Построение гражданского общества

Гражданское общество – группа людей, объединенная признанием общих базовых прав перед законом и стремлением к улучшению жизни коллектива. Таким образом, гражданское общество создает атмосферу законности, служащую инструментом решения сложных проблем, стоящих перед индивидами, обществом и страной. Эти проблемы могут быть административно-гражданскими, экономическими, политическими и экологическими.

История показывает, что политически ангажированная, активная часть общества во все века и при любом общественном устройстве стремиться к обществу равных, стремиться установить власть закона, однако потом, идя на поводу у разрастающегося эгоизма, употребляет свое влияние в старом, классовом ключе, создавая новый вариант иерархического общества. Утвердив принцип неприкосновенности любой формы собственности (либо хотя бы одной из ее форм) и добившись тем самым стабильной психологической и юридической почвы для дальнейшей деятельности личности и общества, активная и амбициозная элита начинает быстрыми темпами добиваться экономического благосостояния и развития. Опорой власти становится класс экономически успешной буржуазии, поэтому этот класс Маркс называл правящим, и поэтому Шпенглер предрекал экономическую, а потом и политическую экспансию буржуазии и, наконец, захват ею всех сфер общественной жизни, в том числе и культурной, и распространение ею. на духовную жизнь масс и на всю дальнейшую историю своего косного, ибо классово ограниченного, влияния. Рисуя такие мрачные перспективы и живя в турбулентную эпоху окончательного утверждения капитализма и складывания национальных и мирового рынков, оба философа призывали ограничить влияние буржуазии, оба считали эту цель достижимой, но ни один не оставил такой инструкции, которая привела бы к желанному результату – к обществу равных.

Однако что же такое общество равных? Теоретически оперируя таким понятием, мы определяем его, находясь на захудалых позициях настоящего, исходя лишь от отрицательного, как общество бессословное, неклассовое, неиерархическое. Можно делать и другие, менее правдоподобные, но подтвержденные не раз историческим опытом догадки о том, что такое общество не может обойтись без определенной степени сплоченности и братства внутри себя: враги быстро перестают быть равными в силу неограниченной конкуренции, и лишь друзья, товарищи и братья способны играть в одной и той же системе ценностей и законов. Таким образом, общество равных достижимо лишь при тесных межличностных связях между индивидами и при взаимном уважении между ними.

При каких же условиях могут люди считаться с потребностями своего ближайшего окружения и всего общества? Лишь в условиях максимальной индивидуальной свободы.

Таким образом, равенство обусловлено также братством и свободой граждан. Но конкретные очертания общества равных мы знать не можем и, по этой причине, не имеем возможности искать точный и исчерпывающий рецепт его достижения.

Исходя из теорий Маркса, экономический успех буржуазии обусловливает и установление ею контроля над властью политической. У Шпенглера иной взгляд, но современные ему тенденции к усилению голоса толпы и возникновению общества городских масс, политически и культурно более продвинутых, чем класс крепостников в аграрном феодальном обществе, привели к пессимистической оценке состояния тогдашней культуры и векторов ее развития – и именно культура, по Шпенглеру, определяла, в свою очередь, вектор развития той или иной нации.

Мы приходим еще к одному сходству в позициях двух философов: буржуазный быт и образ мышления внедряются через экономику также и в такие сферы, как политика и культура, что грозит появлением фальшивой, экономически ориентированной политики, и исчезновением любой иной культурной продукции, кроме как прагматически оправданной в глазах спонсоров-капиталистов. Почти общим местом стало то, что культура не должна становиться областью бесконтрольного влияния масс, которые в большинстве стран мира достаточно бедны материально и духовно, чтобы легко пойти на поводу у популистских лозунгов, которыми, как фиговыми листками, прикрываются бездарные с художественной точки зрения произведения.

Увы, сбылись многие утверждения Шпенглера. Теории Маркса оказались универсальной схемой функционирования капитализма, но обрисованное и обещанное им общество свободных и равных трудящихся нигде не существует. Крупнейшие революции, наоборот, привели к тяжелейшим жертвам и потерям глобального масштаба.

