Земляк

      1.
  Немец вошел во двор бесцеремонно, нагло, как привык он это делать всегда. Короткий автомат болтался у него на правом плече. Он дернул на себя легкую, как и весь плетень, из сухой лозы калитку и оказался во дворе. Поведя по двору ничего не выражающими навыкате глазами, он, надвинув себе на лоб за длинный козырек свою пыльную мышиного цвета фуражку-пирожок, и придерживая рукой автомат, молча направился мимо нас с Сашкой прямо к катуху, в котором глухо об стенку, похрюкивая от удовольствия, чесалась огромная черная Сашкина свинья. Только-только мы с Сашкой пригнали наших свиней с толоки, и я, передав свою на попечение бабушки, махнул через перелаз к Сашке во двор. И вот он, немец...
       - Эх, был бы Трезор, качан ему в лоб, - сквозь зубы процедил Сашка и, зачем-то оглядывая двор, решительно двинулся вслед за немцем.
       - Сашка! - позвал я его. - Ты че?
       - Беги домой, Борька! - не оборачиваясь, скороговоркой бросил Сашка. - Нехай бабка вашу свинью схоронит, а то этот и до вас... - И вдруг побежал прямо к немцу, который уже вынимал задвижку, запирающую дверь в катух.
       - Стой! - закричал он не своим, каким-то ломающимся голосом, подбегая к немцу. - Стой, дядя!
       На меня напал столбняк, и я стоял, окаменев, ровно на том месте, где нас с Сашкой застал, когда вошел во двор, немец, а тот, словно глухой, отшвырнув в сторону вытащенную задвижку, деловито тянул на себя дверцу катуха.
       - Стой, дядя! - Сашка, запыхавшись, вцепился в ручку дверцы, оказавшись впереди немца. - Стой! Без мамки не дам! Что же мы исть тогда будем? - глотая слова и закрывая спиной чуть приоткрывшийся проход в катух, закончил он, тяжело дыша. Немец, словно машина, перед которой неожиданно возникло препятствие, без всякого выражения на худом лице левой, свободной рукой, начал отодвигать Сашку в сторону, ухватив того своими крепкими длинными пальцами за шею. Да не тут-то было! Сашке шел уже шестнадцатый год и, хотя он был вполовину меньше длинноногого немца, стоял неподвижно, как вкопанный в землю чурбачок. Совиные глаза немца начали наливаться кровью, он натужно засопел, но сдвинуть с места Сашку не смог. Неожиданно он ударил Сашку прямо в лицо кулаком правой руки. От резкого движения автомат у него сорвался с плеча и повис на кулаке. Сашка, заливаясь кровью, брызнувшей из разбитого носа и лопнувших от такого удара губ, медленно осел на землю.
       - Вэк! - заорал немец. - стрельять! - и принялся оттаскивать обмякшего Сашку от дверцы.
       - Не тронь его, фриц! Не трогай, гад! - я как-то мгновенно разморозился и кинулся, ничего не соображая, на здоровенного немца.
       - О-о-о! Киндер! - немец бросил Сашку, поймал меня, пятилетнего, за руку и, как муху, поднес меня к своему пришлепнутому носу. - Корошо! Корошо! Гут! - и не успев ничего сообразить, от сильнейшего пинка я оказался почти на том же месте, откуда только что бросился на немца в атаку. Жуткая боль меня почти оглушила. До самых глаз все будто залепилось горячей июльской пылью пополам со слезами бессилия и ненависти. Но именно она, эта недетская, всю душу сжигающая ненависть и спасла меня, заглушив собой страшную тупую боль и вдохнув в неподвижное худое ребячье тельце тугие силы мести врагу. Военные годы и для детей - тоже один за три!
       Кое-как я поднялся на ноги. Из катуха несся испуганный визг свиньи и злобное лаянье немца: он никак не мог ее вытащить наружу. Свинья, чувствуя неладное, истошно визжала, упираясь копытцами посреди дверцы. Немец пятился задом, таща свинью обеими руками за уши. "Как настоящий волк, - подумал я, вспомнив бабушкин рассказ, что волк, пробравшись в катух, выводит из него свинью, держа ее зубами за ухо, подгоняя ее ударами своего хвоста. - Точно, как волк!"
       Дальше все произошло еще быстрее, чем я долетел от пинка немца до своего местонахождения: у дверцы катуха искрой мелькнула цветастая Сашкина рубаха, и я увидел, как Сашка ударил пятившегося задом немца чем-то по голове. Немец сразу ткнулся лицом в порог и начал сучить ногами. Сашка отскочил в сторону и глядел на корчившегося в судорогах немца. В руках он держал наготове старое замызганное ведро. Я снова окаменел. Наконец, немец вытянулся и затих. Сашка осторожно, на цыпочках, будто боясь, что тот услышит, все еще не выпуская ведро из рук, подошел ко мне. Лицо его, все измазанное в крови, сильно распухло. На рубахе спереди - кровь.
       - Братка, - шепотом произнес он, - братка... Я немца этого... убил, качан ему в лоб! Вот, ведром с сухой известкой! - и он стал поднимать в доказательство ведро к моему лицу. Рука его сильно дрожала. - Вот видишь, тяжеленное, как камень. Сразу, гад, засучил ногами! - добавил он после короткой паузы. - Надо его того... Быстро схоронить. А то мамка должна вот-вот приттить. Подсоби. - А я будто врос в землю. Сашка забросил ведро в огород и повернулся ко мне, взяв меня за плечо: - Да ты очнись, братка, очнись!..
       Я открыл глаза: меня легонько тряс за плечо мой спутник Василий Семенович.
       - Вставай, Борис, - прошептал он, увидев, что я, наконец, проснулся, - подъезжаем. Хотя стоянка поезда и большая, да вещей у нас порядком. Пока выберемся... Давай, давай, вставай! - и он, уже одетый, умытый и вообще собранный, иронически посмотрел на меня: - Тебя не добудишься! Стонал ты чего-то. Снилось, небось, что с полки падаешь? - он рассмеялся.
       - Да нет, другое, - неохотно ответил я, пытаясь кое-как сесть в узком пространстве между второй и третьей полками. - Сколько еще ехать-то?
       - Давай побыстрей, по-военному. Минут через десять будем на месте. Постель собери, а то проводник ходит, ворчит.
       - Ладно, сейчас. Поворчит и перестанет, - буркнул я, слезая с верхней полки. - мне бы его заботы.
       - Да какие у тебя-то заботы? - шутливо возмутился Василий Семенович. - Ты - отпускник. Сейчас вот выйдем на станции, возьмем такси, приедем к хозяину, мою машину нам он подготовил. Немного передохнем, побалагурим для приличия, а потом - в машину и назад - домой. Автоходом! Не торопясь! Прогулка! Кавказский хребет! Черноморское побережье! Пальмы! Магнолии! Загорающие шоколадные девочки! Я хоть и пенсионер, но все же... А ты почти молодой человек...
       - Тише, людей перебудите, - прервал я его монолог, затягивая ремень на брюках. - Во-первых, мы же поедем через Баку на Ростов. Какие еще загорелые девочки? А во-вторых, я-то, конечно, молодой, да вот животик, да сорок пять лет немного мешают, - закончил я его тоном, - а так ничего.
