Письма к Сент-Джону XII

 
Необходимое предисловие к «Письмам…»

Это действительно Дневник – или Письма одной сверх-романтической особы, с которой судьба однажды меня столкнула…

Свидетельства прошлого были не нужны ей, напротив, она старалась от них избавиться, даже выкинуть, сжечь, но при этом кому-то всё рассказать, и всё такое… Я думаю, сработал так называемый «эффект попутчика в поезде» -- едешь, беседуешь, вспоминаешь…, сторонний наблюдатель…

Эта трижды романтическая леди позволила мне делать всё что угодно с данными документами её биографии.

Так что, может быть, кто-то заинтересуется листками сей правдивой истории.

С уважением ко всем, кому пришлось страдать от неразделённой любви

                Дэми Дидона

                Письма к Сент-Джону
                Год второй
                Март-апрель

29.03.05
Привет!

Недавно была репетиция, вернее запись, и много чего произошло. В Т.ч. и примирение с Д**. Вчера (сегодня) я всю ночь печатала тексты акустического альбома и писала к ним комментарии. Ты прочтёшь их, конечно.

Так же читаю Рабиндр. Тагора (Трагора). Недавно открыла на той странице, заложенной твоей закладкой, миниатюра «Облако-вестник». Конечно, вспомнилось то осеннее, сентябрьское состояние – когда ты указал мне на этот рассказ… Когда ещё была эта нежность с твоей стороны.

Не хотела писать тебе об этом, и всё же напишу – сегодня в моём утреннем сне (я заснула что-то около пяти, пропечатав всю ночь) – так многие приходили ко мне. В том числе и ты. Ты приходил совсем-совсем как въяви, я даже руками чувствовала тебя. И спрашивала, отчего ты стал совсем худой. А ещё – и это в первый раз такое – ты меня поцеловал, очень ощутимо и страстно. И сам сильно раскаивался в этой страстности, в том, что всё-таки ко всему вернулся. Я была удивлена, хотя и ответила тебе. И ты был тёмен, я видела тебя словно бы в сумерках. И потом проснулась, и поняла, что это сон.

Когда будешь вспоминать обо мне – если будешь вспоминать обо мне – перечитай «Облако-вестник» ещё раз.

Я чувствую радость и лёгкость оттого, что Таис по-прежнему дружески относится ко мне. Я помню, что когда она прочитала Тагора – ей понравилось, и, чуть позже, она сказала, что из всех … народностей? Типов внешности?… какие вы проходили по искусствовед., ей ближе всего персидский тип. Когда я прочитала один из рассказов Тр., я действительно увидела, что это так. Рассказ о персидской наложнице.

В рассказах и стихах Тр много настоящего, той Индии, какая она есть. В сущности, это ведь обломок цивилизации, отсталость. Так же, как и Греция. Есть прошлое. А настоящее?… Эта боль за то, что Индия была, и по-сути, остаётся колонией. Не может найти своё место среди новых, хищных цивилизаций, и в мире – много несправедливости. Пока что (я прочитала ещё не всё), мне понравилось стихотворение о простой девушке, которая попросила писателя написать книгу о ней, но – писателю ведь, как волшебнику, всё доступно – сделать её умной, образованной, отправить в Европу, и чтобы там, те надменные колонизаторы ею восхитились. Восхитились вновь богиней Лакшми – прекрасной, по-настоящему сказочной Индией.

Нет, ничего персидского я в себе не вижу. Когда-то папа специально вырезал из одного журнала для меня портрет-фотографию – индийской девушки (лет 15-ти) в блаженстве стоящей под долгожданным дождём, подставившей лицо этому дождю. Действительно, девушка эта очень походила на меня. Ещё – мама покупала плотный индийский ситец, с крупными цветами, шить его было тяжело. Поэтому иногда я заворачивалась в него, как в сари, и так ходила по дому, по маленькому нашему деревянному домику, в такой же, как Индия, колонизированной стране.

