Ночной тать белой масти

   Нервно-прерывистый и резкий, как автоматная очередь, трезвон дверного замка и нетерпеливое глухое буханье в тяжелую железную дверь - непременный атрибут современного общественного бытия (эпохи цинизма и человеческих пороков) - оторвал бабушку с дедушкой от вечерней трапезы. Оба недоуменно переглянулись и бабушка, кряхтя и вздыхая, тяжело вылезла из-за стола и медленно и недовольно направилась в прихожую.
       - Кто? - хрипло спросила она, - кто там? - прокашлявшись, повторила она свой вопрос уже чистым молодым голосом.
       - Это я, бабушка! - услышала она тоненький голосок внучки и принялась вертеть вправо черную защелку дверного замка. Когда дверь с казематным звуком, наконец, отворилась, черноглазая, стриженая под мальчика, с челкой, как у болонки - до самых глаз, девчушка восьми лет молча шмыгнула мимо бабушки и тут же закрылась в туалете.
       - Приспичило, - благодушно сказала бабушка и с тем же казематным гулом, что и отворяла, захлопнула бронированную дверь.
       - Приспичило Ксюшке-то, набегалась, поди, - улыбаясь, сообщила она дедушке, входя на кухню и снова садясь за стол. - Вырвалась, наконец, из под материнской опеки. Совсем очумел ребенок, - добавила она осуждающе и, не обращая внимания на дедушкино молчание, принялась за прерванный ужин.
       - Мать-то еще в поезде - на пути к своему дому. Мается, поди. Как она там доберется до дома? Да еще эта пересадка в Москве! Да ладно в Москве-то! - никак не унималась бабушка. - Вон высадят в каком-нибудь Брянске: рожа может им не подойти! Чай, девка-то, как никак, из-за границы теперь возвращается! Хотя и из-за новоиспеченной, да это им не указ! Ох, и наделали дел! Ох, и понаделали!..
       Дедушка никак не реагировал на все происходящее и продолжал механически жевать, задумчиво глядя куда-то в пустоту: у него были свои проблемы. До пенсии оставалось полгода, на дворе вовсю буйствовали "рыночные отношения", в которые он ни по каким меркам не вписывался. За сорок лет своей непростой работы он так и не сумел понять со своими двумя "высшими", почему один человек должен быть волком по отношению к другому.
       "Выживает сильнейший, как в природе", - цинично, с напором. прилюдно на всех углах заявляют совсем недавние бывшие высокие чины, которые и теперь столь же высокие и которые в один момент превратились из очень красных в очень белых, желтых, серых, коричневых и со множеством иных оттенков "новых". "И в депутатов, в доллары одетых", - усмехнувшись, вдруг вслух произнес дедушка слова одной из своих песенок, которую он в минуты хорошего настроения пел себе под гитару.
       - И депутаты, и депутаты тоже, - тут же подхватила бабушка, - хороши! Я б...
       - Иди зови Ксюшку ужинать, - прервал ее дедушка. - Что-то она там застряла...
       - И ничего я не застряла, дедушка! - Ксюшка стояла на порожке кухни тоненькая, как только что проросший и еще не окрепший стебелек. - Я... - Лицо ее вдруг некрасиво и не по-детски искривилось, и она вдруг разрыдалась, почти что заголосила, чего с ней за те несколько лет, что родители привозили ее на лето "к старикам", никогда не случалось.
       - Да ты что это, золотко? - тут же засуетилась бабушка, безуспешо пытаясь побыстрей выбраться из-за стола. Но мешала кухонная плита, упиравшаяся ей почти что в спину, да нахлынувшая внезапно откуда-то непонятная тревога, которая путала ее движения.
       - Что там еще случилось? - привычно задал вопрос дедушка. - Гляди-ка, как твоя бабушка снова расправляет над тобой крылья! Да перестань ты реветь и скажи толком!
