Мороженое счастье

   ...Всю ночь Даниловна ворочалась с боку на бок на своей узкой и жёсткой кровати. Крепкий и здоровый сон никак не шёл: всё какая-то болезненная дремота. То в голове гвоздём сидел вопрос, чем же утром хоть кое-как позавтракать, то не давал покоя внук Димка, пославший её на три известные буквы, когда она ему вечером пеняла, что стоило бы ему хоть чем-нибудь заняться и как-то помочь их небольшой семье материально. Надо же, какой байбак вырос! Только год отучился в лицее и уже половину предметов завалил! За второй год за его учёбу платить совсем нечем да и документов никаких ему не выдают: пусть, мол, сдаст хвосты сначала... А он возьми да и брось всё! Вот и сидит дома: ни тебе дальше в школу, ни в лицей, ни на какую-никакую работу! Сидит и всё! Не хочу, мол, ничего делать! А ты, бабка, мол, уже так допекла, так шкуру содрала до крови своим шершавым, как у старой коровы, языком, что пошла-ка ты... Воспитали! Доносилась я с ним, как дурень с писаной торбой! Правильно дочка постоянно ругала: мол, что ты с ним, старая, носишься, да его выпороть давно пора, дать ему хорошего ремня, чтобы как-то мозги ему вправить, так не давала же! Ни Боже упаси! Вот и дождалась учительница русского языка и литературы от своего родного внука. Дождалась в свой адрес благодарности в виде ненормативной лексики.
       Да откуда ребёнок мог что-то иное почерпнуть? Вырос-то уже в это смутное и страшное время, время, когда она уже была на пенсии, а дочка с мужем - в постоянно подвешенном состоянии. В их небольшой двухкомнатной квартирке все эти проклятые годы почти каждый день вспыхивала ссора. И не только постоянное отсутствие денег было тому причиной. Если бы только это... Как-то бы смогли пережить-перетерпеть. А как вынести каждодневный злобный взгляд зятя? Его, местного, неизвестно каким ветром занесённого в эту русскую семью, последние годы раздражала в них каждая мелочь. В унисон лозунгам на центральной площади города он и им кричал в минуты полной откровенности "Чемодан-вокзал-Россия!", искренне надеясь, что наконец-то в этой квартире появится настоящий хозяин, а не эта въедливая старая училка, которая до сих пор не хочет его прописывать у себя, и он числится постоянным жильцом квартиры своей сестры вот уже два десятилетия.
       Докричался! Теперь и самого выгнали с работы его же дружки, за которых он так ратовал, пытаясь изгнать и свою семью с этой земли! Достукался! Журналист! Дожил до шестидесяти лет и ума совсем не нажил! Сидел бы в своей малотиражке и носа не высовывал. Так нет же, ему политику подавай. Да забыл, что власть-то меняется: на смену одной деревне приходит другая. Со своими кумэтрами, нанашами и свояками. Теперь вот уже почти год сидит дома, лежебочничает. На работу никуда не берут, да он и не сильно-то рвётся Ждёт пенсии. А до неё-то с нашими новыми законами ещё ого-го! А есть-пить давай каждый день. Да ещё такому двухметровому дылде. Да ещё и винца надо как-то исхитрятся покупать: как же молдавану без вина! А на какие шиши? На её учительскую пенсию, которая и так - одни слёзы?
       Нет, сегодня, видно, никак не уснуть... Димка вон в углу на старом диванчике что-то во сне зубами скрипит... Так и спит с ней с рожденья в этой никогда не знавшей ремонта комнатке. А в соседней - Аня с этим Мишкой. Кажется, тоже не спят: из-под двери пробивается полоска света. Три часа ночи... Вот Аня, бедная Аня! На кой чёрт я тянулась и давала ей высшее образование? Работала бы какой-нибудь торговкой, зато сейчас бы полегче было. Так нет, все хотели быть грамотными! Партия велела всем учиться! А где она сегодня эта партия? Господа партийные бросили свой народ на произвол судьбы, а сами запели иные песни. А такие, как Аня, верующие, остались ни с чем. Теперь вот моет каждый день полы в школе и в какой-то пьяной забегаловке и благодарит Бога, что хоть такая работа иногда перепадает. Иначе ложись и помирай.
