И тогда я умерла...

Написано в подарок мисичку,
который хотел всякие ужасы с персонажем,
способным к регенерации.
Извини, что не вышло графично…

«Последними словами моих записок будет: и тогда я умерла. Но это же будет понарошку – я спрячусь, а потом выйду из-за шкафа…»
Сколько же книжек прочитала, пролистала, пропустила через себя Рин Асоги – а сильнее всего помнится сказочное, наивное, забавное. Пусть и попавшееся на глаза уже после нескольких прожитых столетий…
Если бы Рин писала свою биографию – то могла бы чуть не каждую главу заканчивать той самой сакраментальной фразой. Как только не приходилось умирать!
И да, каждый раз она знала, что снова вернётся к жизни – но никогда не выдавала себя, даже не строила из себя несокрушимую, которой безразлична боль и любые пытки. Она живой человек, она имеет право кричать, плакать и просить пощады, терять сознание от боли – и совсем не думать о том, как уже скоро восстанет вновь перед глазами врагов. Окровавленная, страшная – но живая. И с чем-нибудь ехидным на устах. Эффект неизменно бил наповал, лучше всякого оружия. Может быть, потому, что каждый раз Рин умирала по-настоящему и искренне.
Почему она раз за разом впутывалась в опасные приключения? Вряд ли ведь хоть когда-нибудь получала удовольствие от смерти и воскресения. Вряд ли всерьёз задумывалась о том, что обычные люди на её месте не справились бы, что не будь частного детектива Асоги – на свете только прибавилось бы настоящих, необратимых покойников. Сама Рин всегда говорила, что ей просто скучно жить – всё повидала, всё испытала, только и осталось, что поселиться на вулкане. Но, может быть, совсем глубоко в подсознании она надеялась когда-нибудь больше не вернуться к жизни. Может, кто-нибудь сумеет сделать так, чтобы – полный покой, небытие. Чтобы отстали…
…Или не так. Чтобы оказаться наконец рядом с любимым. И сказать: да, я была со многими, но никому не принадлежала. Всё это мне надо было просто перетерпеть – так же, как и мои бесчисленные смерти.
Если это и было бы преувеличением – то ненамного. Телесные радости, когда всё происходит без души, однообразны и противны. А душу Рин очень мало кому удавалось затронуть. И то скорее это бывала дружба или жалость. А остальное… да просто часть её работы. Другая, может, и смогла бы «расслабиться и получать удовольствие» – в том числе и от боли, и от смерти. Рин не могла – или не хотела. А только ждала, ждала чего-то…
И всё-таки дождалась. Встретилась с любимым снова – чтобы тут же потерять его навсегда. Казалось бы, вот теперь и стоило бы молить все известные высшие силы об окончательной смерти. Но нет – отпустила. Быть может, потому, что ни одно чувство не выдержит тысячелетнего ожидания, рассыплется в прах при столкновении с реальностью… Но, наверно, причина была куда проще и радостнее. Ведь от второй и последней близости с любимым Рин остался самый прекрасный подарок…
И вот теперь она не могла не цепляться по-звериному за жизнь. И когда её сын подрастёт достаточно, чтобы не бояться страшных сказок – она станет ему рассказывать: «И тогда я умерла. А потом встала и пошла. Чтобы успеть побить всех врагов и ещё купить тебе киндер-сюрприз…»

Июнь 2010, Луговая