Поединок

Поединок
Рассказ – быль.

   Солнце клонилось к закату.  Филька, понукивая лошадей, поглядывал на узкую полоску некошеной луговой травы.
   -Сегодня надо докосить, - по-взрослому рассуждал он, - а завтра переехать поближе к хутору. За день  скошенная трава подсохнет, и можно сгребать  сено. Эх! – вздохнул он, - бабы с «зеленым пожаром» в  огородной бригаде воюют,  а время упускать нельзя, пересохнет сено. Молоко-то у коровы на языке. Правильно  мать говорит: «Что потопаешь, то и по-лопаешь».
   Он устало потянулся к солдатской фляжке, которая была приторочена к металлическому сидению косилки, качнул ее…
   -Вот черт!  Вода кончилась,  тут и так некогда, придется топать по воду.
   Подросток натянул вожжи. Стрекотание косилки смолкло. Наступила тишина. В ушах звенело. В эту звенящую тишину  как-то внезапно влились и щебетанье птиц, и стрекотание цикад, и пофыркивание  лошадей. А с балки, густо поросшей камышом, доносилось кваканье лягушек. Филипп знал, что с наступлением сумерек лягушки начнут свой концерт, который загремит сильнее, когда на землю падет мгла, и огласит всю балку звонкими лягушачьими хорами.
   Парнишка спрыгнул на землю.  В затекших ногах ощутил легкое покалывание  и неприятную  дрожь, словно  земля колыхалась. Постоял,  прислушиваясь ко всей этой    какофонии, и какой-то неуверенной походкой подошел к лошадям. Он освободил их от удил, похлопал по вздрагивающим от наседающей мошкары спинам, заботливо сказал:
   -Отдыхайте.
   Он отстегнул фляжку и зашагал через скошенный луг к камышам. Они тянулись зеленой стеной и уходили далеко-далеко вдоль небольшой речушки, изредка отступая от берега и образуя тихие плеса. Любил Филипп с хуторскими ребятишками ранним утром окунуться в чистую прохладу речной воды, отражающей в себе голубизну неба. Для этого они и выбирали вот такие тихие заводи. Но сейчас было не до мальчишеских забав.
   Филька спустился с обрыва, размытого половодьями, и зашагал по густой траве, огибая  раскидистые кусты дурмана, и острые как бритва осоки, к едва заметной в камышах тропинке. Она убегала вглубь,  виляя между нежными побегами стройного камыша и прошлогоднего сухостоя. Где-то рядом слышался писк камышанки, и, казалось, вот только раздвинь эту чащу стеблей и ты увидишь маленькую  юркую пичужку.
   Тропка выводила на  небольшой островок. Здесь росла раскидистая верба. Место это Филипп знал давно. До войны отец брал его с собой на охоту.
  У подножья этой видавшей виды вербы они  еще тогда вырыли копанку и обложили ее камнем. Здесь отец любил отдыхать. И, пожалуй, больше нигде не было чище и студеней этой воды.
   Камыши стали реже, и Филипп увидел изрытую, развороченную почву.  Паренек,недоумевая, остановился. В его сознании вертелись мысли: «Кто мог так раз ворочать почву? Свиньи? Но откуда им взяться на этом островке?» Он прислушался.  Из многоголосого шума обитателей этих камышей он уловил похрюкивание, которое доносилось со стороны вербы. Любопытство одолело оторопь, и он начал подкрадываться к источнику столь знакомых звуков. В тени старого дерева, развалившись, мирно похрюкивала огромная свинья.
   -Вот это да! – чуть не закричал Филипп, - на весь хутор хватит!
   Но, зная нрав бродячих животных или, как их теперь называли «бесхозных», он, замирая и почти не дыша, начал пятиться. Филипп не сомневался, так далеко от хутора могла забраться только «бесхозная».
