УЖАС

   УЖАС                Геннадий Гончаров
                Он меня пугает, а мне не страшно.
                (Л. Толстой о творчестве Л. Андреева)

     Я не случайно привёл в эпиграфе перед началом своего рассказа злые слова Льва Толстого из его дневников о творчестве Леонида Андреева. Меньше всего я бы хотел напугать своего читателя. Обратить его верящего в мистику. Настаиваю на здравом смысле. И всем моим историям, случаям, фактам есть, конечно же, вполне материалистическое, житейское объяснение. Это я, свидетель и очевидец минувших событий, не смог дать тогда, а некоторым из них и доныне, ясного объяснения неясным фактам. Может быть, кто-то?
     Если вы читали какие-нибудь мои опусы, рассказики, ну хотя бы парочку, то правильно решили – все мои повествования, во-первых, из быта геологов, во-вторых, в них нет вымысла, в-третьих, они почти документальны. Собственно, это обычные дневники, замаскированные под рассказы. Доверительно вам пожалуюсь, я пытаюсь свои рассказики как-то чуть приземлить. Подать свои истории достовернее,  чуток художественнее. Увы! Вероятно, я не обладаю необходимым качеством хотя бы худущего рассказчика. Потому мои воспоминания-истории получаются какими-то мистическими, несмотря на все мои усилия придать им содержание обыденности, реальности, меньшей сказовости, большей достоверности. Случаи, изложенные в моих повествованиях, кажутся, почему-то, читателям скорее фантастическими, вымышленными. Но.… Но! Когда те или иные события, ситуации случались в моей жизни, то поначалу я их и сам принимал как некий парадокс, нереальный случай, неожиданное совпадение, каприз природы или ошибку восприятия. Но почему при этом меня охватывал озноб и нисходил явственный необъяснимый ужас? Вот тут я и сошлюсь на эпиграф, предваряющий эти воспоминания. Пусть вам не будет страшно. Не хочу вас напугать.

     Я вспоминаю геологию пятидесятых-шестидесятых годов – дела обычные: продукты в отряде закончились. Вертолёт с заказами в запланированное время с базы экспедиции не прилетел. Так это было, и, увы, есть. Боюсь, и будет, на моей Родине, в моей России. Подножных кормов – уток, гусей, даже рябчиков не было. Не встречалось ни лосей, ни оленей, ни капалух. И рыба не ловилась. Четверо членов отряда разошлись по обычно обильно рыбной реке и часами прочёсывали спиннингами вдруг опустевшие воды.
     «Хотя бы какой-нибудь щурёнок попался», думал Алёшин, швыряя и швыряя  занемевшей рукой блесну в прозрачные воды. И вдруг блесна с трёхпалым крючком застопорилась. «Чёрт, зацеп, решил Алёшин. Блесну жалко, если оторвётся».
     Неожиданно блесну «повело». «Однако! Да там крупная рыбка!».
     Алёшин был опытный рыбак, и он начал привычную игру с рыбиной, попавшейся на блесну. Если рыба не сопротивлялась, Алёшин энергично сматывал леску на катушку. Вдруг жертва пыталась уйти, Алёшин тут же ослаблял натяжение лески и отпускал рыбу в свободное плаванье. Затем игра продолжалась, повторялась. Коллеги по отряду, поняв, что начальник зацепил приличную добычу, бросили хлестать реку и окружили Алёшина. Все с вожделением ожидали, вот сейчас шеф извлечёт рыбку, и они приготовят обильную уху и, наконец, до отвала наедятся. Когда в очередной раз Алёшин с трудом, но достаточно быстро выбирал леску, подтягивая добычу к берегу, сопротивление рыбины неожиданно исчезло. Натяжение лески прекратилось, и она легко и быстро смоталась на катушку. На конце лески не было ни рыбины, ни блесны. Общий стон разочарования разнёсся по долине реки. Обидно, но при рассмотрении установили, что леска просто отвязалась от блесны. А медная блесна с трёхпалым крючком осталась в пасти неустановленной добычи. Семги? Щуки?
     На третий день, когда с утра уже доели последнюю горстку манной крупы без соли и масла, прилетел, наконец, вертолёт. Конечно же, устроили пир! Наварили казан макарон с тушёнкой. Заварили крепчайший чай со сгущёнкой. Вскрыли ящик пресных галет. И всё это изобилие поглощали под профессионально сготовленный напиток – чаин. Если кто ещё не знает, что это такое, объясняю. Это нечто вроде пиратского грога, состоящего из, крепко заваренной чаем, кипящей воды, растворённым в ней сахаром и смешанной со спиртом. В соотношении один к трём. Лучше – к двум. Литр воды на пол-литра спирта. В такой пропорции, уверяю вас, напиток превкуснейший. Пить его лучше горячим, или тёплым. Попробуйте. Счастливое состояние гарантирую.
     Следующие четыре дня отряд быстро сплавлялся вниз по реке. От того места, где была упущена рыба, и куда к нам прилетал вертолёт, мы сплыли более чем на сто километров и встали лагерем. Привычно раскинули палатки и приготовили стандартный ужин – рисовая каша на сгущёнке.
     После ужина Алёшин взял спиннинг, отошёл метров за двадцать от лагеря к перекату, и зашвырнул блесну в буруны. Тот же миг спиннинг рвануло, леска натянулась, и из воды свечой взвился огромный пёстро-оранжевый лох. Стояла осень, и королевские сёмги уже сменили свой серебристый океанский облик на брачный грязно-маскировочный наряд. К своему удивлению, лох почти не сопротивлялся и Алёшин легко извлёк метровую рыбину на пологий галечный берег. Странно, но самец, судорожно глотая воздух раскрытой пастью, лежал спокойно и даже не стремился сбежать в спасительную ему среду, рядом струящуюся воду. Он будто чего-то ждал.
     Алёшин склонился над рыбиной, чтобы извлечь свою блесну из хищной зубастой пасти лоха и отпустить его в реку. Но от неожиданности ахнул! И тут же вдруг почувствовал, хотя стояла жара, как озноб охватил его тело, и, почему-то, страх, даже ужас. 
     –  Парни, – вскричал он, – бегом ко мне!
     – Смотрите, – показал Алёшин на спокойно лежащего лоха, – видите?
     – Хорош! – плотоядно восхитился Ерема.  – Во, нажрёмся!
     – Да вы не на размер сёмги смотрите, на его пасть гляньте!
     – Вот это да! – изумилась Марина. – Смотрите! У рыбки две блёсенки с крючочками во рту! Где она их взяла? И Марина осторожно стала трогать острейшие жала мощных крючков. – Какие остренькие!
      – Ты что делаешь! – испуганно вскричал Алёшин. – Убери руки! А ну лох взбрыкнёт!? Насквозь ладонь твою пропорет! А, в самом деле, чего это он так мирно развалился? – пробормотал Алёшин. – Уж не помощи ли от нас просит? Избавить его пасть от нестерпимой боли, от рыболовных крючков?
     Алёшин присел над рыбиной, прижал левой рукой морду лоха к береговой гальке, а правой рукой стал осторожно извлекать блёсны из бритвенной пасти сёмги. Удивительно, но рыбина не сделала ни единого движения, пока он не освободил распахнутые челюсти от обоих крючков. И только тут самец взвился мощным рывком вверх, застыл на мгновение в вертикальном положении на хвосте и – прыгнул. Но не в сторону реки, в воду, а к обрывистому берегу, и упал в песок в паре метров от воды. Капельки мраморных молок прыснули из рыбины.          
