Три маленьких сюжета от Сергея Лебедева

 А сама киноистория написана в соавторстве с Астаховой Светланой.
***
Итак,АНТОН мечтает стать режиссёром.
( это основная линия сюжета, связывающая два других кино-сюжета)

 Молодой человек,тридцати трехлетний  Антон, высокий и плечистый,  десять лет назад получил ранение на чеченской войне. Будучи сержантом, он спас в коротком бою  от смерти двух новобранцев, а сам  чуть не погиб, его контузило. После госпиталя Антона  комиссовали, и он вернулся в Москву.
 Домашние: мать, сестра ( которая уже давно жила своей семьей) и бабка, были в шоке, но не потому что сын  и внук пострадал, а потому что свалился на голову  ещё один едок,  ещё один инвалид. Отец Антона страдал сердечной астмой.
Дальше  судьба  Антона  складывалась,как у многих инвалидов в России. Он был и остается беспомощен, на одну пенсию еле  проживешь, едва хватает,  чтоб не умереть с голоду.
Не смотря на сильные головные боли и неустроенность, на отсутствие нормальной медицинской помощи,  он продолжает заниматься творчеством.
До армии  Антон учился в лит-институте, но  в конце второго курса он вдруг  понял, что нет у него больше желания связывать себя с литературой крепкими узами, с третьего курса ушел в армию.
После армии, как только немного пришел в себя, пробовал поступать во ВГИК на режиссуру. Не поступил, провалился на первом же туре. Затем  пробовал работать на телевидении, устроили знакомые отца. Сначала он закончил курсы операторов там же на ТВ, и его как успешного выпускника рекомендовали в режиссёру документальных фильмов, которая снимала сюжеты на социальные темы.
Антон с удовольствием работал некоторое время по контракту на ТВ -ЦЕНТРЕ, потом режиссёр Алла Абрамовна , которая знала всю его историю, скоропостижно скончалась  от саркомы, Антона  уволили: пришел новый режиссер программы. Антон успел снять несколько документальных сюжетов, последний о спортсменах - пара-олимпийцах. Пробовал ещё несколько раз устраиваться сам, но даже из-за малейших эмоций у него случались приступы,
напоминающие припадки эпилепсии, приходилось всякий раз вызывать неотложку, брать больничный. Пока были какие-то средства, он лечился у частного доктора, наступало облегчение, и он снова искал работу. Работал до первого приступа, потом ему отказывали. Антон начал нервничать, злиться, он, интеллигентный и сдержанный от природы, весь в своего отца, сам себя не узнавал. Из-за трения с людьми начались психологические срывы. Дома тоже обстановка была не из приятных. Мать устраивала истерики, что на её шее сидят два здоровых мужика, отец и сын.
Ещё ужасней началась жизнь, когда отец, который хоть как-то  поддерживал и подбадривал Антона, будучи сам сердечником пенсионером, ушел из жизни. Случилось это  пять  лет назад, мать вскоре встретила другого мужчину, ушла в новую семью, практически бросила сына, недееспособного на тот момент и  беспомощного.
- Устала я от вас, Иволгины, - сказала, она, крася перед зеркалом губы, взяла упакованный накануне чемодан и хлопнула дверью.
 Раз в две недели  к Антону приезжает  бабушка, мать матери, но она начинала его пилить за грязь и  беспорядок. Квитанции не оплачены, телефон городской отключен. Наготовив  еды на несколько дней и поругавшись от души, уезжала к себе в Медведково, " чтоб глаза  не видели", как парень страдает.
Болезнь Антона не отпускает, но он мечтает о кино, хотя бы снять короткий метр. Много читает литературы по кинодраматургии, у него осталась после учебы в лит-институте приличная библиотека. Иногда приезжает без звонка его бывший сокурсник, женившийся на девушке богатого влиятельного человека, безбедно проживающий на средства супруги, работая  для души в одном из литературных журналов. Каждый раз обещает что-то придумать, но выпив в одиночку бутылку, другую вина, привезенную с собой, уезжает и даже не звонит. По ночам, когда  не спится, Антон  разрабатывает сценарии для малометражных фильмов, документальных и игровых.

Антона  внешне могут принять за наркомана.
Синяки под глазами, землистый цвет лица, иногда неопрятный вид. Ему и самому трудно и  невыносимо видеть, как реагируют на него  большинство людей, но бывают такие боли, что Антону совершенно не до чего. Он практически перестал общаться с людьми, вообще редко выходит из дома, чтобы не вызывать к себе неприязнь. Это больно ранит, и  человек становится мизантропом по неволе. И часто задает вопрос про себя: "За что?"

