4. Невероятность У-Ши

Вот уже несколько часов он лежал на спине и, не моргая, смотрел на, то появляющееся из-за облаков, то исчезающее за облаками солнце. Изредка закрадывающиеся во владения Атмана смешные обрывки воспоминаний напоминали трёхмерный разворачивающийся перед третьим глазом скатертью нелогичности тетрис. Недавно возникший свет свидетеля за свидетелем окутывал мозаику матрицы кружащихся в своей плоскости мыслей невероятным чувством игривости и отсутствия какой-либо концентрации, переиначивая хлёсткий отголосок памяти в некое подобие нелепого по своим стандартам Дзэн-Слайд-Шоу. Позволив зубам внимательно прикусить правый край нижней губы, У-Ши, не вмешиваясь в незатейливый порядок вещей, взирал на собирающиеся сами по себе переполненные Любовью пирамидки помеченных небом событий. Прелесть этого настырного Movie Maker-а была в том, что оставшийся для себя за кадром режиссер, потерял нить, связывающую его невероятную глупость с невероятностью У-Ши. Подхватившая гонорею Адвайты теория относительности, в попытках дотронуться до разъединённых каверзностью обретения истинного себя осколков сосредоточения на чём-то одном, наталкивалась на себя саму...

Пошёл дождь…

ВОСПОМИНАНИЕ ПЕРВОЕ (НИТЕВИДНОЕ):

Заебавшее в доску настроение постоянного соперничества, подъёбнутое притчей о лающей на собственное отражение в зеркалах собаке, укоренило в голове тему об освобождении от любых неудобств. Накопленное в рядовых рождениях сознание, взорвалось от фразы: «Он летал в одиночестве…» и он пошёл спиной… Он лёг спиной на скамейку… Он смотрел на солнце... Ошеломляющая лёгкость казнила без разбора, въевшихся в сердце, клещей скупости, инкрустированных наваждениями неразборчивости понятий о закоренелости культа личности. Семя Дзэн-Дипломатичности в отношениях к конкретному предмету наблюдения было закинуто как-то сразу, как-то незаметно и неприлично быстро для формирующего систему стабильности молодого мозга. Раскрывшийся бутон скоропостижности познания, снимающий бремя невежества с закомплексованного признаками жизни организма, вырвал гвоздь заключения в рамки общего порабощения в недоверие. Не было скамейки. Не было солнца. Не было фразы… Слабый язык, смешными упёртыми в своё, не находящимися в употреблении словами, пытался выразить дикость невидимой страсти заворачивающей всё в «****ЕЦ!» Неожиданная перемена! Свернувшись, как обычно в котёнка, былая преданность земным радостям, заныкалась в лабораторию, созданную для продвижения неземной грусти. Сродни крепким стволам молодых берез, оставшиеся без внимания толчки генных участий в эксперименте воздействия тонких энергий на плотные слои единого целого, сопротивлялись, придумывая всё новые и новые ходы для осуществления расконсервации королевства жалкой похоти, отрывая у самих себя по куску от совести, душащей признания себе в неопознанной Ласке и Любви. И по-другому стала слышаться музыка! Иначе! Слаще, сильнее, убаюкивая в Семя Дзэн! Своеобразный, уличный и… блестящий всеми попавшими в освещённую бескорыстностью зону мечами акт Харакири ради ощущения вкуса непонимания вообще. Квантовый скачок из собаки в Павлова!

ВОСПОМИНАНИЕ ВТОРОЕ (НЕСТАБИЛЬНОЕ):

Он любил целовать животы у девушек рок-музыкантов… Открывая двери голый, как перст, он, расчёсывая навеянные повседневностью принципы гребёнкой внезапности, блевал на всех, выжатой, как лимон раскрепощённости, закостеневшей уверенностью двояких устоев. Она восприняла его только после глотка кефира. Осуществление обособленного практичностью дипломатичности свидания её стороны с его, граничащей с победой разносторонностью, при всех размягчающих несбыточность условиях, влекло за собой перекрывание установленных рабами защищённости догматов незапланированной старости. Свихнувшись вблизи, она впилась губами в его губы, упоённо разбрасывая мыслимые и немыслимые комплименты…

ВОСПОМИНАНИЕ ТРЕТЬЕ (ОБОСОБЛЕННОЕ):

