Римский бетон и солнце

Ветер продувает меня насквозь, неприятно теребя какие-то железы глубоко в горле, заставляя меня расчесывать в кровь кожу на шее и крутить, что есть сил, головой влево-вправо, влево-вправо. Я никогда доселе и подумать не мог, как это занятно - искать пищу для глаз, покуда мое тело терзаемо. Сколько, черт побери, времени для созерцания, сколько фантазии и возможностей я открываю в себе, преодолевая боли тела! Предметы наводняют пустое пыльное пространство, влекут за собой смутное ощущение полнокровности бытия, самодостаточности и законченности от одного лишь беглого взгляда на совокупность вещей, не привязанных к моим мукам. Какой проницательности требовала от меня моя заинтересованность в скорейшем выздоровлении (читай - смерти); это было игра по правилам, не имеющим ни малейшего отношения к моим настоящим возможностям. Но сейчас, когда я стою на грани физической смерти, от меня никто не станет требовать знания нотной грамоты или петрониевского "Сатирикона", теперь уже и я могу что-нибудь сказать или, мало того, совершить. Никогда в жизни я не совершал поступков, достойных подражания или презрения и осуждения, хотя сказать, что моя довольно долгая жизнь была серой, было бы неправильно. Дело отнюдь не в том, что я никогда не любил по-настоящему - это не каждому под силу, а если и удается, то наверняка по случайности или, что еще обиднее, удается как полурелигиозное ремесло, как акт веры, смешанный с трудолюбием. Нет, дело совершенно не в этом! Кажется, я не был даже и труслив, по правде говоря. Мое безрассудство просто перекрывало мне дорогу ко всяким обходным путям, и я летел, сбивая колени в кровь, поминутно извиняясь и поправляя галстук, однако - напролом!
Так в чем же дело, почему я был несчастлив вплоть до последней минуты? Как так получилось, что психически здоровый человек (если это имеет какое-то значение) смог почувствовать себя живым существом лишь в момент осознания необратимости последних дней и ночей, тяжких, пропитанных кровью и потом, срывающих сердце с петель и швыряющих его прямо на грязный холодный пол?
Вероятно (но это не бесспорно), что проблема основательно лишена лирики в своем естестве, вероятно, что плоскость ответа на заданные вопросы параллельна плоскости метафизических изысканий и лежит в гранях, скажем так, цивилизационных. Тогда я могу задать еще один страшный вопрос. Этот вопрос мучил меня бессознательно, пока я не потерял рассудок в борьбе с молитвой ломающихся костей, и только теперь всю свою наготу мой коварный демон раскладывает по влажным кафельным плитам противоположной стены, единственной и последней из четырех, что я могу увидеть. Почему я был несчастлив среди серой, как мне казалось, массы людей, лишенных жгучей боли безысходности? Отчего мой исход был рожден в предсмертных муках, но другие (и близкие, даже мои близкие!) откапывали радость, орудуя лишь гнилыми досками вылезших из-под земли серых гробов, в то время как у меня была самая настоящая лопата?
Ее мне даровала моя бесконечность, чтобы, почувствовав пульсацию отравленной от корня, в крепких венах всепроникающей жизни, я смог добросовестно выкопать себе могилу.
Но даже и это у меня не получилось, вот почему я так жалок сейчас.