Привязанность

                Дональд Бартельм
                (перевод с английского)

  - Как ты хочешь приготовить рыбу? Как ты хочешь приготовить рыбу? - уже не раз спросил ее Гаррис.
  - Что?
  Клер услышала: «Как ты хочешь приготовить рыбу?»
  - Обвалять в сухарях и поджарить, - сказала она.
  - Замечательно, - ответил Гаррис.
  - Что?
  - Замечательно!
  «Мы не спали вместе триста ночей», - подумала она. – «Мы не спали вместе триста ночей. Он груб. Его нежные руки давно уже меня не обнимали».
  - Что?
  - Где ты прячешь панировочные сухари?
  - Что?
  - Ну, такие хлебные крошки!
  - За банкой с хлопьями!
  Клер позвонила матери, а та, конечно, рекомендовала приготовить брокколи, но с кем еще она могла бы поговорить?
  - Что?
  - Будь оптимисткой. Будь, будь, будь… оптимисткой.
  - Что?
  - Оптимисткой, - повторила мать. Они многое пережили, обе постарели и уже не были столь терпимы к однообразию, как прежде.
  - Я что, повторяюсь?
  Они многое пережили, и обе постарели. Они обе любят думать о том, что их ждет дальше. Нелепость, без сомнений…
  - Ой, ой, ой, ой…
  Нелепость, без сомнений, но я никогда еще не встречал кого-либо, думающего иначе: кто бы, выдохшись, не начинал утопать в апатии, к которой с годами бы не привыкал, потому что без нее уже не обойтись, как и без странной старческой шляпы…
  - Что?
  Шляпы с зеленым пластиковым козырьком – для гольфа или для какой-нибудь другой забавы…
  - Гаррис, - обратилась Клер к своему мужу. - Ты перестал поливать растения.
  - Что?
  - Ты перестал поливать растения, мама мне всегда говорила, что если их перестают поливать, то это верный признак неизбежности развода.
  - Твоя мама слишком начитана.
  - Что?

  Сара решила, что они с Гаррисом давно не спят вместе.
  Гаррис сказал:
  - А что, если мы будем просто обниматься?
  - Что?
  - Обниматься.
  Сара сказала, что хотя бы несколько дней можно было бы просто обниматься, и что ей еще многое нужно было бы узнать. Когда они вышли из пустой церкви, то она натянула себе на лицо черную кружевную мантию.
  «Я действую правильно, правильно, и я права».

  Когда Клер пришла, то на ней было ее коричневое пальто, а в руках большой бумажный пакет коричневого цвета.
  - Посмотри, что я нашла! - сказала она возбужденно.
  - Что? - не расслышал Гаррис.
  Она полезла в пакет и достала оттуда грязный пластиковый поднос с шестью замороженными, потрескавшимися котлетами. Они примерзли к подносу и выглядели так, будто протухли еще в девятнадцатом веке.
  - Шесть долларов, - сказала Клер. - Тот парень вошел в прачечную и сказал, что разносит заказы по ресторанам, некоторые из которых иногда отказываются от заказа, потому что почти всегда имеют все виды котлет, которые им нужно, и теперь у него остались лишние, и он продает их всего лишь за шесть долларов. Шесть долларов.
  - И на это ты потратила шесть долларов?
  - Другие также покупают что-нибудь в этом роде.
  - Протухшие и ко всему где-то украденные котлеты?
  - Он был в белом пальто, - сказала Клер. - И у него был грузовик.
  - Держу пари, что у него был грузовик.
 