Пока  он мог водить машину, старый отцовский москвич,  передвигался  самостоятельно, хотя бы до неврологического диспансера, к которому его прикрепили, чтобы выписать рецепт на обезболивающие лекарства, которые ему полагались бесплатно, но они ему помогали на короткое время. Последнее время уже не помогали.  Передвигался  Антон по Москве и  в поисках дисков с любимыми фильмами, за книгами по кинематографии ездил иногда в библиотеку Ленина .
Вскоре круг  его поездок сузился до аптеки , районной поликлиники и ближайшего магазина продуктов, а потом и вовсе  он не мог сесть за руль, голова кружилась, давление поднималось до критических отметок. А объяснять всем о своей болезни он просто устал  всё реже поднимал телефонную трубку. В тайне надеялся,что ему будет лучше, организм молодой и всё наладится, он ещё поступит во ВГИК. Пенсию, перечисленную на сберкнижку, получала по его доверенности бабушка, но всю не отдавала, оставляла почти половину, сама покупала продукты и оставляла часть,  на всякий случай.

Мать звонила крайне редко, ещё реже заезжала, чтобы взять что-то из своих вещей. Когда все вещи перекочевали в квартиру сожителя, она перестала появляться. Антон с облегчением вздохнул, меньше нервотрёпки и упрёков.

Так, год за годом,  жил  Антон в своем мире, среди книг, сценариев и редких ночных прогулок, всё чаще его посещало отчаяние, казалось что никогда этот кошмар не закончится.


1. МЕСТЬ ПОДРУГ, или не папины дочки

Середина лета. Чистый солнечный день. Парень в синем слесарном халате тупым секатором подравнивает кустарник вокруг памятника Герцену. Это двор литературного института.

Застеклённая доска объявлений, на которой висят итоги первого творческого экзамена «Литературный этюд». Несколько абитуриентов внимательно выискивают свои фамилии.

Парень бросает на землю секатор, вытирает руки полой халата, подходит к доске объявлений, спрашивает:

- Зажигалки не будет?

Один из поступающих оборачивается, протягивает коробок спичек, ждёт, пока парень в халате прикурит.

- Ты здесь работаешь?

- И работаю, и учусь.

- А не знаешь, какой проходной балл на прозу?

- Все поступите, - лениво отвечает парень, возвращается к своей работе, садится под дерево и смотрит на будущих студентов.

 

У доски объявлений одна из девушек жалобно восклицает:

- Ну, никак не могу вспомнить, как звали князя Мышкина! Я же совсем недавно читала!

Никто не отвечает. Ребята направляются к воротам. Девушка кричит на весь двор:

- Кто-нибудь скажет мне, как звали Мышкина???

Один из ребят оборачивается и отвечает:

- Лев Николаевич.

Некоторые смеются. Девушка, негромко и обиженно:

- Сволочи. Что издеваетесь?Так звали Толстого.

Парень под деревом растягивается на траве, смотрит сквозь крону на небо. А за оградой спешат по своим делам прохожие, летят автомобили.

 

У доски с итогами экзамена стоит скромно одетая девушка, к ней подходит вторая , полная противоположность первой: яркая косметика, блузка с открытой грудью, короткая кожаная юбка, плотные ноги на высоком каблуке весело спрашивает:

- Как оно?

Первая не отвечает. Подошедшая девушка толкает её плечом в плечо, повторяет:

- Как оно? Шансы есть?

Девушка молча показывает на цифру пять.

Подошедшая бесцеремонно разворачивает девушку к себе, говорит:

 

- Так ты и есть Ирина?! А я тебя по всей общаге ищу. Я в твою комнату подселилась, мне ключ нужен. Пойдём… Меня Лена зовут.

 

Аудитория.

Ирина сидит перед экзаменатором, негромко декламирует:

 

Да, я любила их, те сборища ночные, -

На маленьком столе стаканы ледяные,

Над черным кофеем пахучий, тонкий пар,

Камина красного тяжёлый, зимний жар,

Весёлость едкую литературной шутки

И друга первый взгляд, беспомощный и жуткий.

 

Экзаменатор:

- Вижу, вижу, что Анну Андреевну вы  любите, и понимаете. Может, всё-таки, вспомните хотя бы четверостишие какого-нибудь другого поэта?

 

Ирина:
Можно Гумелёва?

 

Я улыбаться перестала,

Морозный ветер губы студит,

Одной надеждой меньше стало,

Одною песней больше будет.

И эту песню я невольно

Отдам на смех и поруганье,

Затем что нестерпимо больно

Душе любовное молчанье.

 

Экзаменатор внимательно смотрит на Ирину. После небольшой паузы она тем же лирическим напевом добавляет:

- Анна Ахматова. Апрель, одна тысяча девятьсот пятнадцатого года… Вот еще вспомнила: «Майский снег»…

- Хорошо-хорошо, достаточно, - экзаменатор берёт экзаменационный лист, выводит пятёрку, - вы свободны. Следующий.