   Когда фашисты наступали, животных эвакуировали. Их гуртами гнали мимо их хуторка в тыл. Враг часто бомбил отступающие советские войска. Напуганные воем и  разрывами бомб животные разбегались по степям, забредая  в  камыши, заросли  и балки.  Они  постепенно дичали. У безобидного  животного просыпались звериные инстинкты.
   Филипп взял из брички вилы, отстегнул с лошадей вожжи и побежал обратно на островок.  На ходу он мастерил аркан. Осторожно, стараясь не шуршать, стал подкрадываться к животному. Короткий в один порыв ветер пробежал по камышам, на ходу скрипнул сломанной веткой вербы, затих. Филипп замер.  Старое корявое дуплистое дерево было рядом, и ему не хотелось заранее нарушать мерное похрюкивание.
   -Только бы не  спугнуть, только бы не спугнуть, - проносилось в возбужденном мозгу.   
   Он крепче сжал черенок вил, к острию которых приторочил петлю. С замирающим дыханием прислонился к дереву.  Он привязал один конец вожжи к крепкому суку  и стал заводить петлю под голову и переднюю ногу свиньи. Животное,  почувствовав опасность, резко вскочило. Воспользовавшись  моментом,  Филипп захлестнул петлю и отпрянул в сторону. Свинья испуганно рванулась, вожжи натянулись. Петля, попав между передними  и задними ногами, крепко о плелась  вокруг туловища.
   -Ага!  Попалась! -  по-мальчишески задорно закричал он.
   Натянувшись, вожжи опрокинули свинью набок, но та ловко вскочила на ноги, рванулась  и вновь завалилась на-бок.  Она дико визжала, рвалась, падала, но вновь  вскакивала, пытаясь освободиться. И, по-видимому, устав, притихла. Она опустила голову, ее длинные уши, почти прикрывавшие маленькие глаза, покачивались по мере того, как она неуклюже оглядывала поляну. Нижняя челюсть от-висла, оголив довольно – таки мощные клыки, маленькие, налитые кровью глаза,  уставились на Филиппа. Постояв, она вдруг ринулась на подростка. Паренек ловко огрел ее вилами  по жирному туловищу и отскочил  в сторону, вожжи натянулись,  передние ноги подкосились, и она снова грохнулась на землю, но тут же вскочила.
   -Ух, ты моя красавица, напугала, ой как напугала, дуреха, - держа вилы на изготовке, Филипп начал медленно приближаться к «Бесхозной». Та, опустив голову,  пятилась  назад.
- Вот и договорились, так бы и давно, устала, напрыгалась, - преследуя ее, говорил паренек. Пойдешь, пойдешь, голубушка, никуда ты не денешься, и не такая ты уж и страшная.
   Свинья отступала. Поравнявшись  с деревом,  Филипп отвязал  вожжи и начал подталкивать вилами «Бесхозную» к тропинке. Свинья неохотно, но отступая, шла туда, куда ее  направлял паренек, а гнал он ее к бричке.  Здесь он привязал вожжи, запряг лошадей в бричку и под уздцы медленно повел странную процессию в сторону  хутора.
   В хутор  Филипп возвратился  затемно. Утомленная долгим переходом свинья  еле переставляла ноги. Выбежавшие из землянки братишки и сестренка  зашумели:
   -Мама, мама, Илька свинку помал, - кричал самый  маленький.
   Из землянки вышла Анна – мать этих карапузов. Она подхватила мальца, прижала к груди.
   -Ты чего Николка, расшумелся, - целуя мальца, говорила Анна, направляясь к старшому.
   -Ты где это припозднился?
   -Да вот, хозяйство привел.
   -Снова бродячая?
   -На острове поймал.
   Он уже смело обращался с одичавшим животным. По хозяйски подошел к свинье, почесал ее приговаривая:
   -Устала, находилась сегодня, ну ничего до выходных посидишь на цепи, а там видно будет. – И, уже обращаясь к малышам, добавил строго, - А вы смотрите у меня, не лезьте к ней, зверь - он и есть зверь.