      -- А вот и не скажу, - захлебываясь в рыданиях, прокричала Ксюшка. - Вот и не скажу! Я только бабушке одной скажу! - тут же поправилась она и обеими тоненькими ручонками обхватила бабушку, уже успевшую к тому времени, наконец-то, выбраться из-за стола. Уткнувшись своей челкой в мягкий бабушкин живот, Ксюшка немного успокоилась, и они с бабушкой ушли в Ксюшкину комнату.
       Дедушке больше не елось, он механически вымыл посуду, подошел к окну, выходившему во двор их дома, и принялся, как обычно, безразлично оглядывать двор. С высоты их последнего этажа двор походил на растеленное на земле огромное панно, на котором были запечатлены различные картинки, словно вырезанные из одного учебника по английскому языку, хранящемуся у дедушки еще со студенческих времен: группами по нескольку штук - машины, большей частью - иномарки. Между машинами "бесилась" детвора. Те, что побольше, гоняли мячи разного калибра. Мелюзга висла на разного рода перекладинах, обильно рассыпанных по двору, или носилась друг за другом. Уже не по-английски на скамеечках сидели мамы с малышами и старушки, а рядом в нескольких местах оглушительно выбивали ковры, не обращая ровно никакого внимания на развешенное тут же длинными рядами для просушки белоснежное выстиранное белье... В дальнем углу двора стоял ярко-серебристый фольксваген, вокруг которого было полно разного сорта детворы. Там же несколько мужчин и женщин, явно что-то обсуждая, нервно размахивали руками.
       - ЧП там что ли какое, - механически подумал дедушка и перевел взгляд на противоположную часть двора, где дивно алели крупные розы, а старая крутая иномарка толчками пыхала на них темно-сизым дымком. Современная городская пастораль...
       - Ну, нет уж! Больше ты на улицу - ни шагу! - услышал дедушка грозный бабушкин голос. - Ни шагу! Я в ответе перед твоей матерью за тебя! Ты знаешь, что она натворила? - бабушка была уже на кухне, крепко держа за руку мелко дрожавшую заплаканную Ксюшку. - Нет, ты подумай, что она натворила! - бабушка наступала уже на дедушку. - Уму непостижимо! Это девочка в восемь-то лет! У-му не-по-сти-жи-мо! - Раздельно, четко, по слогам отчеканила бабушка, резко дернув Ксюшку за ручонку.
       Дедушка всегда на подобные дела реагировал довольно вяло и поэтому, продолжая глядеть во двор, не оборачиваясь, спросил:
       - Ну что там трагического еще произошло?
       - Я разбила стекло у машины! - громко зарыдала Ксюшка и, несмотря на бабушкин грозный вид, вновь обхватила ее своими ручонками, ища у нее твердой защиты от уже надвигающейся на нее беды.
       - Только этого нам не хватало! - дедушка резко оторвался от окна и повернулся к бабушке с Ксюшкой. - Как же ты умудрилась? - недоверчиво спросил он. - И чем?
       - Чем, чем! - раздосадованная его непонятливостью в таком простом деле, передразнила его Ксюшка. - Камнем, вот чем! - и вновь залилась слезами.
       - Да что ты ревешь-то, ровно корова! - встряла бабушка. - Объясни толком дедушке, что и как!
       - Не может быть! - не поверил дедушка. - Во дворе и камней-то нет. Да и что ты с ним делала? С камнем-то что ты делала?
       - Что ты делала, что ты делала! - опять начала передразнивать непонятливого дедушку Ксюшка. - Не понимаешь что ли?
       - Не понимаю, - искренне сознался дедушка.
       - Мы абрикосы с дерева сбивали, вот что! Да объясни ты ему, наконец! - забыв про плач, Ксюшка раздраженно дернула за рукав уже начинающую вдруг по-настоящему понимать, что же все-таки на самом деле произошло, и оттого одеревеневшую бабушку. А бабушка в этот момент думала о своей мизерной учительской пенсии, которую и выплачивают-то не во время, о том, что стекло это, будь оно проклято, потянет на десять-пятнадцать ее пенсий, а дедушкино предприятие вот-вот закроется, хотя и сейчас он получает не намного больше бабушки, а работает, как вол, чтобы хоть как-то успеть дотянуть до пенсии... Да тут еще мировой капитализм вынуждает наших "отцов" повысить пенсионный ценз... "Как станем доживать?" - молчала бабушка, не слыша Ксюшкиных приказов...