Стряхнув с себя случайное тело оказавшейся рядом долгожданной поразительной женщины он, как обычно, открывал двери голый, как перст. Перекроив впитавшееся с молоком чувство несбыточной ответственности в раздолбаное размытой по краям жизнью ощущение праведности, он шел навстречу, видя только глаза. Она была молода и прекрасна! Теперь уже никто не спросит: «Зачем?»… Теперь уже никто не ответит: «Просто так!»… Любовь, переполняя залитые самоуверенностью колбы страсти, приводила в действие зажатый в тиски воспитания самостоятельный механизм выплеска наружу скрывающейся где-то внизу живота энергии. Взявшись за руки, они смотрели друг на друга, находясь в метафизическом оцепенении. Находясь в безалкогольном опьянении. В таинственном проникновении. А от сердца к сердцу, под вой сирен, на красный свет, не обращая внимания на знаки препинания, неслась облитая с ног до головы восторгом скорая помощь радости и забвения… И этой радости не было предела! И этой радости было достаточно!

ВОСПОМИНАНИЕ ЧЕТВЁРТОЕ (ХАРИЗМАТИЧЕСКОЕ):

Схваченная толпой территория вокруг фонтана представляла собой высокоорганизованный, но не привыкший к взрывам муравейник. Он пил в центре, наслаждаясь компанией жадно любимой девочки. Ещё не закончив вопрос о том, сможет ли он залезть внутрь, она увидела его рассекающим белой одеждой голубоватую гладь воды. Взобравшись на находящийся под прицелом глаз пьедестал, он провалился в бурлящий поток, напоровшись лопаткой на торчащий из земли штырь. Захлёбываясь на самом деле, кое-как выбравшись на скользкую поверхность и оказавшись в сумасшедшем водопаде, он затащил её к себе, вытянув вперёд пьяную от нежности руку. Этот поцелуй остался в истории погрязшего в ложной нравственности города! У-Ши тогда уже становился бескомпромиссным снайпером, давшим Великую взятку за большую Любовь. Приблизив этой выходкой запредельную взаимность к эталону отношений, он не оставил выбора сотне мечтающих оказаться на её месте женщин. Но им оставалось только любоваться...

ВОСПОМИНАНИЕ ПЯТОЕ (ИЛЛЮЗОРНОЕ):

Войдя первый раз в лоно обставленной любезностями доброты, У-Ши решил, что попал в другой мир. Эти двое жили, словно не касаясь пола и стен. Мягкие интонации, томные взгляды, заставляющие задумываться о смысле бытия идеи, на какое-то время поразили его странной новизной и тогда ещё непонятной отрешённостью. Лишь спустя годы очевидность лести и натянутых невежеством улыбок явилась ему во всей своей псевдо красе, когда ловко скрываемые кокетством комплексы фурункулами безысходности повылазили на теле, обманывающей саму себя, брачной жизни. Именно тогда У-Ши обрёл способность, пронизывая взглядом происходящее, отсекать фекалии и оставаться незапятнанным. Самым скверным было то, что все участники процесса формирования иллюзий, действительно искренне верили в чудесную сказку о мнимой благодати и загораживая клеветой дыры слабости в своих сущностях, вместо того чтобы идти вперёд, расти, страдать, любить, принимать правду как она есть, они пятились назад во тьму...

ВОСПОМИНАНИЕ ШЕСТОЕ (КАРМИЧЕСКОЕ):

Заряженный дробью похуизма барабан, по которому ему было на всё, трезвонил без умолку с самого детства. В период полового созревания барабанные партии стали неожиданно беспорядочными и по-взрослому продолжительными. Валились будто снег на голову. Появлялись, как гром среди ясного неба, придавая завораживающий магнетизм плывущему по течению У-Ши. Инстинктивное видение реальности в верном свете помогало не напрягаться по пустякам и чётко прорисовывало его, как часть грандиозного, но непонятного плана. Собирая по кусочкам разбитый насаждениями общества мир, он, пока остальные анализировали, синтезировал в себе качества необходимые для непосредственного восприятия действительности. Удручающее положение вещей случившееся из-за усиливающейся тенденции, ведущей к однобокости жителей земного шара, служило мощным стимулом к укоренению в молодой психике тяги к гармоничному развитию личности ищущего истину адепта универсальной системы духовного роста, включающей множество разнообразных практик. Небо одарило его очень тонкой энергией, и он был совершенно нетерпим к любого рода лжи, изначально проверяя на себе попадающиеся под руку гипотезы. Бесстрашные эксперименты всегда заканчивались любопытными озарениями, в корне меняя сущность У-Ши и наделяя устаревшие затасканные понятия новым, зачастую абсолютно неожиданным смыслом. Появившийся азарт, подогреваемый чудесными случайностями, происходящими с завидным постоянством, рос прямо пропорционально уменьшению влияния мыслительного процесса на сознание. Жизнь становилась увлекательной игрой! Доверяя вселенной, он рисковал, никогда не думая о последствиях...