И все же сегодня мало у кого язык повернется назвать буржуазию правящим классом. Эволюционные процессы, основанные на законности и увеличении социальной мобильности, привели республики и конституционные монархии Европы к историческому прорыву в эпоху сравнительного благоденствия. Сегодня не случается более крупных революций, предполагающих тотальной смены устройства жизни, в частности и бытового, а также карательных мер в отношении тех, кто раньше был приближен к власти или богатству. Революции сменяются пучами и переворотами, приводящими к власти демагогически подкованную хунту, правящую в интересах влиятельного меньшинства. Тенденции к глобализации увеличивают прозрачность любых политических процессов и делают коммуникацию и передачу социального опыта на порядок более интенсивными. Обратим же внимание на те достижения современного мира, которые были достигнуты не без помощи длительной, вековой эволюции.

Выход общества из бедности – главное, основополагающее достижение Европы и Америки. Этот переход был медленным. Сначала, нередко в результате революции, менялся способ производства, и возникали капиталистические классы пролетариата и буржуазии. Класс буржуазии все теснее сплетался с традиционно монархической властью. Авторитаризм в прежнем, абсолютистском виде стал теперь невозможен. Ответственность за ключевые политические шаги несло теперь большее число людей. На протяжении годов все больше людей вовлекалось в политически активное ядро нации. Это достигалось не столько частным обогащением – диктат крупного капитала в эпоху монополий ограничивал такое развитие – сколько общим обогащением всего общества и продвижением его культурного опыта вследствие научных открытий и достижений. Такой прогресс позволил возникнуть активному, европейскому типу личности, осознавшему себя хозяином своей личной судьбы и участником исторического развития всей своей планеты. Культ образованности, царивший в эпоху просвещения, еще не позволял, конечно, каждому сознательному, получившему образование человеку думать о проникновении к самой рубке государственного корабля. Однако у него было достаточно критического мышления, чтобы видеть недостатки власть имущих. У него было достаточно амбиций, чтобы требовать достойной жизни. Общество стало достаточно либеральным, чтобы позволять личную инициативу, расширять местное самоуправление, совершенствовать судебную систему, вводить в утилитарных целях основанные исключительно на научном подходе практики переписи, статистических докладов, обобщений и расчетов на будущее. Гражданское общество начало складываться тогда, когда человек занялся административно-гражданскими инициативами, когда впервые буржуа оспорил у дворянина его движимое или недвижимое имущество, опираясь исключительно на закон. Именно так человек впервые стал гражданином.

Другое дело, что амбиции обездоленных, но осознавших себя активными, слоев общества всегда опережали меру достигнутой социальной мобильности. В результате революций часто происходила смена элит и в политической сфере жизни, но новые хозяева жизни оказывались в результате внутренней борьбы лишь малым осколком огромного народного айсберга, основная часть которого представляла собой необразованную и не осознавшую своих потребностей и возможностей толпу.

Эволюционный процесс развития социума предполагает возникновение слоя грамотных горожан, готовых защищать свои права перед государством и вышестоящими классами, а также осознавших себя как главную единицу измерения общества, поняв свою роль как избирателя или, если таких прав еще не дано, как свободного изъявителя независимых мнений. Это может происходить либо через прессу, либо через общественную трибуну того или иного общественного объединения или движения. Поэтому процесс зарождения и разрастания гражданского общества сопровождается возникновением прессы, а также политических клубов и организаций.

Различные реформы социальной направленности и популярность социалистических идей в послевоенном мире привели к возникновению в континентальной Европе государства благосостояния (welfare state). Все это, как и осознание общеевропейских интересов и стремление к избеганию новых европейских или мировых войн, постепенно снизило социальное напряжение и классовое противостояние в европейских странах. Сегодня эти страны модно упрекать в потере своего былого политического веса на мировой арене; однако трудно корить цивилизацию, которая за двадцать лет избавила бывшие свои заморские владения от политического контроля, ослабив одновременно социально-экономическое давление, с которым приходилось считаться населению метрополий, способствуя падению барьеров на пути передвижения как капитала и людей, так и культурных ценностей.

Цена, которую при этом пришлось заплатить Европе – это потеря монополии на определение будущих форм геополитики и мировой экономики. Однако как старая имперская геополитика, так и капитализм империалистической фазы – то есть те вехи капиталистической формации, к которым привела мир Европа, – оказались пережитками иерархического общества и морально устарели. То есть, уступив Америке и другим странам роль локомотива мирового развития, европейцы в перспективе поспособствовали полицентричному раскладу в мировой политике. Таким образом, как выгоды, так и издержки процесса деколонизации и отказа европейских стран от воинственного национализма в целом способствовали демократизации стран развитого мира. Критика стран Европы с позиций утраты ими былого национального величия (понимаемого каждым по-своему и отрицающего единство европейской цивилизации) и престижа (инертного понятия, основанного при этом лишь на поверхностном и мифологизированном взгляде на исторические события) доносится только из консервативно настроенных, имперски мыслящих источников.