Мне понравился рассказ «Незнакомка», и та девушка, которая описана там. Она – свободна. Особенно одна сцена, когда индийцев хотели прогнать с их мест в вагоне, ради удобств английского генерала. «Незнакомка вскочила со своего места. Глаза её пылали от гнева. «Вы остаётесь, -- негодующе воскликнула она… Она сорвала карточки и, изорвав их, бросила на платформу. В это время к нашему вагону подошёл английский генерал. Он дал знак внести свой багаж, но, заметив гневное лицо нашей спутницы и услышав её слова, отозвал начальника станции в сторону… К поезду прицепили ещё один вагон.»

Хотела бы я обладать такой же силой характера, как эта девушка!
Мне так же нравятся и философские страницы, размышления о жизни. Всё в них пропитано немного непонятной, но интересной мне философией. Какое-то иное мышление, подчас кажется так.

Мне кажется, что сейчас что-то меняется в мире. Не утихает война между Востоком и Западом – со времён крестовых походов не утихает. Нельзя не видеть ничего вокруг себя в мире… Хотя кто бы говорил об этом! Никаких почестей, или положения в обществе у меня нет. Есть только собственные мысли. И слава Богу, что есть. Ведь так?…

     …. Продолжаю читать Трагора. Ужасные законы, особенно в отношении женщин! Неужели это правда? Неужели они выходили замуж в девять, десять лет? Какой философией всё это обусловлено? И разве до сих пор в Индии всё так же, мне кажется теперь уже по-другому. 

В одном рассказе написано, что учение усиливает в женщине мужские качества… Трудно с этим не согласиться, на самом деле. Как ни странно.

Значит, добрый муж – это почти что добрый бог? Трудно понять все эти традиции, их слишком много. Может, сборник составлен так, он ведь ещё советский. Недавно я видела по телевидению (случайно) передачу о женщине-мусульманке, профессорессе.

Хотя, в той же Турции – женщины уже давно кормят и содержат мужчин, т.к. страна эта живёт за счёт туризма. А мужчина только валяется на подушках и курит кальян, и ходит в баню. Говорят, что в России скоро будет точно так же, потому что женщин рождается больше. И они активнее.

    Вся эта моя «гордость» и «самостоятельность» -- ничего не стоит. Мне уже 34 года, Сент-Джон. И, похоже, надеяться на какой-то прорыв вперёд – поздно. Я не думаю, что моей жизни что-то угрожает. Возможно, я проживу долго, но первый перелом к … старости?… уже произошёл, что там скрывать. Так и буду скрипеть, долго и нудно. Сегодня я неплохо себя чувствовала, и даже, как видишь, вспомнила о гордости и чувстве собственного достоинства. Но потом вдруг возникли боли, опять то, с чем я поехала в консультацию год назад. Все эти убойные антибиотики, которые сбили мою гормональную систему, помогли лишь на время. Не знаю, лечиться сейчас настолько дорого, что легче не лечиться. К тому же многие врачи – шарлатаны. Прописывают те лекарства, какие им выгодны – они заключают контракты с аптеками, и имеют с этого хороший процент.
Так гадко ощущать себя старой! Опять через каждые три недели мучительные дни. Такие гадостные боли, не столько сильные, сколько очень противные. Но вобщем и хватит жаловаться. К счастью, ты не скоро прочитаешь эти письма, если вообще – прочитаешь.

А твою закладку – перфокарту с твоим почерком и какими-то цифрами, я оставлю себе. Вложу её в Шелли, пусть хранится. Мало ли – может быть, мы расстанемся.

Известия о внезапной смерти Большой Джен, конечно, подействовали на меня, как электрический разряд. Но сейчас снова – упадок, упадок… я так думаю. И жизнь со своими реальностями, которые так трудно преодолевать. Хотя, вобщем-то, я радуюсь жизни. Нужно будет зайти к Штаре в гости, что-то давно не было от неё вестей, целых два дня.
 
