Письма к Сент-Джону XIII

Необходимое предисловие к «Письмам…»

Это действительно Дневник – или Письма одной сверх-романтической особы, с которой судьба однажды меня столкнула…

Свидетельства прошлого были не нужны ей, напротив, она старалась от них избавиться, даже выкинуть, сжечь, но при этом кому-то всё рассказать, и всё такое… Я думаю, сработал так называемый «эффект попутчика в поезде» -- едешь, беседуешь, вспоминаешь…, сторонний наблюдатель…

Эта трижды романтическая леди позволила мне делать всё что угодно с данными документами её биографии.

Так что, может быть, кто-то заинтересуется листками сей правдивой истории.

С уважением ко всем, кому пришлось страдать от неразделённой любви

                Дэми Дидона

                Письма к Сент-Джону
                Год второй

10.04.
Доброе утро! Вернее, добрый день.

Только что была у меня в гостях Штара. Я сообщила ей новость о примирении с Д** – чему она вознегодовала. Я знаю, она посчитала, что я сломалась. Я и сама так думаю, сказать честно. И от этого – такая тоска… Тоска вообще во всём, даже в погоде. Сыро, снег, ветер. Я сегодня осталась дома, никуда не поехала. Спала, с перерывами, до 10-30. Что-то мне снилось, какая-то высохшая река и младенец на руках, с кем-то я ругалась, кому-то что-то доказывала.

Я поняла, почему ты вчера так сильно напомнил мне папу – у него были похожие, мягкие, без ворота, толстовки. Он любил такие, мягкие на ощупь вещи. А однажды нашёл у меня фиолетовый бантик-бабочку – очень мягкий, бархатный (из старого, в разводах бархата) – и взял себе. Конечно, с фиолетовым галстуком-бабочкой он выглядел бы смешно. Забавно.

Я никого не хочу видеть. Мне никого не нужно. Я не хочу никуда продвигаться со своими песнями. Пусть они будут – и всё. Я вообще хочу долго-долго лежать в тишине, чтобы ни единый звук не касался, не тревожил. Так трудно всё в этой жизни! Люди стремятся держаться на плаву, без конца борются за жизненные блага, за деньги. И прочее. И сидишь – словно бы на голой доске, на синих глубоких волнах. Кораблекрушение… Кто-то, может, и подаст руку – с корыстной целью, думая – а что с неё можно взять? Да ничего. Совсем ничего. Разве это непонятно?

За что ты сердишься на меня? Почему ты сердишься на меня? Зачем заставляешь меня плакать? Почему не даёшь мне покоя?… Ведь я сделала всё, что было в моих силах. Я выполнила все условия – по счёту… Боже мой, как же мне хочется расплакаться, сидя на этой долбаной доске, словно бы в открытом море! И это всё, что осталось от моего корабля – от моего гордого фрегата... Горстка людей, которые с трудом собираются вместе и играют – во внутреннем напряжении два-три часа. Никакого творчества.

Я написала письмо м-ру Р. Но теперь я уже сомневаюсь в том, что он мне друг. Может, он даёт читать эти письма Д**? Может такое быть? Тебе – стало всё равно. Ленард – занят множеством других дел. Боже мой, на что ты меня толкнул, чтобы я вновь завязала какие-то дела с непомерно амбициозным Д**! Его ломачество, и он сам – отвратительны мне. Чем он может быть полезен? Двуличный и жалкий человек, лицемер.

Моя гордость претерпела столько ударов, что остаётся лишь плакать. Меня сломали, Сент-джон. Ты этого хотел?… Ты хотел, чтобы я это почувствовала? В прибавок к тому, что уже есть. Как отвратительно мне это чувство, очень, очень гадко. Словно нажрался дерьма, и должно вытошнить, но и вытошнить никак не может. Так и ходишь, с дерьмом внутри себя, прекрасно это осознавая.
Так вот все получилось. Нет, должно когда-то всё пройти. Всему есть предел? Но, и правда, отвратительное чувство. Гадостное.

Таис ведь тоже очень амбициозна,  я заметила. У неё сразу становится прекрасное настроение, когда есть какой-то карьерный рост, к примеру, и т.д. Хотя у кого бы не улучшилось от этого настроение? И у меня, наверное, тоже бы улучшилось.