       - Да пошутил я насчет моря и девочек, - внезапно посерьезнел Василий Семенович и тут же заторопился выносить свои тяжелые чемоданы в проход. Мы подъезжали к началу нашего авантюрного путешествия.
      
       2.
      
       ...Давным-давно, когда мне было лет двенадцать-пятнадцать, моя мать работала вместе с женой Василия Семеновича Таисией. Больше того, они дружили. И всё старались подружить нас со Славкой, сыном Василия Семеновича и Таисии, но ничего у них из этой затеи не выходило: холеный, всегда хорошо ухоженный, посещающий престижную школу, при отце, занимающем высокий и хлебный пост, и при многочисленной однофамильной родне, которая была постоянно на слуху в республике, надменный Славка и я - безотцовщина, воспитанник улицы и частых, отчаянно злых драк и не менее злых порок навьюченной заботами и постоянным устройством личной жизни матери, я и Славка - мы были, как из двух разных миров. Я видел, что подружить нас больше старается моя мать. И как всякая мать, она изо всех сил пыталась показать, что и ее ребенок обеспечен ничуть не хуже других. В одной из таких попыток она как-то исхитрилась купить мне старенький немецкий "Гесс" и заставила своего очередного ухажёра, классно игравшего на аккордеоне и бывшего нарасхват на молдавских свадьбах, дать мне несколько уроков музыки. Но не прошло и недели с момента появления у меня аккордеона, как у Славки появился совсем новенький "Хохнер", а сам отпрыск был определен в лучшую музыкальную школу города. Какая уж тут могла быть дружба!
       В конце концов, жизнь по-своему все расставила на свои места. Моя мать уехала жить почти в другой конец страны - в Баку. Славка, окончив военное училище, получил назначение... куда бы вы думали? Точно! В Баку! А позднее - в небольшой районный городок на юге Азербайджана, у самой иранской границы, где дослужился до майора. Все это время, пока Славка служил, Василий Семенович буквально мотался между домом и иранской границей, обеспечивая своему великовозрастному чаду досрочные звездочки и максимально возможные в этих условия различные блага.
       "Верхнее" Славкино начальство сидело в Баку, и Василию Семеновичу приходилось его часто посещать. Человеком Василий Семёнович никогда не был транжиристым и поэтому всегда останавливался у подруги своей жены, то есть у моей матери. И в городе, в котором служил Славка, Василий Семенович уже давно слыл своим человеком и мог достать и добиться чего угодно. Прямо, как у себя дома. Правда, при этом приходилось возить за тридевять земель огромные тяжелые чемоданы, но это - издержки, без этого никак не обойтись. Зато захотел лейтенант Славка жениться - пожалуйста! Папа тут же находит ему невесту, женит сына. Захотел капитан Славка заняться охотой - пожалуйста! Папа заводит крепкую дружбу со старшим егерем охотоведческого хозяйства. Когда Славке не хотелось идти по каким-либо причинам домой, он отсиживался и отлеживался в доме у старшего егеря. Бывало, что и днями. Захотелось майору Славке машину после того, как он прогнал "папину" жену и завел свою, собственную, - пожалуйста! Папа тут же прилетает, одобряет новый выбор сына и приобретает машину, игнорируя всякие самые страшные дефициты. Дефициты ведь, они - для людей попроще, в число которых Василий Семёнович давно не входит. Но Славка есть Славка: он, в очередной раз в усмерть пьяный, вдребезги разбивает папину машину и кое-что ещё и, как и "папину" жену, бросает машину прямо посреди дороги, а сам срочно переводится служить подальше от этого малоудобного места, буквально в другое государство, забыв согласовать свои действия по поводу аварии с местным ГАИ. И папаша вновь и вновь летает на иранскую границу, возит полные чемоданы и тем мирно улаживает все дела и с ГАИ, и с законом, и с машиной: вскоре через друга-егеря ему присылают записку, о том, что "машина - звэр, бэры давай". Это в переводе означало, что машина восстановлена, снята с местной регистрации ГАИ, все проблемы с которой улажены миром, переписана на имя Василия Семеновича и что можно перегонять ее к себе домой. Оставалось дело за малым: кто её перегонит в такую даль? Сам-то Василий Семенович в этом деле ни бум-бум: большую часть своей трудовой биографии он был связан с персональным шофером. Нанимать перегонщика накладно. А на что у Василия Семеновича его умная голова? Его "осеняет": да ведь у сына-то бакинской подруги его Тайки есть своя машина! И в летнее время он, по данным разведки, всегда навещает свою драгоценную мамашу! Вот это удача! За дружбу, хоть и не твою, как известно, надо платить. И вот я, не смея отказать в просьбе своей матери, оказался с Василием Семеновичем на самой иранской границе, чтобы задаром перегнать Славкин восстановленный драндулет через пол-страны в тёплый бетонированный кооперативный гараж его полувенценосного папаши. Поезд останавливается, и мы выносим на перрон тяжёлую и громоздкую поклажу Василия Семеновича. Нас встречает черная южная ночь, немного расцвеченная пристанционными фонарями, густая липкая духота да шорох пробуждающихся цикад, уже готовых разом, до боли в ушах, затрещать со всех сторон, как только утренняя заря до положенного цвета окрасит недовольное сонное небо. Наш путь - к дому старшего егеря, где по данным Василия Семеновича нас ожидает "машина-звэр".
      
       3.
      
       Мы попали к егерю только утром, часов в семь: не хотели будить хозяев среди ночи и потому ждали рассвета на станции. Вместе с утром проснулись и местные таксисты, один из которых и доставил нас на тихую неширокую боковую улочку, почти как и все в этом городке, аккуратно заасфальтированную. Перед нами оказался крепкий, не дающий возможности заглянуть с улицы во двор каменный забор, обе половины которого соединяли будто только что вывезенные из заводского цеха массивные новые железные ворота, выкрашенные в густой стальной цвет, и с такой же массивной боковой дверцей. Все было наглухо закрыто и дышало спокойствием и неприступностью. Василий Семенович потоптался немного у ворот, не решаясь стучать, но потом толкнул вперед боковую дверцу, немного придержав ее за большое кольцо-ручку, чтобы ненароком не стукнула. Дверца легко, без скрипа, приоткрылась.
       Слева от дверцы перпендикулярно забору я увидел стену какого-то строения, выходящего на середину небольшого заасфальтированного дворика, а прямо перед воротами, метрах в семи - боковую стену другого строения с маленьким окошком посередине стены: небольшая украинская хатка стояла к воротам боком, а широкой застекленной верандой выходила во дворик, в глубине которого наблюдалось еще одно строеньице: летняя кухня. Залаяла маленькая рыжая собачонка, не решавшаяся вылезать из стоявшей справа-сбоку от ворот основательной деревянной будки. Мы стояли у открытой дверцы и ждали, пока кто-нибудь выйдет на лай собачонки. И действительно: вскоре из летней кухни осторожно вышла в длинной ночной белой рубахе пожилая полная женщина и вопросительно посмотрела в нашу сторону. Но, узнав Василия Семеновича, молодо ойкнула и, явно смущаясь, быстро перебежала в стоящую напротив хатку, скрывшись за пологом, закрывавшем вместо двери, вход на веранду.
