Письма к сент-джону xxviii

Необходимое предисловие к «Письмам…»

Это действительно Дневник – или Письма одной сверх-романтической особы, с которой судьба однажды меня столкнула…
Ей они были не нужны, напротив, она старалась даже от них избавиться, кому-то всё рассказать, и всё такое… Я думаю, сработал так называемый «эффект попутчика в поезде» -- едешь, беседуешь, вспоминаешь…, сторонний наблюдатель…
Эта сверх-романтическая леди позволила мне делать всё что угодно с данными документами её биографии.
Так что может быть кому-то интересно будет прочесть страницы этой правдивой истории.
С уважением ко всем, кому пришлось страдать от неразделённой любви
                Дэми

               
                Год третий
                Дневник (****год)

30.03
Почти апрель, весна. Но сегодня была очень приятная метель, и я ходила гулять в лес «под метель». Был ветер, снег мелкий и полусырой, и «всю дорожку – замело», а под снегом – был лёд. Так что местами идти по дорожке было непросто. За короткое время – намело много снега! И деревья стояли все запорошенные снегом, как зимой. А мы уже немного привыкли к весеннему солнышку. Даже жаль было зимы! 

Я дошла до развилки дорог, там была «круча», из снега – я забралась на самую вершину «ловя ветер», и снег. А потом присела на этой вершине, «Раздумывающая». В чёрном пальто, наверное, сливающимся с лесом за моей спиной. И какой-то дядька шёл по дорожке, может быть, видел меня – или совсем не заметил? Я не поняла, потому что сняла очки.

Из всего того, что я уже гуляю и даже бегаю (потихоньку) – можно заключить, что дела мои идут на поправку. Чувствую я себя лучше. Тамара и Поль, которые живут у нас, каждый день что-либо готовят, поэтому я отдыхаю, хорошо питаюсь – ем на редкость много! Но готовят они вкусно, невозможно не есть. Хоть сын ещё тяжко кашляет, но мне как-то спокойнее, веселее теперь. Одна – я не знаю, что бы делала, -- такая тоска была бы. А так – нам весело. Читаем книжки, болтаем на разные темы, вкусно едим и отдыхаем, устраиваем себе маленькие радости. О плохом думается, но сторонне. Плохое связано с мамой, с тем, о чём я узнала «….». Это страшно «…». О большем писать даже здесь не стану.

Так же перечитывала, редактировала сегодня свои **. Кажется, что всё ужасно, а в другой раз – совсем наоборот. Не поймёшь!
Почему-то внутренне видится твой «скептический образ», с того времени как в твоём голосе в отношении меня стала появляться горечь и даже желчь. И – что-то жёсткое в глазах. Не знаю, как сказать по-другому. Началось это… давно…

Вчера, днём, я позвонила вам, и телефон был включен. Я мило проболтала с Таис очень долгое время, и как-то внутренне успокоилась. Я ей рассказала обо всём, и мы беседовали на «женские темы». Таис была доброжелательна, говорила мне о своих успехах – что радует. Личностных успехах. Я сделала кое-какие выводы для себя. «…». Больше никому не звоню, и – в полном затишье. Подготавливаю свой архив для переписки на диск. Поль установил на компе хороший Ворд. Я сказала Таис, что позвоню вам в апреле, ближе к поездке в Питер. А потом – вы уедете. В Питер, и так – уже третий год, третья весна.

Ты говоришь мне, что помнишь всё очень смутно. Возможно… Теперь я уже не могу этого знать, помнишь ли ты хоть что-нибудь, и что именно. Время проходит, я об этом писала в «**». Может быть время – как снег… После больницы я ещё не беседовала с тобой… И внутренне словно бы боюсь -- и хочу побеседовать. Потом возникает вопрос – о чём?… рассказать тебе хотя бы часть из того, что я пережила?… По-моему тебе все мои рассказы уже очень надоели. «…»

Я бы очень хотела, чтобы ты прочитал эти письма, но ты от них отказался. Я бы хотела, чтобы ты прочитал мои произведения, которых не видел, но тебе это уже малоинтересно. И мои стихи, песни – тоже… Что я могу предложить ещё? – Я, как личность,  Я – именно Я… ты отделился от меня, и живёшь на другом континенте теперь. Я лечу мыслью, но достигаю ли? «Лечу» по телефонным проводам, но ведь лица твоего не вижу. И оттого создаётся уже некоторая призрачность… Всего… Увидеть раз в полгода… думала ли я об этом почти три года назад!, когда мы пили чай в буфете института, к примеру… 

Всё это миги, мгновения.