Всё, всё гадко и отвратительно. Как жаль, что нельзя принять рвотное от самой жизни.               
P.S.
Написала песню. Ещё одну. Просто в письме к м-ру Р. я писала о том, что когда-то, во время увлечения группой «**» гадала по книге, открывала наугад – о нас с Большой Джен. И мне выпала строчка о двух розах – белой и алой. Она Белая роза, а я Алая. Белая, значит чистая, светлая, холодная, и высокомерная. Алая – земная, страстная, импульсивная, вся в крайностях. Белая -–невинность, алая – любовь. И война между нами тоже была. Война роз.

 Не хочу на той, прежней ноте обрывать письмо. Я после того немного поспала, и вот, написала письма всем, и эту песню. Мелодия в ней одна. И очень простая. И не хочется больше. Остальное – ваши вариации. Такой вот я лентяй.

Уже сумерки – так быстро прошло время. Сын где-то загулялся. Пора готовить ужин. Ты, наверное, тоже сейчас поужинал и уткнулся в книжку или в компьютер. Спокойной тебе ночи, приятных снов… Пусть месяц скользит по небу в своей лодке. Я думаю, она у него серебристая, или хрустальная, вся сияющая – отражающая серебристый свет. Месяц – меланхолик.

А розы – и ночью цветут. Не засыпают. То есть они не спят, а грезят. Становятся призрачными. А днём – снова обыкновенными.

Я собираюсь начать печатать «**», т.к. «**» – закончила. Та сцена – батальная, которую я не могу дописать – допишется как-нибудь сама собой, по настроению. Я ведь пишу для себя, никто у меня не стоит за спиной. До свиданья, Сент-Джон. Всего тебе доброго – сколько бы ты ни сердился на меня. Пусть тебе приснятся самые хорошие сны. И мне – тоже. Пусть всё будет хорошо. Пока.
               

12-13 апреля
Привет, привет, привет.
Несмотря на поздний час, села за комп., поработать, и решила написать тебе своё (безответное) послание.

Сегодня я работала, и ещё пришла Штара и Долли, и мы пили чай и беседовали. Штара оглушительно смеялась. Это плохой признак, как она честно сказала: “Если я не буду смеяться, я расплачусь”. Всё из-за событий последних дней (связанных с Большой Джен). Я знаю, какой это был удар для Штары, с её мнительностью в вопросе смерти. Тем более, что всё это произошло почти в её квартире – а к своему жилью она относится трепетно. Т.е. ничего, кроме дома, у неё, по большому счёту, нет. Она посвятила этому событию рассказ, я его ещё не читала. К тому же, у неё заболел кот, и на его лечение она угрохала всю зарплату. И теперь они с Долли сидят “затянув пояса”. А ещё попытались доказать мне, что они циничные люди!

Так как ты эти письма прочитаешь ещё нескоро (если прочитаешь вообще), могу сказать, что мы беседовали на тему – какими способами можно заставить себя разлюбить человека? Увидеть в нем самые неприятные черты (по предл. Штары) – на что я возразила, что любишь человека не за хорошие или плохие черты его характера, а потому что любишь – и всё. Уехать – невозможно, поставить себя в эстремальные условия – это уже было (Долли). Пожалуй, самое действенное попробовать пожить долгое время вместе – но опробовать это средство невозможно. Можно так же много, до одурения работать… Чем ты и занят сейчас. Переключиться на учёбу, на работу. Штара так же попыталась доказать мне, что разлюбить – и не заболеть цинизмом невозможно. Что нужно выставлять себя друг перед другом в самом невыгодном свете… Что, вобщем-то ты и делаешь. Я же делаю это своими письмами, судя по всему, своей излишней откровенностью.