       - А машины-то во дворе не видно, - сказал между тем Василий Семенович, заглядывая за боковую стену, которая находилась слева от нас, во двор. Но тут из хатки, на ходу запахивая халат, выскочила хозяйка.
       - А мы ждем вашей телеграммы! Вот незадача вышла! - начала она виновато. - Мы бы подготовились, встретили, как люди, а так...
       - Ничего, ничего! - замахал руками Василий Семенович. - Мы по-походному. Айдын прислал нам весточку, что машина готова и находится у вас. Можно забирать?
       - Потому мы и ждем, когда вы дадите знать о своем приезде, - быстро ответила хозяйка, суетливо обметая рукой скамью и грубо сколоченный, покрытый выцветшей клеенкой стол, стоявшие посередине дворика. - Да вы присаживайтесь! Присаживайтесь! С дороги, поди, устали? Сейчас вот приготовлю, - она направилась к строеньицу, прилепленному к самому забору у ворот, - помоетесь в баньке и всю усталость, как рукой снимет!
       - В баньке можно, - по-хозяйски оглядываясь, неторопливо произнес Василий Семенович. - Вы вот познакомьтесь: мой водитель, - он сделал акцент на слове "мой", жестом указал в мою сторону, будто показывая, какую он лошадь только что приобрел. - А где же Саша?
       - Да я уже поняла, - пропустила мимо ушей последний вопрос хозяйка. Остановилась, вернулась к нам и протянула мне свою полную руку. - Галина Григорьевна.
       - Борис, - ответил я, подавая ей свою руку. - Не стоит беспокоиться, Галина Григорьевна. Мы не очень устали. Не хлопочите.
       - Надо, надо! - твердо перебил меня Василий Семенович. - Не слушайте его, Галина Григорьевна. С дороги всегда банька не помешает. Так где же Саша?
       - Да он еще совсем затемно уехал. Дела у него какие-то. Не сказал. Обещался часов в десять приехать.
       Мы сели на приготовленную чистую скамью, предварительно сложив под навесом, закрывавшем добрые две трети дворика, всю свою поклажу. - Здесь хозяин держит свою машину, - пояснил мне при этом Василий Семенович. Хозяйка же тем временем скрылась в баньке. Я не знал, куда себя девать и сидел, словно проглотил аршин, а Василий Семенович, сидя, принялся готовиться к собственному омовению: сбросил с себя пиджак, рубаху, туфли, носки. Принялся за майку.
       - Вы что, догола решили тут разойтись? - не выдержал я.
       - Да тут все свои, что ты такой щепетильный! - недовольно пробурчал он, но разоблачаться прекратил и с нетерпением уставился на дверь баньки. - Я и тебе советую, - продолжил он после некоторой паузы. - Вот поедем своим ходом, неизвестно еще, когда помыться придется.
       - Хозяева-то не виноваты, что мы едем своим ходом, - начал задираться я.
       - Ну, тебя, молодого, не переговоришь! - безнадежно махнул Василий Семенович рукой и принялся ждать.
       Пока Василий Семенович мылся в баньке, хозяйка готовила завтрак, а я сидел посреди двора за пустым столом и молчал. Не нравилась мне эта затея с перегоном машины за три тысячи километров. Не нравилась и все тут! Тем более, что за такой короткий промежуток времени, что мне пришлось общаться с Василием Семеновичем, я про себя отметил, что он никогда не говорит всей правды. Он ее выдает небольшими порциями, строго дозируя их соответственно обстоятельствам. Ровно столько, сколько требуется для соблюдения его интересов. Так, дома он говорил, что машину надо будет перегонять из Баку. Машина, мол, недавно купленная. Мол, Славку, вот, перевели служить за границу. Не возьмет же он туда ее с собой. А бросать жалко: деньги все-таки. В Баку, по договоренности со мной, Василий Семенович должен был приехать через неделю после меня: "Отдохни, побудь с матерью, а потом соберемся потихоньку и поедем. У тебя, де, все-таки отпуск!" - говорил он. Но за день до своего прибытия он мне позвонил в Баку: - Срочно возьми два билета на поезд до N. Придется оттуда гнать машину. Из Баку не получается. - Мать недоуменно смотрела на меня:
       - Он же меня уверял, что машина давно стоит здесь у знакомого! - я развел руками и пошел брать билеты до N. С билетами было не так-то просто: начало августа. Еле-еле достал в плацкартный вагон, выстояв почти целый день огромную очередь. Но по прибытии Василий Семенович был крайне недоволен: - Не верткий у вас сын, Екатерина Максимовна, - как бы шутя выговаривал он матери, - очень неверткий! Я бы не то что жесткие, мягкие бы места достал!
       - Ничего, за своей машиной можно и в общем вагоне погонять, - отшутилась тогда мать. - Поздновато вы позвонили.
       - Ну да ладно, что поделаешь, как-нибудь доедем. И не такое видывали, - покровительственно успокоил мать любитель мягких мест, - хотя... - И не договорив, он в явной досаде, махнул рукой. Я, было, открыл рот, чтобы поставить его на место, но мать как-то жалобно посмотрела на меня, и я, в свою очередь, повторил недавнее движение Василия Семеновича.
       ... Всю ночь мы маялись в лениво шедшем, словно верблюд по раскаленной пустыне, поезде. В вагоне была невыносимая теснота и еще более ужасная, духота. Не спалось. Видно настало соответствующее время, и Василий Семенович стал делиться со мной еще одной частью своей правды. Не видя его лица, я чувствовал, что он при этом старался заглянуть мне в глаза и найти там сочувствие. Оказывается, Славка, негодяй, машину-то разбил и бросил ее посреди дороги на месте аварии. Хорошо, нашлись добрые люди, подобрали машину да ему, отцу, тут же сообщили. Уж сколько он сюда возил-перевозил всего! Да этот шарабан и не стоит того! Если б не... Я слушал его заискивающий шепот и вместо сочувствия к этому пожилому и, без сомнения, давно уставшему человеку, глухая злость закипала во мне. И прежде всего на самого себя. Я действительно абсолютно порядочный лопух! На кой черт я должен потратить свой отпуск на ненужные мне мытарства с какой-то разбитой машиной! Неужели нельзя было все заранее выяснить, что, мол, да как, а только потом давать согласие на эту поездку? А теперь "назвался груздем - полезай в кузов!". Если и дальше так пойдет, то, похоже, завтра я узнаю, что и машины-то как таковой не существует, а нам придется в котомки сложить все, что от нее осталось и пешком драпать домой, потому что остатки Славкиных удовольствий нельзя даже отправить малой скоростью! Поэтому, не найдя машины во дворе егеря и видя, что Василий Семенович даже не спросил у хозяйки, а где же она все-таки находится, я представил себе нечто подобное.