   Деловито, как это бывало,  делал отец, он закрепил цепь, которую пропустил под брюхом  животного, взял кол.  Он отвел свинью на зеленую лужайку неподалеку от дома и вбил кол в землю. Вожжи  вновь закрепил на лошадях, взял у матери Николку и сказал:
   - Мы, мама, лошадей отгоним.  Заодно и прокатимся, - сажая младшего в бричку на свежее сено, по-деловому распорядился Филипп.  Петра и Лизу приглашать было не надо, они уже сидели на бричке. – Поехали, - подергивая вожжи, сказал  он. – Мы быстро, мама, сенца лошадям лишь задам, пусть подкрепятся, а то завтра пораньше надо выехать, докосить немного осталось.
   -Не задерживайся, ужин остынет, - уже вдогонку  крикнула мать.
   Неделя была на исходе. Свинья еще не привыкла к людям и при их приближении угрожающе раскрывала пасть. Филипп с ранней зарей уезжал в поле. Анна уходила на ферму доить коров. Маленькая худенькая, но всегда подвижная женщина успевала все; и коров подоить, и детей  накормить, прибраться по дому. Помимо своих детей, она вместе с бабкой Глашей присматривала за всей детворой хутора. В эти июльские дни все  жители хутора с раннего утра были уже в поле. Работали в основном бабы, подростки, да старики, мужики воевали.
   С фронта приходили радостные вести.  Наши войска перешли в наступление и теперь освобождают один город за другим. Где-то там воюет и муж Анны. За последние месяцы от мужа она не получила ни одной  весточки. Украдкой Анна смахивала слезу с утомленных глаз, а по ночам частенько плакала, чтобы дети не видели: - «Слезами горю не поможешь», - говорила она.
   В этот ясный, солнечный день, управившись с обеденной дойкой на ферме, Анна суетилась у раскаленной плиты, готовя детям обед. Они под присмотром бабы Глаши играли неподалеку от речушки, которая пробегала через их хутор и делила его по полам.
   Притомленная полуденной жарой  старуха устроилась в тени под кустом  шиповника. Отсюда ей хорошо было видно, как резвились дети,  около огромной ямы, оставленной взрывом авиационной бомбы. Поодаль, на пригорке, стоял полуразрушенный снарядами сарай, вокруг него буйно поросла зелень. Сюда и  привел свою добычу Филипп. Он вбил в землю  довольно таки  большой прут, пропустив его предварительно в звено цепи, чтобы свинья паслась на свежей сочной траве. Свинья,  наевшись, зарылась в прохладную  землю и дремала.
    Дети играли в прятки. На дне воронки, закрыв лицо руками, лежала старшая сестра  Николки  Лиза. Она громко считала:
   -Раз, два, три, четыре, пять. Кто не  схоронился, я не виноват.
   Все играющие разбежались в разные стороны прятаться. Двое ребят нашли укрытие в развалинах сарая. Свинья по-чувствовала посторонних, лениво встала, похрюкивая, жадно втянула ноздрями  воздух.
   Просчитав, как было договорено, два раза, Лиза выбралась из ямы. Николка  спрятался  тут  же. Сестра сразу же  заметила торчавшую из-за бруствера воронки русоволосую голову, но прошла  мимо, делая вид, что не заметила брата. Николка подскочил, побежал,споткнулся и кувырком скатился на дно воронки. Он ушибся, но, не замечая боли, радостно кричал, хлопая маленькой ладошкой по утрамбованной в одном месте земле.
   -Тук, тук, сам за себя! Сам за себя!
   Лиза отошла довольно-таки далеко от воронки, и вдруг  один из ребят, прятавшихся в развалинах сарая, стремглав понесся к яме. Свинья ринулась  вслед за бегущим. Она рванула цепь с такой силой, что прут почти выскочил из земли. Лиза опередила бегущего, буквально, скатилась в яму и первая  дотронулась до утрамбованного места рукой, закричала:
   -Тук, тук Петя! Тук, тук, Петя!
   -Эх ты, Петка, не смог сам за себя, – упрекал Николка брата, - а я как побегу, как побегу и пейвый.