Смотрела рисунки Валеджио (Элен оставила мне альбом, чтобы передать его одному человеку). Такая… игра плоти, эротики. Сказки, фэнтези, вернее -- не будем обижать сказку. Фэнтези. Хотя эротические фантазии у него притягательны. На этом и заработал деньги. Там есть картинка прямо-таки к “Духу Моря” – русалка и тритон в морских волнах, погружающиеся в глубину (ты давал мне эту репродукцию). Инкуб. Сирены. Валькирия. Ангел. Это то, что запомнилось. Сегодня взгляд особо остановился на Ангеле. Женщина-ангел… с крыльями полу-ангела, полу-бабочки. И есть в этом что-то очень притягательное и страшное, скрытый страх этого образа. Потому что понимаешь, что вовсе это не ангел… А какой-то красивый и хищный цветок. Хрупкий и желанный, но очень странный, очень. Правда, женщина-ангел (в самом этом сочетании странность…) – светленькая. Но это, на мой взгляд, так, дань штампу. Что ангелы – все блондинисты. А вот демоны, напротив, брюнеты.

Уже половина двенадцатого ночи. Хочется спать (к счастью). Вообще, я благодарна своей работе – укрепляет нервную систему. Теперь спать хочется где-то с половины двенадцатого, а просыпаюсь в шесть, в половине седьмого. Говорят, что к старости человек меньше испытывает потребность во сне (поэтому так жаль будить маленьких детишек в сад – просто невозможно…)

Мне так же понравилась у Валеджио ещё одна картинка (кроме “Духа Моря”) – она была в твоём альбоме, а в этом альбоме её нет – там девушка купается в водопаде, в небольшом озерке. И вокруг неё животные – лани. Вообще я очень люблю всяческие водопады. На даче – было одно чудесное место, на ручье – маленький водопад. Словно специально уменьшенный. С прозрачным, глубоким озером там, куда падала вода блестящим каскадом. Один раз возле этого ручья я пережила совершенно чудесные впечатления – я увидела высокую скалу, освещённую солнцем, из гранита – то есть мерцающую вкраплениями слюды. Внизу текла вода, а возле скалы (вернее сказать – каменного выступа) – играли две жёлтые бабочки-лимонницы. Сколько я потом ни ходила по этому ручью, этого места я больше не видела. Да и водопад со временем разрушился, когда ручей поменял своё русло, весной. Особенно здорово смотреть на эти водопады осенью. Тогда они очень-очень прозрачные, просто хрустальные. Как и вода в реке.

На этой ноте я и закончу. Всего тебе хорошего, Сент-Джон. Спокойных, тихих, приятных снов. Каких-нибудь очень светлых, освежающих, как “ветер ангелов” – была у меня такая психоделическая музыка. Завтра мы с Дианой играем. Может быть, позвоню. Пока. Приятных, приятных, приятных снов.


N апреля.
Вчера мы с Марком пили водку (по одной стопке), в честь дня рождения моего кумира в музыке **… Вот уж никогда бы не подумала, что Марк!. станет это со мной делать – вместо Большой Джен!…
 
Так же слушали первый альбом “**”.

И вообще, все мои подруги – стали подругами Марка ( в смысле – друзьями), и уже приходят к нему, часто, а не ко мне. Большая Джен, к примеру, приезжала попить пива с Марком. Такое он заслужил у дам расположение.

Сколько же исполнилось старому хрену **? Должно быть, лет шестьдесят, или чуть больше. Он ведь кумир. Представить только, сколько к нему идёт в этот день поздравлений! Слава. Он добился в этой жизни всего, о чём мечтает человек. Всего земного, о чём можно желать в этом мире.
 
Да,… а вот Большая Джен его так и не увидит. И не поедем мы с ней в Англию, попеть в каком-нибудь местном кабаке, в виде экзотики – туземки с гитарами. Хоть мы с ней и поссорились, но я всегда мечтала прислать ей приглашение от **. Вобщем, это такой бред… Куда я его теперь пришлю – на небеса?... А Большая Джен мечтала прославиться за мой счёт.

Классный сюжет для романа. “Приглашение на небеса”. Ты можешь себе представить, что **, старый хрен, жив – а Большой Джен уже нет?… Так это, до гадости, романтично!

