Как убивают в неотложке

Чтобы все было понятнее, придется начать немножко издалека.

Пятнадцать лет назад перед самым возвращением на родину из довольно долгой (два года!) командировки в Университет Джорджа Вашингтона, где я читал лекции, неожиданно обнаружилось, что мне нужно делать безотлагательно опера-цию на сердце. Что меня удивило и, можно сказать, почти рассмешило, так это то, что диагноз был – «врожденный порок сердца»!

Кардиохирург объяснил мне, что с операцией можно повременить, но лет через пять-десять все равно делать придется. Правда, в мои пятьдесят с небольшим (в то время) мои шансы на успех – восемьдесят-девяносто процентов, а через де-сять лет упаду до «фифти-фифти»... Сомнений в правоте хирурга у меня не было: помните, Емельян Пугачев у Пушкина рассказывает калмыцкую сказку, в которой орел говорит ворону, что «нет, брат ворон; чем триста лет питаться падалью, лучше раз напиться живой кровью, а там что бог даст!...». Ну, а я чем не орел?

Операция была приведена мастерски, по американским медицинским регла-ментам уже на пятый день меня с искусственным механическим клапаном прово-жали домой... Я, конечно, вспомнил, как в тридцатилетнем возрасте пролежал в Боткинской больнице около двух недель после пустяковой операции по поводу ап-пендицита. Да, подумал я, далеко шагнула медицина за каких-то четверть века!

Кости на грудине срастались довольно долго и болезненно: кто ломал себе ребра, должны меня понять – мне-то размахали грудную клетку от диафрагмы до ключицы! Но такая «цена» не показалась мне большой – уже через пару месяцев, скрепя сердце и скрипя зубами, но я все же уже махал теннисной ракеткой. Было ощущение, что я купил себе вечную жизнь: клапан фирмы «Сент Джюда Медикал Икорпорейшн» имел гарантию 200 лет! Я начал опять нормальную жизнь: тен-нис, сауна, даже футбол... Одно было неудобство: я «подсел» на всю оставшуюся жизнь на кумадин – декоагулянт, в основе которого лежит тривиальный крысиный яд... Дело в том, что клапан требовал жидкой крови.

* * *

Я привык шутить: «Умру я не от этого!», имея в виду, что сердце у меня – «железное».Но, как известно, самонадеянность почти всегда наказуема... Прошло еще десять лет.  Опять одышка, неприятные покалывания в области сердца...

Ангиография показала, что у меня на этот раз загвоздка в коронарных сосу-дах.  Врачи посоветовали делать операцию (опять на открытом сердце) и поставить три шунта.

Сознаюсь, что на этот раз мой энтузиазм по поводу операции был значи-тельно меньше, если не сказать прямо, что я всей душой эту операцию делать не хотел, памятуя слова моего первого кардиохирурга. Да к тому же я вспоминал ту ослепительно яркую боль.  А ведь возраст уже не тот – на послеоперационную бра-ваду  может и силенок не хватить...

Я сказал хирургу, что слышал о кардиохирургических новинках: что, мол, ставят коронарные стенты, установка которых не требует операции на открытом сердце. Хирург пытался меня убедить, что операция с установкой шунтов хоть и болезненнее и серьезнее, но надежнее, но я все же настоял на своем.

Сделали мне ангиопластику, вставили три «пружинки», действительно, даже без общего наркоза и более того – мне демонстрировали все время на большом эк-ране, который был размещен прямо над моей головой, как зонд, подобно змее, пол-зает по моим артериям...

Я снова заскакал, как молодой.  Но, как говорится, «не долго музыка игра-ла»... Не прошло и трех месяцев.  Однажды дома я вдруг почувствовал жжение и резкую боль в груди, и стучавшие молотами вены на висках.  Я с трудом буквально дополз до телефона и позвонил жене. Уже через минут десять она вбежала в квар-тиру, а едва увидев меня на кровати в полубезжизненном состоянии, тут же набра-ла телефон неотложки... Там у нее спросили наш точный адрес и сказали, что скоро будут...

В Америке неотложка не приезжает одна. Едут сразу три машины: полиция –для прядка, пожарная машина – на случай, если надо будет лезть к больному через окно, и сама скорая помощь. Даже привыкнув к американской жизни, мы были крайне удивлены, услышав буквально через три-четыре минуты противно- тревож-ное  завывание сирен.  Жена побежала открывать одни из входных ворот в наш жи-лой комплекс, но оказалось, что команда скорой помощи уже проникла через дру-гой вход, разминувшись с моей женой.  Когда она вернулась, меня уже уложили на носилки с колесиками, над моей головой покачивалась капельница, вливавшая что-то живительное мне в вену, на второй руке был укреплен приборчик для постоян-ного измерение кровяного давления...

Поскольку на кровати я лежал ногам к дверям, то меня так и понесли четыре дюжих медбрата ногами вперед. Тем не менее, даже при таком символически не-приятном движении я продолжал надеяться на благополучный исход очередного приключения:  вдруг свинья и на этот раз окажется милосердной, а Бог не выдаст?..

Из неотложки меня буквально безостановочно отвезли прямехонько на опе-рационный стол. Опять общий наркоз, опять грудную клетку нараспашку – словом, все, как положено. Три шунта – и дело в шляпе! Опять на пятый день я был уже дома. В теннис я на этот раз не играл, хотя и было с кем – все же возраст есть воз-раст, но для разработки «дыхалки» начал плавать в бассейне около дома...

Жизнь в очередной раз вошла в нормальную колею.