ВОСПОМИНАНИЕ СЕДЬМОЕ (СЦЕНИЧЕСКОЕ):

Ретроспективный взгляд на далеко не унылый способ препровождения отведённого на серьёзные реформы времени, то и дело натыкался на шокирующее общественность свободное скольжение по, вроде бы, усеянному кочками суматохи и пнями вековых устоев пути. Нежелание попавших в оборот всякого рода необоснованных опытом предположений масс принимать разукрашенную всеми цветами радуги над пеплом картину пребывания одновременно везде, искажало представление оных о полётах вниз и прыжках в ширину. Неспособность определить местонахождения У-Ши, злила, внушала недоверие, заставляла сомневаться в себе, заставляла завидовать и смотреть исподлобья кочующую в поисках колодца счастья по пустыням собственного подсознания толпу, укрепляя при этом в нём и без того фундаментальную стойкость слетевшей с катушек морали Любви. Замедлив шаг, он бродил по улицам, вкушая прелести пробравшейся внутрь Весны. Понимание некомпетентности загаженного алчностью предвзятого отношения короновавших себя присяжных, понимание осуществившейся возможности выхода из дверей с табличкой «ВХОД», понимание долгожданной уникальности, заветной мечты не понимать, что что-то понимаешь, авиационным бензином лилось в баки застоявшегося куража. Он не планировал, не помнил, не знал. Он Любил, испепеляя себя игнорированием предметов душераздирающих дискуссий о правильности выбора. У-Ши укусил ровно столько, сколько мог проглотить. Снискав спрятанное под осуждением уважение он, смотрел чуть выше горизонта и шёл вперёд...

ВОСПОМИНАНИЕ ВОСЬМОЕ (ПРАВИЛЬНОЕ):

…

ВОСПОМИНАНИЕ ДЕВЯТОЕ (ПУСТОЕ):

У-Ши сидел так, как велело ему сердце. Признаки Дза-Дзэн в сидящих рядом фигурах больше походили на аккуратное стремление узаконить собственную значимость, нежели на отчаянное желание признать собственную никчёмность. Ажиотаж пожирания звука тишиной приводил шуршащих тем или иным веществом тварей в равнозначный самореализации экстаз. Балансируя на грани отупения с просветлением они балдели, оставаясь податливыми чучелами, пугающими слетевшихся на подверженность гипнозу ворон. Ни с того ни с сего У-Ши начал смеяться. Он смеялся над всем, проникаясь, наслаждаясь и упиваясь подступившим к гортани безудержным весельем. Сначала он боялся, что не успеет. Потом успел.

ВОСПОМИНАНИЕ ДЕСЯТОЕ (НЕ ПРЕДВЗЯТОЕ):

Не замечая хитровыебанного господства ушлости и навеянных дебилизмом разговоров, Уши мчался сломя оторванную Дзэн-Буддизмом голову по накатанным предзнаменованиями трассам, ведущим к жизням предыдущим, к воспоминаниям о них. Однажды клюнул первый стих… Потом второй, четвёртый, пятый… И каждый день в охапку взятый, стращал предвиденьем конца. В агонии искать гонца, валясь с ослабших ног… Озноб. Холодный пот. И вот… Седой последний бегемот направил отчужденье правил в дышло старой каменной печи. Для новой кладки кирпичи таскал один и тот же Павел. Или Стас. Скорее всего, Лёша – на ногу дембеля калоша положенных за пазуху условий разума, забытой праджняпарамитой сметала, словно опахалом жару карающей Любви искусственной и тщетной, в том смысле, что не по-настоящему всё это было; жидко. Для дозревающего сердца - пытка. И для настоящей дерзости попытка, признать бессмысленность убытка от поцелуя невпопад. Тянуться, словно нитка, года, столетия рифмуя в солнечную связь. Срывать таблички со столбов: «НЕ ВЛАЗЬ». И просто, как-то хоть стараться…

Он не хотел никого использовать…