       Нет, сегодня никак не заснуть... Димочка вот вечно ходит голодный. Длинный-то стал, а худой, как тростинка! Какую баланду ни приготовишь, всё сметает моментально! Забыли, когда сальце нюхали! Маленький! От постоянного голода и ругается! Да разве ж я виновата, что в доме почти каждый день - ни крупинки? Задолжали за эти проклятые коммунальные услуги столько, что уже вот-вот начнут выселять из собственной квартиры! А в город выедешь - одни особняки прут и прут изо всех щелей. Да красивые какие! Как на лубочных картинках! А какие иномарки важно шуршат широкими шинами по проспектам! Не наше время... Ох, не наше... Тут Даниловна вдруг вспомнила, что вчера днём ей повезло: она встретила по пути в хлебную палатку свою бывшую коллегу-учительницу, живущую тут неподалёку, с которой они часто перезваниваются и которая пообещала дать ей несколько сосисок для их старой кошки. Мол, сосиски эти - какие-то подозрительные. Она их боится есть, пусть хоть для кошки пойдут, жалко выбрасывать. Ничего! Слава Богу, принесла три сосиски! Мы их хорошенечко прожарим-пропарим и будет нам обед-завтрак! А там - что Бог даст! Тут, наконец, к Даниловне пришёл сон и она со счастливой улыбкой на стареньком сморщенном лице отправилась в царство Морфея...
       Состояние праздника не покинуло Даниловну и на следующий день. Это был действительно официальный праздничный день - День города. С утра кое-как принарядившись, она отправилась в центр в надежде, что хоть в этот день она немножко отойдёт от тяжелой домашней обстановки. Аня уже давно убежала на рынок: там её обещали устроить продавать по выходным старое заграничное тряпьё. Зятёк, как обычно, валялся в постели. Димочка тоже был в постели, несмотря на довольно позднее утро. Про сосиски она никому не говорила, собираясь из них приготовить обед, так что для вставания с постели особых причин у отца с сыном не было: завтрак и не намечался.
       В центре города, на его главном проспекте, среди празднично одетых людей и разнообразных выставок всяких изделий различных предприятий, учреждений и фирм Даниловна как-то приободрилась, похорошела, даже фигура её выпрямилась и демонстрировала некоторую солидарность с сытым и нарядным людом, вяло прохаживающимся туда-сюда среди всей этой городской бутафории счастья и достижений. Правда, она не подходила близко к выставкам разнообразных съестных изделий: боялась, что не выдержит и упадёт в голодный обморок. Но на плакаты и лозунги глядела истово и радовалась их нарядному виду.
       Вдруг кто-то тихонько тронул её за плечо: "Нина Даниловна?" Она, вздрогнув, быстро обернулась. Перед ней стояла пара: мужчина и женщина. Обоим лет за сорок. Оба ­- в новеньких кожаных полупальто. От обоих немного пахло вином и дорогими духами. "Не узнаёте, Нина Даниловна?" "Нн-е-ет!, - удивлённо протянула Даниловна, - не узнаю". Она вдруг как-то согнулась вся, вся сморщилась, уменьшилась в размерах в своей сильно потёртой чёрной юбке и нелепой зелёной старомодной кофте, местами сильно побитой молью, не зная куда девать старые чёрные кроссовки, в которые она была обута и которые были на три размера больше, отчего их носы были слегка загнуты кверху. Её абсолютно белая голова, стриженая под мальчика, невольно потянулась в сторону небольшого подносика в руках мужчины, на котором горкой красовались несколько пирожных и стояла бутылка красного дорогого вина. Даниловна невольно сглотнула слюну, не в силах перевести взгляд на лица остановивших её людей. "Вы были у нас классным руководителем в восьмом "Б". В 197.. году, помните? Мы..." Тут они принялись наперебой называть свои фамилии, напоминать ей, как она вызывала в школу их родителей, рассказывать ей, как они потом учились дальше, потом поженились... Даниловна внимательно всматривалась в эти чем-то знакомые ей лица и пыталась вспомнить те далёкие-далёкие детали её школьной жизни, о которых напоминали ей эти двое взрослых, по всей видимости, хорошо обеспеченных людей. Но воспоминания приходили плохо. Даниловна нет-нет да бросала голодные взгляды на небольшой подносик с горкой пирожных, который держал в одной руке по-видимому её быший ученик...
       На следующий день, едва дождавшись утра, она позвонила своей школьной коллеге, выручившей её подпорченными сосисками, и захлёбываясь от переполнявшей её радости, принялась рассказывать о счастливом вчерашнем дне, проведённом ею на празднике Дня города, о встрече с её бывшими учениками. "Я, как и все нормальные люди, вчера ела пирожные и мороженое", - с гордостью поведала она и тихонько положила трубку, на которую капали и капали холодные старческие слёзы...
      
       15.10.2004 г. Кишинёв