       Все мои печали, наверно, были написаны у меня на лице, потому что хозяйка, выйдя из баньки, глянула на меня и вдруг заохала, заторопилась, приговаривая, что завтрак вот-вот поспеет, а уж потом надо сразу непременно поспать, "а то на вас прямо лица нет".
       Хотя было еще совсем раннее утро, солнце уже нещадно палило и нам с хозяйкой пришлось перенести стол и скамью в другую часть дворика, туда, где была тень, поближе к летней кухне. Оказалось, справа от нее, за домом, хрюкали свиньи, тыкаясь своими влажными пятачками в загородку из металлической сетки, и оттуда шел такой запах, что никакого завтрака мне совсем не хотелось. Но делать было нечего и я, подавив в себе неприятные ощущения и не подавая вида, чтобы, не дай Бог, не обидеть хозяйку, чинно сидел за столом.
       За воротами загудел мотоцикл. Во двор вошел среднего роста светловолосый парень лет тридцати. Сразу можно было определить, что это сын хозяйки: уж очень он был на нее похож. Только волосы у матери были темные и с большой проседью, а сын цветом волос пошел, видать, в отца. Парень широко открыл ворота и затем вкатился во двор на грозно урчащем ИЖе. Лихо объехал стоявший на его пути стол, за которым с кислым видом сидел я, и, едва не врезавшись в плетень из-за малости свободного пространства, резко затормозил, подняв за собой вихрь горячей пыли.
       - Ну, шалапут! - обернулась, улыбаясь, мать. - Ты что, потише не можешь? Вкатываешься, как на гонках! Вон гляди, гости приехали. Василий Семенович. Будут машину перегонять. Познакомься.
       Мы познакомились. Звали его Виктор. Работал он кладовщиком на железнодорожной станции. Только что из ночной. На шум мотора из дома вышла заспанная молодая женщина, его жена, и, словно две горошинки, выкатились двое ребятишек, толкающих друг друга и пытающихся каждый первым проскочить во двор к отцу. Эти веселые рыжеволосые пострелята, ничуть не удивившись, что у них во дворе сидит незнакомый дядя, только пробормотали "здрасьте" и продолжили свою возню, пока Виктор, умывавшийся тут же у рукомойника, устроенного на стенке летней кухни, не цыкнул на них. Ребятишки недовольно глянули на него и наперегонки побежали к бабушке, у которой вот-вот должен был быть готов завтрак. Вышла жена Виктора, неся в руке полотенце. Подала его Виктору.
       - Сегодня тяжело было на смене, - фыркая от воды, говорил жене Виктор. - За двоих пришлось пахать: Колька не вышел чего-то, так мне досталось! Сейчас чуток отдохну да поеду снова. Груза много прибыло.
       - Тебе что, не хватает своего, так ты и за других вкалывать должен? - Начала было возмущаться жена.
       - А тебе-то что с этого?
       - Пускай едет, - перебила свекровь, - пускай едет. Ты, Света, не мешай. Работа есть работа, - твердо заключила она. - Я вот сколько здесь живу, все время работала в заготконторе в бухгалтерии. Пока вот на пенсию не вышла, - обратилась ко мне хозяйка, ставя передо мной на стол тарелку, в которой до самых краев плавала картошка в коричневом соусе. От тарелки исходил густой терпкий пар, из-за которого во рту образовалось столько слюны, что неудобно было глотать: очень было бы заметно. - Так чего только не было, - продолжала хозяйка. - Бывало, ночью прибегут домой: "Ой, Галя, выручай! Опять привезли, надо срочно оформить, люди ждать не могут!". И бежишь. Надо. Работа есть работа, - закончила она после некоторой паузы, и мне показалось, что несмотря на то, что она вот уже несколько лет на пенсии, а прибеги вдруг сейчас кто-то из ее конторы, которой она отдала тридцать с лишним лет, крикни магическое "Ой, Галя, выручай!", и она, все побросав, тут же ринется на помощь.
       Наконец, из бани вышел влажный Василий Семенович, до пояса обнаженный и с полотенцем через плечо. Виктор и Света сдержанно поздоровались, а ребятишки, не обращая на него никакого внимания, тащили каждый к себе малюсенького полосатого котенка. Тот отчаянно пищал, и чтобы его спасти, бабушке пришлось дать сорванцам по подзатыльнику. Во дворе немного поутихло, но не надолго. Теперь в историю с котенком была втянута собака, спокойно дремавшая до этого в своей будке.
       Все, кроме хозяйки и детей, сели за стол. Перед каждым была поставлена такая же порция еды, что и передо мной. Посреди стола хозяйка водрузила огромный полосатый арбуз. Василий Семенович вдруг встал из-за стола и направился к тому месту, где лежало все, что мы с собой привезли. На спине его я увидел огромный белый серповидный рубчатый шрам, окаймляющий правую лопатку. Жестокая метка войны. Чуть пониже этого места заплывшей небольшой воронкой маячила другая отметина. "Досталось ему, бедному", - невольно подумалось мне, и я почему-то отчетливо сразу увидел залитый жарким солнцем двор, себя, лежащего в его горячей пыли, раздираемого нестерпимой болью, окровавленного Сашку с ведром сухой известки в руке и сучащего ногами в предсмертной агонии немца...
       - За встречу всегда полагается выпить, - Василий Семенович усаживался за стол с бутылкой коньяка в руке. - Возражения принимаются только от больных и детей. - Он оглядел, улыбаясь, присутствующих.
       - Я сейчас, я сейчас! - скрылась в летней кухне хозяйка и появилась из нее, держа в руках небольшие, стограммовые стаканчики. - Вот, пожалуйста, Василий Семенович, наполняйте! - и она снова заторопилась к стоявшему возле летней кухни столику доделывать что-то для завтрака.
       - Я не стану! - произнес решительно я. - Во-первых, с чего это в такую рань пить? А во-вторых, мне, наверно, сегодня придется ездить? - полувопросительно закончил я.
       - Да, да! Тебе, Борис, нельзя! Ты прав! Кстати, - громко обратился к хозяйке Василий Семенович, - а где же наша машина? - Хозяйка немного замялась:
       - Да... она все время тут стояла. Вроде готовая. А потом старик что-там заметил и заставил Айдына переделать. Ах, да! Вспомнила! - она хлопнула себя ладонью по лбу: - У нас здесь летом дождей сроду не бывает. А тут, как на грех, только-только Айдын покрасил машину, а дождичек-то возьми да и случись! Вот пятна от капель и остались кое-где на краске. А старик это увидал, пока машина тут стояла, да и отогнал ее опять к Айдыну: пусть, де, перекрасит.
       - Ну а так она бегает? - задал вопрос Василий Семенович.
       - Да вроде того. Гудит только посильнее нашей. Да старик мой говорит, что это у ней от какого-то охлаждения. Может и так, я почем знаю, - хозяйка села с краешку за стол и поставила перед собой тарелку с такой же, как и у всех, едой.
       - Из-за воздушного охлаждения, - поправил мать Виктор. - У нашей - жидкостное.