Что ж, учи компьютер и искусствоведение. Это заполняет жизнь. Главное – будь здоров, и… вобщем, живи насыщенной семейной жизнью. Могу ли я отвлекать тебя от этого, какими-то бредовыми идеями? И могу ли ещё меньше уделять внимания собственной семье и мужу?

А у меня на окне роза набирает бутон, вся прижалась к стеклу, ловя солнце. Может быть, настанет лето и всё будет хорошо, это только весенняя усталость, как говорит Диана.

                Всего тебе доброго, Сент-Джон. Пока.
               
3.04
Привет, Сент-Джон!

Пишу тебе после долгого-долгого телефонного разговора.

Смотрела у мамы наши семейные фотки. Видела папу, и себя – во младенчестве. С огромными, огромными глазами, настоящая стрекоза. Папа так улыбался мне с этих фотографий, как будто он жив. Мама, какой она была. Наш старый деревянный дом. Мои бабушка и дедушка. Некоторые фотографии очень старые, так что хочется их отсканировать, чтобы сохранить. Всё теряется. Всё проходит…

У Тагора прочитала несколько затронувших меня мыслей.

« Когда кончается молодость, наступает в жизни человека осенняя пора, исполненная глубокого мира и красоты, -- созревает жатва жизни. (…) К этому времени человек заканчивает постройку своего жилья в мире, куда он пришёл… Тогда нас не влечёт уже восторженный взор новой любви, но мы начинаем лучше ценить прежнюю. Грация и свежесть юности исчезают, но нестареющая внутренняя личность за истекшее долгое время нашла более отчётливоё своё выражение в лице, в глазах; улыбка, взгляд, голос – всё пронизано ею. Мы перестаём тогда надеяться на то, что нам не дано, перестаём скорбеть о тех, что нас покинули, прощаем тех, что нас обманули, научаемся любить тех, кто нам близок; мы сближаемся теснее с теми, кто остался у нас после всех бурь, мучений и разлук, и, создав себе надёжное гнездо в кругу прочной, испытанной, давней дружбы, примиренно отказываемя от всяких поисков и вожделений. Но те (…) кому и тогда ещё не зажжён вечерний светильник при возвращении домой – те, поистине, несчастные из несчастных.»

«Как воздушна в небе игра Облака и Солнца… Почему (эта девушка) сегодня сердится, а назавтра проявляет бесконечную преданность… Один день, она, словно собрав всю силу своего воображения, весь свой ум и способности, всячески старается доставить удовольствие своему другу, в другой же день она, собрав все свои силёнки и всю свою твёрдость всячески старается его уязвить. Если это ей не удаётся, её настойчивость лишь удваивается, а как только это удаётся, её жестокость растворяется влагою покаянных слёз и уносится потоком любви.»

Как хорошо, что ты всё это прочтёшь ещё не скоро, занятый своими заботами, живописью, и всем прочим. И вполне уверишься, что женщины не умеют любить, что они все кокетки… А мужчины, значит, умеют? Мужчины никогда и никого не забывают, не предают, не оскорбляют? Не лишают надежд? Считать, что все женщины таковы – глупо.

Ни одна любовь не забывается. Ты продолжаешь любить, или – не знаю, как это назвать. Ты словно бы всегда хранишь в душе всё, что связано с этим человеком. Всегда. Это – твоя тайна. К счастью, все мои тайны – светлые. А бывают ведь эти тайны мучительные, тёмные, грубые.

Когда-то ты спрашивал меня – а не разочаруюсь ли я? В чём, скажи?… Так прекрасна в небе игра Облака и Солнца. И она – вечна, эта чудесная игра. То Облако накинет вуаль печали на лик Солнца, и романтичнее и мягче сделает её взгляд. То Солнце вдруг пронзит Облако лучами своих стрел, Облако заиграет всевозможными красками, вдруг расцветя. Они – вечно в отдалении друг от друга, не смеют приблизиться друг к другу, ветер – вечно их разлучает, и вечно соединяет в небе – на миг – вновь…. Вот так, мой дорогой Сент-Джон. Спокойной тебе ночи. Пожелай и мне спокойной ночи.                Пока! 


