Письма к Сент-Джону XVII

Необходимое предисловие к «Письмам…»

Это действительно Дневник – или Письма одной сверх-романтической особы, с которой судьба однажды меня столкнула…

Свидетельства прошлого были не нужны ей, напротив, она старалась от них избавиться, даже выкинуть, сжечь, но при этом кому-то всё рассказать, и всё такое… Я думаю, сработал так называемый «эффект попутчика в поезде» -- едешь, беседуешь, вспоминаешь…, сторонний наблюдатель…

Эта трижды романтическая леди позволила мне делать всё что угодно с данными документами её биографии.

Так что, может быть, кто-то заинтересуется листками сей правдивой истории.

С уважением ко всем, кому пришлось страдать от неразделённой любви

                Дэми Дидона

                Письма к Сент-Джону
                Год второй

05-**
Привет, Сент-Джон. Даже не знаю теперь, когда и как смогу  отдать тебе всё это. Если смогу  вообще, и если ты захочешь всё это прочесть, а… не выкинешь куда-нибудь, как ненужную бумагу.

Вот и прошёл мой день рожденья. Ничего в этом особенного, кроме того, что мне исполнилось 34 года. Уже 34 – ещё 34. Вы готовитесь поступать, и мы совсем не видимся. Как я поняла, видеть меня у себя дома или твои не хотят, или ты сам не желаешь. Это – вето для меня теперь. Почему? Кто-то очень ревнует? Недоволен, что «нельзя служить двум богам»? (я имею ввиду живопись и музыку).

Хочу перепечатать тебе строчки из письма тёти – случайно пославшую мне в подарок картинку Вермеера – эту милую, женскую головку, которая  теперь стоит на кухонной полочке, смотрит на мою фотографию, на стене (там, где я у вас дома, вполоборота, в чёрном платье).

Письмо: «Я недавно по ТВ посмотрела очень приятный фильм, «Девушка с жемчужной серёжкой». Это о художнике Яне Вермеере Делфтском. Дело в том, что когда-то очень давно мне подарили календарь с картинками этого художника, и он как-то прижился у меня на секретере (как раз с портретом этой девушки). А дальше можно пофантазировать. Девушка как-то подумала: «Я так долго живу в этой комнате, а хозяйка ничего обо мне не знает, не знает, как меня зовут, где я жила, когда… Надо бы ей рассказать пусть со мной познакомится.» И вот мне показали по ТВ фильм. Я узнала, что девушку звали Грета, что жила она в городе Делфт (возле Гааги) и работала прислугой в доме этого художника… Наверное, он полюбил эту девушку, но не мог себе позволить даже прикоснуться к ней (у него была жена, дети). Он любил её только глазами.»
 А буквально за день-два до этого письма мне рассказали о Вермеере, об этом портрете, что после того, как художник написал портрет служанки,  её на следущий же день рассчитали, так что никаких отношений просто не успело возникнуть… Глаза у этой девушки совсем как у меня, светлые, каре-зелёные. Правда, девушка напротив, ( на фотографии, в чёрном платье), дерзкая и самоуверенная. Но они переглядываются как сёстры… Забавно. Есть много схожего – в настроении, не столько даже в чертах лица.   

Мечтать о ребёнке – можно, естественно для женщины(это моё рассуждение -- в отношении Таис и её... постоянной мечты. У каждого свой бзик!). Ведь это её природное предназначение, которое она должна выполнить. Но, на самом деле,… ребёнок приносит много счастья (если ты его любишь, и этот ребёнок тебя не изматывает. А есть дети, которые изматывают), но… ребёнок не панацея от самонеудовлетворённости. Нужно быть счастливым и внутренне цельным человеком – тогда ты сможешь дать радость народившемуся человечку. Найти себя – хотя бы в самом скромном деле. Не в воспитании ребёнка – чтобы прежде всего этот ребёнок был счастливым. В чём-то своём. Особенно это важно для амбициозного, самолюбивого человека, немного страдающего от чувства собственной неполноценности (хотя такой неполноценности нет).

 Я вот теперь с каждым днём всё больше понимаю, что ребёнок растёт – и живёт своей жизнью, он – сам себе. Он – Бога, а не твой. Хотя очень сложно это понять, потому что ведь – часть себя. И нужно любить себя – чтобы любить и дитя тоже. Потому что после полугода—года вставаний по ночам – эйфория деторождения проходит, инстинкт удвлетворён. И он (ребёнок) когда-то будет жить своей жизнью, так должно быть, чтобы он сам был счастлив, прежде всего.

Я в институте теперь вижу многих девочек – вполне упорных и трудоспособных, трудоголиков, можно сказать. Я теперь поняла, что значит – «не было выбора» куда-то идти. Школьная программа, действительно, но нуле.  Они умеют только хорошо рисовать. Это и хорошо – и страшно, если вдруг понимаешь, что это совсем не твоё, всё это творчество и т.д. У всех нас много склонностей…Но должен быть какой-то выбор. И на самом деле, он есть, всегда. Нужно просто проявить волю и не бояться всё переменить, пока ещё есть время… Или следовать всю жизнь за тем, чей путь уже определён, выбран, но внутренне страдать от чувства собственной неполноценности – укоренённой с детства. Так проще. И так труднее. Чувствовать себя всё время ниже, попросту потому, что не твоё.

