Страдания по Майрхофену. Часть 3

Я оценил деликатность момента и наклонил свою голову, чтобы лучше слышать свидетеля.

Информация контролера на первый взгляд была незначительной и, даже, не имеющей какого-либо отношения к расследуемому делу. Но, подумав, как следует, я вдруг со всей очевидностью понял, что это - настоящий след!

Старший контролер после нелепого падения залечивал раны у себя дома. Уже на следующий день раздался телефонный звонок. Неизвестный мужчина, называя «оберста» по имени, стал нести откровенную околесицу. Еще через день история повторилась. Что говорил неизвестный, Карл не запомнил, потому что все сказанное было похоже на бред. Он пожаловался в телефонную компанию, и звонки прекратились.

Так вот, поразмыслив над словами «оберста», я через некоторое время выехал в Йенбах. Именно оттуда, как удалось выяснить у моих австрийских коллег, звонили на квартиру Карла 7 и 8 февраля. Зная местных бюрократов, я заручился так же всеми необходимыми бумагами, дающими мне право расследовать угон трамвая  в частном порядке. Так сказать, в рамках оказания дружеской помощи магистрату Инсбрука.

В Австрии, с ее отличными дорогами, все рядом! Уже через час я сидел в кабинете директора клиники для душевнобольных. На массивном письменном столе стоял тот самый злополучный телефон. Оказалось, что он имеет всего два параллельных аппарата, расположенных в кабинете старшей медсестры и процедурной комнате. Открытие и закрытие всех помещений клиники фиксировалось в специальном журнале. Это обстоятельство значительно облегчало установление личности человека, звонившего в Инсбрук.

Согласно журналу, кабинеты директора и старшей медсестры в указанное мною время были заперты. В процедурной комнате дежурный врач проводил сеанс иглотерапии пациенту, проходящему под условным именем «Ганс». Для знакомства с пациентом мы перешли и смотровую. За толстым стеклом на стуле уже находился гориллоподобный мужчина, который настороженно рассматривал нас. Взгляд исподлобья был оценивающий, однако выражение лица явно соответствовало профилю учреждения.

«Мужчина, на вид около 40 лет, рост 185 см, телосложение атлетическое, обнаружен 16 апреля 2000 года в 15ч.34м. патрулем местной полиции неподалеку от железной дороги «Мюнхен-Вена» - вспомнил я строки из истории болезни. – «Находился в невменяемом состоянии. При задержании нанес телесные повреждения обоим полицейским. Как его зовут и другие важные сведения о своей жизни – не помнит, но утверждает, что он - водитель трам-вая. Со слов задержанного, его преследуют злые духи. Диагноз при помещении в клинику «маниакально-депрессивный психоз на почве злоупотребле-ния наркотиками». Нуждается в полной изоляции от общества и длительном медикаментозном лечении в специализированной клинике».

Судя по словесному описанию внешности, которое дал мне оберконтролер, сидящий в спецкресле человек не был похож на возрастного и тщедушного вагоновожатого. К тому же, за 10 лет своего нахождения в клинике, больной ни разу не покидал стены лечебного учреждения, а, значит, не мог быть знаком с Карлом, который переехал в свою нынешнюю квартиру из пригорода всего 7 лет назад. Однако факт был налицо: «оберсту» звонили именно из помещения процедурной комнаты.

Пока врач добирался до клиники (в день моего приезда была не его смена), я попросил у директора дать мне возможность побеседовать с пациентом и тотчас получил любезное на то разрешение. В комнате за стеклом стены, потолок, и пол были покрыты мягкими матами.

«Нихт шиссен?» - настороженно спросил меня «вагоновожатый».

«Найн!» - я медленно поднял свои руки вверх и повернулся кругом, давая ему убедиться, что у меня нет никакого оружия.

«Нимс ду айн Грас?» (взял траву?) – тихо спросил «Ганс».

Я оглянулся по сторонам, потом заговорщицки подмигнул больному и отрицательно покачал головой. Втереться в доверие таким способом не удалось. Больной побагровел и начал ругаться. В его речь странным образом вплетались русские слова.

«Русиш Швайн! Шапапа! Хальт! Обкарился, сука! Нохайнмаль Хенде Хох! Валом Морковкин! Доскинажч! Маза!» - извергался из «Ганса» поток искалеченного болезнью сознания.

Кресло зашаталось от мощных конвульсий. Я увидел, как до крови впились в руки механические захваты на подлокотниках, и мне стало не по себе. Беседовать с сумасшедшим дальше было бесполезно, и я покинул комнату.

Вскоре приехал врач и рассказал, что в его обязанность входит проводить предписанные процедуры, во время которых пациенты находятся в «зафиксированном положении». 7 и 8 февраля, когда он ввел «Гансу» 26 игл в заты-лочную область головы, то на некоторое время выходил из процедурной комнаты в туалет.

Итак, после посещения клиники вопросов только прибавилось.

Первое - очевидно, что 7 и 8 февраля звонил «Ганс». Но, как он это сделал и, главное, зачем?

Хорошо, списываем происшествие на случайность! Мог ведь сумасшедший набрать первую, пришедшую в голову комбинацию цифр?

Второе - в предписании врача больному было назначено проведение двадцати сеансов иглоукалывания ежедневно, начиная с 1 февраля 2010 года. Однако, согласно отметкам в журнале - 6 февраля «Ганса» на процедуру не привели. Еще одна случайность?

По поводу пропущенной процедуры дежурный врач пояснил, что так иногда бывает ввиду особых причин. Каких именно, он не уточнил. Так где же был сумасшедший пациент в этот день?

Несмотря на очевидную пробуксовку в расследовании угона трамвая, я не отчаивался. В моем распоряжении оставалась, пусть и единственная, но зато весьма весомая зацепка – черный флаг с непонятным рисунком, который издалека можно принять за череп со скрещенными костями.

По этой характерной примете, я рассчитывал разыскать следы своих соотечественников. Однако, чтобы осуществить мой план, необходимо было проехать по всем близлежащим горнолыжным курортам и побеседовать с местным персоналом. Задача, скажу я вам, не из легких! Хотя, работа, в общемто, обычная, рутинная.

Для начала я развернул карту района. Город Йенбах находился у горловины Циллертальской долины. Поскольку трамвай ушел из Инсбрука в этом направлении, то местность вполне годилась для начала поиска.

Двигая пальцем по бумаге вглубь долины, я наткнулся на целый букет из знаменитых названий: Кенигсляйтен, Цель-ам-Циллер, Майрхофен, Фюген. Однако, чем дальше я продвигался, тем больше остывал мой первоначальный пыл. Какие следы русской группы можно было найти через четыре месяца, если персонал, наверняка, разъехался на летние каникулы?!

И все же, дело казалось мне не таким уж и безнадежным. На другом краю долины находилась гора, один из склонов которой был покрыт толстым ледяным панцирем многовекового льда. Верхняя кромка ледника, который назывался «Хинтертукский глетчер», начиналась на высоте 3250 метров над уровнем моря у верхней станции гондольной канатной дороги, а нижняя – спускалась чуть ниже предыдущей, промежуточной станции канатки. В этом месте можно было кататься круглый год.

Погода стояла отличная, и я, не мешкая, отправился туда.