     – Мы не браконьеры, – проговорил Алёшин, и нагнулся над замершим самцом. Казалось, рыбина смотрела на него всё понимающим, немигающим глазом. Подсунув обе руки под плоское тело десятикилограммовой рыбины, он с усилием приподнял лоха и швырнул его в прозрачные воды реки. Самец на какое-то время замер в воде, потом глянул на нас с благодарностью, улыбнулся нам (ей богу!), взмахнул мощным хвостом, и исчез в глубине.
     – М… да, – разочарованно пробормотал Ерема, – пойду ловить щук. 
     Самое странное в этой истории то, что никто из моих коллег по полевой палаточной жизни не отметил одной маленькой, прямо-таки, мистической странности. А ведь мы уже третий месяц жили бок о бок в одних палатках, ели из одного котла, вместе переживали общие радости и огорчения не очень уютного геологического бытия. Мистическая странность заключалось в том, что вторую блесну с трёхпалым крючком, которую Алёшин извлёк из пасти отпущенного самца, у него оторвала и утащила рыбина, которая сошла со спиннинга неделю тому назад в ста с лишним километрах выше по реке! И это была блесна Алёшина! Сёмги шли на икрометание в верховье, а самец ушёл вниз!? Зачем? Почему?
     Алёшин узнал блесну по характерной отметине – выцарапанной на блесне букве А. Все свои блёсны он метил таким клеймом. Его приятели даже не высказали какого-либо удивления, изумления или, хотя бы, вопросительности такой странности. Поймать рыбу со своей блесной через семь дней в ста километрах от места, где она оторвала эту блесну! Это достойно изумления! Алёшин  и изумился. Но не очень. Случай и случай. Бывает. А озноб и ужас? Но когда позже в его жизни стали происходить случаи, чем-то напоминающие вышеописанный рассказ, а, с точки зрения законов математики и здравого смысла необъяснимые, удивляться перестал. Он сначала задумался, потом насторожился. Когда же их число всё более нарастало, стал впадать в тревогу, даже и панику, искать каких-то логических объяснений, иногда потусторонних, или религиозных. Может быть, Алёшин как тот первочеловек, отмеченный Буддой? Или помеченный христианским Богом индивид? (Бог отметил). Непонятные истории, ситуации, может быть, предупреждения(?) накапливались. Расскажу  ещё о некоторых, в том порядке, как их припомнил.

     Последний (последний ли?) случай из серии невероятных, фантастических случился с Алёшиным в эмиграции. Алёшин с женой и внуками семи и десяти лет отдыхали на море, на восточном побережье Австралии. Внуки безмятежно полоскались на отмели, я периодически заплывал на сто пятьдесят сто метров от берега. Жена лишь изредка заходила в море по грудь остудиться. Вблизи берега то и дело с ревом пролетал некий механизм, типа водного мотоцикла. Алёшин запамятствовал, как он назывался. Но рёв и волну он производил изрядные. Появлялся он всегда неожиданно, вспугивал детей и женский пол, и тут же мгновенно исчезал.
     Алёшин с внуками перекупались. Он строил вместе с ними крепость из песка. Девочки по мере своих сил ему помогали. «Окунусь, объявила жена, и встала». «Угу, ответил он, и продолжал сооружать стены крепости из песка».
     Прервала его увлекательное занятие жена. – Я темные очки утопила, – сообщила она Алёшину. – Этот безумец на своём аппарате промчался буквально рядом со мной, и волна сорвала с меня очки. Хорошие очки были. Итальянские.
     – Так, погодьте, девочки. В каком месте ты стояла в море, когда этот гонщик сбил у тебя очки?
     – Да прямо напротив вас и зашла. Стояла в воде, как обычно, примерно так. Жена показала на грудь.
     – Ага, – сказал Алёшин, – мне будет вот так. И он, не убирая рук от своей груди, зашел в море, пока вода не коснулась его рук прижатых к груди.
     Жена со скепсисом, а внуки с интересом стали наблюдать за перемещениями Алёшина в воде. Выражение лица у Алёшина было отрешённым. Он топтался будто на одном месте.
     – Ты что делаешь? – крикнула жена
     – Дед, а что ты делаешь? – хором спросили внучки.
     Алёшин приподнял указательный палец вверх, и неожиданно замер на месте. У него на лице появилось сначала выражение удовлетворённого человека, которое тут же сменилось гримасой испуга. Он мгновенно погрузился под воду. С минуту его не было, а когда он вынырнул, то в правой руке у него были тёмные очки жены!
     – Не может этого быть! – воскликнула жена. – Невероятно! Найти очки в океане!
     – Да, невероятно, – пробормотал Алёшин, приблизившись к жене и дрожа всем телом.
     – Ты чего трясёшься? Жара же!
     – Это нервное, – ответил Алёшин, – такое со мной уже бывало. Давно, ещё в молодости, когда я работал. Вечером расскажу. И вновь волна необъяснимого ужаса охватила сознание Алёшина и тут же исчезла.
     Всё, что он припомнил и рассказал жене, Алёшин позднее попытался записать в форме связного повествования. В памяти высветилось несколько странных, даже жутковатых случаев. А когда Алёшин изложил их все на бумаге, они показались ему не только жутковатыми, но и невероятными, даже фантастическими, а может быть и мистическими. Не знаю, случалось ли нечто подобное, необъяснимое у читателей, вот что бы я хотел услышать. Это нужно мне. Для личного успокоения. Я устал жить в вечном ожидании страшновато-внезапного пугающего случая. Может быть, если я разделю свои странноватые истории на многих, меня перестанут охватывать озноб и волны ужаса? А случаи? Вот они. Изложены они не в хронологическом порядке, а как припомнились и записались Алёшиным.

     Это событие начиналось в том же году, в том же месте и, даже, в тот же день, когда Алёшин фантастическим просто образом извлёк из океана тёмные очки жены. Но сначала чуть предыстории.
     Накануне эмиграции Алёшин навещал родные места, Сибирь. Попрощался с родиной, редкими, оставшимися в живых и на свободе приятелями по прошлому, но прежде с мамой. Мать и слышать не пожелала о возможном переезде в Австралию. «Буду умирать на родине, ответила она сыну на его предложение». И действительно, после его отъезда она прожила лишь два года, и похоронена на деревенском кладбище своей родины, где и родилась 88 лет назад. Там же она вышла замуж, там родила единственного сына, там же в 22 года потеряла мужа, там же 66 лет вековала одна, посвятив свою жизнь сыну, Алёшину. Перед прощанием с сыном мать вручила ему серебряный крестик – его завещала внуку любимая бабушка Щеглова Любовь Васильевна. Через четыре года Алёшин прилетел из Австралии в Россию и вновь наведывался в Сибирь. Но матери уже не застал. Он навестил её на тихом сельском погосте, где она успокоилась за год до его приезда. Не дождалась. Алёшин запомнил мать честной, прямой до резкости, верной наследным домостроевским заповедям. И работящей. Он не помнил, чтобы мать просто бы сидела и отдыхала. Терпеть не могла бездельников. Она так и умерла на грядке, пропалывая сорняки. Свои качества она передала и Алёшину.