Европейская модель гражданственности – это готовность к мелким, практическим инициативам, способность видеть связь между личным и общественным, стремление к личной выгоде не только путем прямого обогащения, но и через развитие всего общества. Утвердившись на этой ступени, гражданин может уже уверенно претендовать на влияние в таких сферах, как экономика и политика, и добиваться планомерного расширения своих прав. Можно утверждать, что способность проводить социальные кампании, такие как сбор подписей, намекающие властям на волю большинства, должна предшествовать получению базовых политических прав, таких как избирательных. Именно осознание своей независимости от воли государства с его высшими классами, именно тяга к самоорганизации является главным атрибутом зрелого гражданского общества. Если под влиянием мировой конъюнктуры или внутренних потрясений правительство передает какой-либо широкой группе населения определенные права, но эта группа не сознает ответственности, связанной с ее новой социальной ролью, любые такие права могут быть моментально взяты обратно, и правительство сможет избежать широких массовых протестов. Опыт коллективной солидарности – залог удержания и расширения гражданских прав.

Ранее было упомянуто о кризисе культуры, который включает в себя кризис старых форм искусства. Что такое искусство при демократии? Искусства вообще – это стремление найти истину в нашем быстро меняющемся, но очень медленно улучшающемся мире (очень, как оказалось, труднопознаваемом), соединенное с умением облачить ее в изящную, привлекательную форму. Показав ограниченность и косность социального и даже индивидуального бытия человека, философия двадцатого века особенно остро поставила вопрос: как уйти от противоречия между формой и содержанием?

Вопрос этот решался разными течениями в искусстве по-разному. Авангардизм стал экспериментировать, перемешивая формы и создавая из них причудливые, невиданные комбинации, так, чтобы сохранить при этом компоненты целого и качество его содержания. Но оказалось, что если убрать уши оттуда, где они растут у обычных людей, приделав туда нос (даже если четко показать, что эти уши и нос никуда не делись), поменяется и содержание. С одной стороны, традиционная эстетика для такого искусства отходит по важности на второй план. С другой стороны, акцент на форму увеличивается: содержание всегда конкретно, а форма всегда абстрактна. Возникает искусство чистых форм.

В такую эпоху неудивительно внимание и нетерпимость политиков к такого рода новому, полностью освобожденному искусству, и внимание искусства не только к проблемам, но и к формам и способам проявления гражданственности – к лозунгам, гимнам, любому типу официальной государственной символике. Массы подключаются к искусству, заряжая последнее невиданной силой. Если массы начинают поддаваться тоталитарным тенденциям, а искусство не способно отвратить массы от примитивных и вредных плакатов и лозунгов, искусство тоже становится рабом тоталитарной государственности. В нетоталитарной ситуации искусство начинает быстрое, непредсказуемое развитие, достигая невиданной эклектичности, образуя новые жанры, оставляя в прошлом устаревшие и вставая на рельсы новой синкретичности, то есть именно того, чего требует подавленная душа индустриального человека, вылезающего из собственной шкуры для того, чтобы сохранить цельность своей личности и осознать себя свободным космически в век рабства общественного, в век катастроф и уныния. Осуществить эту свободу и позволяет искусство, благо оно стало общедоступным и более востребованным, ведь мир оказался достаточно непонятным, чтобы возникла необходимость начать его исследовать и понимать через самих себя, чтобы возникло смирение перед необходимостью субъективизма. Если свобода, как говорят философы, обусловлена осознанием необходимостей жизни, то такое осознание, в свою очередь, обусловлено чувством ответственности. Произведение искусства возникает тогда, когда автора чувствует себя по-человечески ответственным за близких себе читателей, то есть по-граждански ответственным за то общество, с которым хочет поделиться своим творчеством. (См. статью М. Бахтина «Искусство и ответственность».)