Привет, добрый вечер!
Сегодня мы с Марком ходили гулять на реку… И я приняла деревяшку, вмёзшую в лёд, за ворону, сидящую на льдине. Ещё – вода билась о льдины, и льдины возле кромки воды были красивые, кружевные. В одном месте я видела воду, смогла подойти к ней совсем близко, и немного потрогать её. Вода необыкновенно прозрачная и очень чистая. Очень холодная. Я взяла со дна два маленьких камушка, один светлый, палевый, а второй тёмный, пестренький.

На реке было ветрено, такой сильный, сырой, холодный ветер. И цвет и реки, и снега (а весь берег ещё в снегу), совершенно необычный. Деревья стоят голые, розоватые, некоторые – с чёрными стволами.

Сын с нами не ходил гулять, бегал где-то здесь. Но мы уже вернулись – а он всё ещё не пришёл домой. И уже вечер, а его всё ещё нет. Марк пошёл его искать, я же волнуюсь, что с ним. Конечно, может быть, он заигрался у друзей, такое с ним бывает.

Я читаю Сомерсета Моэма «Маг»… И, да, убеждаюсь – всё зло, прежде всего, начинается со лжи и предательства. Книга о родоначальнике движения сатанистов – прототип главного героя. Научные знания – борются с ненаучными, то есть магией. Положительный герой – учёный, медик, противопоставляется отрицательному – магу, Брату Тени, алхимику и т.д. Маг, из чувства мести, отнимает у Артура самое дорогое, что есть у него – любимую девушку, невесту. Причём заставляет Маргарет прийти к нему и с помощью гипноза, специальных (ведьмовских) трав, и с помощью возбуждения её плотских желаний. Так что Маргарет, до того времени честная и невинная девушка, начинает лгать, обманывать, поступать откровенно подло – зная, что причинит жестокую боль любящим её людям. В эти дни в ней проявляется нечто очень притягательное, глубоко женственное. И потом, выйдя замуж за Мага, она познаёт все пороки, оставаясь девственницей. И, конечно, глубоко переживает это… Ну, и т.д. В конце концов, Магу она нужна была для какого-то эксперимента. Как Маргарита в «Фаусте», она умирает… Вобщем, всё равно чувствуется, что это Моэм. А не Дашкова.


9.04.2005
Привет, Сент-Джон.

Сегодня суббота. Мы репетировали ( с Ленардом), записали голос для двух песен: «**» и «**». Эта ужасная натянутость – между мной, тобой, Дианой, Ленардом. Эта ужасная, ужасная натянутость…

Я привезла тебе свои письма на листочках, и, наконец-то отдала их тебе, вместе с пейзажем с речки. Я сделала всё, что возможно со своей стороны – за исключением того, что эти письма всё же отдаю тебе. Хотя ты их, скорее всего не читаешь. Не читаешь. Да. Может быть, ты даже изничтожаешь их – но пусть это сделаешь ты, а не я.

Ты сегодня хорошо играл. Так хорошо звучала твоя гитара – и так мало мы её слышим! Чем-то – может, движениями – ты походил на моего папу. Или мне это только так казалось?… Какое-то помрачение. И ещё – родительская суббота, как ты сказал. Я… почему-то ехала с таким настроем (непонятно отчего возникшем), что еду в родной дом. Хотя к этому нет никаких оснований. Напротив, ты был холоден, подчёркнуто-холоден, я бы сказала. Почему мне так подумалось? Не знаю. Не знаю.

