Сорока-воровка

Гелька не помнила, когда именно приклеилось к ней это обидное прозвище – Сорока-воровка. Лет в 7 она уже умела  ловко таскать с базарных лотков яблоки и помидоры и при этом никогда не бывала поймана. А что ей было делать, если все время хотелось есть, а мать о пропитании детей совершенно не  заботилась. Беспробудно пила, приводя в дом расхристанных мужиков-собутыльников, которые оставляли после себя  груду немытой посуды и частокол пустых бутылок. Мать словно не замечала присутствия в доме двоих детей – Гельки и младшего братишки Лёшки – вечно голодных, чумазых заморышей, которым приходилось с малых лет  самим заботиться о себе.

К 17 годам дворовая шпана криминального толка обучила Гельку  вполне профессионально лазить по чужим карманам. И она обреталась все на том же базаре, выискивая очередную жертву среди рассеянных толстых тетушек  с огромными хозяйственными сумками или среди склеротических старушек, которые ничего вокруг себя не замечали и спохватывались, когда было уже слишком поздно.
Однако Гелька не считала себя вполне  удачливой: никогда ей не попадалось кошельков с особо крупными суммами, а так, всё больше по 200-300 рублей. Накупит на эти деньги вкусной еды, выпивки, и спешит домой к непутёвой мамаше, которой всегда нужно опохмелиться, и к заморышу-Лёшке, хилому и апатичному. Ненасытное семейство тут же набрасывалось на угощение, но Гелька строго говорила, что надо поберечь еду, потому что на следующий промысел она отправится не раньше, чем через неделю. Дело в том, что Сорока-воровка была страшной трусихой. Каждый раз она внутренне обмирала от ужаса, представляя, что вот сейчас ее вдруг схватят за руку, надают оплеух, опозорят при всех, потащат в милицию.  Но такого не случалось с ней никогда.

Сегодня в первый раз она решила попытать счастья не на рынке, а в автобусе -  в часы пик. А почему бы и нет?  На внешность она неприметная: очень худенькая и хрупкая, росточком маленькая, похожая на девочку-подростка. Никто на такую и не взглянет, не почувствует опасности.
На остановке Гелька топталась довольно долго – выискивала в толпе подходящую «клиентку». Наконец она увидела женщину лет 55 – неуклюжую и тяжеловесную, с абсолютно отсутствующим взглядом, в широкой юбке, растоптанных туфлях и бесформенной кофте навыпуск. В руках у нее была дешевенькая клеенчатая сумка. Такую сумку очень удобно резать заранее припасенной заточенной монеткой, которую Гелька сжимала в кулаке. Подкатил битком набитый автобус. Тётка с трудом втиснулась в среднюю дверь, а Гелька тут же сунулась за ней, встала на нижней ступеньке, оперевшись спиной о закрывшиеся двери. Тёткина сумка покачивалась почти у самого носа девушки. Гелька стрельнула во все стороны настороженным взглядом и неожиданно встретилась глазами с каким-то парнем, стоящим невдалеке. Он смотрел на нее спокойно и внимательно, с каким-то затаенным любопытством, как будто догадывался о ее неблаговидных намерениях, но до конца не верил ни во что плохое. Гелька отогнала от себя мысль о проницательном парне, решив, что такой симпатичный, хорошо одетый и совсем уже взрослый человек  вряд ли будет интересоваться какой-то неприметной девчонкой в будничной сутолоке автобуса.
Гелька очень осторожно сжала монетку двумя пальцами и тихонько начала резать клеенчатую сумку так, чтобы в дыру можно было просунуть руку и нащупать кошелек. А потом, на первой же остановке – выскочить из автобуса и затеряться в толпе. Пусть тётка голосит на весь салон о ворье проклятом и о своей несчастной доле, все равно уже будет поздно метаться. Только вот Гелькины руки сегодня почему-то предательски дрожали. Может, от трусливой мысли о том, что здесь, в автобусе, если поймают, бежать будет  некуда. Но, похоже, никто ничего не замечал, все были  заняты своими мыслями. Так что не стоило нервничать.
Вдруг правая рука Гельки, в которой находилась монетка, оказалась словно бы в тисках. Большая мужская ладонь решительно накрыла маленькую Гелькину ручку, крепко сжала и замерла, пугая неизбежной карой. Вот и случилось то, чего так боялась Сорока-воровка. Сейчас парень поднимет шум на весь автобус, передаст Гельку в руки разгневанной кондукторши, та вызовет милицию. А потом…
Гелька попыталась выдернуть руку – тщетно. Господи, что же теперь будет? Глаза ее неожиданно наполнились слезами.  Парень, однако, не шумел и не привлекал к ее особе внимание пассажиров. Он наклонился почти к самому уху Гельки и прошептал:
- Не дергайся и не кричи. А то все пассажиры узнают, что в руках у тебя заточка, а сумка пожилой дамы уже изрядно порезана. Тебе это надо? Давай-ка лучше выйдем на следующей остановке и разберемся во всем  без лишней суеты.