     Алёшин вырос в советской школе, в советском обществе, в окружении безбожия. Идеологическая машина советской власти работала превосходно. Его всячески отвращали от веры в Бога. И отвратили. Бабушка и мать были людьми верующими, но мудрыми. Они не ломали Алёшина, не навязывали ему свою веру. Понимали, что ему жить, расти, успевать в ином обществе, чем выросли они сами. Единственное от чего его успешно отговаривала бабушка – от комсомола. Он вступил в комсомол лишь на восемнадцатом году жизни. На своей первой работе, в геологии. Вероятно, она не смогла забыть, как власть в тридцатых годах сгнобила отца Алёшина, яростного и идейного комсомольца.
     Надевая крестик сыну на шею, мать взяла с него слово никогда не снимать его. Алёшин обещал. Накинув на себя крест, Алёшин почувствовал некую дополнительную щемящую нежность и к матери, и к покойной бабушке. И креста больше не снимал, но не потому, что сразу же уверовал в Бога, нет, а носил его скорее как символ, как память о своих бедных предках.
     В тот день они купались и загорали на океанском пляже Австралии к югу от Сиднея в устье небольшой речушки Брули. Вдоль побережья проходила автотрасса, которая пересекала речку по высокому мосту. В часы отлива речушка страшно мелела, и детишки бродили по её ложу во всех направлениях. Однако во время прилива река вздувалась, уровень её поднимался метра на три четыре. И в это время не было лучшей забавы для детворы, как прыгать с моста в её воды. Высота моста над рекой в прилив составляла пять шесть метров. Самые отчаянные смельчаки забирались ещё выше метра на два, на перила моста, и бросались оттуда.
     – Дед, а ты сможешь прыгнуть с мостика? – обратились ко мне внуки.
     – Конечно! – отчаянно ответил Алёшин, изрядно струсив. Всё-таки ему было далеко за шестьдесят.
     – Оставайтесь с бабушкой и посмотрите, как ваш дед нырнёт.
     С моста один за другим сигали пацаны. Кто смелее и старше – с перил, кто осторожнее и дряхлее – с моста. Алёшин подлез под перила моста, минуту постоял, держась за них, и прыгнул ногами вниз с шестиметровой высоты и солдатиком с шумом вонзился в упругую воду, которая на мгновение оглушила его. Он вынырнул, парой взмахов достиг берега, выбрался на него и подошёл к внукам.
     – Дед, а где крестик? – спросила старшая внучка.
     Алёшин инстинктивно хлопнул себя по груди – креста не было! Вероятно при прыжке в реку с высокого моста, вода сдёрнула с него крест, и теперь он покоился где-нибудь на дне бурливой речушки. Часа через три, когда начался океанский отлив и вода из реки начала стремительно скатываться в океан, Алёшин надел маску для подводного плаванья и погрузился в речушку у моста. Он не менее часа плавал под водой в месте своего вероятного вхождения в речку, но креста не обнаружил. Вскоре река настолько обмелела, что её пересекали вброд даже детишки. Алёшин без надежды обречённо бродил и бродил по обмелевшей реке. Крест сгинул. На следующий день за ними приехал сын и вывез их домой, в Канберру.
     Прошёл год. Как обычно, на школьные каникулы сын вывез их с внуками на море, так здесь легкомысленно без почтения называют Тихий океан. Алёшин снова купался и загорал с внуками на пляже в устье злополучной речушки, где ровно год назад утопил наследный крестик от бабушки. Как-то в конце дня он рассеянно бродил в отлив по обмелевшей реке. «Ну, что, девочки, пора домой. Переодевайте мокрые трусишки». Внучки выбрались на берег у каменистого бережка. И вдруг Алёшин почувствовал тот самый озноб, который нисходил на него в преддверии необычной ситуации. И – страх, даже ужас охватили его. Взгляд зацепился за стебель какого-то растения, торчавший из трещины кремнистого бечевника. Ужас вскоре пропал. Стало тепло. Алёшин ухватил необычный коричневый стебелёк и потянул. Стебель вдруг легко подался его усилиям, и в руке Алёшина оказался коричневый капроновый шнурок. На шнурке висел потемневший серебряный крестик. Крестик его бабушки! Вероятно, в часы мощного отлива река увлекала стремительным течением всё, что опускалось и покоилось на её ложе, и сносила в океан. Подхваченный быстрым потоком крестик был с силой вбит в трещину осыпающего каменистого берега и там застрял. А Алёшину повезло(?) заметить коричневый стебель и извлечь крестик! Спустя год! Случай? А может быть?! 

     «Пора вымыть машину, решил Алёшин». Обычно, когда Алёшин мыл машину, он пылесосом чистил квартиру и салон машины. Почистив ковры, полы и потолки комнат, отпылесосив коврики в авто, Алёшин  очистил пылесос от обильной пыли, а внук отнес мешок с мусором и вытряхнул его в бак. Дела обычные, рутинные. Потом вернулся в дом, уютно устроился перед телевизором и стал смотреть футбольный матч. К вечеру вернулась жена, и с порога пожаловалась на «трагическое» событие – она потеряла бриллиантовую вставку из кольца.
     В прошлом году его жена на свою почтенную дату рождения получила от сына роскошный ценнейший подарок – кольцо с многокаратным бриллиантом. Надевала она колечко в редчайших случаях. На заметные семейные даты в походах к сыну, да на «девичьи» посиделки своих приятельниц ветхих пенсионерок. Вот и в тот день, когда Алёшин с утра укатил по своим пустяковым возрастным делишкам, жена собиралась на послеобеденную «сходку девичника». Надела колечко с бриллиантом, юбку, кофточку с узким рукавом. В то время, когда она с трудом проталкивала правую руку сквозь рукав кофты, зубцы, держащие бриллиант, зацепилась за тесный обшлаг, разогнулись, и камень выпал из колечка. Жена надела туфли, подкрасила губы, осмотрела себя в зеркало, глянула на правую руку с кольцом и … ахнула. Бриллиантового камня в кольце не было. «Я его потеряла, когда продевала руку с кольцом сквозь тесный рукав кофточки, решила она». Жена вернулась на место, где одевалась, встала на колени, и стала внимательно осматривать возможное место на ковре, куда мог упасть бриллиантик. Огранённый камешек был размером не более полутора двух миллиметров. Стоимость же золотого кольца, вероятно из-за бриллианта, превышала несколько тысяч долларов! Но ни внимательный осмотр, ни тщательное ощупывание предполагаемого места падения камня, результатов не принесли. И жена, скинув осиротевшее кольцо, заспешила на встречу с подругами.
     Муж ни на гран не огорчился, когда узнал о потери камня. И даже усугубил страдания жены.  Рассказал ей, что после её ухода он тщательно пропылесосил квартиру, потом машину, а весь мусор из пылесоса ему помог внук выбросить в общественный мусорный бак. А вот в какой? Их там стоит пять или шесть. Жена застонала.
     – Так, сказал Алёшин, – успокойся! Ты же знаешь, со мной часто происходят некие необъяснимые случаи. Прямо, на грани мистики! Доставай простынь, а я притащу мусорные ящики. Перешерстим все баки. А ну, чудо?