 

Комната в общежитии. В литровую кастрюлю опущен кипятильник; Ирина в железные эмалированные кружки бросает по щепотке чая.

Лена лежит на кровати и театрально ноет:

- Ой, тоска! Ну, поступили, ну, и что дальше? Целый месяц в Москве торчать? В этой жаре?

Ирина:

- Внизу сушки продаются. Может сходить?

Лена:

- И парней тут ни одного нормального. Даже напиться не с кем.

 

Ира выдёргивает из розетки кипятильник, кладёт его на стол, осторожно разливает по кружкам кипяток:

- Вот. Сейчас заварится. Хочешь сушек?

Лена садится на кровати, поджимает под себя ноги, и тихим, шаманским заговором предлагает:

- А что? Позовём этих… с третьего курса… с детской литературы… Я в детстве любила детскую литературу. Даже один раз мне предлагали Мальвину играть, в седьмом классе. На юбилей школы.

Ирина улыбается и молчит.

Лена продолжает.

- Только я простудилась, охрипла, а директор, как сейчас помню, сказал: «Что это за святая невинность с голосом шлюхи? Меня же посадят и с работы уволят»…

- Что так и сказал? Вот твой чай. А мой пусть ещё постоит.

 

Ира накрывает кружку блюдцем.

– Пойду сушек куплю. Ты ничего не хочешь?

Лена отрицательно качает головой. У неё крайне недовольное выражение лица.

После того, как за Ирой закрывается дверь, Лена валится на спину и констатирует:

- Дурдом на выезде!

 

Ира выходит из лифта с пакетом сушек и пакетом карамели. Идёт по длинному коридору к своей комнате.

За спиной открывается дверь и – вслед – предложение:

- Девушка. Хотите посмотреть на призрак Николая Рубцова?

 

Ира входит в комнату. Лена стоит у стола с чаем, разглядывает какой-то маленький бумажный квадратик. Ира кладёт на стол покупки, спрашивает:

- Может вечером по городу погулять? Когда прохладней станет.

- Чего без дела шляться, не понимаю. – Лена протягивает Ире бумажный квадратик, - это кто? Твой парень?

Ира вырывает из рук Лены фотографию, берёт со стола блокнот, прячет в него фотографию, поднимает с пола рюкзак…

Лена распаковывает сушки:

- А чего ты злишься? Я просто спросила. Смотрю: из тетрадки фотка вывалилась. Интересно же. Ты давно с ним?

Ира зашнуровывает рюкзак, смотрит, куда бы его спрятать, отвечает:

- Это мой папа. – Кладёт рюкзак рядом с подушкой, берёт горсть сушек и кружку, садится на кровать.

Лена поступает почти так же: кидает на свою кровать сушки и конфеты, усаживается спиной к стене:

- Прости, я не подумала. Такой молодой парень. Мне бы и в голову не пришло… Красивый… Он у тебя кто?

Ира пожимает плечами, а Лена кричит:

- Чего ты обижаешься? Мы же вместе живём! Просто посмотрела, просто спросила. Прямо большая тайна сказать, кто у тебя отец!

- Я его никогда не видела, - спокойно отвечает Ира. Чай остыл, можно пить чай.

- А-а-а, - разочарованно тянет Лена и тотчас находит ответ, который приводит её в восторг, - сидит? Давно?

- Он, кстати, где-то под Москвой живёт. Минут двадцать на электричке. Вот всё думала: поступлю, приеду к нему, скажу… И не могу. Даже позвонить не могу. Вдруг решит, что мне от него чего-то надо.

Лена, мечтательно:

- Двадцать минут на электричке. Свой дом. Лес. А речка… или озеро… есть?

- А мне от него абсолютно ничего не надо. Так… Хочется, конечно, на его семью глянуть… Да и то, знаешь…

- Так давай глянем!!! У тебя его телефон есть? Отец не отец, хоть в речке искупаемся. – Лена дотягивается до стола, ставит на край кружку, вскакивает с кровати, через секунду вынимает из тумбочки сумочку и протягивает Ире мобильник, - звони!

- Лен. Я боюсь.

- Эх. Какая же ты всё-таки дура. Так всю жизнь "пробояться" можно.

- Я боюсь.

- Дай я позвоню. Съездим, порадуем старика. Нам же от него ничего не надо. Верно? Давай-давай, где там твоя записная книжка?

Ира нехотя расшнуровывает рюкзак, а Лена напевает:

- Море… небо… облака…Море ...синяя река.

- Вот. – Ира протягивает развёрнутую на нужной странице записную книжку. – Владимир. Владимир Сергеич.