       - Что тут объяснять? - очнулась бабушка от своих невеселых мыслей, - что тут объяснять? Сбивали они с дерева абрикосы камнями... Господи! Да хоть бы спелые были-то! Ведь одна же зелень! Хоть бы дали им вырасти! А тут подъехал один крутой на иномарке, поставил ее рядом с деревом и ушел.
       - А что, там взрослых никого не было? - спросил дедушка у Ксюшки.
       - Да какие взрослые, какие там взрослые! Что ты вопросы-то непутевые задаешь ребенку! Взрослые! Да она, когда забегается, себя-то не помнит! Нешто она видит, что вокруг нее происходит?
       - Вижу я, бабушка, все вижу! - Ксюшка снова накуксилась и отошла от бабушки.
       - А сколько вас там охотилось за этими абрикосами! - продолжал интересоваться дедушка у Ксюшки. - Ты одна, что ли, была? - Ксюшка насупилась и замолчала. - Одна, что ли была? - тверже повторил свой неудобный вопрос дедушка. - Отвечай!
       - Одна, одна, - пробурчала Ксюшка, - мы были с Настей и с Ленкой.
       - С какой еще Ленкой? - спросил дедушка.
       - С какой, с какой! Ты ее не знаешь! Она - моя новая подружка! Ты же вообще во дворе никого не знаешь! - заключила Ксюшка свой ответ бабушкиными словами.
       - Хорошо, - терпеливо допытывался дедушка. - А кто-то, кроме вас троих, еще был? Или вас было только трое?
       - Да нет же! Ну, бабушка, скажи!
       - Были там еще две девчонки. Большие уже, - выручила Ксюшку бабушка. - Она тех не знает.
       - И что, все бросали камни? - дедушка не отставал.
       - Все, - односложно ответила Ксюшка.
       - А почему ты решила, что именно твой камень упал с дерева на стекло? Вы же все бросали, не так ли?
       - Так, так! - Ксюшка не на шутку начала сердится: этот дедушка был очень непонятлив! - Я видела сама, не понимаешь? - и в подтверждение своей раздраженности сделала своей ручкой определенный жест. Но дедушка на это никак не отреагировал.
       - А среди камней, которые летели с дерева, ты узнала свой камень? - ехидно спросил он. - Кстати, а не у той ли машины собралась толпа? - дедушка подвел Ксюшку к окну и показал на серебристый фольксваген, вокруг которого толпился народ. Ксюшка мельком испуганно взглянула в сторону, куда указывал дедушка, и дважды молча кивнула головой.
       Тем временем толпа вокруг фольксвагена пришла в движение и потекла через двор по направлению к подъезду, от начала которого бабушкину с дедушкой квартиру отделяла всего только небыстрая езда на вечно заплеванном и записанном людьми и собаками лифте, кнопки пуска которого внутри кабины, расположенные на грязной панели, некогда белые, теперь всегда были все в черной саже и наполовину обгоревшие. Ксюшка, увидев эту толпу, во главе которой радостно бежали те, с кем она еще совсем недавно метала камни в абрикосы, сразу стала бледной, опрометью бросилась в свою комнату и забилась там под письменный стол. Бабушка, до этого молча слушавшая нервный диалог Ксюшки с дедушкой, тоже подошла к окну и, охнув, заметалась по кухне, не зная, что предпринять.
       Не открывай, - строго приказал ей дедушка. - С толпой мы разбираться не будем. Скажи им, что уже темновато на лестнице. Пусть тот, кому надо, приходит завтра.
       - Может, ты выйдешь? - у бабушки от волнения начали постукивать зубы.