     – Да брось ты! В мусорных общественных ящиках, куда за целый день соседи скинули горы отходов, ты рассчитываешь разыскать камешек размером не более двух миллиметров!? Не смеши меня! Жаль, конечно, сын расстроится, ну и деньги приличные! Да там ли камешек? Я уж теперь и не знаю, может быть, он где-то раньше потерялся.
     – Ты что, не обратила внимания, когда надевала кольцо?
     – Кажется, обратила.… В ванной, когда я смотрелась в зеркало, и глянула на руку, камня в кольце уже точно не было. Я думаю, что бриллиант выпал, во время продевания руки сквозь тесный обшлаг кофты. Это было в комнате, на ковре. 
     – Скоро стемнеет, а при электрическом освещении вряд ли увидим что-нибудь. Отложим поиски до утра. Как говорится, утро вечера мудренее, – улыбнулся Алёшин.
     Утром при ярком солнечном свете, при ясной тихой погоде они раскинули во дворе простыню. Алёшин притащил ящики и высыпал на неё содержимое первого мусорного бака.
     – Договоримся так, – обратился Алёшин к жене, – ты мне не мешаешь. Ищу я, один. И Алёшин присел перед мусором.
     «Ага, вот мусор из моего пылесоса. Значит, бак этот. Вот листья, это мусор из машины, вот фантик от конфеты с ковра, … помню, вот … ааа …
     – Нашёл! – взревел Алёшин, – и вскочил с колен. – Вот он! Вот он твой бриллиантик!
     И вновь Алёшина обдало холодком ужаса. Точно такой же озноб и страх он испытал впервые лет сорок назад, когда выловил на спиннинг сёмгу со своей блесной у неё в пасти. Вот опять, этот капельный бриллиантик. Ну не должен, не мог он его найти в горах мусора, да ещё при таких обстоятельствах! Но нашёл же! А нисходящий на него неожиданный необъяснимый озноб, ужас, это что? Кто и Что его напускает? Может быть это плата? Предупреждение? Тогда за что? От чего? Алёшин уже знал, что нахлынувший ужас вскоре пройдёт. Но в мозгу останется застрявшая мысль, заноза «что это было? как такое могло случиться?». Таких заноз накопилось уже несколько. Они вдруг неожиданно проворачивались в мозгу и остро кололи сознание. 

     А вот этого мы не ожидали. Стояли последние жаркие дни, как это бывает в конце августа на Севере. Я эту дату запомнил навсегда – 22 августа 1959 года. Резиновый надувной понтон с полной загрузкой, наверное, не менее шестисот семисот килограмм и пятью молодыми жизнерадостными парнями, вдруг мгновенно перевернулся. Лодка на скорости десять двенадцать километров в час врезалась в пересекающую поперёк реку «плотину» – подводный порог вулканических пород. Люди, тюки с посудой, спальными мешками, палатками, продуктами по инерции буквально «выстрелились» из лодки и поплыли по реке. Это был очень коварный порог. Алёшин слышал рассказы коллег о подобных ловушках на реках севера. Но сам впервые встретился с подобным, хотя внутренне всегда был готов к таким капканам. Даже и ожидал их. Но вот же… Ни перед «плотиной», ни за ней ничто не упреждало о замаскированной опасности на спокойной, хотя и стремительной реке. С дореволюционных времён по этой реке исследований не проводилось. И в записках географического общества первые землепроходцы либо забыли упомянуть об этом пороге, либо в полном составе перетонули здесь.
     Но вот это и непонятно. Может быть, мои предки, коллеги по бродяжничеству, не умели плавать, и не выплыли? Или, не сочли нужным упредить своих потомков о таком пустяке, как вознесение через утопление, либо верили, что последующие поколения окажутся более мудрыми, чем они сами? Не хочу, да и не имею право грешить на предшественников. Река, после незамеченного порога, текла спокойно, без перекатов, порогов, неожиданностей. Люди, кто умел плавать (а умели все), и тюки, которые сразу не ушли на дно, были (хотел сказать «как на ладони», однако это штамп!), были как на поверхности реки. Это точнее. И всё это, всех их река быстро несла за поворот.
     Алёшин мгновенно оценил раскинувшуюся перед ним трагическую, можно сказать, картинку, но тут же и успокоился. Все четыре человека, находящиеся с ним в лодке, уверенно держались на воде и выгребали к берегу. Роман уже выбирался на левый берег реки, трое парней подплывали к правому берегу. Алёшин несколькими взмахами рук приблизился к ним и, прихватив вьючный мешок с каким-то барахлишком, оказавшимся рядом, выбрался на берег. Большинство тюков, плывущих по реке, струйные потоки выносили на левый берег, и там они застревали на мелководье.
     – Парни, – прокричал Алёшин, – ловите сумы и оттаскивайте от воды повыше. Кто видит понтон? Надо поймать его.
     – Я вижу, – откликнулся с левого берега Роман. – Сейчас выловлю и привяжу его. Все выплыли?
     – Все! – откликнулся Алёшин. – Извлекайте тюки, пробежитесь по бечевникам! И он поспешил за тремя парнями, оказавшими на берегу раньше него. Впереди всех быстро вышагивал на своих длинных ногах Николай Черников. Эдик и Федот отстали от него метров на тридцать. Они задержались, пытаясь ухватить пару тюков, медленно приближающих к берегу. Когда Алёшин подошёл к ним, они несли выловленные сумы подальше от воды. Все посмотрели вслед Николаю.
     – Что-нибудь там видно? – крикнул Алёшин Николаю.
     – Да вон, два тючка прибило к бережку. Сейчас отнесу их повыше, – и он скрылся за поворотом.
     Минут через пять Алёшин с коллегами завернули за обрыв реки, за которым только что исчез Николай. Перед ними открылся длинный и ровный отрезок реки. Впереди метрах в тридцати они заметили два тюка, о которых, вероятно, и сказал Николай. Однако его они не увидели.
     – Куда он делся? – без тревоги произнёс Алёшин. – Здесь и укрыться-то негде. Берега без карманов, да и ниш в обрыве не видно. Отвесные скалы, на них вот так сразу и не влезешь без снаряжения. Тючки, ребятишки, подберите повыше, и пройдём по бережку. Может быть, там есть пещерки какие-нибудь, укрытия, где он мог затаиться. Для чего? Для нуждишки? Неожиданно Алёшину стало холодно и тревожно. И тут он сразу понял, что всё, Николая они больше никогда не увидят. Тот же час озноб и ужас исчезли.
     – Да чего ему прятаться? Для нуждишки! – повторил Фёдор вслед за Алёшиным. – Он что, баба, от нас укрываться?!
     – Наверное, он по расселине взлетел на обрыв, и оттуда обозревает бережок в поисках раскиданного имущества, – предположил Эдик, – и закричал: Колян! Коля! Где ты?
     Все замолчали, прислушиваясь. Но только тихо журчала вода в реке. Повисла звенящая тишина.
     – Что случилось!? – услышали они голос Романа с левого берега.
     – Роман, ты Николая оттуда не видишь? – уже для порядка, без надежды в голосе, откликнулся Алёшин.
     – Вас вижу! Две сумы с чем-то вижу на кромке бечевника. Берег просматриваю. Пустой. Больше ничего и никого! – сообщил в ответ Роман.