Лена набирает номер. Возвращает книжку хозяйке. Прижимает мобильник к уху. Отходит к двери. Останавливается спиной к Ире, смотрит в потолок, ждёт,нервно отстукивая каблуком.

- Алло? Алло! А можно Владимира Сергеича? Здравствуй, здравствуйте, Владимир… Владимир Сергеевич… Как жизнь?.. А ты, а вы угадайте… Нет, мы не знакомы! – Лена смеётся и подмигивает Ире, - совсем не знакомы. Да… Нет, не ошиблась…

 

Красное тяжёлое солнце почти касается кромки далёкого леса. А здесь плывут крыши уродливых гаражей, политические лозунги на бетонных ограждениях и земля, разрезанная всяким индустриальным хламом на мелкие садовые участки. В вагоне электрички мужчина предлагает купить лёгкие карманные зонтики от дождя и солнца, липучки для мух, ручки, кроссворды.

Ира роется в своём рюкзаке.

Лена:

- С ума сошла? На эту чепуху деньги тратить? Через десять минут приедем.

Но Ира покупает зонтик.

- Зачем тебе зонт, "чтоб был ? Я слышала в Москве дождя ещё месяц не будет.

В вагон входит женщина, предлагает пиво, бутылочное и баночное, отечественное и импортное, дорогое и дешёвое, холодное и не очень.

Ира покупает маленькую банку джин-тоника, раздвигает ноги, упирается локтями в колени, и откупоривает банку так осторожно, чтобы не было пены.

После пары глотков протягивает напиток Ире:

- Хочешь?

- Нет, спасибо.

- Твоё дело…За "нет", спасибо не говорят. О чём думаешь?

Но над ними останавливаются контролёры и Ира, вместо ответа, вынимает и разворачивает какую-то справку. Другие пассажиры предъявляют билеты. Лена берёт из рук Иры бумагу, читает: «Слабо слышащая. Инвалид 2 группы». Все билетики прокомпостированы, остались только две девушки. Лена протягивает контролёрам справку и жестами, будто глухонемая, показывает то на уши, то на себя, то на подругу.

- Глухие, что ли? – контролёр с подозрением смотрит то на Иру, то на Лену, то на джин-тоник.

Лена громко кричит:

- Мы не глухие, мы слабо слышащие! Инвалиды!

- И она? – контролёр кивает на Иру.

Лена кричит:

- Она к папе едет! А я её сопровождаю! Нам через две остановки выходить!

Второй контролёр показывает первому: ладно, пошли дальше, с этими лучше не связываться. И они переходят к следующим пассажирам. Лена возвращает справку Ире. Лена показывает женщине в соседне купе, которая неприязненно на неё смотрит, язык и делает несколько жадных глотков джин-тоник, со скучающим видом она отворачивается к окну, но через пару мгновений наклоняется к Ире:

- Ты, правда, что ли, глухая?

Лена, как будто не слышит вопроса.

- Интересно, он сильно изменился?

Лена повышает голос:

- Я не пойму, ты меня слышишь или нет?

- Слышу-слышу, не ори. Я просто боюсь. Боюсь, что его не узнаю. Он наверно сильно изменился. У меня несколько раз было: разговариваю с мужчиной, а сама думаю: это ж мой отец.

- Не грузи, прорвёмся. У меня фотографическая память. Я год официанткой проработала. Один раз увижу клиента, на всю жизнь запоминаю. Пошли к выходу.

 

Электричка сбавляет ход. Девушки в тамбуре. Лена пристально смотрит на Иру. Она всё ещё допивает джин-тоник, но глаз от Иры не отводит. Электричка тормозит. Лена обнимает Иру и кричит ей в ухо:

- Слушай, он же не знает, как ты выглядишь! Он же по телефону думал, что я – это ты!

Двери открываются.

- И что? – спрашивает Ира.

- Ничего. Просто если он тебе совсем не понравится, ты можешь… Можешь ему не признаваться.

Они выходят на перрон.

Смотрят в разные стороны.

- Вон он! – восклицает Лена, отдаёт Ире недопитую банку, хватает её за свободную руку и быстро идёт к намеченной цели.

 

Мужчина лет пятидесяти. В костюме, который лет двадцать лежал в сундуке. Без галстука. Застёгивает верхнюю пуговицу рубашки. Застегнуть не удаётся. Ира с Леной держатся за руки, смотрят на него и улыбаются.

Владимир Сергеевич смотрит то на одну, то на другую, взгляд замирает на джин-тонике, что остался в руке Иры.

- Прямо и не узнать. Как выросли...Выросла -то как!

Лена ( продолжает  играть роль Иры):

- А я вас, папа ,  сразу узнала.