Они вышли из автобуса, чем-то похожие на влюбленную парочку: парень крепко держал девушку за руку. Гелька молчала и послушно семенила за ним к ближайшей лавочке, украдкой бросая злые взгляды на своего обидчика. Был он высок ростом, очень худ, светловолос, но в нем чувствовалась внутренняя сила, и было ясно, что это уже не мальчик – знает жизнь и способен на решительные поступки.
- Как ты ловко меня сграбастал! Мент, что ли, блин? В ментовку поволочешь? – нарочито грубо спросила Гелька, пытаясь задавить противный страх.
- Вовсе не мент, а просто человек, которому жалко стало ту женщину, которая сейчас, может быть, плакала бы и кричала, обнаружив пропажу.
- Подумаешь, какой жалостливый. А мне плевать на всех этих теток- простофиль. Лишь бы мне было чего пожрать. Понял?
Парень внимательно посмотрел на Гельку и спросил:
- Так ты голодная, что ли?
- Выпить хочу, - огрызнулась девушка. – А из-за тебя – не на что…
- То-то я смотрю, в пятнадцать лет ты выглядишь законченной алкоголичкой, - жёстко сказал парень.
- Мне вовсе и не пятнадцать, а уже восемнадцать скоро, - взъерепенилась Гелька. – К тому же, я вовсе не алкоголичка. Меру свою знаю.
- Тебе пить вообще нельзя. Ты и так хлипкая. Я, как врач, это вижу.
- Ты врач? – изумилась Гелька. – Что-то не похож. Молодой больно.
- Во всяком случае, тебя значительно старше.
- И чего же, блин, тебе от меня надо? Переспать, что ли? Так ведь не пойдешь, побрезгуешь.
- Конечно.
- Тогда не клейся, отцепись от меня.
- А ты вскочишь в следующий автобус и порежешь сумку кому-то другому?
Гелька промолчала.
- Не отпущу просто так, - продолжал он. – Проведу с тобой душеспасительную беседу, хотя вряд ли она поможет. Пошли в пиццерию. Посидим, поговорим о жизни.
Гелька презрительно фыркнула, но деваться ей было некуда. Не отпуская Гелькиной руки, парень потащил ее в кафе, чувствуя, однако, что она не очень-то и упирается. Заказали горячую пиццу и кофе, сели за столик и принялись за еду, исподтишка  разглядывая  друг друга.
- Ну давай, учи меня жить, - предложила наконец Гелька, жадно уплетая угощение. – Только я и без тебя знаю, что воровать плохо, и что кто-то там будет плакать. Но мне давно уж всё до лампы. Я о своей выгоде думаю.
- И все же ты не такая крутая, как хочешь казаться, - проницательно заметил парень. – Я сразу понял там, в автобусе, что ты боишься. Неужели нравится жить с этим постоянным страхом?
- Ну и пусть боюсь иногда, но есть-то охота каждый день, - откровенно сказала Гелька.
- А ты не пробовала работать?
- Рабо-о-о-тать? – изумленно протянула девушка. – Да кто ж меня возьмет? Я не больно-то грамотная. У меня три класса всего…
- Хочешь, устрою к нам в больницу санитаркой? Оклад, правда, маленький, но можно взять две ставки.
- Горшки выносить, что ли?
- Больным людям помогать.
Гелька презрительно засмеялась и хотела было послать врача подальше, но потом вдруг замолчала, задумалась.
- Так ты, правда, можешь меня устроить? – спросила она тихо. – А для брата Лешки там никакого местечка не найдется? Поработать бы пацану. Может, он заинтересуется. А то чахнет что-то, дома сидит, не учится. Хоть бы делом занялся…
- Насчет брата не знаю. А ты, если надумаешь, приходи  завтра к 9 утра в терапевтическое отделение. Спросишь Олега Аркадьевича, я выйду, и мы обговорим детали. Только запомни: употреблять спиртное в рабочее время у нас строго воспрещается.
- Ладно, - не совсем уверенно откликнулась Гелька, встала из-за стола и робко спросила:
- Ну, я пойду?
Он молча кивнул. Девушка поспешно ринулась к двери, словно боясь, что ее остановят. На пороге вдруг обернулась, скорчила какую-то уморительную рожицу и почти выкрикнула:
- Дурой буду, если приду! Мне моя  жизнь нравится – вольная, свободная и веселая! А чужие горшки пусть идиотки выносят!
Олег остался сидеть за столиком, раздумывая о том, что он, действительно, будто с луны свалился: пора бы уж осознать, что горбатого, и вправду, только могила исправит, а юную воровку никакая трудотерапия от пороков не излечит.
               