  Гаррис поехал на встречу с мадам Олимпией, писательницей и психологом. Ее офис расположился в однокомнатном помещении в одном не самом благополучном районе города. Куриные крылышки дымились на решетке жаровни. Она их приподнимала и переворачивала, а затем это делала снова и снова. На ней была футболка с большой надписью: «Буффало – это не Иллинойс»
  - Расскажи мне о себе, - сказала она.
  - Моя жизнь – это ад, - начал Гаррис, и стал описывать все подробности.
  - Мне надоели все эти слезы, - прервала его мадам Олимпия. - Все только и приходят ко мне, чтобы выплакаться.
  - Ладно, - согласился Гаррис. - Мне тоже все это надоело.
  - Женщина просыпается среди ночи, и уходит погулять. Что ты об этом думаешь? Ты тоже уходишь, чтобы немного развеяться. Она уходит, а затем возвращается с деньгами… или без денег? И ты тоже развлекаешься, но это зависит от того, что случится в среду. Она исчезает с твоих глаз, пусть на время, и тебе это кажется приятным, потому что ты сам тоже отнюдь не скучаешь, но при этом полагаешь, что совсем не разбираешься в простых женских слабостях. Она уходит погулять, ты не находишь это противным, и сам думаешь: «Я уж точно не никому противен», - при этом ты всего лишь чего-то не понимаешь. Она уходит развеяться. Почему ты не говоришь мне об этом? Ведь порядок вещей меняется в корне с обеих сторон.
  - Они держат свои развлечения в секрете, - сказал Гаррис. - Многие мужчины даже и не знают о том, куда они уходят.
  - Всё слезы, слезы, слезы.
  - Правильно, - сказал Гаррис. - Сколько я вам обязан?
  - Пятьдесят долларов.

  В обществе шептали: «Они продолжают жить вместе? Сколько раз в неделю? Согласны ли они это признать? Они отказываются это признать? Перед пожаром? Они оба похудели? На сколько фунтов? Какой цвет им нравится больше? За ними никто не следил? С какой стороны постели спит он, а с какой она? Она это делает для себя? Как бы это узнать? А деньги, которые есть у них – они украдены? Может, у каждого из них есть украденные документы? Умеет ли он скакать на лошади? А плавает ли на яхте? В какое время суток у него лучше получается… в простели? Это деньги? Были ли деньги? Что с этими деньгами случилось? Успех пришел раньше или позже? А был ли успех? Красный парик? Юношеская лига? Красная одежда и красный парик? Увлекалась ли она фавизмом? А все это в теории или на практике? Не сделают ли они это снова? Снова и снова? Сколько раз? Сто? Тысячу?»

  Клер повстречалась со Свит-Папа-Крем-Пуфом – ее новым знакомым. Он играл на фортепиано в клубе «Белс», завсегдатаями которого были несчастные женщины. Они приходили туда в первой половине дня.
  Он был крупным парнем и объявлял себя живой легендой.
  - Что?
  - Живая легенда, - сказал он. – «Свит-Папа-Крем-Пуф-Блюз» не было моим именем. Меня так называли только в Чикаго.
  - О, мой сладкий… о, мой дорогой… - выдохнула Клер.
  - Это было где-то в тысяча девятьсот двадцать первом году или двадцать втором, - продолжил он.
  - Какие были дни.
  - Это был другой человек по прозвищу Ред Топ. Все это время он был частью моей известности. Его уже нет. Он был добрым малым, но меня немного побаивался. Я не спускал с него глаз. Два или три раза с ним у меня были проблемы. Я усердно трудился и вместе с тем помогал ему, чем мог. Это было в тысяча девятьсот двадцать третьем году. В июне.
  - Ого, - восхитилась Клер.
  «Зум», - напевал Свит-Папа-Крем-Пуф. – «Зум, зум, зум…
зум, зум…»
  Шесть звучных басовых нот из бокового кармана его пиджака.

