Письма к Сент-Джону V

 
Необходимое предисловие к «Письмам…»

Это действительно Дневник – или Письма одной сверх-романтической особы, с которой судьба однажды меня столкнула…

Свидетельства прошлого были не нужны ей, напротив, она старалась от них избавиться, даже выкинуть, сжечь, но при этом кому-то всё рассказать, и всё такое… Я думаю, сработал так называемый «эффект попутчика в поезде» -- едешь, беседуешь, вспоминаешь…, сторонний наблюдатель…

Эта трижды романтическая леди позволила мне делать всё что угодно с данными документами её биографии.

Так что, может быть, кто-то заинтересуется листками сей правдивой истории.

С уважением ко всем, кому пришлось страдать от неразделённой любви
 (Дэми Дидона)               

 
                Письма к Сент-Джону
                Год первый

29.06 (9:01)
Сегодня (ночью) произошло завершение всех моих снов, и всего беспокойства.
Марк сказал мне, что обо всём знает, и обо всём догадывался уже давно.

Я поняла, что он меня любит, вернее, любил всё это время. Что он расценил всё как предательство с моей стороны, и не простит до конца жизни. Я... я разбила его сердце... оказывается...

Вот что произошло, Сент-Джон. Вина моя удваивается... считая оскорблённые чувства Таис. Я всегда считала, что любви в наших отношениях (с Марком) давно нет.

Что ж! Я должна была это предвидеть. Всё серьёзно -- я, действительно, осталась одна.     Что ж, дорогой мой Сент-Джон, ты далеко, ты никогда не расстанешься с Таис (зачем?), тем более ради женщины старше и с ребёнком. Я сама никогда этого не позволю, никогда на это не соглашусь, ты ещё не готов для семьи. Ведь семья -- это самопожертвование. Впрочем, Марк не бросает семью. Но сколько времени он выдержит? Я не знаю. Я теперь вижу, что он жертвовал всем для семьи. Он сказал, что больнее всего предательство -- то, что я полюбила другого человека. Я его понимаю, я его понимаю.

Я ничего не могу ответить ему, потому что это правда. Может быть, действительно, я всё придумала -- в наших с ним отношениях. Может быть, всё может быть. Я чувствую на себе вину, за всё произошедшее. Может быть, ему действительно было бы легче, если бы я была шлюхой.

Как это ни печально, я внутренне готова, что может быть, в старости останусь одна, наедине со своей эгоистической личностью.

Испытывать сожаление за то, что всё так произошло? Нет. Всё было прекрасно. Но... я разбила сердце верного и преданного человека, своего мужа -- и это огромная вина. И нести её -- мне одной.

Почему он не сказал мне ничего раньше? Я была уверена, что наш корабль разбит -- эти тяжкие ссоры, выяснения отношений. Весь этот ужас, который я не могла выносить. Я считала, что всё разбито. А он просто чувствовал, что я ухожу, ухожу. И оттого возникали ссоры. Невозможно было видеть его слёзы, и искусанные до крови губы! Отчего он не сказал всего раньше?!

  Доброго дня, Сент-Джон. Скоро вы приедете в Питер. Совсем скоро. У вас начнётся новая, хорошая, хоть и трудная, но самостоятельная жизнь, интересные встречи и знакомства. Забудь обо мне. Всё пустое.

 Теперь, действительно, всё разбито. И музыка, и семья. Прощай. "Я желаю тебе лишь радости." Я действительно желаю тебе радости и счастья. Мне же останется "моё разбитое корыто". Пожимаю твои славные руки. Тяжко осознавать, что нанес достойному человеку глубокую, неизлечимую рану. Огромная это вина. Всего самого доброго.
               

P.S. Я только хотела сказать, что те безудержные слёзы (перед вашим отъездом) -- по-моему они оплакали всё, всё что произошло теперь. Всё -- до конца жизни. Я что-то предчувствовала. Да и ты тоже -- не так ли?...
 Не знаю, что теперь будет. Не знаю, смогу ли писать тебе письма. Ты уехал, ты далеко, у тебя теперь совсем другие интересы, дела и проблемы. Я же осталась здесь. Я во всём виновна.
 