       - Нехай будет жидкостное, мне все равно, - махнула рукой хозяйка и вопросила: - А чего же это мы сидим, граждане? - За столом сразу все засуетились, готовясь участвовать в трапезе. Василий Семенович принялся разливать коньяк. Света было накрыла рукой стаканчик Виктора, мол, ему еще сейчас на работу идти, но тот твердо снял ее руку со стакана и поправил:
       - У нас - жара. Через десять минут все потом выйдет.
       В это время за воротами взвизгнули тормоза и, рыкнув, замолк, будто на чем-то запнулся, двигатель.
       - А вот и наш дед приехал! - объявила хозяйка. Тут же все дружно поставили на стол поднятые, было налитые до самых краев, стаканчики, а сама хозяйка принялась, кряхтя, вылезать из-за стола. Дверца ворот открылась, и во двор вошел небольшого роста коренастый крепыш, скорее белобрысый, чем седой, подстриженный под лихой бокс с короткой мальчишеской челкой. Только когда он, завидев Василия Семеновича и меня, заулыбался, я разглядел на конопатом, не поддающемся даже местному солнцу лице, глубокие борозды, оставленные на нем всем пережитым, испытанным, выстраданным. Почти медная, вся в крупных коричневых веснушках шея была похожа на растрескавшуюся от палящего солнца землю. Широкая добрая улыбка обнаруживала отсутствие нескольких передних зубов, что, как было видно, нисколько не смущало ее обладателя.
       - А мы все телеграмму от вас ждем, - проговорил он, подходя к столу и протягивая руку Василию Семеновичу. - Все ждем, когда пойдем встречать. Как же вы так? Мы бы толком подготовились. Все, как положено, было бы.
       - Да что ты, Саша, - перебил его Василий Семенович, - ни к чему эти встречи! Зачем людей зря беспокоить! "Вот старый лицемер!", - подумал я, сразу вспомнив, как в поезде Василий Семенович мне "открывался": хотел, мол, было дать телеграмму, да раздумал. Нагрянем, мол, неожиданно. Проверим, не ездит ли кто на отремонтированной машине по своим делам. И все такое...
       - Зачем зря беспокоить людей! - тряся руку хозяина, громче положенного говорил Василий Семенович. Затем, словно очнувшись, показал на меня: - Познакомься: мой водитель. - Хозяин пристально посмотрел мне в глаза и подал руку:
       - Саша.
       - Борис, - ответил я и мне стало как-то неудобно от этого "Cаша". Рука у него оказалась, как и он сам: крепкая и широкая, а глаза - цепкие, пристальные, светло-небесного цвета. Чтобы как-то скрыть свое смущение, которое, как мне показалось, не осталось незамеченным хозяином, я не нашел ничего лучшего, как сказать: - Ну и жара же у вас тут!
       - Это еще совсем по-божески, - приятно улыбнувшись, ответил он и, снимая с себя на ходу через голову по-мальчишески рубашку вместе с майкой, направился к рукомойнику.
      
       4.
      
       Часов в одиннадцать, как раз в самое пекло, когда ни к чему металлическому и прикасаться-то было нельзя - запросто схлопочешь сильный ожог, как от домашней сковородки, - хозяин на своем видавшем виды белом "Москвичонке" лихо прокатил нас по малолюдному городку, распугав в двух местах что-то клевавших у дороги белых кур и вызвав недоуменный взгляд у серого симпатичного ослика, стоявшего в глубоком раздумье почти посередине проезжей части совсем недалеко от единственного в этом городке светофора, водруженного здесь, видимо, больше для солидности. Ознакомительная поездка завершилась тем , что мы свернули в какую-то боковую разбитую узкую, с глубокой колеей улочку, и после долгого петляния уперлись, наконец, бампером в крепкие железные ворота. Наш водитель, выйдя из машины, уверенно раскрыл ворота и вкатил нас в большой двор, напоминавший скорее небольшую стройку, чем жилое место. Я побыстрее выбрался из "Москвича", ощущая, что вот-вот на мне все заполыхает, Василий Семенович, кряхтя, последовал моему примеру.
       Хозяева двора действительно строились: крепкий, современного проекта дом стоял уже под крышей, но для жилья была наспех приспособлена всего одна комната. В остальных пока не было ни окон, ни дверей, ни полов. Хозяин дома встретил нас без всякого удивления. О чем-то говоря по-своему с нашим "Сашей", он пошел с ним в дальний угол двора, скрытый от нас невысоким глинобитным строением с широкими полуоткрытыми створками деревянных ворот, напоминавшим не то гараж, не то мастерскую.
       - Где это мы? - спросил я у Василия Семеновича, молча присевшего в тень у забора на полуразрушенный саман.
       - Это Айдын, который мне делал машину, - неохотно ответил Василий Семенович.
       - И где же она? - я желал поскорее познакомиться с тем, на чем мне предстояло добираться домой не один день.
       - Здесь, у него. - Василий Семенович отводил в сторону глаза и это мне не очень нравилось. Я замолчал и стал ждать. Молчал и Василий Семенович.
       Прождали мы недолго. Это обстоятельство, быть может, и предохранило меня от солнечного удара: пекло стояло такое, что казалось, под ногами - чудовищная духовка, а о солнце я уже не говорю. Во дворе перед домом, кроме следов незаконченного строительства, в углу еще ютилась "времянка", кое-как из чего попало слепленная уборная, добавлявшая в застоявшийся, обжигающий лицо воздух свой специфический "парфюм", который никогда ни с чем не перепутаешь. "Саша" с Айдыном появились из-за строения оба недовольные друг другом, обмениваясь на ходу короткими репликами и резко жестикулируя руками. Было видно, что Василий Семенович забеспокоился. Он встал и пошел им навстречу, но потом остановился, с неприкрытой тревогой в глазах ожидая, когда те двое подойдут. Уже приблизившись к нам, оба продолжали о чем-то страстно спорить, часто при этом выбрасывая в пышущее жаром пространство не уступающее ему по накалу слово "йох". Вдруг оба неожиданно стихли и хмуро посмотрели на нас с Василием Семеновичем, как бы приходя в себя.
       - Ну, как, урус, нэ сгарэл ишшо? - недобро глядя на меня, спросил Айдын. Это был довольно молодой с неделю небритый парень с большими нахальными черными глазами и крепкими рабочими руками. - Зачем, ара, так далэко эздишь? Нэ баишься?
       - Нэт, - тон ему ответил я, - нэ баюсь да.
       - В общем, - вмешался в наш интернациональный диалог "Саша", обращаясь к Василию Семеновичу, - придется подождать до вечера: машина не готова. Надо кое-что доделать по ходовой части. Но придется ему, - он повел глазами в сторону Айдына - кое-что доплатить. И вечером он сам пригонит машину ко мне. - Было видно, что это сообщение не вызвало особо большого энтузиазма у Василия Семеновича, но деваться было некуда, и он обреченно мотнул в знак согласия головой, от которой, по-моему, уже начинал куриться легкий дымок. Не солоно хлебавши, мы отбыли восвояси. Но "Саша" решил хоть немного подсластить пилюлю и молча вместо дома привез нас на берег Аракса.
       - Скупнитесь, - буркнул он виновато, остановив машину у самой кромки покрытого зеленой травой берега и шустро выбираясь из своей раскаленной духовки. Мы стали молча вылезать вслед.