     – О…го…го! – прокричал Алёшин. – Коля! Кончай валять дурака! Вылезай! Где ты? Но какое-то чувство ему подсказывало, что Николай уже не покажется.
     В ответ они услышали лишь шелест воды. Парни пробежали по всей длине прямого отрезка реки. Алешин с Эдиком вскарабкались по крутой расщелине на поверхность речного обрыва. На прибрежной равнине плоской тундры не могла укрыться от взора даже куропатка. Но они прочесали болотистую тундру на пару километров вдоль реки и на сотни метров от реки. Пусто! Ребята спустились с обрыва и цепочкой прошлись по мелкой неширокой речушке вниз по её течению на пару километров до следующего поворота. Никаких следов Николая!
     Уже начало темнеть, когда Алёшин предложил ребятам прекратить поиски. – Чертовщина какая-то! Давайте разбивать палатки. Их выловили? Ночуем здесь. Завтра пораньше я сбегаю до посёлка. Тут недалеко. Километра три. Вызову вертолёт, чтобы и нас вывезли, и Николая сверху поискали. Жителей попрошу прочесать место, где мы опрокинулись. Берега, речку, тундру. Мистика какая-то!
     На следующий день Алёшин привёл из фактории четырнадцать человек. Двух пастухов оленеводов с упряжкой оленей и школьников старших классов. Два дня с утра до вечера они прочёсывали тундру, берега реки. Ложе реки исследовали от подводного порога на три километра вниз до мелкого переката. На третий день прибыл вертолёт. Алёшин с пилотами несколько часов бороздили на минимальной высоте возможные места, где мог затеряться Николай. Тщетно! Трёхдневные поиски ни к чему не привели. Николай таинственно исчез!
     Оставив настоятельную просьбу жителям и властям фактории сразу же сообщить, если появятся, любые сведения или какие-либо следы исчезнувшего Николая, отряд загрузился в вертолёт и покинул проклятую речку. Ни в ближайшие дни, годы, десятилетия никаких вестей из мест загадочного вознесения(?) своего юного коллеги, приятеля Алёшин так и не получил. И вот уже пятьдесят лет, как каждый год 22 августа Алёшиным овладевает некий мистический ужас. Озноб охватывает всё тело. Находился ли он в знойных каракумских песках Туркмении, по делам геологической службы, на пляже ли средиземноморской Ривьеры на отдыхе, на пикнике ли с приятелями пенсионерами у костра на берегу речушки в Австралии. И каждую ночь после дня 22 августа к нему приходит юный Николай, куда-то манит, что-то говорит. Алёшин силится понять, куда его зовёт Николай, что хочет сказать.… Вот и в последний август 2009 года, пятьдесят лет спустя после того случая, как он сгинул, Николай снова появился ночью, и что-то пытался ему сообщить. Алёшин видел, как шевелились губы Николая. Что он хотел сказать ему? Алёшин не понял. Может быть потом? Когда?
    
     Событие, которое я вам сейчас расскажу, нельзя, пожалуй, отнести к таинственному или мистическому случаю. Ему теперь, спустя почти три десятилетия, есть вполне реальное прозаическое объяснение. Но тогда, когда это случилось, я испытал настоящий шок и испуг. Но – по порядку.
     Полевой сезон заканчивался. Оставался последний маршрут на пару недель. И в начале сентября отряд был высажен с вертолёта на галечную косу стремительной речушки Цицвы. Мы быстро раскинули лагерь, накачали резиновые лодки и приготовили ужин. Нам предстояло проплыть по реке около ста километров и отобрать образцы пород из береговых обрывов. Кроме того, мы должны были осмотреть скальные берега ручья Пузлы, находящего в восьми девяти километрах от места лагеря за водоразделом.
     Утро выдалось хмурым. Даже солнца не было видно. Но Алёшин был опытный геолог, с более чем десятилетним стажем работы на Севере. Он превосходно ориентировался и в горах, и на ровной, как стол, тундре. Даже ненцы, местные каюры, с восхищением отзывались о способностях Алёшина находить прямой и кратчайший путь к местам назначения среди однообразных тундровых увалов.
     – Дождя, вроде, не предвидится, так что давайте сегодня завтра отработаем соседние обрывы. Тут напрямую к ним часа два, максимум три часа хода. Тронулись?
     Они выкарабкались по невысокому песчано-глинистому обрыву наверх и оказались среди безбрежной тундры, поросшей карликовой берёзкой. Алёшин достал компас, засёк азимут, «нам туда, на север», и быстро зашагал впереди трёх парней по полого поднимающему водоразделу. Минут через двадцать он снова достал компас и взглянул на стрелку. «Что за чёрт! Пробормотал Алёшин. Мы отклонились налево почти на девяносто градусов!». И он решительно повернул направо. Примерно, через полчаса он снова глянул на компас. «Да что это со мной, мысленно воскликнул Алёшин. Меня вновь увело налево». И, ничего не говоря коллегам, он незаметно, стал заворачивать круто направо.
     – Который час? – через некоторое время справился Алёшин.
     – Да уже десять, – ответил кто-то. – Два часа почти шагаем.
     – Через полчасика должны долину реки узреть, – сообщил Алёшин, и опять посмотрел на стрелку компаса, который он уже не выпускал из рук. Стрелка показала, что они по-прежнему отклоняются к западу.
     Прошло ещё с полчаса. Водораздел уже не задирался вверх. Они шагали по ровной поверхности тундры. «Почему же мне кажется, что мы не одолели водораздел, думал Алёшин. Спуска не было. И подъём на него, будто, слева. Но стрелка-то показывает на север!».
     – Вон долина реки! – крикнул один из парней.
     – Точно, река там! Но почему мы идём параллельно ей?
     И они дружно повернули направо прямо к реке.
     – Что за дьявольщина! – изумлённо произнёс Алёшин, когда они вышли на кромку невысокого песчанистого обрыва к реке. – Вы видите, – указал он ребятам на воду, – река течёт на запад, как и тот ручей, на который мы шли. Но почему мы оказались на правом берегу!? Ведь мы должны были выйти на левый берег ручья! И привычный озноб, а потом и немотивированный ужас вновь овладели Алёшиным. Такое, за полную приключениями геологическую жизнь, с ним случалось уже не раз. При редких, но совершенно необъяснимых ситуациях. Он зябко повёл плечами, не представляя, как объяснить всё случившееся окружившим его парням. Вид у всех был растерянный.
     – Смотрите! – выкрикнул Эдик, – видите, за поворотом реки лодка резиновая выглядывает. Там люди.       
     – Не может этого быть, – стараясь не показать испуга, пробормотал Алёшин. – Если мы вышли точно на ту речушку, то по ней нельзя сплавляться. И лодки там не должно быть. Это даже не речушка, так, ручеёк.
     – Я спущусь, гляну, – предложил Эдик и, не дожидаясь ответа, как слаломист заскользил по песчаному обрыву вниз, к лодке.
     Парни с Алёшиным прошли с десяток метров по кромке обрыва и вдруг замерли. Внизу стояли две палатки. Большая и маленькая. У берега были привязаны две резиновые надувные лодки. Людей не было видно. В нескольких десятках метров от палаток застыл в остолбенелой позе Эдик. Алёшин и парни заскользили вниз по склону к Эдику.