Наверное, ты боялся, что я подойду, прикоснусь. Но я сдерживала себя. Как ты тогда – когда держал руки за спиною, и стоял возле пианино так, что чёрный его угол словно впивался в твоё горло. Сейчас этого нет. Ты был какой-то новый и, наверное, внутренне-чистый, изменивший имидж, как ты сказал. Но душу – возможно ли изменить?… Возможно ли изменить душу, Сент-Джон?… Ты был красивый. Наверное, в отличии от меня.

Я теперь всякий раз, когда приезжаю, думаю – может, вот сегодня последний день, когда я могу тебя видеть? А завтра наши пути разойдутся, до конца жизни… Как же хорошо звучали наши песни! Так здорово, здорово… Так, как нужно. И пусть у меня слабый вокал, и я его очень стесняюсь, потому что он, действительно, непрофессионален. Но… в этом непрофессионализме есть своя трогательность. Какое-то очарование – хрупкость, ломкость, так бы я сказала… Твоя гитара – это особенно оттеняет. Я даже специально не стала петь сильно. Не знаю почему.

Ты даже не хотел, чтобы я на полчаса задержалась рядом с тобой после репетиции, просто подождала своей электрички. Впрочем, было хорошо, что я приехала рано, сын потерял ключ и болтался на улице, а ведь теперь холодно, по-зимнему.

Все наши песни, то, как мы их сделали – я ими довольна, несмотря, может быть, на недочёты. Мы сумели создать настроение. Другое, чем «**». К счастью, другое.
Зазнайство Д** – мне отвратительно. Впрочем, может, это и не зазнайство. Он – Циннобер. Такова его судьба.

Отчего ты спешишь записать поскорее все песни, чтобы поскорее выполнить свои обещания? Отчего ты всегда подчёркиваешь, что тебе всё равно? Я это знаю, знаю… Знаю, Сент-Джон. Такая сегодня вышла и плодотворная, и грустная встреча.

Я, конечно, вспоминала Большую Джен… Когда увидела Ингу, такую исхудавшую, что-то сжалось в груди. Она – Инга – пытается «вернуться к себе», как она говорит. Но… время прошло. Нет уже молодости и того очарования, жизнь – побила, поколотила. На лице – одни бездонные, говорящие глаза. Худоба такая, что буд-то бы кожа прозрачна. И тем не менее, она смеётся, работает. Её мать тоже, наверняка, не знает, что делается с дочерью, что она была так больна. Марк – просто обнял, подхватил её. Я бы даже не оскорбилась, если бы он подхватил её на руки – такая она стала хрупкая, тоненькая. И тем не менее такая сильная. Хоть и совершенно неприкаянная в жизни, так же как и я. Наверное, о таких говорят «не от мира сего»?…

Я занимаюсь физическим упражнениями потому, что не хочется никому стать в тягость. Нужно быть сильной. Нужно превозмогать себя. Карьерных амбиций у меня очень мало. Всё в себе. Всегда в себе. Так же и Инга. Если кому-то это интересно – и слава Богу.

Конечно, я благодарна тебе за помощь, за то, что ты возишься со мной и Дианой. Вобщем-то ты не обязан этого делать, конечно.

Но почему в твоих глазах стояли слёзы, когда я уходила? Или мне это придумалось, показалось? Несмотря на то, что ты постарался меня выставить на полчаса раньше?… И даже дождаться электричку у себя – не позволял? Стихи мои и песни – ты хочешь взять, а письма – нет. Женщина многое может дофантазировать – дай только волю. Но опротиветь тебе совершенно – я вряд ли хочу. А ты постоянно подчёркиваешь, что тебе всё равно, всё равно. Что моя жизнь, мой мир – они только мои.


И, тем не менее, ты сегодня хорошо играл. Спасибо за твою гитару. За твои старания – в записи песен. И (конечно, сейчас ты возгордишься, дракон – мифический зверь) – и просто за то, что ты есть. Такой красивый ты сегодня был – в отличие от меня.
 
Что ж, спокойной тебе ночи. Приятных снов. Спокойной ночи, Сент-Джон. Пока!


…………………………………..

(продолжение следует)