Я уже хочу спать, прогулка пошла мне на пользу. Дай Бог, чтобы восстановился сон, это было бы так хорошо! И чтобы сын поправился, я – так же. Станем жить дальше. Хочется спать, довольно думать. Спокойной ночи.

31.03
Совсем-совсем заканчивается март. Завтра уже апрель, то есть весна. После вчерашней, видимо, слишком долгой прогулки я заболела. Неприятное состояние, и очень противно, что так слаба, и что заболела. Как-то все планы на дальнейшее разбиваются об эти грустные мысли… Сегодня мне в первый раз надоели мои гости, т.к они без конца м-м-м-… кокетничают, а сегодня меня это раздражает. Поль максималист, чел-к резкий, начал учить меня жить, и чем зарабатывать себе на жизнь… И чем-то напоминает Сент-Джона… может быть,… грубостью, резкостью суждений подчас?…
В общем, неважно себя чувствую – и все дела, слабость, кашель, т.д.

3.04
Эти дни я болела, и сейчас ещё слабость. Собственно, сегодня только и встала.
Гости мои… занялись своими делами. Не знаю, как они ко мне лично относятся (…). Но следят за сыном, делают с ним уроки. И т.д. Интересно. Мне неприятно пренебрежение, которое иногда проскальзывает (…), и грубость.

Совсем неважные дела у мамы. Брат совсем сошёл с ума – купил  биодобавки, и не едет с ней в больницу! Это кошмар что такое, я не могу представить её в каком-то сумасшедшем доме…  Я уже немного успокоилась от этого известия. Но известие, конечно, ужасное. Хотя, если вдуматься, никто от такого не застрахован, никто.

Читаю «Ярмарку тщеславия» Теккерея. Очень интересно. Есть много моментов, которые хочется выписать, и – ни одного положительного героя. Сатирический роман? Нечто сродни Гоголю?… Прелестной Эмилии напрочь отказано в уме, а бедная сиротка Бекки – пробивная и жизненная натура (что положительно) – но, наверное, самой большой её слабостью было пристрастие к авантюризму. Много точных, интересных описаний характеров. По-моему в Бекки и Родоне – более жизненный портрет будущих м-м-м… из «Унесённых ветром» -- те же авантюристы. Скарлет и Барт, в Америке почитаемых. И у Скарлет тоже каштановые волосы и зелёные глаза, только она знатного рода, ей не приходится придумывать, что она из рода Монморанси.

Правда, у этой женщины – Скарлет всё-таки любит, утончённого и благородного, и беспомощного Эшли. А Бекки не любит никого и ничто, кроме денег и положения в обществе. Она совершенно безродна и превосходная актриса, и т.д.

Но много так же других интересных портретов, например сэра Питта, баронета и лорда (старшего). Много интересных замечаний самой Бекки, которой не откажешь в уме и находчивости, а более всего именно в жизненном уме, не книжном.

Вообще Теккерей говорит о своей книге, как о театральном представлении. Это не первое заявление для английского романа. У Филдинга, и у Диккенса велика связь со сценой. Наверное, это характерная черта английских романов. Т. называет своих героев куклами, себя – Кукольником ( в предисловии).

И правда – есть нечто кукольное и в «Джен Эйр» -- и в господине Рочестере, и в Джен, и в прочем. Наверное, кроме приюта для девочек. Есть нечто театральное и в самой фабуле этого романа – сумасшедшая жена, незримый ужас всего замка, и – бедная гувернантка, учительница кукольной девочки. Которую потом, из благих целей, тоже отдали в пансион. Хотя мне нравился этот роман, я и до сих пор с удовольствием его читаю.

И всё-таки живёшь в мире книг… Когда вокруг ужасы, и романы наяву! (…). Хотя бы с мамой. Разве я могла даже предположить, что моя мама будет так умирать! Поневоле научишься не удивлять ничему.
Романами просто отвлекаешься. Как … театральным действом…

Снова болела, что удручает. Всю зиму, всю весну, по крайней мере, начало весны. Жизнь складывается так… И – «сытый голодного не разумеет», и не знаешь, как выбраться из всего этого(…).

Иногда понимаешь что похожа на глупенькую, чувствительную Эмилию, те же тонны писем… А ты – просто чувствительна, и глупа, и бесконечно больна, к тому же. И это, тебе самой, внушает отчаянье. Потому что понимаешь, что ничто кроме насмешек, и даже не жалости – а так, поворота у виска… Ничего не добилась в жизни – жалкая. Просто жалкая, и всё. В свои 35 уже.