Владимир Сергеевич распахивает руки для объятия:

- Говори лучше «ты». А то, как-то…

Лена позволяет себя обнять, но быстро отстраняется:

- Хорошо. А это моя лучшая подруга. Лена. Она инвалид.

- Да. – Бессмысленно произносит Владимир Сергеевич и долго смотрит на Иру, пытаясь понять, в чём заключается инвалидность девушки. Ира видит в шагах пяти урну, направляется к ней, выбрасывает банку, промахивается, банка с неестественно оглушительным грохотом катится по асфальту, выплёскивает остатки содержимого, замирает у самого края перрона. Владимир Сергеевич и Лена не могут отвести от этой злополучной банки глаз: упадёт с перрона или не упадёт?

Ира, не приближаясь:

- Пойдёмте куда-нибудь, что ли.

Владимир Сергеевич:

- Конечно. Пойдёмте. – И на ходу добавляет, - Валя как раз ужин приготовила. Ждёт.

Спускаются по ступеням, переходят железнодорожные пути, направляются к автомобильной стоянке.

Ира задерживается у трёх старух, торгующих маленькими полевыми букетиками. Владимир Сергеевич останавливается её подождать, Лена говорит:

- Не обращай внимания, она странная… Догонит.

Ира покупает три тощих букетика, догоняет отца с Леной.

Пересекают стоянку, поворачивают на заросшую буйными деревьями улицу. Посёлок вроде  Малаховки: крепкие деревянные избы, но с водопроводом, канализацией и телефонами.

Ира освобождает цветы от ниток, складывает их в один букет, вновь перевязывает.

Лена:

- А ты, значит, здесь живёшь.

- Да-а-а, живём по-маленечку. Огород, свои яблони, груша есть, вишня. А ты как?

- Я-то? Да я лучше всех. Вот, в институт поступила. В литературный. Знаешь такой? Прямо в центре Москвы.

- Неужели?

- Ага. Рядом с Макдональдс. Но у нас своя столовая, так что не пропадём. Да, Ленка, правду говорю?

Ира не отвечает.

Владимир Сергеевич, то ли смущаясь присутствия Иры, которая теперь по случайно возникшему  сценарию подруга дочери Лена, то ли ещё по каким причинам негромко спрашивает:

- Ну, а… мама как?

И Лена поглядывает в сторону Иры, вздыхает и так же негромко отвечает:

- Мама? Нормально мама. Всё хорошо.

- Ну и хорошо, раз всё хорошо… Вот мы и пришли.

Владимир Сергеевич открывает калитку, пропускает девушек вперёд, объясняет:

- Наша дверь справа, открытая. А слева ещё две семьи живут. Вон сколько замков врезали. И окон-то никогда не открывают. Чем только они там дышат?

Лена останавливается у входа.

- Входите, входите, не бойтесь!

Ира заходит первой. За ней – Владимир Сергеевич. Лена – последняя.

 

Валентина, простая женщина лет на десять моложе мужа, но морщинки у глаз уже заметны. В красивом лёгком платье, волосы хорошо уложены, но гости её застали, как оно обычно бывает, с кухонным полотенцем в руках.

- Что ж, здравствуй, - говорит Валентина Ире, - сейчас за стол садится будем.

Владимир Сергеевич пропускает вперёд Лену, с некоторой гордостью представляет:

- А вот и Ирочка.

Валентина оглядывает Лену с головы до ног и обратно, откладывает на комод полотенце, обнимает гостью и откровенно замечает:

- Ну, кобылка, вымахала. За такой глаз да глаз нужен.

 

Стол накрыт в гостиной. В центре, в стакане, букет полевых цветов, купленных Ириной.

Валентина:

- Да, девочки, ну и профессию вы себе выбрали. Ведь как Маринина или, там, Донцова, это какие ж нервы надо иметь, чтобы литературой на хлеб зарабатывать.

Лена:

- А никто не заставляет, как Маринина или Донцова. Из нашего института сразу устраиваются редакторами, а то и секретаршами. Знаете, сколько сейчас получает секретарша с высшим образованием и языком?
И сама отвечает :
-  То-то!

Валентина, с сомнением:

- Это  ещё как повезёт. Это  устроится надо.

Владимир Сергеевич довольно тянет слова:

- Повезёт, устроится. Девка-то не промах.

Валентина – Лене:

- А уши как?

Лена, не понимая и на мгновение забыв, что она Ира:

- В смысле?

Валентина смотрит на мужа, изменившимся тоном произносит:

- Ну и слава Богу… Я же говорила тебе, что всё это выдумки.

Ира, настороженно:

- Какие выдумки?