А тебе, ведь как мужчине, не нужен ребёнок. Тебе нужна жена – и ребёнок, конечно. Но, прежде всего – своё творчество, потому что ты-то понял себя. И никуда тебе от своего творчества не деться, иначе разорвёт – как слон лягушку. К тому же ты амбициозен (как всякий полноценный мужчина). Мужчина без амбици это какая-то амеба… 

Ты знаешь, я поняла, что в живописи тоже есть графоманы. И среди профессионалов – тоже. Но – графоманство живописное – охотно покупают! Для интерьера. (!)

    Вот и прошёл мой день рожденья. Без тебя… Если ты прочитаешь эти письма, если не выкинешь их, то вот сейчас узнаешь, что я после звонка к тебе, тем вечером, когда я сама отменила встречу с тобой (с вами) – потом шла и плакала.

 Всё можно было бы перетерпеть… Но я не могла позволить себе показать, что грущу, что плачу, что мне плохо.  И – спасибо, спасибо тебе, за то, что я вновь услышала, как ты назвал меня ласково, как прежде… Тем ласковым именем, которое так…  Пожимаю твои руки, Сент-Джон, твои славные руки. Помнишь, я хотела спрятаться в них? Ты спрашивал меня – «От чего?» Я тебе сказала – «Не знаю». Наверное, от страха Смерти. Смерти вообще, как явления в жизни любого человека – и, кстати, любого процесса.

 Ленард недавно пережил смерть отца, и хотя он уверял меня, что, как верующий человек, относится ко всему философски, но и его – перевернуло ( я ему звонила недавно). Я знаю. Тяжело терять любимых, тяжело смириться с этой мыслью. И определить – для себя, внутренне – место Смерти. Большая Джен много писала и много думала о смерти. А Штара – на события с ней – написала классный рассказ-антиутопию (так я его определила) «Серый понедельник». 

Я на самом деле очень неважно себя чувствовала во всё это весеннее время резких погодных перепадов, хоть и пила всякие успокоительные травы, но плохо спала. С трудом засыпала и рано просыпалась, снились разные яркие сны. Это меня совсем измучало.

И вчера – я ни на что не рассчитывала. Хотелось просто отдохнуть. И вот – пришла Штара и Долли, и мы поехали на пляж. И было ТАК ЗДОРОВО! Всего лишь час—два безделья на Особом пляже, а такой отдых! Совершенно случайно девчонки подарили мне красивую майку, и я так классно в ней выглядела. А потом, когда возвращались домой – по берегу – я просто ему говорила – «Здравствуй, Море!». И возле берега были доски, которые откуда-то прибило волнами – я стояла на такой доске, гладкой от волн – «словно бы сам Одиссей»! «И покуда волны носят мой корабль черноребристый…» – так я себе говорила.

 А вечером пришёл  Марк, купил торт, вместо мяса. И, хотя мне нельзя было есть торт, я всё равно его наелась. И ничего… жива! А потом Марк вытаскивал мне занозу из пальца – кстати, в свой день рожденья, я прежде всего засадила в палец занозу (очень глубоко). И Марк весь взмок, пока её вытащил, потому что было больно, я, разумеется, кричала, что мне больно. Часть её, меньшая, всё ещё в пальце. Но как-нибудь само заживёт, надеюсь.

На море мы нашли Воздушного Змея. И мы с Долли решили, что это подарок нам. Потому что этот Змей был кем-то из детей любовно сделан, и на нём красовалось такое пляжное солнышко, на оранжево-синих волнах. И я сказала, что двое Близнецов под солнышком – это символ. Штара спросила – «Символ чего?». Я затруднилась ответить, но Долли сказала – « Просто  Символ, и п-ц!» И я с ней согласилась, -- что Символ, и что п-ц – тоже (ты уж сам догадайся что такое пи-ц…).

 И потом мы бежали на электричку, т.к. опаздывали. А у Долли расстегнулся рюкзак, не вовремя (как всегда) разошлась молния и всё посыпалось --кое-что я успела поднять, т.к. бежала следом, но главное, что мы успели на электричку! (Долли заавтостопила электричку). И ещё Д. думала, что потеряла ключи, а они оказались в кармане! Так что ничего не потерялось. Вот. На этом радостном событии я и заканчиваю своё письмо.
               
Всего тебе доброго               
                The end

                и часть последняя – снова вы уезжаете в Питер… А, может, следующей части её уже не будет?… Нет, я оставляю себе свободу, писать столько, и сколько захочу. Пусть этот роман сам завершится – или же в конце будет вечное многоточие… Что ж, пожалуй, вернее всего именно это многоточие… «Все мы бродим по берегу бурного, серого моря». Все мы надеемся – хотя бы на что-то! Не так ли?… Прочитай мою «**». Я недавно её перечитывала.

////////////////////////////

(продолжение следует)