Больше всего удручает болезнь, и оттого – страх. 
Не знаю, где выход. Ещё помню это ужасное чувство покидания души из тела, во время наркоза. (…) Очень ясно помню, и по-моему до сих пор ещё что-то смещено в моей голове, в восприятии действительности. Словно душа всё ещё, отчасти, раздроблена. Нет целостности, и это тягостное, ужасное чувство. А ведь нужно жить дальше…, даже если ты и никому не нужен, по большому счёту, в этом мире. Нужен сыну, потому что он ещё мал. И всё. Вот так вот всё в конце концов сложилось!

5.04
Апрель, апрель вовсю. Хотя в эти дни было по-зимнему холодно.

Я в эти дни очень неважно себя чувствовала – о чём можно заключить из мрачных предыдущих записей. Марк говорит, что следствия дозняка наркоза будут сказываться ещё долго. Но и сама я виновата – нужно гулять, двигаться – простуды-то уже нет. Куда-то выехать из дома, развлечься. Я очень нервна, и раздражительна, и сама это осознаю, болезненное восприятие всего.

Тётя прислала мне биографию папы, читала её, всплакнула немного. По её записям можно судить, что она относилась к папе словно к ребёнку, опекала его в Питере, как мать. И прочее… Я всё перепечатаю.

Всё так же читаю «Ярмарку тщеславия» Теккерея. Нравится. Мир мало изменился за это время, всё то же… и те же сплетни, и положение в обществе. Чем ниже – тем хуже.

Не звоню Сент-Джону и Таис. Хотя Таис мне несколько раз (два раза) снилась. Вообще никому не звоню, кроме **. Бог с ними! Их жизнь – пусть живут, как хотят! Всё-таки кто оставался со мной, когда со мною такое случилось? Мой муж, сын. Переживали за меня. Ещё – брат. А остальные все – где они были?… Любить – мало, нужно ещё иметь силы, чтобы любить по-настоящему, то есть быть рядом, когда любимому человеку плохо. А так – всё только слова! Со слов нечего взять, сегодня сказал, а завтра, как водится, и забыл, и переменил своё мнение, настроения и проч.

Хочу выздороветь, вновь обрести силы – а там видно будет, для чего.  К**. много чего мне расписал, правда всё это занятия безденежные
Почему-то снился N**, мы беседовали о чём-то. Может, думает обо мне? Писем ни от кого нет, кроме тёти. Но все эти сны – это наверное что-то бабское?… Хочу и отдыхать и работать, хочу клочок земли в собственность, чтобы в это лето что-нибудь посадить, для себя – овощи, ягоды, цветы, чтобы никто не мешал – в собственное удовольствие. Готова даже влезть в долги ради этого. Движение и активность, может, помогут мне выправиться?…

С Тамарой и Полем примирились… Не знаю, как они относятся ко мне, но должны ведь понять, что Марк – ничего мне не сказал, и что я плохо себя чувствовала. На самом деле плохо, теперь я думаю, что это и правда наркоз так долго отходит. Всё ещё болит низ живота и спина, боль отдаётся в ноги. Плохо вот так калечить себя самой…  И все женщины так, а потом страдают, в старости.

Так вот идут мои дела. сын ленится, его строят по поводу школы. Он только ласкается ко мне, когда виноват. Сложный ребёнок! Но в кого ему быть простым?… И в школе, где он учится – мерзкие сплетни обо мне распустили!… Теккерей, Ярмарка Тщеславия… На этом, пожалуй, всё на сегодня.
               

13 апреля 2006 года.
Совсем скоро день вашего (очередного) отъезда в Питер. Через… три дня, не считая этого. В девять утра.

И, едва только пришла немного в себя, и едва только голова моя стала яснее, и едва только я осознала эту дату (третий год…) – как всё вспомнилось, написала письма на листочках… Я поняла – там, на листочках, они нежнее, и словно бы от самого сердца…
Приехать, проводить вас и попрощаться не могу, вчера ездила в автобусе до **, и вернулась с сильной болью в спине и ногах, всё от той же, женской, причины. Чувствую, долго ещё на мне будет это сказываться.

Не знаю… может, я и правда стала намного замкнутее, тяжеловеснее и… слабее. Не знаю. Снова знаю только то, что не нужна тебе, и это тягостное чувство. Что для меня в твоей жизни совсем не осталось места… Я же хочу с тобой увидеться, перед отъездом, по традиции.