   -Ты у нас Коля молодец, ты же у нас самый быстрый, - тяжело дыша, говорил Петро. Он знал, что теперь ему придется жмуриться, в следующий кон он будет искать прячущихся товарищей по игре.
   Лиза, застукав первого, теперь смело все дальше и дальше стала отходить от ямы, разыскивая остальных. Из развалин сарая вырвался еще один паренек и, очертя голову, понесся к яме. Он не вбежал, а, буквально, съехал на заднице, что привело Николку в восторг. Он хлопал  в  ладоши и, смеясь, кричал, не выговаривая слова.
   -Моядес, моядес Витка, пейвый успел.
   Кто-то из детей с ужасом в голосе закричал: - Свинья! Свинья!
   Она, гремя цепью, переваливала через бруствер воронки. Детвора как горох  высыпалась из ямы. Николка бросился следом. Его русоволосая голова уже показалась над бруствером, но край ямы  под его ногами осыпался, и он сполз назад. Он не ревел, но всем своим детским сознанием понимал грозящую опасность и старался всеми силами вы-браться из ямы, в которую сползала огромная свинья.
   Она носом поддела почву, утоптанную детворой, обнюхала ее, ковырнув еще разок – другой, и устремилась за ребенком.  Николка  в  это  время  переваливал  через  бруствер. Свинья выбралась из ямы и устремилась за  убегающим. Несмотря на огромную тушу, свинья довольно-таки резво неслась за малышом. Николка , услышав звон цепи, оглянулся. Свинья была почти рядом, малыш от страха споткнулся и упал. Огромная туша  с разгона пронеслась через маленькое худенькое  тельце.
   Детский крик разнесся далеко окрест. Задремавшая было бабка Глаша,  вскочила. Недоуменно озираясь, она не могла понять, в чем дело, а когда разобралась, кинулась на выручку ребенку. Николка  вскочил, пытаясь бежать, но был  подсечен  цепью и вновь  рухнул на землю. Свинья остановилась, вернулась  к распростертому тельцу, поддала его носом и схватила зубами за худенькую детскую грудь.
   Подоспевшая бабка бросилась на выручку ребенку. Но свинья, почувствовавшая запах крови, оскалила  окровавленные клыки, ринулась навстречу. Бабка и осмелевшая детвора  кричали, набегали на свинью, но каждый раз с ужасом разбегались.
   Анна большим ножом секла капусту.  Она решила  приготовить к ужину борщ.  До ее слуха не доносился шум улицы, но  сердце  матери  инстинктивно  почувствовало  какую-то
опасность. Она вышла на улицу. Там у ручья, недалеко от бомбовой воронки, она увидела снующих детей, вопящую и махающую руками бабку. Анна еще не поняла, что случилось, но уже бежала к детям. Запыхавшись,  ворвалась в толпу   и на миг оцепенела.
   Пронзительный, душераздирающий крик матери разорвал на мгновение установившуюся тишину. Глаза ее расширились, она рванулась к сыну, судорожно корчившемуся на земле рядом с раскрытой пастью зверя. Свинья метнулась в ее сторону.  Маленькая  худенькая Анна увернулась, это  спасло ее от прямого удара клыков. В руках Анна сжимала кухонный нож, которым только что крошила капусту. Свинья, промахнувшись, дико взвизгнула, и, несмотря на свою огромную тушу,  крутанулась так ловко, что Анна еле успела увернуться. Она видела, как цепь, словно змея проползла по телу сына. Окровавленное тельце трепых- нулось. Сердце матери пронзила острая боль. Мозг лихорадочно работал. В этот момент она не думала об  опасности, грозящей ей самой.  Она лихорадочно соображала, как суметь увести эту мерзкую тварь подальше от тела ребенка.
   В следующий миг свинья вновь бросилась в  ее сторону.  Анна увернулась и немного отбежала. Озверевшее животное рванулось к ней, Анна, как будто спотыкаясь, вновь отбежала  в сторону. Детвора  вместе с бабкой  Глашей, пораженные  этим страшным зрелищем, орали и кричали ей:
   -Спасайся! Спасайся!