Я даже не могу открыто ни о чём написать тебе! Мне плохо, мне очень плохо, Сент-Джон. Ты думаешь я плачу? Нет. Я не плачу. Все слёзы уже выплаканы, ты был тому свидетель. Я не знала, что горе (расплата) так скоро обрушится на меня. Впрочем, я сама во всём виновна. Вот теперь у меня действительно ноет в груди. Я... в полной расстерянности. Господи, помоги мне всё это выдержать! Да и будь ты здесь, ты вряд ли чем-то смог помочь. Я даже думаю, что не стоит пока ни о чём тебе говорить. И возможностей к тому нет. Лишние терзания для тебя -- вот и всё. К чему они тебе? Зачем? Как ты сможешь помочь мне? Никак. Ничем.

Молчание, одиночество, пустота. Вот и всё, что меня сейчас окружает. и вот эти буквы... в никуда...
От волнения у меня по-женской части всё началось, всё болит, и слабость, и голова отвратительно кружится. Впрочем, всё хорошо. я развеюсь, ведь сегодня какой-то долбаный праздник. Увижу постную мину **. Пусть считает, что у меня всё замечательно. Я буду там ПЕТЬ. Представляешь? Мне кажется, я просто не доживу до этого момента.

 - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

10 июля (18:33)
Этот момент своих "дневниковых писем" мне очень тяжело читать.

То что написано на даче -- осталось на листочках. Вот, я снова вернулась домой. В мой чистый (усилиями Марка) изменившийся дом. Нашла на пороге твою открытку без обратного адреса...

Многое произошло за это время. Но я пишу уже спокойнее. Интересно, куда пишу? Первой побывала у меня в гостях разумеется Штара. Она сказала очень разумную вещь -- если нет адреса, можно писать на любую почту "до востребования". Надо узнать подробнее, как и что , сообщить вам.

Судя по скупым фразам на открытке, настроение у тебя очень плохое, просто упадническое. Наверное, ты вспоминаешь обо мне? Или на это просто нет сил? На даче я часто вспоминала о тебе. "Когда я проснулся, с лучами рассвета...".

Там расцвела душистая прекрасная роза -- пурпурная. И на балконе у меня -- тоже распустилась белая роза. Ты видел этот бутон.
Только дети могли посчитать, что отдыхать в Питере -- так же хорошо, как и жить. Я знала, что должно прийти от вас сообщение, и даже заранее написала свой ответ (без нежностей, как ты просил), но теперь не знаю, куда его отсылать.

И... пожалуй, на этом всё, Сент-Джон. Спокойной тебе ночи. Сдавай экзамены -- что-то уже сдано, и стало быть есть какая-то ясность. Спокойной ночи.
               
12 июля (22:07)
Здравствуй.
Пыталась печатать "**" -- и не в состоянии, потому что слушаю Керубини... Буря чувств. Учитывая так же и то, что сегодня мы с Марком ходили гулять на Малую Речку, я недолго постояла на том месте, где растут серебристые тополя. Я сорвала один листик, для тебя -- "мягкий, круглый, глупый"... Так чудесно всё заросло зелёными камышами, и так красива зелень, так красивы были облака -- что мне хотелось всё, всё нарисовать. Или хотя бы сфотографировать.

   После всего, что произошло, я думала, что не смогу вернуться к этим воспоминаниям. Под эту музыку -- хочется плакать, Сент-Джон. Хочется вспоминать всё -- и надеяться на лучшее... Ты открыл для меня эту музыку, это твоя музыка, неразрывно связанная с тобой. И это хорошо, ведь правда?

Мой гербарий сушится в книжке Шелли -- как ты легко мог бы догадаться.
Спокойной ночи. Сладких снов. Отдыхай.
               
