Девочка из красного стекла

...и покинута была ангел в тот день, оставлена им на волю свою. И брошены были в грязь крылья ее белоснежные из спины его клочьями багровыми вырванные... и стало небо мраком, и плакало оно ледяной пылью...
   Лишь маленькая пружинка на ее голове напоминала блестящую ауру серебристого света. Ее хрупкая стеклянная кровь, сдавленная в один миг  этим треугольным истерзанным за год и уже слепым сердцем, разлетелась на сотни маленьких осколков, которые, падая, успели наследить на его груди, руках и лице, оставляя вместо себя наркотический запах ее чистых мыслей...
   Но стоило ему повернуть свою отсеченную голову и проделать лишь несколько тяжелых шагов в другом направлении от того места, где они только что смотрели сквозь хрустальные глаза друг друга на эти кричащие молча, царапающие себя и рвущиеся навстречу, измученные пустотой души, как мраморный камень под ногами начал проваливаться, заставляя память сжимать его легкие с такой силой, что для дыхания просто не оставалось места, и руки постепенно подбирались к лицу, чтобы рвать кожу, чтобы добраться до горла, чтобы попытаться впустить хоть один единственный вдох... И когда серый свет вокруг уже начал распадаться на монохромные шуршащие, мечущиеся в хаотическом порядке точки, что-то теплое и чертовски родное опустилось сзади на потерявшие чувствительность, стальные, холодные плечи, но тут же оттолкнуло себя прочь, больно кусая каждую попытку дотронуться до золотых локанов и провести грубыми пальцами по сочно-розовым полураскрытым губам. Прекрасные серо-голубые глаза впивались, как миллион шипов на стеблях роз, в каждый миллиметр взгляда этого человека, стоящего на коленях на усыпанной мельчайшими песчинками потрескавшейся от абсолютного холода земле, жадно вбирающей в себя каждую каплю тепла, небрежно оброненную неумеющими хранить любовь существами. Он вновь видел ту самую, но теперь сильно ослабленную от постоянной борьбы с тупыми и нелепыми фактами, душу, бьющуюся с неистовой остервенелостью окровавленными нежнейшими кулачками о ту же самую, но теряющую свою нерушимую мощь, громадную стену из самых твердых кристаллов, с каждым новым ударом выбивающими мельчайшый осколок нерушимой вечности. Он стоял на израненых стеклянными осколками коленях, разрываемый неистовым желанием проломить эту хрупкую, как тончайшее стекло, окружающую ее со всех сторон сферу, но не мог даже дотронуться до нее, не поранив при том ангела, заточенную внутри ее собственной волей, нелогичной казалось и неимоверно жестокой. Поэтому всё, что мог он - это стоять на коленях и безустанно протягивать ей своё глупое, всё ещё без устали бьющееся и безнадежно потерявшееся живое сердце в надежде на то, что в один несбыточный миг стена даст трещину настолько узкую, чтобы она могла выскользнуть и рукой дотянуться до сердца, и тогда он станет для нее псом и будет вгрызаться в горло каждого, кто осмелится подойти слишком близко... Он отдаст ей всё, что у него есть: огонь, небо и звезды, он сможет жить лишь тогда, когда его сердце будет биться в ее груди синхронно, а когда они соединятся в единое, два человека проснутся в объятиях друг друга, и наступит утро, самое прекрасное во всей вселенной, и музыка тишины нарушится только их дыханием, наполняющим пустоту смыслом новой жизни. Они станут ветром...