, Михаил Николаевич», похлопывая по плечу Таниного отца, ободряюще улыбался Медянкин. Как он вдруг получил ордер на квартиру, минуя сразу четырех очередников, никто так не понял, а наш главный профсоюзник отмалчивался в тряпочку.
- У меня же пенсия через два года, боюсь не успеть, - попытался робко возразить Танин папа, тихий работник конструкторского бюро, но тот его уже не слушал…
Медянкин был нужный и удобный человек для дирекции. Он был удобен на три квартиры, две машины, дачный участок на 12 соток плюс путевки в Болгарию.
- А поговорить с ним никто не пробовал? – просто для проформы поинтересовался я у Тани. Такую сволочь не усовестишь, только сам будешь по уши в грязи.
- Брат пробовал, - всхлипнула Таня. – Да тот его на порог не пустил, даже милицией грозился. А ты сам знаешь, Коле никак нельзя в милицию, у него условное еще не закончилось…
…Наш поселок имеет одну улицу, но на ней расположились и частные дома с огородами, и панельные пятиэтажки. Я хожу на работу пешком, а чтобы срезать расстояние, часть пути преодолеваю, минуя огородные задворки. Я кузнец, и поэтому прихожу на работу раньше всех – надо успеть переодеться в рабочее, разжечь горн, проверить печи с доходящими в них заготовками, а там уже и к работе приступаю. Начальству что – оно халатик накинуло и в кресло уселось, вот и вся подготовка.
Поэтому, проходя мимо дома Медянкина Анатолия Иваныча, я увидел, как тот, зевая и почесывая пузо, еще только шествует в сортир. Я шмыгнул в кусты, и вовремя – Медянкин жутко вопил, когда видел, как кто-нибудь ходит со стороны огородов. Начальник уединился в сортире, и я уже было собрался продолжать свой путь, как озорная, как я тогда думал, мысль посетила меня.
В кармане куртки у меня была метровая цепь со свинцовым грузиком на конце – удобно от собак отмахиваться, да и слободские, завидя такую висюльку, не слишком лезут разбираться «с какого я района». Тихонько подкравшись к сортиру, с бешено колотящимся сердцем, я достал цепь, и с криком «Говорит Москва!», что есть дури шарахнул ею по стенке туалета. Сортир был построен из оцинкованного ребристого железа, скоммунизденного Медянкиным с нашего завода, а потому эффект был оглушающий. Получи, фашист, гранату! Ну представьте – рано утром вы сидите над очком с сигареткой в зубах, морщитесь, кругом тишь да блажь, солнышко через щели заглядывает, паучок ползет по двери, и тут: «Говорит Москва!»…
…Я бежал практически до проходной, никем не замеченный. А ближе к обеду все и началось…Воровато оглянувшись, я вытащил из шкафчика с одеждой цепь со свинцовым грузиком на конце и бросил её в горн. Прости, Медянкин... Кто же знал, что оно так выйдет?