13 июля (18:53)
Здравствуй, Сент-Джон.
Вечер. За окном пасмурно. Сегодня опять работала с "**". Работа движется к завершению. Я перечитывала, конечно же, недовольна. Вернее, ещё ничего не могу понять. Не улеглось. Где-то -- стиль кажется очень тяжёлым, где-то избыток романтики.
Снова мучительные мысли обо всём произошедшем... Хотя, как будто они немного притупились. Я... довольно часто вспоминаю о тебе. Перечитывала свои записи. Да, я была права, что делала их. Что фиксировала эти моменты времени. Это ценно.

Чем-то ты занят сейчас в Питере? Грустишь? Думаешь о чём-то -- Питер тебя разочаровал? Когда же ты напишешь мне полноценное письмо с обратным адресом?
Я сейчас слушаю "Кланет". Вернее сказать, вслушиваюсь в "Кланет". Мне нравится всё больше и больше. Синтезатор, гитара (акустика), саксофон, соло-гитара, живые ударные. Женский вокал. Мужской вокал (иногда). А у меня будет ещё скрипка. И некоторые композиции -- более тяжёлые. Другое, но по настроению, похожее. Хочу, чтобы светлое. Странное. Необычное. Неординарное. Может быть, даже неправильное, но мелодичное. Но до этого профессионализма я ещё не доросла. Вокал профессиональнее в овладении, в раскладе на голоса. Впрочем, они обрабатывают ирландский фольклор. И в этом главное отличие.

Ты прочитаешь "**", Сент-Джон? А ведь это почти что женский роман.
Тяжело ждать. Грустно. Я знаю,что мы изменимся к тому моменту, когда сможем увидеться. Меняется всё, это неизбежно.

Сент-Джон…. Время проходит, его и так мало. Что там говорить! Я, пока что ещё ничего не понимаю, не могу определить для себя, как после шока. Так всё быстро. Так неожиданно. Почему-то жду зимы. Зима теперь у меня связана с тобой, я вспоминаю, как приезжала на репетиции к тебе. Свои первые впечатления о тебе. Холодные, чистые (холодные оттого, что было холодно). Ссору с Д**. Помнишь, как мы отстаивали тяжёлое соло? Ты так демонстративно при Д** наступил на примочку -- после моей речи. Маленький, как мальчишка. Лёгкий… А потом (позже) ещё -- твой силуэт возле окна. Только силуэт, почти прозрачный. Я тогда простыла, на новый год. А первая репетиция с тобой была перед самым Новым годом, за две недели до него, где-то так. Мой ботинок -- на одном шнурке.

Я помню, как бежала до вашей остановки в холод, с гитарой, на каблуках. Какие были морозные стекла в маршрутке, в автобусе. И главное -- все, что было с Д** -- ушло. А эти впечатления остались. Я немножко боялась такого знающего музыканта, как ты. Что ты будешь смеяться над моими песнями. Над моими рассуждениями о живописи, вообще непрофессиональными. И поэтому держалась... как бы это сказать? Не гордо, но осторожно. В первые репетиции. Да и ты был совсем немногословен. Я благодарна Д** за то, что мы встретились с тобой.
 
Ещё помню тот вечер, когда мы возвращались из театра, и встретились на остановке  N**. Я очень хорошо почувствовала его взгляд на нас, в нашу сторону -- N** что-то понял раньше меня. Раньше тебя? И он же заметил, что ты замёрз, а ты молчал, как всегда.

Ты помнишь наши разговоры о книгах, разглядывание ваших альбомов? О Египте, я помню. Об Андалусии -- дворик в Испании. То, как ты писал портрет, который теперь висит у меня. Смотрит на меня -- твоими глазами... Я, как всегда, была очень болтлива во время позирования. Помню, что у меня без конца болело горло.

Я видела недавно N** во сне, мы шли зачем-то, куда-то с ним рядом. Были лужи, дождь. И какой-то зонтик ещё фигурировал. Он что-то говорил мне, утешительное (?). О чём-то мы с ним беседовали.

Один раз тогда, когда я поздно возвращалась домой, на лестнице меня встретил один парень, и очень испугал. Он был очень пьяный, или обкуренный. На лестнице, через линию, прижал меня к перилам и ... хорошо, что была зима. Я тебе ни о чём не сказала тогда. А дома меня ждал сын, в одиночестве.
 