Лена, кажется, понимает, в чём дело, торопливо говорит:

- А вы про это? просто , Лен, у меня одно время болели уши. Как у тебя сейчас. Но потом всё прошло.

Валентина смотрит на Иру, спрашивает:

- А у тебя что с ушами?

Ира:

- Сейчас всё у меня с ушами в порядке. Просто, когда папа нас бросил, когда меня положили в больницу, с ангиной. А в больнице у одного мальчика что-то с ногами было, с ним и бабушки, и дедушки, и все нянчились. А рядом со мной – никого. И этот мальчик объяснил мне, что он только изображает это, что ноги у него нездоровые.

Все смотрят на Иру, которая говорит правду.

 Валентина:

- Ничего не понимаю.

- А чего понимать-то. У меня действительно было временное осложнение. И я подумала: вот папа узнает, что я оглохла, вернётся, станет всегда со мной, с нами.

Лена:

- Так ты глухая или как? Что у тебя с ушами?

Ира:

- Ничего. Осложнение прошло, но я себя загипнотизировала : не слышу, не слышу, не слышу!

Лена:

- Ну, я ж говорю, странная она. И чего дальше?

Ира: Я думала...А вот вернётся папа и произойдёт чудо! Но он не возвращался. И врачи никаких отклонений не находили, но на всякий случай справку выдали: слабо слышащая. Знаешь, Лена, очень удобно: когда надо, отвечаешь, когда не надо – показываешь справку. И никакого вранья здесь нет!

Владимир Сергеевич:

- Ничего не понимаю.

Валентина, тихо:

- М-да.

Лена:

- Ну, Ирка, тебе бы в театральное училище.

Ира:

- Да, хотела. Хотела, чтобы моими фотографиями все афиши заклеили, хотела, чтобы папа ходил и говорил всем: это моя дочь… Провалилась…я на первом туре... Ну и что?

Ира смотрит на Валентину:

- Нервов у меня хватит, чтоб как Донцова или Маринина. Вот увидите,  я докажу, на что способна, даже  каждая деревенская баба  (она посмотрела на Валентину со значением) будет знать моё имя!

Валентина:

- Возможно. Ты, видно,что  сильная.

Владимир Сергевич, после небольшой паузы:

- Да уж. В мать.

Лена шумно вздыхает:

- Спасибо вам.  Ну, мы наверно пойдем. Боюсь, на электричку опоздаем. Нам, наверное, пора.

Валентина:

- Ничего страшного. Электрички до поздней ночи каждые десять минут…

Владимир Сергеевич глядит на Ирину ( до него дошло, что происходит, он узнает в ней дочь)

- Злая ты! Не ожидал такого....

Ирина выдерживает его взгляд:

- Зато ты очень добрый. За всё это время даже и разу не приехал, не позвонил. Стыдно, что ли, было, когда узнал, что дочка калека?

Лена обнимает  Иру:

- Ир… , Ну, всё пошли, у тебя на обратную дорогу деньги есть?

Валентина ничего не понимает, взрослые оба стоят в растерянности.

Ира:

- Да, отстань ты, нету! И вообще как вы мне все надоели!

Срывается и убегает одна.

2. Я  не твой отец.

Перед сервантом семидесятых годов стоит пропитой с виду  мужик  45 лет. Он сегодня с утра в приличном и выглаженном костюме. Сквозь стеклянные дверцы серванта и хранящиеся в нём хрусталь разглядывает в зеркале своё отражение: примеряет старомодный красный галстук. Судя по лицу, он очень собой доволен. Поправляет узел на горле, кряхтит.

В комнату заглядывает его жена, простая, грузная женщина примерно тоже 40-45 лет:

- Чучело... Куда это ты вырядился?

Мужчина неотрывно смотрит на своё отражение, объясняет:

- Дочь приезжает. Через час нужно быть на вокзале.

- Какая ещё дочь?! – женщина садится на стул.

- Дочка. Моя. Я же тебе рассказывал.

Женщина, плаксиво:

- Мы же к бабе Нюре собирались. Ты же обещал ей обои переклеить.

Мужчина оборачивается:

- Днём раньше, днём позже. Обещал – сделаю.

- Всё у тебя: днём раньше, днём позже. У неё же предынфарктное состояние. Забыл?

- Не вижу связи.

- Связи ты не видишь! Нас ждут! Ты хоть это понимаешь?

- Ничего. Подождут. Надо бы бутылку купить. Событие какое… Дай денег.

- Денег я тебе не дам. И дочь в таком виде не встречают. Позвони, скажи ей, что ждём её в субботу. Или в воскресенье. Надо же как-то подготовиться, не ударить лицом в грязь. Звони, отменяй встречу, пойдём к бабе Нюре.

- Вот ты заладила. Куда же я позвоню, я телефона не знаю.