     «Что? Безмолвно вопросил Алёшин Эдика».
     Эдик глянул на Алёшина, как ему показалось, каким-то растеренно-безумным взглядом. Потом поднял руку, вытянул указательный палец в сторону палаток и сдавленно, охрипшим голосом просипел: – Это наши палатки!
     Алёшин дёрнул головой, будто ему врезали в челюсть, и опустился на галечный берег. Прислушался к себе. Страха не было, ужас тоже пропал. «Это что же? Значит, я элементарно заблудился. Что-то я такого случая и не припомню с собою. Вот уж воистину, бес попутал! Леший завёл!».
     – Ну что ж, парни, похоже, я заплутал. И вас замотал, закружил. Поэтому сегодня отдыхаем. А завтра снова сбегаем на Пузлу, на ручей.
     Следующие дни были солнечными. Парни без проблем добирались до ручья без компаса, и в два дня справились с работой. К концу сентября отряд завершил работу и по Цицве и был вывезен на базу.
     Алёшин по окончании полевых работ много и долго размышлял о случившимся с ним конфузе. Но объяснений не находил. И только в Ленинграде, когда он заканчивал отчёт о полевых работах, ему в голову пришла сумасшедшая мысль. При защите отчёта он посвятил этой идее небольшой абзац. Несмотря на фантастичность ряда событий, случившихся с ним, Алёшин, конечно же, был материалист. Просто некоторым невероятным событиям, свидетелем которых ему случалось быть, не находилось пока научных объяснений. Всё-таки, Алёшин был учёным. И как учёный он высказал совершенно безумную в то время, в шестидесятые годы, мысль. При защите отчёта в зале учёного совета он заявил, что на водоразделе рек Цицвы и Пузлы под тундровым покровом залегает неглубоко кимберлитовая алмазоносная трубка. И если государство хочет быстро заработать миллиарды долларов, надо срочно провести геологоразведочные работы на этом пяточке. Научные изыскания будут стоить несколько десятков тысяч … рублей. В зале раздался шум и смех. 
     В общем, идею Алёшина не приняли всерьёз, коллеги отторгли её, и она забылась на долгие годы. Однако его выводы основывалась пусть и не на строго научных фактах, но на вполне конкретных сведениях. Так, в древних рукописях упоминалось, что на севере России ещё в 9-ом веке находили по некоторым рекам алмазы. А идея о кимберлитовой трубке в месте, где он ходил по кругу со своими приятелями по отряду, оформилась у него после веселого прощального застолья с летчиками. Они поведали ему, что при пролёте через водораздел между Цицвой и Пузлой, их компас в вертолёте шалит, скачет как бешенный, и страшно зашкаливает. Вот после сопоставления фактов ненормального отклонения компаса в этом месте, случая своего блуждания на водоразделе и данных о встречающихся сильно магнитных кимберлитовых трубках, Алёшин и натолкнулся на эту мысль.
     Спустя почти тридцать лет в районах работ, где когда-то работал Алёшин, обнаружили несколько глубоко залегающих алмазоносных кимберлитовых трубок. На разведку, разработку и добычу алмазов требовались миллиарды долларов. Таких средств у России не было. Был привлечён стратегический инвестор – всемирно известная компания «Барс». Она быстро провела наземные исследования и в районе водораздела Цицвы и Пузлы обнаружила под моховым покровом на глубине одного метра кимберлитовую трубку с богатейшим содержанием ювелирных алмазов. В девяностых годах началась их открытая выработка. Ежегодный доход компании с этой трубки составлял десятки миллиардов долларов. Из них Россия по договору получала в свой бюджет лишь семь процентов.
     О том, что в районе, где в молодости заблудился Алёшин, нашли богатейшие залежи алмазов, он узнал уже в эмиграции, в Австралии. Алёшин только вздохнул: «Воистину нет пророка в своём отечестве». Но ни о чём не пожалел. А даже и обрадовался. Один из мистических случаев, когда им овладевал озноб и накатывал необъяснимый ужас, нашёл, кажется, некое вполне материалистическое объяснение. А другие? Кто объяснит?

       Случилось это в восьмидесятых годах, на той же реке, на которой Алёшин, лет двадцать назад, выловил лоха сёмги со своей блесной. До окончания полевого сезона оставалось около двадцати километров водного пути по бурной, северной речушке, да пары тройки нудных дней ожидания вертолёта, который вывезет небольшой отряд на базу. Нервное состояние членов геологической группы было понятным – на грани срыва. За плечами остались почти сто двадцать дней и ночей изматывающего, каторженного  труда. Отряд преодолел две трудно проходимые горные реки, около двухсот километров каждая. Только чудо или везение спасало иногда членов отряда от смертельных исходов при одолении водопадов, порогов, неожиданных камнепадов, при прохождении сквозь ущелья, сжимающих ревущие реки. И ещё. Люди до чёртиков надоели друг другу. О подобных ситуациях Алёшин часто слышал и от своей братии, бродяг геологов, и от друзей психиатров. Даже бывали случаи убийства, в группах, живущих несколько месяцев в узком кругу, в замкнутом пространстве. До убийства в среде геологов не доходило, не слышно, а вот до ненависти, бывало.
     До крошечного заполярного поселения, фактории человек на пятьдесят, промышляющих отловом семги для государственного рыбозавода, рассчитывали попасть засветло. Резиновые лодки стремительно неслись по быстрой реке меж высоких отвесных известковых берегов. Порогов и перекатов не ожидалось. Но вдруг надувной понтон чиркнул правым бортом по невидимому под водой камню и пропорол оба своих баллона. Лодка завалилась на правый борт, её завертело и выбросило на узкий бечевник реки. Люди быстро разгрузились и осмотрели лодку. Починить подручными средствами понтон было невозможно. И до посёлка с грузом не добраться. Необходимо срочно сообщить о происшествии на базу. Надо чтобы за отрядом либо не присылали утром вертолёт, либо забирали позже, когда люди доберутся до фактории или до места, где сможет присесть вертолёт.
     – Значит так, парни, я налегке сбегаю до посёлка. Напрямую это семь восемь километров. Пара часов. Оттуда связываюсь с базой и с аэропортом. Заказываю вертолёт назавтра, после обеда. Кто-нибудь из местных жителей подскочит к нам на моторной лодке и заберёт нас. Я договорюсь. Вернусь сегодня же. Часов через пять шесть. Вечер будет ясным. Полнолуние. Звёзды. Не заблужусь. Ложитесь спать. Не ждите. Сейчас четыре часа. Алёшин сунул в карман горсть сухарей, завернул в кальку пару ломтей семги и ушёл, захватив компас и фонарик.
     Выбравшись по крутой расселине из ущелья реки, Алёшин засёк по компасу азимут и уверенно зашагал почти строго на запад в сторону заходящего, но ещё высоко стоящего солнца. Километра через три он спустился в довольно глубокий лог, по дну которого под зарослями тундровой берёзки журчал невидимый ручеёк, и стал тяжело подниматься на противоположный борт долины. Поднявшись наверх ложбины, Алёшин посмотрел на часы – около пяти, окинул взглядом ровное пространство ярко окрашенной по-осеннему тундры и вдруг испуганно присел, почти упал.