На улице ветер и сыро. Кажется, вчера вечером шёл дождь – такие я слышала звуки за окном. Сосны стоят сырые, голые, шелестят ветками. Много веток вытаяло на земле, после зимы. Если я приглашу вас пожечь костёр – приедете ли вы? Пойдёшь ли снова со мной на реку?… Ты даже для репетиций сейчас не находишь времени, не то чтобы для прогулки.  И видимся мы с тобой, в лучшем случае, раза два в месяц. На записи и репетициях, которые становятся всё более вялыми.
Вчера вечером, когда слушала дождь за окном, у меня родилась новая трактовка одной песни из «**». Я её написала – в рукописных письмах к тебе ( ты, впрочем, ни тех, ни других не читаешь). И ещё перепечатаю сюда – вдруг пригодится?
 
«**» – это наши страхи, наши горести, неизведанность и боязнь смерти, горечь потерь, потрясений (разбитой любви, предательства, уязвлённой гордости, бесконечного «поиска себя»… и т.д. и т.п.) И вот человек не выдерживает, волны этого моря поглощают его, топят. А Разум и Философия – тускнеют. Страсти одерживают верх, и разрушают хрупкую оболочку души. Как из треснутого сосуда – душа испаряется, исчезает, оставляя лишь пустоту. Душа не может вернуться в разбитое вместилище. Подсознательные страхи всё равно преследуют её, хотя они могут принимать самые чарующие формы -- например, вновьобретённой любви. Призрака любви – женщина ведь без конца цепляется за эту сказку, ей кажется, что стоит лишь найти любовь – и придёт счастье. А вот что такое это чувство – она может сказать очень смутно. Кажется, что где-то там есть счастье – и всё».
 
  Если бы я была тем Ангелом, на картинке Валеджио, я была бы в голубом тоне – волосы у меня ведь тёмные, но не чёрные, а весной даже слегка рыжеватые. Одна знакомая (а она парикмахер) говорит, что я тёмная шатенка. У Валеджио – белокурая, очень белая девица. Кожа у неё белая до зеленоватого оттенка. Но если бы я себя изобразила таким вот Ангелом, то крылья были бы светло-голубыми, с нежно-фиолетовым и радужным отливом, иногда – серебристо-серым. Волосы были бы такими же длинными и кудрявыми, вернее – волнистыми, как на картинах средневековья. И тело – смуглое, но светлое, какого-то прозрачного тона. Волосы может быть даже чуть-чуть рыжеватые, мягко-каштановые. Это был бы очень странный Ангел. С прекрасной, воздушной, но вполне чувственной фигурой.   А мужчину я сделала бы худее, чем у Валеджио, но так же мужественно сложенного, европейского вида, т.е. светловолосый, и не загорелый (словно этот качок, у Валеджио), а с белой, светлой кожей. С менее красивым, и более выразительным лицом, более одухотворённым – и страстью, и страданием.  Этот Ангел – она как видение, тем не менее видение вполне осязаемое. Что ужасно для этого человека.

Что ж, довольно говорить о Валеджио.
 
Ты занят работой, учёбой, и вряд ли думаешь о чём-то подобном. Да, ещё я изобразила бы их на фоне бегущей воды. Водопадов. Это был бы такой… Ангел искристых водопадов… “И смеющейся водою в честь весёлых водопадов, водопадов Минегаги – он назвал её…” (песнь о Гайавате, эпос североамериканских индейцев, Лонгфелло).

P.S. Только что посмотрела во второй раз «Ангела» Валеджио, и решила, что всё было бы не так, как там. Тем же оставалось бы движение. Девушка-ангел, она выполнена была бы в голубом свете, да, темноволосая (да и у Валеджио она не блондинка). Но за её крыльями – был словно бы весь мир, со всей его прелестью. И в девушке было бы больше черт средневековья, особенно в волосах, волнистых, а не кудрявых. Меньше чувственности, но больше нежности.  А мужчина – был бы в накинутой монашеской рясе и с тонзурой, как у католиков (т.е. затылок выбрит). Ангел-искушение, Ангел—Прелесть—Мира, светлый Ангел. Фон – как на картинах эпохи Возрождения, пейзажный. Обязательно пейзажный, как у Леонардо. Умиротворённый и фантастический одновременно. Вот как я бы нарисовала, если бы умела рисовать. 

                Всего тебе доброго. Пока.
……………………………………………………….
(продолжение следует)