- Вот именно. Папаша. Ещё бы сто лет про неё не вспомнил. Поехали обои клеить!

- Завтра поклеим.

- Завтра уже клей высохнет, она его развела у утра! Завтра Нюру в больницу могут положить! Тут ты ещё нервы наматываешь!
- Быстро только кошки родят, что завелаь!
- Зачем обещал, если выполнить не можешь? Так бы и сказал: у меня своя жизнь, а на других мне наплевать.

- Мне не наплевать. Я позже подъеду, вот поговорю с дочкой и....

- Ладно....Я одна поеду и сама всё сделаю. Иди, развлекайся. А деньги на пузырь знаешь где взять.

Он подходит к жене, обнимает её за плечи, но она отталкивает его руки:

- Делай, что хочешь. У тебя своя жизнь, у меня – своя. А баба Нюра пусть помирает.

- Зачем ты так?

- Как? Неужели нельзя по-человечески ? Накрыли бы стол, посидели бы… А, чего с тобой говорить, только о себе и думаешь. Ладно, всё, я поехала.

 

По перрону прогуливается девушка, поглядывает на прохожих, ищет взглядом отца, которого не видела с раннего детства.  Одета модно, со вкусом.

У ограды стоит мужчина, на котором нелепо болтается старомодный красный галстук. Он наблюдает за девушкой, оглядывает опустевший перрон, неуверенно подходит к ней, спрашивает:

- Марина?

Марина кивает.

- А я… Я – Пётр Петрович.

Она берёт край его галстука и трёт его пальцами, будто приценивается к материалу:

- Папашка, что ли?

- Вроде того.

- Вроде того! Сними это, не позорь меня.

Мужчина поспешно снимает галстук, спрашивает:

- Куда пойдём?

- К тебе, разумеется. Куда же здесь ещё можно идти?

- Да, конечно… Только у меня ремонт. Бардак жуткий.

Марина перебивает:

- Ты мне не рад?

- Рад. Конечно же рад, что ты.

- Вот и поехали  к тебе домой.

Они направляются к автобусной остановке.

- Надолго… приехала?

- Пока не решила. Мне за три года первый отпуск дали, так что время есть.

- Отпуск? В этой дыре невесело отпуск проводить. Развлечений никаких…

- отец! ты что ? Ты точно мне не рад.

- Перестань, дочь... Просто отвык. Сейчас привыкну. Сама понимаешь, не маленькая.

 

 

В автобусе. Марина с интересом разглядывает город за стеклом, а мужчина наблюдает за Мариной.

Появляется здание с надписью «Ресторан».

Марина:

- Давай выйдем.

- Нам ещё ехать и ехать. Когда ещё следующий автобус будет…

- Нет-нет. Давай в ресторан сходим, - и Марина направляется к выходу.

- Какой это ресторан, одно название…

 

В ресторане. Марина и мужчина садятся за столики, официант приносит два меню. Марина:

- Скажите, как называется ваш ресторан? Я что-то надпись проглядела.

- Так и называется: Ресторан.

Марина:

- Забавно.

Официант отходит на почтительное расстояние. Марина берёт меню, протягивает его мужчине. Мужчина нехотя берёт меню, негромко говорит:

- Знаешь, я как-то не подумал…, что пойдем куда, в общем у меня нет денег...

Марина же наоборот, разговаривает нарочито громко:

- Деньги не проблема. Надо же как-то отметить… наше знакомство.

Мужчина проглядывает меню, Марина следит за его взглядом, спрашивает:

- Ты что, левша?

- В смысле?

- Правило левой руки: закрыть блюда и смотреть только на цены.

Мужчина:

- Что-то вроде того. Я, честно говоря, не привык…

Марина перебивает:

- А ты привыкай. Закрой правой рукой цифры и выбери то, что хочется.

Мужчина, робко:

- Блинчики с сёмгой. Это единственное, что здесь понятно. Остальное на каком-то тарабарском.

- Блинчики с сёмгой. Отлично. Вино какое?

- Я не знаю.

- А что ты знаешь?

- Марина, прости… Я, наверно, не твой отец.

-  Как не мой?....

- Так не твой...

Марина меняется в лице.

- А я это я сразу поняла, и это к делу не относится. Вино какое?

- «Алиготе»!

Марина жестом подзывает официанта, попутно быстро проглядывает меню:

- Блинчики с сёмгой, две порции, салат «Летний», по стакану «Алиготе» и… пока достаточно. – (Официант удаляется.) – Запомни ещё два правила. Первое, веди себя естественно и непринуждённо. Тебя окружают такие же, как ты, люди. Они ничем не хуже и не лучше тебя. Второе, если чего-то не знаешь, не бойся спросить… Учиться никогда не поздно, ПАПА ...Верно?