       - Делай, как сказано! - отрезал дедушка. - Пусть успокоятся сначала! Пострадавший один должен прийти, а не тащить за собой толпу! Ты что, не помнишь, как нам не так уж давно ставили крестики на двери и почтовом ящике, помечая тех, для кого на центральной площади города гремел лозунг "Чемодан-вокзал-Россия"! Возможно, что эта толпа - продолжение того же. К тому же я далеко не уверен, что именно Ксюшкин камень попал в стекло. Она из всех там - чужая, приезжая. На нее могли все свалить местные дворовые. А ребенка запугать - ты сама понимаешь... - Дедушка повернулся спиной к бабушке и стал смотреть в окно. Было слышно, как внизу загудел лифт и через короткое время ухнул, остановившись этажом ниже. Почти сразу же в дверь раздался длинный угрожающий звонок...
       - Кто там? - подойдя к двери, с дрожью в голосе спросила бабушка.
       - Ну, как вам сказать... - замялся мужской голос за дверью. - Откройте, поговорим.
       - А кто вы?
       - Откройте! - голос за дверью отвердел. - Поговорим насчет вашей девочки.
       - Извините, но сейчас уже темновато на леснице. В наше время, сами знаете, как открывать дверь незнакомым людям. Приходите завтра утром, - заключила бабушка и отошла от двери. Дедушка все смотрел в окно, словно не замечал происходящего. Ксюшка, закрыв личико ручонками, еще глубже забилась под стол в комнате. Бабушка пришла на кухню и молча опустилась на табуретку. Повисла гнетущая тишина. За дверью тоже было тихо. И вдруг, как по команде, по двери сильно забухали многочисленные удары, гулко отдававшиеся по всей квартире, начал непрерывно звонить звонок, послышались беспорядочные детские крики, из которых ничего нельзя было разобрать.
       - Вы что там хулиганите? - подбежала к двери бабушка. - Что вам надо? - гам и шум на мгновение смолкли и тут, видимо девочка - подросток, срывающимся голосом нервно и требовательно прокричала:
       - Пусть Ксюша выйдет!
       - Никуда Ксюша не выйдет! Уже поздно! - строгим учительским голосом ответила в дверь бабушка. - Идите, девочки, домой. - Гам, буханье в дверь и непрерывный стрекот звонка мгновенно возобновились пуще прежнего. Ксюшка от испуга принялась истерически кричать у себя под столом, бабушка сильно побледнела. Дедушка, плохо соображая, что делает, стремительно рванулся к двери, автоматически рванул вправо защелку, с силой ударил в дверь ногой и выскочил на лестничную площадку. Он увидел, как отлетели к противоположной ее стороне двое пацанов и девчонка - все почти с него ростом. Вся детвора, видимо толпившаяся до этого на лестнице и помогавшая бухать в дверь этой троице, мгновенно пустилась наутек вниз по лестнице. За ней тут же хватила и троица. Внизу, на промежуточной между этажами площадке, прижимаясь к боковой стенке, чтобы его не было видно в дверной глазок, остался стоять коротко стриженый, с уже резко обозначившимися залысинами белобрысый парень лет тридцати в длинных до колен кремовых шортах, белой домашней майке и сандалиях на босу ногу. Он снизу исподлобья глядел на дедушку.
       - Что же это вы тут организуете вторжение в чужую квартиру? Законов не знаете? Или мне полицию вызвать? - задыхаясь от возмущения, закричал дедушка. - Вам же сказали, что приходите завтра утром! Ребенок от страха бьется в истерике, бабушку вот-вот инфаркт хватит, а... - Дедушка не находил слов. На площадку выбежала бабушка.
       - Вы что же это безобразничаете? - тихо сказала она парню и заплакала. - Неужели нельзя прийти утром, а не пугать нас, на ночь глядя?
       - Ваша дочка, - начал неуверенно парень, обращаясь к дедушке и медленно поднимаясь к нему по лестнице, - ваша дочка разбила стекло моей машины...
       Не дойдя трех ступенек до дедушки, он остановился, вопросительно глядя на него.
       - Во-первых, это моя внучка, - сердито поправил его дедушка, - а во-вторых, с чего это вы взяли, что именно она это сделала?