     «Не может этого быть!». От необычайности увиденного, Алёшин от ужаса похолодел. Было ещё тепло, но по телу поползли мурашки, озноб охватил тело, будто его голым выставили на снег. И страх.
     Алёшин осторожно приподнял голову над кустиками берёзки и глянул в сторону озерка. «Да, прошептал он, точно! Это я и увидел, поэтому и испугался. Я что? Сошёл с ума? Ведь этого не может быть!».
     В тундре трудно определить истинное расстояние до предмета. Но примерно, метрах в ста, в ста пятидесяти от него, в небольшом округлом озерке купались две голые девушки! Алёшин знал, что температура тундровых озёр даже летом, в самое жаркое время, не поднималась выше шести восьми градусов тепла. Озёра располагались на вечной мерзлоте. И никто не рисковал окунаться в ледяные воды заполярных озёр. А тут, прямо перед ним в озерке плескались две юные девчушки, хохоча и брызгаясь водой! Вели они себя так, будто окунались в знойный летний день в море где-нибудь на чёрноморском побережье! Но под ногами-то у них в озере лежал ровный, как стол, грунт тысячелетнего льда, вечная мерзлота! А они звонко жизнерадостно смеялись!
     Алёшин сполз ниже по склону ложбины и замер. Ни одной здравой мысли не появлялось в его голове. До него по-прежнему доносился смех, плескание воды, невнятный говор двух живых, конечно же, живых существ! В этом он не сомневался. Как долго бездумно пролежал Алёшин, он не знал. Очнулся, когда плеск и говор купающих женщин затих. На каком языке разговаривали купальщицы, Алёшин не смог уловить. Он осторожно выглянул. Девушки накинули лёгкие халатики, перекинули через плечи полотенца, поднялись по пологому подъёму от озера, и скрылись за холмом. Вероятно, там был спуск? Куда? В долину? К посёлку? В …!?
     В голове был полный сумбур. Глянул на часы. Время остановилось. Без десяти пять. Точно в это время он и увидел голых девиц в озере. «Подожди-ка, сказал Алёшин самому себе. Что я делал с этого времени, когда заметил их? Ага! Лежал. Пытался о чём-то думать. Достал сухари, кусок рыбы. Закусил. Выглядывал. Они плескались. Снова грыз сухари. Жевал рыбу. Но время-то шло! Почему же снова около пяти!?».
     – Чёрт! – выругался громко Алёшин, – и испугался. – А! – взревел он. – Не верю я в мистику! Не было этого! Не должно быть! И Алёшин встал во весь рост, оглядел лежащую перед ним ровную спокойную тундру с пятнами небольших озёр. Всё было как обычно. Гудели редкие осенние комары. Противными голосами кричали и пикировали на его голову северные крачки, птицы похожие на чаек, но много мельче их и нахальнее. Спешило на закат оранжевое светило. Алёшин достал компас, засёк азимут, и заспешил к посёлку, стараясь ни о чём не думать.
     Через час он уже разговаривал с базой. Объяснил ситуацию. Договорился о времени прилёта вертолёта. На завтра, после обеда. Местный житель старовер, предки которого поселились здесь ещё в семнадцатом веке, взялся вывезти отряд на своей моторной лодке из ущелья. Печально, но староверы восьмидесятых годов уже были «испорчены» цивилизацией. Старики ещё блюли некоторые заповеди старой веры. Не курили, творили молитвы перед обедом, носили бороды. Увы, их дети веры отцов не придерживались. Лба не осеняли, курили, сквернословили, и пили по-чёрному. Старшее поколение тоже стало оскоромливаться, прикладываться к бутылке. Однако летом, в путину – время повсеместного в Заполярье заготовления рыбы – власть объявляла «сухой» закон. Магазинчик в фактории отпускал местным жителям только продукты. Алкоголь продавали лишь гостям, геологам, геофизикам, летчикам, редким туристам. Хозяйка магазина, дочь ссыльных, выдала Алёшину три бутылки спирта. Одну бутылку он отдал в уплату старику староверу, одну сунул в рюкзак, распить с оставшимися в лагере ребятами, а третью пригубил с радистом фактории, хозяином лодки и продавщицей.
     Начало смеркаться, когда Алёшин встал из-за стола. – Мне пора, а то мои гаврики начнут беспокоиться. А что это у вас молодняка не видно? – обратился на прощание Алёшин. – Девок совсем нет?
     – Так бегут отроки от нас! Кто в область, кто и далее, – словоохотливо ответила продавщица. – А тут надысь, да уж третьего дня, две молодки незамужние пошли по морошку, да и сгинули. Поискали, было, да следов нетути. Медведь инда досюда доходит, да и серые забегают. Эти чаще. Могли и схарчить девок. Ты аккуратнее держись, на обратном пути-то. Волк он стаей ходит.
     Алёшин настороженно выслушал женщину. Понял, что днями из посёлка ушли две молодые девчушки. И следов не нашли. Но Алёшин-то помнил, что когда он спустился к озерку, где полоскались две юные девицы, он обнаружил чёткие отпечатки двух пар маленьких узких голых ступней. Девичьих? Он не сомневался, следы на вязком иле берега озерка принадлежали таинственным купальщицам. Он промолчал. И попрощался, напомнив староверу, что ждёт его поутру в лагере.
     «Задержался, подумал Алёшин, определяя направление по компасу. Мне точно против заката, и повернулся спиной к заходящему солнцу».
     Через час вдруг подул резкий холодный северо-восточный ветер. Похолодало. Неожиданно, как это бывает в Заполярье, небо заволокло тучами. И тьма поглотила окрестности. За спиной ещё светилась узкая оранжевая полоска в просвете туч, на востоке, куда шёл Алёшин, образовалась чернильная беспросветность. Он посветил на компас. «Правильно иду, мне туда»… И вдруг шорох…
     – Кто там? – испуганно вскрикнул Алёшин и включил фонарик.
     Свет осветил чью-то мелькнувшую тень. И топоток. Будто по тундровой берёзке скользнули лёгкие лапки песца или леммингов? Слух Алёшина обострился. Тундра наполнилась звуками. За спиной кто-то взвизгнул, потом кто-то будто клацнул зубами. И… всхлип или вой? Волки! Понял, наконец, Алёшин. И успокоился. Страх отступил. Таинственность, мистика, охватившая его поначалу, исчезли. «А ну я вас, повысил он голос, и повёл вокруг себя включенным фонариком, рассчитывая распугать волков». Он ещё раз осветил лимб компаса и прибавил шагу.
     Неожиданно впереди него, как раз по пути следования, раздались хрюкающие звуки. Далеко. Будто перегоняли по тундре большое стадо свиней. Алёшин, ни на минуту не останавливаясь, посветил впереди себя фонариком. Свет упёрся в стену кромешной тьмы и ничего не высветил. Хрюкающие звуки  усиливались, приближались. Сзади подвывали волки, их осторожные шаги были всё ближе. Алёшин почти уже бежал, низко опустив голову и не озираясь по сторонам. Вскоре он задохнулся и остановился передохнуть.
