Инженер

   Толя Рыжов любил летом мозги парить. Не то чтобы зимой не любил, любил, но летом выходило эффектней, как он считал – парил с большей пользой. Толя полагал, что это всё из-за пыли: «Пыли же зимой нету и эффекта никакого нету», – констатировал он перед мужиками выведенный им собственноручно закон летнего эффекта. Бывало, зайдёт в парную – ни здрасте, ни до свиданья, ни как парок? – с ходу, ничего не говоря, на каменку тазик воды ковшиком смечет и начинает мозги парить. И больше уж не молчит, потому что мочи молчать нет – распирает. Конечно, такая жарынь на улице, градусов за тридцать, да он ещё все камни залил, тут у кого хочешь рот откроется, когда уши в трубочку сворачивает, и кожа на самом темечке натягивается, а на затылке морщится и в пучок собирается. Тут уж любой молчать не будет с открывшимся темечком-то, кого хочешь прорвёт.
   Зная такие причуды Толи, мы, пацаны, сразу из парной, как только он зайдёт, шасть, и нас нету, а постарше мужики всего ничего поборются с натиском Толиной жары и тоже недовольные выходят. А Толя не умолкает: кряхтит да охает. И уж шибко ему это дело нравилось, особенно нас гонять. Почти каждую неделю гонял, потому что летом-то мы в баню через неделю ходили, а зачем чаще, только деньгами зря сорить: никакая летом и грязь – вся с потом выйдет, а в реке смоется, когда купаешься.
   Вот у Толи, у того да, только летом мозги очищаются, поэтому он летом в баню ходил часто, иногда не один раз в неделю – денег и времени на эту процедуру не жалел. И каждый раз хвастается, сколько едкой жидкости вместе с потом из мозгов вытекает и какой консистенции эта жидкость всякий раз была. Да, полный отчёт. «В этот раз уж очень ядрёна, – говорил Толя, – глаза насквозь проедает, спасу нет», – и сам водой из тазика глаза ополаскивает, концентрацию эту как бы понижает. После таких отчётов ни у кого и мысли не приходили, что эта горечь может идти откуда-то ещё – однозначно, только из Толиных мозгов.
   Толину особенность – мозгами течь – мужики узнали давно. Однако, им было странно, что ядовитость вытекающего пота, который омывал, по словам Толи, его драгоценные мозги, усиливалась летом, как раз в сезон сбора урожая в лесу. Но Толя этот факт как раз искусно и объяснил наличием повышенной запылённости, как он говорил, пыльности, от которой и засорялись его мозги. Это объяснение может быть и было странным, но ни у кого из местных не вызывало сомнений. Потому что всем местным было не до Толиных чудачеств, да и процедура выпаривания мозгов долго оставалась скрытой, хотя байки про уникальные Толины мозги, которые летом впитывали дорожную пыль, время от времени будоражили умы мужиков.
   – Расколоть ему башку топором надо – там и посмотрим уникальность, – говорили мужики.
   – Ага, не расколоть, а трепанацию черепа ему надо. Я слышал это не больно, – поджужукивал мужикам Никанор, недавно вернувшийся из районной больницы после операции по удалению аппендицита и поэтому считавшийся докой в медицинских вопросах.
   – Как это – трепанацию? – заинтересовались мужики.
   – Да вот так берёшь, – Никанор обвёл пальцем вокруг своей головы, показывая, где надо делать разрез. – А потом вот так вскрываешь.
   И Никанор поднял свой картуз, демонстрируя, как черепная коробка Рыжова Толи будет открыта.
   – А потом, что?
   – А потом, чего хош делай. Мозги можно посмотреть, а можно и вот так достать, – и Никанор положил в картуз кисет с махоркой.
   – Так что, тогда Толя свои мозги и увидеть может? – удивились мужики.
   – Может, – не сдавался Никанор, – я видел.
   Что он видел, мужики не стали уточнять. А какая разница, на что смотрел Никанор: на свои или чужие мозги? Он мужик бывалый, всякое могло быть…
   – А потом, что?
   – А потом, вот так закрываешь, – Никанор снова надел картуз, – и всё.
   – А топором-то сделать твою тринацию можно?
   – Всё равно чем, можно и топором, – не унимался Никанор и снова уверил всех, что это не больно.
   – Ну, вы, мужики, блин, даёте! Охренели совсем, – встрял в разговор молодой инженер, недавно появившийся в посёлке.
   Казалось, только он не верил ни про уникальные мозги Толи, ни про безболезненную трепанацию Никанора, ни про всю эту бредятину с топором, которую волею судьбы ему пришлось выслушать. И когда из парной с новой силой началась промывка мозгов, инженер вошёл в неё.
   Толино оханье звучало не на полке парной, а доносилось откуда-то снизу, что сразу немало удивило инженера. Толя находился ниже «ватерлинии», разделявшей жару с холодом. Оказалось, что после того, как Толя набрасывал в каменку, и парную все покидали, он вместо того, чтобы подниматься на полок в созданную им жару, усаживался на пол парной прямо на бетонное покрытие. «Ах ты, гад!» – удивился Толиной наглости, быть «собакой на сене», инженер. «Давай сюда свои мозги», – скомандовал он и ладонью сгрёб скопившийся возле Толиных глаз пот.
   С первого же взгляда инженеру стало ясно, что мозги, проедавшие глаза насквозь, были ничем иным, как мазью от комаров, которой Толя мазался, как только появлялись комары и всякий другой гнус. Боязнь укусов заставляла Толю использовать её по сто раз на дню, и как только он начинал в бане потеть, мазь вместе с потом устремлялась к его глазам и провоцировала все его причуды.
   Так просто был развеян миф об уникальности мозгов Толи Рыжова, поглощающих придорожную пыль и способных через омовение потом очищаться. А ещё раскрылось и то, что париться Толя вовсе не мог, так как жары в парной не выносил.
   С тех пор авторитет инженера стал непререкаемым по всем вопросам. А нам, детям, в назидание говорили: «Учитесь, будете как инженер». Оно и понятно, если учиться, то будем…

01.10.09. 925 … 02.10.09. 110