       - Она единственная тут среди детей чужая, временная, приезжая, - перебила дедушку бабушка, - вот они на нее все спихнули!
       - Причем тут дети! - уже раздраженно продолжал парень и полез в задний карман своих кремовых шорт. - Вот! - сунул он под нос дедушке развернутое удостоверение, на котором в сгущающихся сумерках да еще без очков дедушка все равно ничего бы не разобрал. - Вот, - держа перед дедушкой распахнутые корочки, продолжал парень, - я работаю в полиции и сам видел, как именно ваша дочка бросила камень вверх, пытаясь сбить абрикосу. Камень отскочил и упал на стекло моей машины.
       - Очень интересно! Полицейский, страж Закона, организует толпу, чтобы та врывалась в квартиру! Очень показательно и современно! - Дедушка больше не находил слов и замолчал, разведя руками. - А вообще при чем тут ваша работа в полиции? - опять наивно возмутился дедушка. - Разве там не было взрослых? И вы, в частности, который видел, не могли сказать детям, чтобы они не бросали камни там, где не положено? Где вы были?
       - Ну... - на долю секунды замялся парень, - я только подъехал, оставил машину, забежал домой, выбегаю...
       - А камень вот он, летит! - закончил за него дедушка.
       - Да я видел! - совсем раздражаясь, заговорил парень. - И все, кто там был, видели! Так что давайте миром решим этот вопрос: вы мне платите за разбитое стекло и расходимся!
       - Да чем же мы заплатим-то! - почти что заголосила бабушка. - С наших двух пенсий? Да...
       - Меня это мало интересует, - тут же прервал ее парень. - И потом, - мягко, почти вкрадчиво и привычно добавил он, - я же вам ясно сказал: работаю в полиции. Если мы сейчас не договоримся, у вас завтра же начнутся проблемы.
       - Да откуда же мы вам возьмем столько денег? - не сдавалась бабушка. - Из вещей и то ничего путного не осталось. Живем почти впроголодь! Вон спросите у соседей! - Тут молчавший до этого дедушка встрял: - Тут так стучали в дверь и сама ты так кричишь, что уже должен был бы сбежаться сюда весь дом, однако что-то никого не видно!
       - Да перестань ты! - отмахнулась от него бабушка. - Люди не хотят вмешиваться, может. Вон спросите у соседей, как я всю зиму, чтобы нам как-то выжить, сидела с чужим трехлетним ребенком по двенадцать часов да еще вела домашнее хозяйство у его родителей только за еду! Откуда же нам взять денег?
       Парень молча смотрел на бабушку с дедушкой, потом нехотя повернулся и начал медленно спускаться по ступенькам к тому месту, на котором его недавно обнаружил дедушка. Затем он остановился на том месте, постоял в некотором раздумье, присел на корточки и принялся молча глядеть в узкое окошко площадки сквозь прикрывающую его металлическую решетку.
       - Вспомнил свое, родное, - невольно подумал о нем дедушка. - Пауза продолжалась, как показалось дедушке с бабушкой, довольно долго, почти вечность. Парень продолжал в той же позе молча глядеть в окошко сквозь решетку, а бабушка с дедушкой тоже молча стояли у распахнутой настежь двери. Наконец, парень, не поднимаясь с корточек, повернул свою белобрысую голову к дедушке с бабушкой и с неприкрытой угрозой произнес:
       - Я же вам сказал: у вас начнутся проблемы... Я работаю в полиции... Непонятно?
       - Нам всем это давно понятно, - спокойно произнёс дедушка. - Не первый день живём на этом свете. Вам оно видней, полицейским, чей камень из десятка брошенных вверх, упал на ваш потом и кровью заработанный "Мерседес". И двери вам должны открывать по первому требованию, не то вы толпу организуете и пустите её впереди себя... Да отдай ты ему нашу центрифугу! - вдруг повернулся дедушка к бабушке. - Не то этот блюститель изведёт нас вконец!