   Но Анна не спасалась, она вновь бросилась к свинье и тут же отпрянула назад. Та, рассвирепев, метнулась за ней. Анна побежала, споткнулась и упала. Раздался звонкий, пронзительный крик детворы. Баба Глаша закрыла лицо руками. Она уже представляла истоптанную, растерзанную Анну и беспомощно осела. Но Анна не споткнулась, она специально упала, откатившись в сторону, пропустив, таким образом свинью, словно торпеду мчавшуюся по пятам. Одно мгновение и цепь, ползущая сзади свиньи, оказалась в ее руках.  Всем своим маленьким телом Анна словно вросла в землю. Страшной силы рывок опрокинул ее, но натянутая  цепь,  подсекла  задние  ноги  свиньи, и та рухнула наземь. Доли  секунды  и обе  на ногах. По-звериному   сверкающие,    налитые  кровью  глаза  свиньи  и  истом- ленные страшным видением глаза матери встретились. Лапоухая, опомнившись, мотнула головой, ринулась на женщину. Анна, увернувшись, отпрянула в сторону, и оказавшись
с боку свиньи, вцепилась в ее огромные  уши. Та завизжала, запрыгала, замахала головой, пытаясь сбросить с себя эту не тяжелую ношу. Но Анна словно приросла к этой жирной, ненавистной туше. Все смолкло. Только звяканье цепи, да повизгивание «лопоухой» нарушали тишину.
  Борьба длилась долго, но вот, изловчившись, Анна вонзила нож в шею озверевшей твари. Дикий визг свиньи огласил окрест. Она с невероятной силой метнулась в сторону, захрипела, подскочила  вверх, стряхивая с себя хрупкую женщину. Анна не удержалась и отлетела далеко в сторону.
Свинья, не смотря на неуклюжесть, как пантера ринулась к своей жертве, но, запутавшись в цепи, упала. Обессилившая в неравной схватке Анна поднялась, она не прыгнула, а скорее свалилась на жирную тушу и успела нанести еще несколько ударов ножом в шею запутавшейся в цепи твари. Ударом ноги свинья разорвала юбку и, оставив кровавый след на бедре Анны, откинула ее в сторону. Анна в этот миг не чувствовала боли, она вновь ринулась  к лежавшей  и извивающейся туше. И уже не помня себя, наносила и наносила, ей удары ножом пока та не затихла.
   Анна поднялась и, шатаясь, пошла к окровавленному тельцу ребенка. Платье ее было изодрано. Оголенные места тела зияли багряными ссадинами, кровоточащими во многих местах. Она опустилась на колени, осторожно подняла бездыханное тело сына и, держа его на вытянутых вперед руках, пошла к своей землянке. Светлые волосы ее стали  белыми. По худеньким впалым щекам неудержимо катились слезы. Она шла, глядя куда-то вперед. 
   Искусанные губы ее тихо шептали:
   -Прости, прости родной, не уберегла…
   Кому предназначались эти слова? То ли  Николке, безжизненно лежащему  на ее руках, то ли  фронтовику-мужу.
   Узнав о  том, что случилось,  Филипп как-то осунулся, помрачнел. Он ходил убитый горем, проклиная войну и себя за то, что привел и не убил этого зверя.
   Спустя несколько дней, Николка очнулся. Он словно в тумане, увидел  склонившееся над ним лицо матери. Когда сын открыл глаза, Анна заулыбалась, а по щекам ее покатились   слезы. Еле слышно мальчонка прошептал:
   -Не пьячь, мама…
   Анна, вытирая неудержимо льющиеся слезы, улыбаясь, и прошептала в ответ:
   -Ничего, ничего сынок, слезы от радости, что ты жив. Ты у меня сильный. Скоро папка побьет фашистов и домой вернется, а ты ему скажешь: «Вот, какой я сильный, вот я как вырос!»