- Верно-то оно верно, только… зачем ты мне всё это говоришь?

- Перескажешь моему отцу. Да и ты… да и тебе… Ты его друг? Знакомый? Сосед?

- Твой отец – алкаш. И знаешь, почему он не пришёл?

- Под забором пьяный валяется? И ты решил воспользоваться случаем?

- Нет. Его жена не пустила. Просто сказала «не пойдёшь». И он не пошёл. Попросил меня передать, что ничем тебе помочь не может.

Марина громко смеётся:

- Помочь? Мне? Я как раз приехала сказать, что мне на него плевать, что я в нём никогда не нуждалась и не нуждаюсь!

Официант приносит заказ.

Марина трогает пальцем блинчики и заявляет:

- Они же совсем холодные. Вы что, прямо из морозильника подаёте?

Официант наклоняется почти к уху Марины, что-то шепчет. Марина отвечает:

- Ладно, обойдёмся без горячего. Унесите.

Марина берёт салатницу, раскладывает салат по тарелкам. Официант смотрит то на Марину, то на мужчину. Мужчина (со взглядом побитой собаки) тихо говорит официанту:

- Я заплачу.

Марина ставит тарелку перед мужчиной, возмущённо спрашивает:

- С какой стати платить за то, к чему даже не притрагивался? Мы заказывали горячие блинчики, а у них печь не работает. Попроси для начала жалобную книгу!

Официант забирает две тарелки и поспешно уходит.

Мужчина:

- Зачем ты так?

Марина принимается за салат:

- Я же тебя не спросила, зачем ты так.

 

Зал магазина одежды. Мужчина послушно идёт за Мариной, в его руках два увесистых пакета. Марина перебирает рубашки, спрашивает:

- А в плечах? Шире тебя?

- Нет. Такой же. Чуть меньше.

- А ростом? Выше?

- Ниже.

- Ниже? Насколько.

- Настолько. – Мужчина прикладывает палец к бровям.

- А. Значит такой же… Пойдём в отдел верхней одежды. Куртку ему выберу.

- Марина!..

- Что?

- Да есть у него куртка. И ботинки есть. И всё есть. Он вообще отлично живёт…

- Не твоё дело. В наши семейные дела вообще не лезь. Скажешь этому подлецу, что я всё равно его люблю. Запомнил?

 

Кухня настоящего отца. Он разливает по рюмкам водку, переспрашивает:

- А галстук, значит, прямо в помойку?

Мужчина, что встречался с Мариной, мрачно кивает, берёт полную рюмку и, не дожидаясь хозяина, выпивает.

А настоящий отец приподнимает рюмку и кричит в соседнюю комнату:

- Слышишь, мать? Галстук выкинула! Который мне Ленка дарила! – и, выпив, комментирует, - ревнует. К собственной матери ревнует. Вот какая дочь. Сама хочет подарки делать. Говорит «всё понимаю и люблю, наперекор превратностям судьбы». Вот.

А его гость, вместо того, чтобы согласиться или возразить, бьёт хозяина кулаком в лицо.

Из соседней комнаты крик жены:

- Петь! Поди-ка сюда!

 

На диване – покупки дочери. Различные рубашки и брюки. Женщина держит в руках осеннюю куртку и говорит:

- А ну-ка примерь.

Муж отнимает ладонь ото рта:

- Чего-то у меня губа треснула. После примерю.

- Нравится?

- Какого хрена мы обои не поехали клеить?

- Опять двадцать пять! Не до ремонта ей. Сердце.

 

 

Марина в электричке. Неторопливо снимает с пальцев многочисленные кольца, складывает их в сумочку. За окном мелькает лес, лес, лес. Снимает дорогие серьги, держит их на ладони, разглядывает искрящиеся камушки. По щекам текут слёзы.

Женщина напротив, с двумя маленькими детьми, говорит:

- Да было бы из-за чего реветь. Молодая, красивая, быстро другого найдёшь. А он ещё локти кусать себе будет. Попомни мои слова, сам прибежит с повинной.

Марина прячет серьги в сумочку, отворачивается к окну. Электричка останавливается на безымянном и пустом полустанке, трогается дальше.

2005-2007 год



Антон  всё ещё надеется снять своё кино, хотя бы короткометражный фильм, но его состояние с каждым днем ухудшается, и вряд ли он будет в силе выстоять смену на съёмочной площадке.  Плохо ему, хорошему человеку, у него даже доступ с интернет   строго лимитирован, денег не хватает на нужные лекарства.
Неужели, это судьба, чтобы плохим людям было хорошо, а хорошим плохо. Разве справедливо?
Это может быть  и должно быть только в игровом кино...