Исходя из таких наблюдений в сфере культуры, можно предположить, что выход из мировой стагнации и прорыв к истинной, демократичной глобализации состоит в переходе к новой синкретичности форм. Устаревшей представляется идея политических партий. Ушедшей представляется эпоха сильных лидеров. Вместо первого пришло время образовывать широкие общественные движения, вместо второго – коллегиальные органы управления. Конкуренция способствует неравенству. Отказ от излишней конкуренции в политике на почве общественного консенсуса и образования широкоформатных политических движений будет способствовать рациональной политике, проводимой связанным горизонтальными взаимодействиями и сотрудничеством коллективом на основании общих интересов, ресурсов и целей.

Гражданское общество – общество равных, признающих значение и ценность друг друга на основании признания уникальности друг друга – образуется с легкостью тогда, когда сформировано устойчивое законодательство и институты представительской демократии. Работе и сплочению гражданского общества в той или иной стране могут способствовать не только внутренние, но и внешние институты, такие как международные организации, неправительственные организации. Протекционистское, закрытое для иностранного капитала общество обречено в современном мире на неконкурентоспособность и бедность, и особенно важно об этом упомянуть касательно ситуации в Армении. Возвращаясь к Марксу, надо добавить, что марксистско-гегелианские идеи общемирового прогресса и отсутствия непреодолимых культурных преград на пути межкультурной коммуникации оправдываются со всей очевидностью в современном глобализованном мире.

Однако чужой опыт остается чужим опытом. Как жить по-своему, но только так, чтобы не совершать ошибок, допущенных соседями-предшественниками? На мой взгляд, присутствие международных правительственных и неправительственных организаций и наблюдателей от них в данном случае может разве что повысить доверие к данной стране за рубежом, но вряд ли является достаточным стимулом для развития демократических институтов на местной почве. Главный стимул и катализатор демократии – высокий уровень гражданской сознательности.

Коли мир развивается в одном направлении, коли нет у нас сегодня чувства того, что за тысячи километров от нас, на берегах неведомых океанов, живут инопланетяне, Армении, как стране развивающегося мира, следует делать соответствующие выводы. В такой маленькой, экономически и политически изолированной стране любые авторитарные тенденции саморазрушительны и вредны. Трудно найти здесь кого-либо, кто бы всерьез поддержал идею восстановления монархии, связанной с киликийскими, скажем, традициями, то есть традициями далеких нам европейских крестоносцев. Однако делается много популистских шагов и произносится много громких лозунгов, способствующих дальнейшей изоляции, самоограждению страны и утверждению в обществе иерархических схем и стереотипов. Пропаганда патриотизма через шикарный плакат на разрушенной улице или наскоро слепленную «национальную» мелодию, повторяющуюся без конца изо дня в день, является тупиковым путем. Вдалбливание «семейных ценностей» почти что взрослым молодым людям приковывает их не к понятию семьи, а к понятию конкретной, местной семьи, и содействует их полной дезориентации в случае выезда в другие страны, где семья стала договорным объединением материально заинтересованных сторон. Не семья, а личность является основной перспективной ячейкой армянского общества, как показывает мировой исторический опыт. Индивидуализм является естественным состоянием души и образом мыслей образованной, осознавшей себя свободной молодежи в современном мире, ибо самое счастливое детство – все равно для каждого, осознает он или нет, остается временем накопления большинства психологических травм, и мало какие родители способствуют просвещению и развитию ребенка, не пугаясь его возрастающей самостоятельности и независимости. Напротив, они чаще всего являются источником его главных заблуждений; своим примером, своим молчанием, недоговариванием и трусостью они приучают его ко лжи и лицемерию. Дальнейшие «трудности подросткового периода» в такой ситуации являются неотвратимостью. Но проблема не в трудностях взросления (хотя, поистине, вряд ли есть что-то сложнее, чем умение научиться принимать самостоятельные, взрослые решения), а в том, что духовно несозревший для свободы человек, как раб, поплывет всегда по течению и смириться с любыми обстоятельствами, и гражданином такой человек быть не может.

Пришло время снять маски и осознать, что у человека есть только одно преимущество перед космосом – свобода, но нет ни одной эмоции и переживания, которые бы способствовали его выживанию и шли бы ему не на вред, а на пользу в узком, утилитарном смысле слова. Лишь преодолевая в себе все человеческое, свои непонятные стремления, кажущуюся безнадежность одиночества, мы выживаем на Земле. Лишь преодолевая свой субъективный эгоизм, мы выживаем в обществе. Признавая чужое право на разумный эгоизм, мы двигаем это общество вперед.