       Оказавшись на берегу, я с удивлением смотрел на столь известную мне и казавшуюся такой загадочной пограничную реку Аракс, героиню читанных-перечитанных мною шпионских рассказов. Это была невзрачная неширокая речушка с глиняными пологими берегами и мутной водой, по обоим берегам которой не было видно ничего пограничного. В свое время я три года пробегал (бег - основной вид физподготовки в погранвойсках) по границе и не понаслышке знал, что тут должно было бы быть. Но ничто не напоминало мне, что это государственная граница, что там, на другом берегу, в нескольких десятках метров отсюда - другая страна: Иран. Мирно паслось несколько осыпанных репьями коз, да один единственный черный ишак бесстрастно глядел на ту сторону, лениво обмахиваясь грязным хвостом от наседавших мух. Купаться мы не стали: уж больно грязная вода. Молча побродили по зеленой травке - диковинке в это время года в здешних местах: в мае тут уже все начисто выгорает и становится желто-коричневым. Потом каждый, думая о своем, полез в горячий "Москвичок".
       К вечеру Айдын прикатил на белом ..."новом Запорожце"! Вот это автомобиль! Когда Василий Семенович мне рассказывал о купленном им лично, а разбитом его Славкой автомобиле, было понятно без перевода, что это была если не иномарка, то, по крайней мере, почти черная правительственная "Волга". А тут этот "горбатый", который иначе никто никогда и не называл, отчего я могу смело дальше писать его марку без кавычек, ибо она - имя нарицательное! Никакие рихтовка с покраской не могли скрыть недавнее печальное прошлое этого неудачника от рождения. Это прошлое выпирало отовсюду. Однако же Василий Семенович сразу повеселел, обнял за плечи подошедшего к нему улыбающегося Айдына и повел того в комнату, куда нас на время пристроили хозяева. "Расплатиться и угостить порядочным коньячком пошел, хотя впору бы зарыдать", - подумал я. "Похоже знал, в каком виде получит Славкину машину, а мне прямо противоположное заливал! Ну и гусь!".
       Какая-то подспудная тревога начала просыпаться во мне. Как я поеду по Кавказу и через полстраны на этом драндулете? Да ему же даже по внешнему виду дальше утильсырья и соваться грех! Пока я сидел в теньке и думал свою горькую думу, Василий Семенович с Айдыном вышли из комнаты во дворик в хорошем "навеселе". Казалось, что вот-вот кто-либо из них затянет во все горло свою родную, задушевную. Но этого не случилось: Айдын на прощанье обнял Василия Семеновича и что-то крикнул на своем гортанном языке хозяйке, стоявшей тут же, во дворике, и собиравшейся поливать его водой. Потом исчез, громко хлопнув тяжелой дверцей железных ворот. Василий Семенович, не обращая на него внимания, тут же подошел к "Запорожцу" и принялся любовно поглаживать его своей нетвердой рукой по скверно окрашенной бугристой крыше...
       Утром ни свет ни заря мы были уже на ногах. Все что надо было, уложили в "Запорожец", наскоро позавтракали: хозяйка и слышать ничего не хотела, пока мы не съели по приличному куску жареной свинины и по два крупных ярко-красных свежих, с грядки, помидора. Попрощались. Хозяина не было дома: ушел еще до нашего подъема. Я сел за руль, завел мотор и стал задним ходом выезжать на улицу через предварительно открытые хозяйкой ворота. Чтобы преодолеть небольшой подъем от дворика до проходившего в двух метрах от ворот шоссе, "Запорожец" так взревел, что, похоже, поднял на ноги в эту рань половину сонного городка. По крайней мере, сквозь шум двигателя я услышал, как вдруг дурно замычала соседская корова...
       - Поедем на Кюрдамир, - спокойно сказал мне Василий Семенович, когда мы начали выезжать из городка, и повернулся, как ни в чем не бывало, смотреть в окно. Он желал любоваться местным пейзажем. Я от неожиданности нажал на тормоза, и машина тут же заглохла.
       - В кк-ак-ой Кюрдамир? - оторопело спросил я. - Мы же договорились ехать через Баку?
       - Нам надо ехать в Кюрдамир, - Василий Семенович, как обычно, отводил глаза в сторону, - там у меня есть знакомые на станции технического обслуживания.
       - Ну и что? - Машина стояла, но асфальт в это раннее утро уже начинал плавиться и имелся риск прилипнуть к нему колесами навечно. - Причем тут СТО? Вы же сказали, что все в порядке и даже угощали коньяком этого абрека!
       - Да, но кое-что надо бы еще подправить. Дорога долгая... - Василий Семенович, как всегда, темнил.
       - Вы же говорили, что в машинах ничего не понимаете.
       - Не понимаю, - согласился Василий Семенович, - но подстраховаться не помешает.
       - А дальше? - меня обуревала злость, - дальше куда?
       - А дальше, - как ни в чем не бывало отвечал Василий Семенович, - дальше - через Кавказский хребет по Военно-Грузинской дороге к Черному морю. Поваляемся там на песочке, - при этом он мечтательно забросил руки за голову и сладко потянулся. - Там - девочки. У меня деньжата есть. Ты ведь - в отпуске... - "Вот козел! - во мне все кипело. - я так и думал, что он что-нибудь отмочит, но такое... Девочки ему... Скотина!" - я чуть было не выдал все это вслух. Договаривались ведь ехать тихо-мирно через Баку-Дагестан-Ростов. Моря ему захотелось! На этом-то горбыле! - Уже вслух закричал я.
       - Ничего, ничего! Вот заедем на СТО в Кюрдамир. Потом у меня в самом Кюрдамире есть еще кое-какие дела. Денек там побудем и - вперед! - Василий Семенович не отступал, и я понял, что эта акция спланирована не сейчас, не спонтанно, и что я вляпался, как говорят, по самую макушку. Отступать было некуда: бросать все посреди дороги, добираться до станции, в такой жаре ждать целые сутки поезда, потом сколько в нем еще трястись до Баку... а там в это время билета на самолет ни за какие коврижки не достать. Поэтому могу опоздать на работу. И насколько - еще не известно. Все рассчитал Василий Семенович. Стратег. Я с яростью врубил сразу вторую и что есть силы нажал на газ. Наш несчастный инвалид от такого безобразия по-дурному взревел, но не заглох, и, еле-еле оторвав от липкого асфальта свои рахитичные колесики, натужно побежал к таинственному городу под названием Кюрдамир.