* * *

После этого я все же попал под пристальное внимание врача-кардиолога. Анализ крови на сворачиваемость заставили (ну, не заставили – попросили, в Аме-рике никого заставить что-либо делать нельзя) проверять каждые семь–десять дней. Дозировка декоагулянта скакала, как белка: то три миллиграмма, то шесть – в  зависимости от результата текущего анализа.  А нужно сказать, что сворачивае-мость крови – весьма капризный процесс: выпил текилы вместо полстакана стакан – кровь стала жиже, поел зелени – кровь стала гуще.

Мой в общем-то неплохой, но уж как-то чересчур ученый кардиолог, одна-жды выписал мне необычную дозу: два дня по восемь миллиграммов кумадина. Как человек приученный к порядку по отношению «к власти» (не зря больше пол-сотни лет прожил в стране непрерывно завершавшего свое развитие социализма), я послушно начал исполнять предписания врача...

И вот наступило злополучное воскресенье четвертого апреля 2004-го года! Это ж надо было Всевышнему выбрать для очередного моего испытания (за что, Боже? заняться Тебе больше нечем, что ли?) именно день с датой 04-04-04!

Я себя омерзительно почувствовал: бросало в жар, сердце колотилось бешено, вис-ки гудели... Смерил давление: 200 на 140! Такого у меня не было давненько! А мо-жет, и вообще никогда не было, не припомню. К тому же я слегка поцарапался и кровь хлынула безостановочно.  Тут я сразу подумал про то, что я, наверное, пере-разжижил (переразжидил?) кровь этой предписанной мне передозировкой.

Жена не стала гадать: она посадила меня в машину, и через 10 минут мы уже были в госпитальной неотложке, поскольку по выходным дежурных врачей здесь не бывает, кроме как в госпитале.

Что делают врачи прежде всего? Они измеряют давление. Этот раз не был исключением.  Померив мое давление и увидев, что оно зашкаливает, а к тому же кровь из царапины продолжала литься, дежурный врач вколол мне изрядную дозу чего-то снижающего давление и оба – врач и его ассистент – ушли в свою комнат-ку. Через какое-то время они пришли, померили давление опять: давление вползало в норму, но кровь продолжала безостановочно сочиться из ранки, что их смутило больше всего. 

Я пытался на своем английском (весьма далеком от совершенства) объяс-нить им, что скорее всего не в давлении дело, а в том, что я принял слишком боль-шую дозу декоагулянта.

Ну, и что эти больные вечно лезут со своими советами?!  Мне вкололи оче-редную дозу для снижения давления, и опять врач с ассистентом скрылись в своем офисе.

Жена сидела рядом со мной, и мы вели с ней разговоры на какие-то отвле-ченные темы: действительно, в подобных ситуациях главное – отвлечься и не за-цикливаться на болезни.

Я лежал на операционном столе.  У меня в ногах стояла какая-то хреновина для измерения давления, но я ничего не видел, поскольку очки с меня зачем-то сняли.  Спустя какое-то время, я почувствовал, что в комнате стало немного про-хладно.  Сказал об этом жене. Она натянула простынку, которой были укрыты но-ги, закрыв меня по плечи. Однако, через пару минут у меня от холода стали стучать зубы.  Жена стала уговаривать меня расслабиться – ничего, мол, страшного, просто потеря крови: хоть и по капельке течет, но уже почти полдня...

Я расслабился, слегка приоткрыв рот... Стук зубов прекратился, хотя че-люсть продолжала дрожать.  Вдруг я почувствовал какие-то конвульсии и тело мое стало подпрыгивать, делая какие-то непристойные сексуальные движения...

Последнее, что я помню – это крик жены: «Доктор! Доктор! Скорее! Он умирает!..»

* * *

Когда  я очнулся, то увидел себя в палате, под капельницей, опутанный множеством проводов, с кислородными трубочками в носу...

Жена сидела у моего изголовья и гладила кончики моих пальцев (остальное все было истыкано какими-то иголками, через которые в меня вгоняли какую-то целебно-лечебную жидкость).

У этой такой женственной, но в то же время – в нужные моменты жизни – такой мужественной женщины, глаза были затуманены слезой.  Она мне улыбну-лась какой-то скованной улыбкой, какой улыбаются люди готовые вот-вот распла-каться: «Все будет хорошо... Все будет хорошо...»

Когда я совсем пришел в себя, она рассказала мне, что произошло.  Когда конвульсии мои стихли, она глянула на измеритель давления и увидела... шестьде-сят на сорок!  Имея второе образование медсестры, она поняла, что промедление – смерти подобно.  Вот тогда-то, видимо, я и услышал сквозь помутневшее сознание, как она звала врача...


* * *
Сколь серьезно все было, показывает такой факт: меня продержали в реани-мации неделю.  Все время капельница, непрерывный мониторинг, постоянные ви-зиты врача... И это несмотря на то, что чувствовал-то я себя субъективно вполне прилично.

Не впадайте в излишнее умиление – клиника едва не угробила меня, а это стоило бы ей страшенных денег и потери репутации. Обычно ларчики подобного типа открываются просто!

* * *

Жена приходила ко мне каждый день после работы – благо здесь нет ника-ких дурацких запретов на посещения больных даже в реанимации.  Когда я стал выглядеть «прилично», она привела и дочку навестить меня.

А вскоре мы все втроем (кажется в субботу, или воскресенье) ехали домой.

Так я еще раз вернулся «оттуда».

Видимо, не зря говорят: «Бог троицу любит»...