Много было всего. Но прежде всего музыка. От которой ты пытался убежать. От которой у меня большое искушение убежать теперь... Музыка, музыка... Думала ли я когда-нибудь? Что так всё выйдет? Мой отец был музыкантом, не я.   
                До свиданья, Сент-Джон.
               
14.07
Здравствуй.
Сегодня печатала снова "**". Почти закончено.
До этого дня два прошли в какой-то дикой апатии, неподвижности. От безделья? От разных мыслей?

Написала письмо Таис, т.к. подумала, что это вы вдвоём написали мне открытку.(?) Я же обещала писать и тебе и ей.
Я думаю, думаю обо всём. Не могу не думать. Вот, мои семейные отношения уже разрушены. Так неужели же разрушатся и ваши? Это будет слишком, чтобы ещё кто-то страдал! Нет, довольно, довольно. Зачем ещё страдание, чьё-то страдание, его и так предовольно!

Что ж, пора мне ехать на дачу, к сыну. Ничего не вернёшь, всё разбилось. Нужно как-то жить дальше. Лучше уйти из вашей семейной жизни. Привыкать к своему одиночеству. Вот собственно и всё. До свиданья. Доброго вечера.
               
P.S
(23:48)
Сегодня допечатала "**". Ура!
И сегодня же произошли такие события, такие радостные события, что не могу не упомянуть! Нашлись мои родственники. Я когда-нибудь расскажу тебе эту историю, но это здорово, это меня очень подбодрило. Я считала, что если они живы, то... Ожидали намного худшего. Было чувство вины, томительной вины за их судьбы. Я знаю теперь, что тот дом, где я провела своё детство, жив. Как здорово приехать туда снова! Это... какое-то чудо, Сент-Джон! Мы почти на четыре года потерялись. Ожидали самого, самого худшего. Мне снились всякие сны о них. И сегодня же шёл дождь, когда я с ней увиделась.

... Я давно должна быть на даче, но и сегодня не поехала. Марк предпочитает не приезжать сюда, домой. Тяготиться... Предпочитает ночевать у матери. Что ж…

Я жду от тебя письма с обратным адресом. Не томи меня -- я жду.
                Спокойной ночи, Сент-Джон.
               
               
15.07
Привет, Сент-Джон!
Почему так долго нет от тебя письма?! Я заходила сегодня днём на почту, специально определила для ваших писем ящик... Ей-богу, я недоумеваю и обижаюсь.
Написала тебе ещё одно письмо, и даже вложила его в приготовленный заранее конверт.
 
Сегодня приятная погода, хорошее настроение, любовалась своей белой розой на балконе, "**" завершён, -- и всё это оттого, что нашлась сестра, родственники, чьё исчезновение нас так тяготило, ужасной, ужасной виной.

Впрочем, я всё тебе уже написала (но куда отправлять, куда? ) О, нехороший! Неужели тебя не волнует, что здесь, у меня происходит? Неужели ты думаешь, что мне хватит одной коротенькой писульки в месяц? Нехороший, нехороший! Я тебя измучаю письмами, и, в конце концов приучу к письменной речи -- это полезно.

Пожалуйста, напиши письмо, длинное, подробное (очень подробное) -- или я умру от ожидания! Тысячи мыслей в голове. Как ты живёшь, как сдаёшь экзамены, о чём думаешь? Быть может, грустишь, так же как и я? Или тебе просто некогда грустить? Или вообще позабыл обо мне – наш город, и всё прочее -- отошло в прошлое? Жестокий, нехороший мальчик!

Я думаю и о многом другом, кроме тебя. Но пока что не могу выразить словами эти зарождающиеся формы. Худой, но всё-таки круглый, мягкий и глупый мальчик! (вот как я сердита!) Что б тебе без конца там икалось! (на экзамене. Хорошее пожелание, ведь правда?) 
О, я так сердита, что ничего больше не напишу тебе. Вот так.
                До свиданья.
               