       Да не тут-то было. По мере того, как мы все дальше и дальше отдалялись от городка с его старшим егерем, у меня, а точнее, у этого несчастного, все больше и больше вело руль вправо. Я попробовал поделиться этой новостью с Василием Семеновичем. Он отреагировал преступно беззаботно:
       - Вот доедем до Кюрдамира, там и поправим. - И продолжал наслаждаться ранним летним утром, и, как мне думалось, предвкушением удовольствий на черноморском побережье. "Дался ему этот Кюрдамир", - уже тревожился я, поглядывая на километровые столбы. Отъехали километров двадцать, а до благословенного Кюрдамира оставалось еще несколько раз по столько. Руль по-прежнему тянуло вправо. И с каждой минутой все сильнее и сильнее. Я решил остановиться и посмотреть, хотя бы приблизительно, в чем там дело. Дело в том, что у нашего рысака в отличие от других, менее амбициозных автомобилей, имелась, мягко выражаясь, одна существенная конструктивная особенность: у нашего все брюхо было закрыто металлическим щитом. Вполне можно предположить, что кудрявая конструкторская мысль прочила этому чудовищу преодоление водных и огневых преград, а может предполагалось, что он должен будет выдерживать взрывы крупных иностранных фугасов, с помощью которых всякие там наемники попытаются разрушить нерушимую дружбу украинского и русского братских народов. Вполне возможно. И не зря поэтому это чудо техники получило у автолюбителей почетную кличку "Броневик". Многие уточняющие эпитеты я здесь из личной скромности опускаю. Так что в нашем с Василием Семеновичем интересном случае подобраться к деталям снизу, имея под собой уже начинающий пузыриться от жары асфальт, становилось делом не совсем простым. Но оказалось, что и подбираться-то никуда и не надо. Пригнувшись, я сразу увидел, что правое переднее колесо сильно косило. Не скажу, правда, что как Савелий Крамаров, но что-то вроде этого. И терлось, обо что ему не полагалось. Уже почти из-под шины стала показываться камера.
       - Все! - сказал я почти радостно Василию Семеновичу, - дальше не поедем. Разобьемся. А на таком асфальте заниматься ремонтом вам никто не станет. Поворачиваем назад. Пусть ваш абрек приводит машину в порядок, как полагается. Хорошо, если назад-то доедем без приключений.
       Но тут Василий Семенович проявил вдруг недюжинную настойчивость и даже грубость. Несмотря ни на что, он требовал доехать до вожделенного Кюрдамира хоть на одном колесе, что, де, у него там может сорваться важное дело, что... Он требовал и угрожал, умолял и негодовал. Плевал, мол, он на всякие страхи. Потихоньку-помаленьку доберемся. Может, по дороге попадется какая-нибудь автомастерская, может... В общем, надо ехать!
       Но, как оказалось, судьба наша ждала нас как раз не в Кюрдамире. Уже махнув на все рукою, я забрался в нашу "Антилопу-Гну" и принялся включать первую скорость, уже обрадованный Василий Семенович, довольный, заглядывал мне в самые глаза... Раз! Раз!... Еще раз!... Скорость не включается. Жду немного. Повторяю процедуру... Никакого результата! Немного напрягшись, пытаюсь включить вторую. То же самое! То-же-са-мо-е! На ровном месте! Останавливались нормально, выключил двигатель, перевел на нейтральную, поставил на "ручник". Никаких намеков не было, что случится такое! Высшие силы! Значит, не судьба! Что же делать? Начинаю из простого любопытства включать сразу третью. Раз... Раз... Не идет. Раз... Включилась! Снова все - на нейтральную и снова начинаю с первой. Тот же результат! Включается только третья передача! Снова выключаю двигатель, даю "звэру" отдохнуть и повторяю попытку... Нет! Все равно включается только третья скорость. Гляжу на Василия Семеновича, молча наблюдающего за моими стараниями. По глазам вижу, что он, наконец, понял, что на этом "звэре" мы можем добраться разве что только до ближайшей канавы, но не до столь желанного ему Кюрдамира.
       - Все, - тяжело выдавливает из себя Василий Семенович, - поехали назад.
       - А как? - спрашиваю я его. - Мы с третьей скорости с места не сдвинемся: двигатель сразу заглохнет.
       - Не знаю, - кисло отвечает Василий Семенович, - надо ехать назад.
       - Легко сказать! Ладно, - говорю я, - надо попробовать как-то возвратиться, не то через некоторое время от нас на этом месте и так останется одно воспоминание: просто испаримся среди этой пустыни под таким солнцем. Поехали бы в сторону Баку, так там хоть лес мог бы спасти. А тут одна голь. Все вокруг выжжено да асфальт пузырится. Ладно, попробую. Куда ж деваться!
       Врубаю третью и что есть силы жму на газ, чтобы "броневик" не успел заглохнуть. Сработало! Несчастный тут же бешено рванулся в сторону Кюрдамира. Но нам уже туда не надо. Нам нужно в городок, откуда так неудачно сегодня началось наше авантюрное путешествие. А как ты возвратишься в этот городок даже с уже совсем сникшим Василием Семеновичем, когда ты бешено прешь вперед на третьей скорости? Как ты развернешься на узкой дороге, хотя и совсем пустынной в это раннее время? А случись что, так некому и помочь! Пустыня! Кто же ездит в этот дурацкий Кюрдамир, если за все километры наших утренних мучений мы не встретили на своем пути ничего движущегося, кроме встречного горячего воздуха? Может, доехать до какой-нибудь развилки или до места, где дорога станет пошире и там попробовать развернуться? От этих дум я уже перестал чувствовать, что руль тянет вправо. Не до него, родимого! Как бы развернуться да не перевернуться! А наш красавец ревет, что есть мочи, и несется в сторону Кюрдамира!
       Кричу Василию Семеновичу, что, дескать, он тут, наверное, не впервые, что, мол, должен тогда знать эту дорогу. Сколько еще нам мчаться до ближайшей развилки или чего-нибудь в таком роде? Но совсем сникший Василий Семенович не знает. По нему заметно, что ему уже не хочется к шоколадным девочкам на черноморский пляж. А правое переднее все-таки трется и трется, и руль все сильнее тянет вправо и вправо. Удерживать его становится тяжело...
       Наконец, завидев впереди небольшое расширение дороги, решаюсь сделать разворот, иначе куда нас занесет этот шедевр технической мысли настырных земляков недавно мирно усопшего Леонида Ильича, один Бог знает. На всякий случай приготовился затормозить...
       Поехали назад! Получилось! Наше чудо даже не попыталось перевернуться на такой скорости! Вписались точь в точь в полотно дороги! Все!
       Василий Семенович сразу заметно повеселел, заерзал, о чем-то заговорил. Но я его не слушал из-за всех наших треволнений, а думал лишь о том, как бы побыстрей добраться до нашего городка. Отмахали-то мы вперед километров двадцать пять! Чтобы быстрей ехать, решил попробовать включить четвертую. Рисковал, так как наш автогерой мог не включить четвертую, но и уже не дать вернуться на третью. От этого дикобраза можно было ожидать всего. Но четвертая спокойно включилась ("Благодарю Вас, Броня!") и наш мучитель побежал к дому значительно резвее.
