Глава 44. Незнакомец

       Давно отгремел праздничный салют, с Городской площади перестали доноситься голоса пироманов, свист летящих ракет, и жители разошлись по своим домам под ёлки, чтобы продолжить играть новогодний спектакль с последующим банкетом.

       В Городе Зю наступила умиротворяющая ночная тишина, такая долгожданная после новогодней суеты и праздничного бесчинства.  Многие люди уже спали, некоторые продолжали праздновать до утра, но основной фол постепенно стал снижаться. Кто-то ещё тупо пялился в "Голубой огонёк", кося подслеповато-пьяным глазом  на совковых кумиров и тщетно борясь с одолевающей дремотой, кто-то уже давно спал в неудобной позе, по горлышко, как рождественский гусь, нафаршированный салатами и мандаринами, периодически отрыгивая пузырьки шампанского, кто-то ещё вяло продолжал дурачится, в шутовском наряде из блестящей мишуры и конфетти, пока в неравном поединке со сном не выигрывал сильнейший, то есть бог Морфей.

       По всей видимости, новый год уже вступил в свои права, как и новый день, но доказательств этому было ещё мало. Люди утомились, во многих домах  уже давно погас свет. Но только в маленьком скворечнике, который возвышался на втором этаже Кошкиного дома всю ночь, до самого рассвета, горел в окошке огонёк, как в деревянной сказочной избушке, где томилась заколдованная принцесса.
 
       Настя не спала:  просто лежала обессиленная, закрыв глаза. Она только что перенесла сильнейшее потрясение и была опустошена и выпотрошена этими последними волнениями...

       Вдруг скрипнула калитка, которая сегодня почти весь день молчала, послышались шаги, кто-то вошёл во двор. «Кто-нибудь из соседей загулялся?» - отстранённо-равнодушно пронеслось сквозь полусон. Но шаги неожиданно последовали к её крыльцу, а потом послышались на лестнице и приблизились к порогу двери. Это были тяжёлые, резкие и, как ей показалось, мужские шаги. «Ну, не почтальон же опять? В ночь, под Новый Год?» - с досадой подумала Настя. Она даже потеряла способность удивляться.

       У Насти было развито шестое (или двенадцатое?) чувство: иногда она «видела» на расстоянии, через дверь или трубку телефона своего собеседника. Но не сейчас, когда у неё вообще не осталось никакой чувствительности. Ей показалось только, что за дверью стоит высокий мужчина, злой и нервный. «Он пришёл со злом. Может его попросили или заставили проведать меня, а он не смог отказать и поэтому злится? Кто он? Чужой или знакомый? В любом случае его злость мне сейчас не нужна. Мне сейчас совсем никто не нужен…»

       Настя лежала очень тихо, и не потому что боялась чего-то. Просто она была так слаба, что не могла громко дышать или двигаться. Она словно оцепенела, как труп в морге, приготовленный для вскрытия.

       Незнакомец потоптался на пороге и спустился по лестнице вниз. Послышались шаги под окном. Незнакомец замер, прислушиваясь. В её комнате горел свет, но никаких звуков не доносилось. Настя не притворялась и не пряталась, она на самом деле еле дышала. Он постоял немного, раздумывая. Потом поднялся ещё раз на крыльцо, потоптался перед дверью, но постучать не решился. Чувствовалась его неуверенность и даже растерянность - он почему-то смутился. Видимо, он ощутил психическую преграду, которую она поставила, словно стену: «Никого не хочу видеть».

       Шаги снова послышались на ступеньках, спустились с лестницы и застучали по асфальту. Потом шаги удалились, хлопнула калитка. Стало тихо.  Надо было встать и посмотреть на незнакомца хотя бы со спины, но у Насти даже на это не было сил.

       Она вяло начала гадать: «Кто это? Может всё-таки Вадим… приехал на один день? Почему злой? Почему не зашёл? Нет, это не он. А если это кто-то другой почувствовал, что ей сейчас плохо? У кого же такая чуткая родственная душа? А вдруг это Серёжка «оттуда»? Нет, Серёжка добрый, а этот злой. Ладно, проясниться когда-нибудь. Уже неважно. Пора спать».

       Настя вспомнила случай, который произошёл с ней когда-то, ещё в той лаборатории...

       Однажды она спустилась в виварий, где жили-были белые крысы в клетках. Крыски вели себя совсем, как «человеки»: ели и пили из мисочек, бегали на задних лапках, умывались передними, выясняли отношения, окружая одного слабака всем коллективом, дрались, стоя в боксерских позах, плодились и расстраивались, забиваясь в угол клетки. Как-то она даже выдала философское суждение о том, что может быть люди - такие же подопытные животные для высших сил, и над ними тоже кто-то ставит эксперименты, а потом наблюдает их реакцию и поведение. Одной молодой лаборантке эта мысль так понравилась, что она стала её повторять и выдавать за афоризм древнегреческого философа. Так и блеснула на одном банкете: «Кто-то из древних сказал...». Настя чуть под стул тогда не свалилась.

       Покормив и попоив крыс, Настя стала мыть руки в моечной. Это было что-то типа ванной комнаты. Там стояли две чугунные ванны и фаянсовый умывальник, а стены до потолка отделаны дешёвым кафелем. Над раковиной висело большое зеркало. Был поздний вечер. Все разошлись. Настя мыла руки, глядя на себя в зеркало, и мысленно вела с собой разговор.

       Она устала, а жизнь уже тогда не радовала её счастьем. Всё было как-то блекло, и в тоже время нервно и тревожно. Скорая перспектива не просматривалась. Любви тоже не было. На самом деле всё было не так. Но тогда на неё нашёл сплин, как называют это настроение англичане. Из зеркала глядело усталое посеревшее лицо. Опущенные уголки рта, полуприкрытые тяжёлые веки, кожа, как одежда после пятой стирки. «Вот так  состарюсь здесь и умру! Лучше бы поскорее…», - или что-то в этом роде.

       Не успела Настя и подумать последнюю мысль, как краем глаза увидела чёрную тень, скользнувшую за её спиной… От неожиданности и испуга, она дернула руку, и палец задел за разбитую фаянсовую ручку крана. Острым краем, как ножом, она рывком отрезала кусок кожи на пальце. Кусок был довольно большой и повис лоскутом, хлынула кровь.

       С Насти мигом слетели и английский сплин, и русская хандра. Она  мгновенно очнулась, встрепенулась, оживилась и мобилизовалась, нашла аптечку и быстро присоединила висящий лоскут кожи на прежнее место, стык в стык, и обмотала бинтом. Потом палец быстро зажил, без всякого нагноения, но этот случай Настя запомнила и поняла, как предупреждение: «Смерть всегда стоит за твоей спиной и ждёт сигнала. И не стоит звать её заранее».

       Об этом ей теперь всегда напоминает шрам на пальце в виде сердечка, который получил от Насти название: «Моменто море!» - «Помни о смерти!» А теперь такой же шрам у неё будет на сердце.

       А может это была вовсе и не смерть, а просто чёрный колдун Шельман проходил через виварий в свою дьявольскую лабораторию…

       Настя выключила свет, закрыла глаза и провалилась куда-то в небытие. Утром она обнаружила, что рождественский похоронный веночек, который она повесила накануне у входа, был сброшен со своего места и валялся на земле.