  Сара звонит Гаррису из клиники в Детройте и выходит к нему с новостью о выкидыше. Она опечалена потерей ребенка. Тем не менее, у самого Гарриса дух приподнят. Он уже не обременен никакими обязанностями. Но когда же, наконец, Гаррис бросается объясняться в любви к Клер, то он вынужден узнать, что та очень близко знакома с Сарой. Предвкушая подозрения, что он останется с Клер, Сара возвращается. Гаррис крепко напивается за ночь до того, как Сара потребует выяснения с ним отношений. «Во-первых, здесь ничего уже не изменишь», - кричит он Саре, которая претворяется беспомощной, и умоляет остаться. Позже они мило обедают на речном катере, на котором Клер работает официанткой. Гарриса воодушевляет то, что Сара отказывается поддержать план его матери отговорить его пойти работать в полицию. Клер соблазняет Гарриса перед его уходом, и в это время Сара входит в офис. Когда Гаррис пойман на магазинной краже, младшая сестра Клер, ужасаясь встрече в зале суда, не находит себе места. До ужаса скучая по Саре, Гаррис звонит ей из Нового Орлеана, и та рассказывает ему, что собирается стать председателем нового банка, открываемого Клер, после чего он злобно вешает трубку. Хотя они и разошлись, его чувства к Клер окончательно не угасли. Ко всему добавляется и все большая ее близость с его новой партнершей. Сара становится горькой пилюлей, которую придется проглотить. И поэтому он сидит один в отеле и, размышляя о Саре, в больших количествах поглощает бренди. Сара воспламеняется от ярости, обнаружив в банкетном офисе отеля Клер, накрывшую для Гарриса благотворительный обед. Правая нога Сары изо всех сил взметается в воздух и утопает в животе у Клер.
  Без сомнений в ее глазах полыхает ярость.

  Сара посещает доктора Вольфа, известного психолога.
  - Он холоден как смерть, - сказала она.
  - Что?
  - Он холоден как смерть.
  - Хорошее поведение часто бывает болезненным. Дерьмо, и вы это осознаете.
  Сара была удивлена, насколько все рассказанное доктору Вольфу было абсолютной правдой. И она окончательно растерялась.
  Гаррис был пьян снова и при этом, повышая голос на Клер, пытался доказать ей, что он абсолютно трезв.
  - Ты чувствуешь худшее, как и я, - сказала она.
  - Что?
  - Худшее, - сказал он. - Хууууд-шееее-ееее.
  - Знаешь, что я видел этим утром? - спросил он. - В восемь утра я выходил прогуляться.
  - Парень, выходя из дома, надевает пальто и берет портфель для бумаг.
  - Он выходит на работу, правильно?
  - Он отходит от дома на десять шагов, как из того же дома следом выходит женщина.
  - Она кричит ему в след: «Джеймс!»
  - Он разворачивается и идет ей на встречу.
  - На ней розово-оранжевый халат.
  - Она тихо произносит: «Джеймс… Я… тебя… ненавижу».
  - Может, это происходит везде и со всеми? - спросила Клер. – Пандемия?
  - Я так не думаю, - возразил Гаррис.

  - Это был мерзейший телефонный звонок в моей жизни, - сказал Гаррис Саре.
  - Что?
  - Мерзейший телефонный звонок в моей жизни.
  - Повесь трубку, дорогой, повесь трубку и позвони куда-нибудь еще. Спасибо за жемчужное украшение, изумруды и оникс, но мое мнение неизменно. Они изумительны и поразительны, но я не стану думать о том, какой ты милый. Я совершила правильный поступок, который был болезным. Почему я должна думать иначе?
  Он вспомнил, как зубная паста была в двух дюймах от ее лица, но она не могла ее найти, потому что ничего не видела без своих контактных линз.
  Фред сказал… Клер сказала… будто как во взрослом теле – клетки организма постоянно обновляются.
  Свит-Папа смотрел в сторону.
  - О, мой сладкий… о, мой дорогой…
  - Допустим, ты не знаешь, что у джентльмена может быть на уме, да и он сам об этом не всегда задумывается.
  - И что в этом такого?
  - В одиннадцать вечера мне надо будет сыграть одно небольшое произведение, которое написал еще в самом начале века. Я его назвал: «Вёркларте Нахт» что по-немецки значит «штормовая ночь», я это исполнял в Берлине… черт, не надо об этом…
  Клер обнимает за шею Свит-Папа-Крем-Пуфа и всем телом на нем повисает.

  - Что?
  - Что?
  - Что?
  - Что?
  Для удачного штриха: Гаррис сделал немало денег на бирже, после чего купил Клер великолепный черный опал. Она была счастлива.
  Он глядел в будущее.
  Клер не утратит своей красоты.
  - Все, что в моих силах, так это сделать жизнь еще краше.
  - Это будет в ежедневных сводках «Нью-Йорк-Таймс», прочитывая которые, каждый день я буду умывать руки.
  - Что? - спросила Клер.
  - Улыбнись.
  - Что?
  - Улыбнись.