       Но тут, как на грех, навстречу начал попадаться транспорт. Разъезжались мы с ним на нашей четвертой безо всяких проблем. Но вот впереди показался трактор с прицепом, который уже ехал с нами в одну сторону. Ехал он, сами понимаете, как мог, и поэтому очень быстро надвигался на нас. Обгонять его нельзя было, так как при этом надо было выезжать на встречную полосу движения, но как раз именно в этот момент по встречной несся какой-то джигит. Тут я попытался как-то, притормозить, перейдя на третью скорость, но та, собака, никак не включалась! Не включалась и все! Как ни пытался я ее врубить - глухо! Не зря я опасался, что, пытаясь перейти с третьей на четвертую, могу получить очередной сюрприз от нашего Конька-горбунка. Так и случилось! Трактор неумолимо приближался. Но Бог нас хранил в эти минуты: джигит по встречной молнией пронесся мимо нас и освободил полосу: мы благополучно обогнали тарахтящий своими железяками трактор.
       И вот впереди показался городок. Но как же по нему мчаться на такой скорости? Там не то, что трактор с прицепом, но и корову, а еще хуже - упрямца ишака встретишь. Их на скорости уже не объехать. Я старался не думать об этом, хотя... Тормоза ведь пока работают, поэтому в случае чего, заторможу, а если чудо заглохнет, то с четвертой его уже никогда не сдвинуть с места и придется пешком добираться да спасительного домика старшего егеря, который уже там что-нибудь придумает. В общем, как-нибудь там на месте выкрутимся. Оставался нерешенным вопрос: пусть мы как-то проскочим в городке. Но чтобы попасть к дому егеря, надо поворачивать направо на единственном регулируемом (со светофором) перекрестке. Надо же так не везти! В этот день просто все лепилось одно к одному! Будь, что будет! В конце концов и там можно заглушить нашего дьявола!
       Все же судьба продолжала к нам благоволить, хотя кто-то свыше в "лице" нашего конька продолжал нам ставить палки в колеса: чудом на бешеной скорости мы проскочили пол городка, успешно обгоняя все встречавшееся на нашем пути, а когда подъезжали к злополучному перекрестку со светофором, загорелся зеленый. Слава Тебе, Господи! Чуть притормозив, с визгом повернули мы направо и, промчавшись еще метров триста, обессиленно остановились у знакомых ворот...
       Едва мы вошли во дворик, оставив нашего красавца на улице, как все домашние, как горох, высыпали нам навстречу. Оказалось, что хозяин уже был дома и, несмотря на еще раннее утро, находился уже в приличном подпитии. Сразу вспомнилось, как вчера он завел меня в свою комнату и демонстрировал "царские подарки", врученные ему, простому егерю из приграничного захолустья, великими советскими руководителями и военачальниками, которых он лично обслуживал на "царских охотах". После удачной охоты - а неудачной быть не полагалось, иначе бы егеришке не сносить своей головы - после удачной охоты при костерке и за шашлычками со знаменитыми коньяками даривали они ему, великие, разнообразные охотничьи ножи - настоящие произведения искусства с дорогими инкрустированными рукоятками, изготовляемыми, как и все для этого круга людей, по спецзаказам и, похоже, совсем не за их личный счет. При такой работе да с утра не быть в подпитии - большая проблема.
       - Что случилось, Василий Семенович? - тараща на нас свои, уже непокорные ему самому глаза, просипел хозяин. - Забыли чего? - в глазах его жены, снохи, сына и малышей я увидел тот же вопрос. Наступила немая сцена. Я не стал объясняться, давая возможность Василию Семеновичу самому все рассказать. Тот, видимо, еще окончательно не пришел, как следует, в себя и молчал. Но через мгновение довольно импульсивно начал:
       - Знаешь, Саша... - "Ну все! - подумал я, - сейчас он меня отделает за мое шоферство, за то, что сорвал ему, как я понял, какую-то важную сделку в Кюрдамире..."
       - Знаешь, Саша! - громко повторил Василий Семенович, - а Борька-то - настоящий герой!
       Меня резануло его фамильярное "Борька": сколько лет мы были знакомы, он всегда разговаривал со мной с известной долей почтительности, хотя и на "ты". "Разволновался, видно, совсем, старый, - подумал я в его оправдание".
       - Борька? - хозяин, как мне показалось, внимательно посмотрел на меня протрезвевшими цепкими глазами, будто впервые меня увидел. "Вконец забыл спьяну, как меня зовут! Ладно, бывает!", - решил я.
       - Борька - настоящий герой! - начал опять с большим пафосом Василий Семенович. - Я думал: все! Разобьемся насмерть на этом драндулете, но Борька...
       - Да ладно вам, Василий Семенович, вгонять меня в краску! - я взял его за рукав, - ничего особенного-то и не было. Всегда можно было затормозить. Тормоза-то ведь работали! Перестаньте! - Но Василий Семенович, похоже, очень долго был сжат в болезненный комок, сжат, как стальная пружина. Натерпелся, бедняга, за недолгое наше путешествие на горбатом. Хотя вида не подавал. Но сейчас раскручивался и раскручивался и удержать его было невозможно.
       - А наш папка тоже герой! - вдруг неожиданно ревниво перебила Василия Семеновича хозяйка. - Он в войну один немца убил.
       - А где вы воевали? На каком фронте? - обратился я к хозяину больше для того, чтобы поддержать хозяйку и тем самым застопорить хвалебную тираду Василия Семеновича в мою честь.
       - На каком там фронте! - хозяйка досадливо поморщилась. - Пацаном он еще был. В оккупации.
       - Так вы не местные? - удивился я. - По-азербайджански, я вижу, у вас все говорят.
       - Конечно, не местные. После войны, как поженились, приехали сюда на заработки. У нас там все разбито было. Вот и живем здесь, - как-то виновато заключила хозяйка и развела руками. Между тем хозяин почему-то глядел и глядел на меня, не мигая, и я начал испытывать какое-то смутное беспокойство.
       - А откуда, если не секрет, вы приехали? - продолжил я спрашивать, теперь уже желая как-то уйти от неприятного пристального взгляда хозяина.
       - Да какой же тут секрет! Из предгорной Кубани. Там такие леса! Саша там на егеря и выучился.
       - А вв-ы, случайно, не из... - Я интуитивно назвал поселок, в котором провел свое детство у бабушки. - Там у нас в конце войны один парень вернулся с фронта, зашел в гости к своей бывшей учительнице, посидели, выпили, вспомнили довоенные годы, а потом он ее решил ограбить: захотелось еще выпить, а денег не было. А попросить, как потом признался, постеснялся. Когда собрался уходить, она пошла вперед: дверь ему открыть, а он выстрелил ей в затылок! Забрал, что нашел: из ценных вещей - один единственный полушубок. И тут же подался в ближайший ларек обменивать на водку. Там его и застукали.
       - Точно! - вскричала хозяйка, - точно! А когда соседка учительницы, услышав выстрелы, побежала узнать, в чем дело, он и ее застрелил, паразит. Прямо на ступеньках крыльца...
       ... Я вдруг вспомнил длинноногого немца и хрипло визжащую упирающуюся свинью, и глянул на хозяина: Саша. Герой. Убил немца...
       - Э-э-э...
       - Борька! Братка! Качан тебе в лоб! Братка! - хозяин прыжком кинулся ко мне, и я оказался в его крепких объятиях. - Братка! - плакал мне в ухо сильно постаревший Сашка, - братка мой...
      
       Кишинев-Баку-Кишинев, 1983-2001 г.г.