     Он поднял голову и увидел слева от себя, будто высоко и далеко, колеблющийся отблеск пламени. Костёр? С той же стороны неслись всё более усиливающиеся хрюкающие звуки. Как это бывает в жизни, когда человек сталкивается с чем-то загадочным или страшным, он либо бежит из-за всех сил от непонятного, либо, наоборот, поворачивается и идёт навстречу страху, чтобы избавиться от него, или понять, кто и что его испугало…. Алёшин был смелым человеком. Он минуту поколебался, затем решительно повернулся в сторону огонька и зашагал к нему. По дороге он достал перочинный нож и раскрыл его. В правой руке зажал фонарик.
     Хрюканье, как показалось ему, раздалось буквально рядом и … дыхание … прерывистое дыхание, идущее из многих глоток. Алёшин судорожно включил фонарь и отшатнулся… огненные глаза, волосатая заросшая морда и… рога! А! Вскричал он, и тут же понял… Стадо! Оленье стадо! Это олени хрюкали! Как же он не догадался! Ведь слышал же раньше, как хоркают северные олени. И видел их. Правда, это было днём. А тут ночь, напряжённые нервы.… И… купальщицы! Отсюда и ужас! А отсвет, это от костра. Там на возвышении, конечно же, пастухи, ненецкий чум. Он несколько раз включил и выключил фонарик, направив его в сторону огонька. И тут же там взвилась в воздух горящая ветка. За ней ещё одна. Его поняли. Вскоре он вошёл в круг света костра и увидел нескольких ненцев. Они сидели на нартах у огонька и таскали голыми руками оленье мясо из котла.
     Отведав для приличия оленины с пастухами, он справился о направлении к реке. «Однако, четыре километра до воды. Волк много. Осторожно будь, начальника». И они распрощались. Стадо крутилось у чума, вокруг костра.
     «Четыре километра. Часа через полтора буду в лагере». И он быстро заспешил в указанном направлении, освещая иногда компас.
     «Где-то вот-вот ложбина должна быть, прикидывал Алёшин. От неё спущусь прямо к лагерю».
     Однако Алёшин не учел, что он далеко отклонился влево от своего маршрута, когда заходил к ненцам. И теперь спешил почти параллельно ложбине, которую он ждал. И тут впереди снова послышались лёгкие шуршащие шаги. Кто-то торопливо пересёк его путь. Он включил фонарик. Луч света выхватил из тьмы пару неясных силуэтов. … Ни то волчьих, ни то … Ему опять померещились две голые фигурки девушек. Но испугаться Алёшин не успел. Его правая нога вдруг не встретила опоры. Он вытянул руки, чтобы опереться на них при падении. Руки тоже встретили пустоту, и он куда-то полетел. Казалось, он парил вечность, вытянув в стороны руки и ноги. Затем удар, мгновение боли, и он потерял сознание. 
     Как долго он был без памяти, Алёшин не знал. Очнулся. В правой руке он судорожно сжимал фонарик. Компаса в левой руке не было. Он осветил циферблат. Часы разбились. Осмотревшись с помощью фонаря, что его окружает, Алёшин понял, что он, вероятно, свалился с обрыва реки. Она оказалась значительно ближе, чем сказали ненцы. Они расстояния не оценивали. Не понимали. Он об этом забыл и не ожидал обрыва так рано, и в темноте схода улетел с него. Однако упал, как понял, очень удачно, на разлапистую ель. Осветив пространство вокруг себя, Алёшин ужаснулся. Слабосильный луч фонарика не высветил ни верхнего края обрыва, откуда он свалился, ни расстояния до бечевника, до берега реки, шум течения которой до него доносился. «Действительно повезло, сообразил, наконец, Алёшин. Я же при падении случайно зацепился за ель, и не свалился в обрыв, не рухнул со стометровой высоты на известковый берег. Не разбился. Руки почему-то липкие. Он посветил на них. Они были в крови. Лицо, похоже, тоже. Переломов, как будто, нет». 
     Алёшин пошевелился, пытаясь поудобнее устроиться на ёлке. Ель под ним закачалась. Из-под неё посыпались камни, и где-то внизу, через некоторое время, как в бездонном колодце, они булькали в воду, ударялись о бечевник. Ель, наверное, выросла в кармашке, в выемке обрыва, куда дождевыми потоками, ветром нанесло земли и попало зёрнышко ели или росток ёлочки. Он понял, что дерево чудом держалось на хлипкой основе наносного грунта в нише отвесного стометрового обрыва. Алёшин замер и приготовился ждать утра, когда его, возможно, обнаружат коллеги по отряду.
     На какое-то время он, вероятно, забылся беспокойным сном. Проснулся от лучей восходящего солнца. И только тут понял, насколько он окоченел. Тело, руки и ноги онемели. При попытке размять их, ель вновь угрожающе начала раскачиваться. Загрохотали камни. Алёшин затаился. По долине реки стлался туман. Река и берег не просматривались. Но вскоре туман начал редеть, истоняться, стала видна река, берег. И тут он увидел палатку и рядом поникший понтон. Он обрадовался неожиданной удаче.
     – Эге …гей! – во весь голос закричал Алёшин. Но только сиплый звук вырвался из его рта.
     Внизу было тихо. Все ещё спали. Он снова отключился. Очнулся Алёшин от звона посуды. В лагере проснулись. Чтобы привлечь внимание приятелей, он слегка качнулся на ёлке. Вниз посыпались камни. Он увидел сверху, как Настя задрала голову и стала внимательно осматривать скальный берег. «Ребята, на нас обрыв не обрушится?». Из палатки выползли двое парней и тоже стали смотреть наверх. Алёшин понял, что они снизу видят только густую хвою ели на обрыве, но не обнаруживают его. Он попробовал ещё раз крикнуть, но лишь просипел. Тогда он с усилием размахнулся и швырнул в сторону ребят электрический фонарик. Фонарь звонко разбился почти у ног Насти. Она какое-то время тупо смотрела на разбившийся вдребезги фонарик, и вдруг закричала: «Там Алёшин! Там наверху, на обрыве Алёшин! Смотрите! Видите, его нога!?». Парни разбежались по берегу в разные стороны и вскинули свои головы вверх. «Точно! Вон он на ёлке лежит!».
     Парни быстро посовещались, и решили, что вниз Алёшину никак не спуститься. Надо поднимать его на верёвке наверх, на обрыв. Свой план они и прокричали ему. Затем связали вместе несколько кусков капроновой верёвки и поднялись на обрыв, к Алешину, до которого сверху было метров двадцать. Несколько раз они бросали ему верёвку с петлёй на конце. Наконец, Алёшин ухватил её, с трудом накинул петлю на себя и крикнул «тяните!». Ребята выбрали верёвку и потащили его наверх. Алёшин оттолкнулся от ели, которая в тот же миг рухнула вниз вместе с обвалившейся многотонной грудой камней и землистого грунта. Облако известковой пыли взвилось рядом с палаткой. Через несколько минут обессиленного Алёшина вытянули на мшистую поверхность обрыва.
     Чуть позже, уже в палатке, в ожидании моторной лодки из фактории, Алёшин с юмором рассказывал о своих злоключениях, о волках, об оленях, о пастухах ненцах. Но ни словом не проговорился об увиденных им юных девицах, купающихся в озере. Бутылку спирта они распили до прихода лодки. И вот уже почти тридцать лет минуло с той поры, когда Алёшин встретился с необъяснимым, но реальным (?) видением. Что это было? Он не знает до сих пор. Может быть кто-то?