       -Кк-как-ую? - запинаясь, охнула бабушка. - Какую еще центрифугу? - переходя почти на крик, повторила свой вопрос бабушка. - Это единственное, что я берегу на черный день! Хоть какие-то деньги! Пять лет не распаковываю, стираю и отжимаю все своими руками, а руки-то вон они какие! - бабушка заплакала. - Ты вон не стираешь! - бабушка плакала и тыкала своими сморщенными от долгой и трудной жизни усталыми маленькими руками дедушку в грудь. - Ты не стираешь, ой как не стираешь! Что же мы делать-то станем без центрифуги? - горькие слезы заливали бабушке глаза, и она согнулась, чтобы утереть их концом подола своего старенького, давно потерявшего всякий цвет, халата. Парень немного привстал, оторвался от окошка и заинтересованно посмотрел на дедушку с бабушкой. Потом поднялся в полный рост и медленно, по-лисьи, как и перед этим, прощупывая каждую ступеньку, пошел к ним вверх. Дойдя до предпоследней, остановился и спросил дедушку, как ни в чём не бывало:
       - А что я стану делать с центрифугой?
       - У нас больше ничего ценного нет, - уже спокойно ответил ему дедушка. - И денег нет, - добавил он. - Так что берите центрифугу и разойдемся, как вы говорите, миром.
       - Не отдам я центрифугу, не отдам! - плача, закричала бабушка, - не отдам!
       - Не нужна мне ваша центрифуга! - тоже заупрямился парень. - Сколько она стоит? Что я с ней на базаре, что ли, в форме стоять буду?
       - Тогда подавайте в суд. Другого выхода нет, - вздохнул дедушка.
       - Зачем же в суд? - сразу встрепенулся парень. - Давайте мирно. Я же не злодей.
       - Не злодей, а у людей последнее отбираешь! - всё плакала бабушка. - Причём - бездоказательно! По собственному своеволию! Только потому, что - полицейский!
       - Да отдай ты ему центрифугу, - мягко сказал дедушка бабушке. - Отдай Бога ради. Выживем как-нибудь. Отдай! - и повернулся к белобрысому: - Берите, прошу вас. Она совершенно новая, не распакованная. Берегли на черный день. Вдруг денег совсем не будет! Берите! Для нас этот день как раз и настал.
       - А как я ее понесу через весь двор? - неожиданно спросил белобрысый. - Пускай хоть побольше стемнеет.
       - Ну вот, - обрадовался дедушка, - можете прийти завтра утром, когда все спят, и забрать. Я встаю рано.
       - Нет! - наморщил лоб парень, - лучше, когда совсем стемнеет, я пришлю соседа, он и заберет.
       - Прекрасно! - дедушка тут же побежал в дом и сразу вернулся, неся перед собой большую коричневую коробку. - Вот! - поставил он, тяжело дыша, коробку перед парнем. - Вот она наша избавительница! - бабушка не вмешивалась.
       - Ладно! - махнул рукой белобрысый и принялся спускаться к лифту.
       Дедушка побежал назад успокаивать Ксюшку, а бабушка одна осталась на площадке с центрифугой, прощаясь со своим последним ценным имуществом. Стояла почти в полной темноте: они и не заметили, что пока шли "переговоры", на улице стемнело. Сквозь узкое окошко площадки на старенькое бабушкино лицо, по которому текли тихие слезы, падал бледный свет уличного фонаря... Пока дедушка успокаивал Ксюшку, тяжело хлопнула, защелкиваясь, входная дверь и вошла заплаканная бабушка.
       - Все, забрали, - с тяжелым вздохом сообщила она. - Приходил какой-то по пояс голый мужик. Унес, - повторила она после небольшой паузы. Дедушка подошел к окну на кухне, потом вернулся, выключил свет, снова подошел к окну. Стал смотреть вниз на слабо освещенный опустевший двор.
       - Смотрите, смотрите! - вдруг позвал он Ксюшку с бабушкой, - смотрите, вон они, ночные тати! - Через пустынный двор уверенно шагал белобрысый, а за ним, совсем не чувствуя тяжести коробки, вразвалку двигался крепкий полуобнаженный мужик...
      
       05.07.1997 г. Кишинев