16.07
Здравствуй Сент-Джон!
Я тебе уже писала сегодня письмо -- в 8:00 утра, на даче. ( см. рукописные листочки.) Переделав все дела, я теперь здесь. На столе, передо мной, в стакане стоят мои любимые пёстрые гвоздики, на фоно -- роза.

На даче всюду цветы. Такие белые, пушистые -- я их называю вереском (на самом деле это лабазник), и ещё много колокольчиков. И сумеречник. Это тоже что-то похожее на колокольчик, но очень яркого сине-фиолетового цвета, на высоком стебле. И соцветия собраны в продолговатую метёлочку.

Наконец-то у нас установилась(?) солнечная погода. Ребятишки бегали сегодня на речку. Я -- нет, ещё опасаюсь холодной воды. Сегодня последний день ваших экзаменов. Интересно, как они прошли?... Успешно, или... Я слушаю классическую музыку. Конкретно сейчас играет скрипка -- очень красиво. Сразу же вспомнила Ленарда.

Сколько на даче шмелей! Там -- всюду пышно цветёт шиповник, и пчёлы и шмели вокруг него так и вьются. Шмели большие, и страшные. По крайней мере племянник их дико боится. Когда обедает -- и вдруг залетает шмель -- сразу же вскакивает, едва не опрокидывая тарелку. Я, разумеется, ругаюсь, а потом иду выпускать шмеля (из полотенца) на улицу.

Хотелось бы мне зимой, в Питере (например, в Мариинке) послушать классическую музыку! Концерт. Хотя бы вот даже скрипку с оркестром, как теперь на кассете. Хотя театры в столице очень дорогие.
Ты всё же прочитай то, что я написала утром на даче. Это только я могу писать письма к одному человеку в трёх вариантах!... Там -- мои рассуждения. Повторять их не стану. Они написались сами собой, в тот момент. И -- пусть так и будет.

Только представь себе -- утро, всё умытое росою, свежее, ясное. Запах леса. Внизу, в логу шумит речка, очень громкая после всех, прошедших у нас дождей. Солнце заглядывает на веранду, где на столе кипит электрический чайник, лежат лепестки роз, мята, душица. А так же стоят чашки и заварочник. Я, ещё в одиночестве ( все спят), пишу тебе письмо... на том же самом обеденно-кухонном столе. Разве это не Ромео и Юлия?...
 
Сколько красоты и романтики, Сент-Джон! В солнечных лучах, в тех рассуждениях, которыми занята была тогда моя голова. И это сразу же после сна -- "и сон с ресниц её струится..." В то время -- как за верандой шумят берёзы, маленькая осинка, и дуб -- склонил свои ветки над дорожкой к дому. И сломанная наша дачная калитка, вечно-открытая. А дом внизу, в полусумраке -- только утром туда заглядывает солнышко (дача у нас старая и малоухоженная, но зато с настоящей горячей печкой, а это очень важно!)
Вот такую я описала тебе картинку. Видишь как легко?

Ей-богу, я пожалуй жалею о своём порыве и о сожженных письмах. Ведь это время, время чудесным образом остановленное. N** был и остаётся, только уже вне моего мира. Как странно, теперь "Реквием" Моцарта, "Слеза". По-моему это одна из твоих кассет. Вот, и музыка и слова сплелись в этом письме... Я, несомненно, улавливаю ритм.

В "**" (в том произведении, которое я написала) -- по-моему, ритм Баха.
А сейчас что-то патетическое. Если я не ошибаюсь. И сразу же "Времена Года" Вивальди! Зима! Ну конечно же, это твое, Сент-Джон!... Как будто бы мы стобой вдвоём кружимся в ворохе, беспорядочном ворохе этих снежинок. Лёгкие-лёгкие... Такой, теперь уже густой, пушистый-пушистый снег. Я очень, очень люблю снег, такой вот мягкий и пушистый. До странности тёплый. Когда снег -- всегда тепло. Нет морозов.

И по-моему всё это записано на Цоя.
Всего самого доброго...Что ж, пора заканчивать письмо. Спокойной ночи. Приятных-приятных снов.
………………………………………………………………………………………………..

(продолжение следует)