С утра пораньше Олег в белом халате прохаживался по больничному двору – ждал Гельку, усмехаясь в душе на свою наивность. Вдруг он заметил притулившуюся у ворот хрупкую девичью фигурку в каком-то нелепом светлом платье. Быстрым шагом он направился к воротам и обнаружил там зареванную Гельку. Рукав платья был порван и измазан грязью, а под глазом у девушки красовался большой фиолетовый синяк.
Не здороваясь и не глядя на Олега, Гелька скороговоркой начала не то жаловаться, не то извиняться:
- Я сильно торопилась, чтобы не опоздать, а наши дворовые пацаны окружили меня и давай приставать, куда это я в такую рань иду, и что так расфуфырилась. Ну, я и ляпнула сдуру, что иду наниматься нянькой в больницу. Они сначала меня на смех подняли, а потом решили ни за что не пускать. Я вырывалась от них да в глаз получила. И платье нарядное изорва-а-а-ли, сволочи!
Из Гелькиных глаз катились слезы.
- Теперь уж, конечно, вы меня на работу не примете? – уныло спросила она.
Олег критически осмотрел Гельку, хмыкнул и сказал:
- Да уж, видок у тебя явно не для беседы с главврачом. Знаешь, что? К завтрашнему дню ты глаз свой запудри чем-нибудь, оденься попроще – в брючки какие-нибудь – и жди меня дома. Я за тобой зайду. Где ты живешь?
Гелька назвала адрес, не веря до конца, что этот красивый молодой человек, врач по профессии, завтра придет ее встречать. Предстоящее событие казалось нереальным, неведомо как слетевшим к ней из какого-то другого, фантастического мира, где нет ни пьянок, ни драк, ни сквернословия, где все добры, заботливы и воспитаны.
Поутру Гелька не отлипала от окна, и когда увидела Олега, опрометью выскочила во двор. Но тут из-за сараев вышли разухабистые пацаны, с сигаретками в зубах, с кривыми ухмылками на лицах и с явно недобрыми намерениями.
- Эй, Сорока-воровка, уж не к тебе ли этот франт пожаловал? Рехнулась ты, деваха. Он с тобой поиграется да и выбросит. Ноги оботрет об тебя, вот и всех делов. Плюнь, не связывайся. Не видишь, что ли, он тебе не пара. Давай-ка к нам сюда, у нас пузырь непочатый есть…
Гелька в нерешительности остановилась. Мальчишки были в чем-то правы. Они хотели ей добра.
Олег негромко сказал:
- Геля, пойдем. Тебя больные ждут. Надеются на твою помощь и заботу.
И эти простые слова вдруг показались девушке такими пронзительными и правдивыми, что она отвернулась от дворовых парней и быстро, почти бегом, устремилась навстречу Олегу.
 
Оформление на работу прошло без осложнений, и вскоре Гелька вникала уже в свои обязанности, погружалась в абсолютно новую, неизведанную жизнь. В стационаре ей понравилось. Больные ласково называли ее Гелечкой, угощали шоколадками и апельсинами, улыбались ей. Она мыла полы, меняла постельное белье, подавала судна и дивилась новому для нее чувству необходимости всем этим людям, которым, действительно, могла чем-то помочь. Здесь никто не смотрел на нее с презрением и не дразнил Сорокой-воровкой, потому что никто не знал о ее прошлом. Кроме одного человека – Олега.  Несмотря на его молодость, все называли его уважительно Олегом Аркадьевичем, советовались с ним, доверяли ему. А Гелька… она никого другого просто не замечала. Она видела только молодого доктора, слушала только его, готова была бежать на любой его зов и выполнять любую работу, только бы похвалил и улыбнулся ей. Она стала образцовой санитаркой, главный врач не мог нахвалиться и ставил ее в пример другим. И всё это ради того, чтобы Олег понял, что она тоже может и умеет делать для людей что-то хорошее. Лишь бы он не вспоминал никогда, как изловил ее однажды в автобусе при попытке кражи. Гелька уже поняла, что никогда в жизни не станет снова Сорокой-воровкой.
 Однажды во время завтрака, когда в палате никого не было, девушка увидела лежащие на тумбочке деньги – 300 рублей. Их можно было взять незаметно, никто на нее не подумал бы. Но Гелька представила вдруг, как заплакала бы Анна Петровна, обнаружив пропажу, как обессилено повалилась бы на кровать, уткнулась лицом в подушку…  А еще девушка вспомнила проницательные, все понимающие глаза Олега, в которых отразились бы только презрение и брезгливость, если бы он вдруг догадался… И Гелька поспешно отвернулась от тумбочки.
Боже, как она оказалась права! В дверях палаты стоял Олег Аркадьевич и молча смотрел на нее. Он подошел к Гельке, посмотрел на нее пристально, чуть улыбаясь, и сказал ласково:
- Хорошая ты все-таки девчонка, Геля. Шла бы ты учиться в вечернюю школу, а потом – в медучилище. Классной медсестрой станешь. Я понял: ты можешь чувствовать чужую боль и чужое несчастье, умеешь быть по-настоящему доброй.
- Да какая уж учеба, Олег Аркадьевич,  - грустно откликнулась Гелька. – Я и читать-то плохо умею. Мне никакие науки в ум не пойдут.
- Если захочешь, все сумеешь, - сказал он уверенно и добавил с улыбкой: - А я тебе помогу.