Говорят...

       Слыхали? Говорят, планета-то наша перегревается! Все эти фабрики-заводы, пароходы-самолёты... И все - в неё, в родную. В атмосферу, то есть. Опять же, люди. Народищу-то стало! Матушки-светы! Не протолкнуться! И от каждого... Понимаете, да? Жизнедеятельность, в общем. Никуда не денешься. Подсчитано, что на четыре градуса поднялась крепость... То есть эта... Температура тепла! Да! Температура тепла!. Представляете? Это всё равно, что против обыкновенного пивка взять на грудь такую же мензурочку красненького. Без закуси, разумеется. Ага. Или, к примеру, сидеть на балете "Антоний и Клеопатра", когда герой интимно поддерживает героиню за определённое место...Да-а-а...
       Хотя оно непонятно: один знакомый рассказал мне, что разные там ракеты-спутники делают в атмосфере дыры. Ракет-то нынче столько понавыпускали, что атмосфера, поди, что твоё сито. Но отчего же тогда лишние градусы через эти дыры в космос не испаряются? Непонятно... Кстати, из-за этих самых дыр у нас на юге многое переменилось. Ага. Космические лучи стали и к нам проникать! Ох, как проникать стали! И кого они хоть как-то заденут, всё! Тот уже... Понимаете, да? Недавно попали в одного моего соседа. Милые вы мои! Он, как только облучился, сразу перестал узнавать всех! Даже своих родных! Ага. Тут же отселился жить к таким же, как он: к облучённым. А ходить-то, ходить-то стал совсем плохо! Всё больше его возят на спецавтомобиле. Ага. Вроде как скорая помощь. И автомобиль-то - чёрный! Ага. Ужас! Чернющий такой! Как ворон! Ага. Одни страсти!
       Да что там говорить! Вот у меня дома - собачка. Ага. Болоночка. Раньше животное было, как животное. Что ему природа положила, то оно и делало. Ага. Дом-то у нас старый. Дворик есть, сараи. Главные удобства тоже тут же рядом, во дворе. Ага. В углу двора, если смотреть с крыльца. В общем, всё, как положено. Все, как у людей. Власть же о нас беспокоится. Ага. Раньше, бывало, встану рано. Милые вы мои! Красотища-то! Только дверь открыл, болонка мимо меня - пулей во двор. Ага. Сам же не спеша, солидно следую за ней во двор в главные удобства. И она бежит по своим маленьким собачьи делам. Ага. Выхожу из удобств облегчённый, радуюсь: собачка бегает, резвиться. Травку ест, когда - лето, или в снегу барахтается, когда - зима. Ага. После побежит побрехать на проходящий прямо за воротами троллейбус...
       А нынче что? Чую, что и на мою собаку подействовал космос через эти самые дыры. Облучилась! Вот беда стала! Утром уже давно мне следует на работу бежать, а я эту стерву всё никак не могу поднять с её подстилки! Ага. Якобы дамочка спят. Ага. И делают вид, что крепко. Начинают похрапывать даже, когда я, встав перед ними на коленки, пытаюсь униженно заглянуть в их хитро прищуренные глазки, прячащиеся под спутанными ото сна белыми прядками волос. Ага. Чем больше я им рассказываю о прелестях занимающегося дня, о пробуждающейся природе, о текущей мимо наших ворот Амазонке транспорта, который проходит потом почти через нашу кухню, чем больше повествую о поголовном стремлении советских граждан побыстрее выполнить очередную пятилетку в четыре года, о причинно-следственной связи в природе и обществе, о воспитанности, наконец, чем больше я при этом распаляюсь, тем громче храпит это малосознательное животное! Ага. Время идёт и потому я вынужден физически побеспокоить Их Высочество: осторожно дую в распластавшееся во сне розовое ушко. Ага. В ответ начинают рождаться такие звуки, будто кого-то или что-то медленно заводят. Влажный чёрный носик Их Высочества начинает недовольно морщиться, едет немного к закрытым глазкам, обнажая при этом плотно стиснутый ряд ровных крепких белых зубок, ограниченный по краям парой острых желтоватых клычков. Оказывается, мы очень недовольны! Мы не любим, когда нас по утрам беспокоят! И при этом дуют нам в ушки! Ага. Ладно. Применяю другой приём: быстро сдёргиваю тёплую мягкую попонку, которой мы на ночь укрываем эту соню, и мгновенно отскакиваю к входной двери. Гнев Их высочества мгновенно перерастает в гнев Их Величества: меня тут же грубо облаивают и страстно гонятся за мной, яростно хватая зубками за брюки до тех пор, пока я пулей не вылетаю во двор. А собака дальше крыльца - ни ногой! Ага. Успокаиваясь, садится у порога и устремляет на меня свой остывающий взгляд. Ага.
       Делать тут нечего. На работу почти опоздал. Поэтому - пулей в главные удобства. Когда выбегаю назад из главных удобств, преданно ищу глазами собаку. А та, как ни в чём не бывало, сидит себе на крылечке. И строго так, недовольно смотрит на меня: то ли оттого, что задержался в главных удобствах больше положенного, то ли ещё отчего. Следит. Я просительно зову её к себе: время же идёт, а её надо перед работой вывести! Но собака даже бровью не ведёт. Ага. Как я начинаю тут подхалимничать! А что делать? Я начинаю вихрем носиться по двору, призывно размахиваю руками, делаю вид, что ем травку, если - лето, или барахтаюсь с упоением в снегу, когда - зима, резво выбегаю за ворота громко побрехать на проходящий троллейбус... Ага. Собака молча с крыльца наблюдает за моими мотаниями. Когда уже глаза лезут, что называется, на лоб от усталости, и я почти на карачках вползаю в квартиру, это необразованное животное степенно входит за мной с сознанием добросовестно исполненного собачьего долга и с чувством полного отмщения укладывается в ещё тёплое кресло на подстилку досыпать. Ага. И так каждое утро! Вот вам и безобидные дыры в атмосфере! Говорят, что скоро вообще наступит конец света...

1978 г. Кишинёв