По-сути, ничего не осталось, из того, что было. И это… печально, очень. Очень – для меня. Столько, столько нежности, что осталась только в моих записях, в сказках и рассказах, в песнях, и в кратких записях твоей гитары… Но, по-прежнему, так хочется прижаться к твоим рукам, и тихо плакать, или просто молчать – тихо, тихо молчать, всей собраться, стать очень-очень маленькой, чтобы спрятаться… Укрыться, скрыться – навсегда…

Где эта чудесная страна, среди мокрых, радужных листьев, весенних листьев, или листьев начала лета, ещё совсем зелёных, сильных? Почему я до сих пор в неё верю, и верю в то, что ты всё-таки позволишь мне спрятаться, укроешь меня, убережёшь?… потому что не верить – нельзя?…

 Вчера гуляла по лесу. Там наст, и можно ходить не по дорожкам, только иногда проваливаешься. Я дошла до места Стражей ( из **), и стояла там. Там теперь пусто, но очень светло. Я читала Пушкина, … «вся комната… янтарным светом… озарена… трещит затопленная печь…». Такое же чувство бывало иногда в нашем старом, частном доме… И – «письмо Татьяны предо мною, его я свято берегу, читаю с тайною тоскою и начитаться не могу. Кто ей внушил и эту нежность, и слов беспечную небрежность…». И – « я ехал к вам – живые сны за мной вились толпой игривой, и месяц с правой стороны сопровождал… Мечтанью вечному в тиши так предаёмся мы, поэты…». И солнце светило на стволы сосен, на пустые дачные домики, и на обледеневшую дорожку, по которой я шла обратно, немного взбодренная прогулкой.

А дома… Дома меня ждали муж и сынуля, весёлый болтунишка. Он так подрос, стал ладным мальчиком. Когда забирался спать в своём светлом пижамном костюмчике…

А что делал ты в этот вечер – учился, учился и только  учился, работал? Или… в кругу своей семьи… Я так и не слышала твоего голоса с тех пор как вышла из больницы, слышала только перед больницей, и всё, и тогда, те самые горькие нотки, надоела, надоела…

Я не сказала тебе – наша музыка теперь иногда звучит на местном радио **, скромно, но всё же звучит. И главное людям нравятся эти песни, и игра. Всё истинно, разве это не приятно тебе?…
Как хочется тебя увидеть, поверить в то, что всё-таки я не так уж безразлична тебе. Перед отъездом, традиционно… Неужели ты всё, всё, всё забыл?… Разве возможно такое? Я не верю. Я не верю…              Пока (что-то я напишу 17-го числа?)
               

17.04.
Привет, привет!
Вот уже…шесть, почти семь часов вас нет в **. Поезд несёт вас в сторону Питера, Питера… (сегодня, с девяти часов утра).
Я слушаю «**», как раз звучит песня  со второго альбома. Давно не слушала.

Сегодня проснулась в шестом часу утра, неважно себя чувствовала. Потом заснула, когда сын ушёл в школу. А вчера была в Л.М. Разговаривала с Белым рыцарем, по поводу группы. Он всё ещё думает об этом проекте, я же… почти поставила крест. Репетиций нет, ничего интересного в плане музыки нет.
               
Звонила вчера вам, после домашних дел. Долго не могла дозвониться, было занято. Потом – дозвонилась, уже в 11-том часу вечера, пожелала удачного пути, и проч., и проч. Просила ( какое унижение…), чтобы ты черкнул хоть пару строк, в письме.

Вот, … снова – я осталась. В своём доме, с ребёнком, здесь. Вчера – ещё пела все те песни, которые писала «на прощанье».

А впрочем, так это романтично… и – глупо? Да?… ты так считаешь? Я знаю, ты не станешь писать мне из Питера, ведь это тоже глупо. И всё это ( с моей стороны) – глупо, не рационально. Что поделать! Вот, сейчас звучит «**»… то, что мы играли… Пора с этим смириться, давно пора. Сколько тысяч раз я себе это повторяла?…

Вспоминаешь ли ты меня?, когда вы уезжаете, и голова занята совсем другим?, и рядом … не я. И со мной рядом – не ты. Вспоминаешь ли?…

Похоже, мы с Центурионом поссорились. Меж нами (не было никогда, несмотря на твоё прошлое подозрение…) и нет никаких отношений, кроме дружеских.
Всё пустое, все вы – бросаете, в иное я теперь вряд ли поверю. К жене привязаны, из долга, по привычке, по другим причинам, даже и прагматичным, рациональным, а любимые… Сегодня они есть, а завтра их нет… Да и есть ли они, эти любимые, для вас вообще? Так, увлечение, не больше. Увлечение, о котором лучше забыть.

 Это чувство теперь останется со мной надолго, быть может, до конца жизни. Не так всё просто, не тот я человек, чтобы «всё забыть». Вот так. Вот и всё, Сент-Джон, что ты смог мне доказать. Жертвуя – не жертвуя ли, оставаясь при своём, так уж решил…

В моём «счастливом пути» много горечи. Увы, это так. Я знаю, что мешаю, стараюсь мешать вам как можно меньше, в меру своих сил. А их, к сожалению, немного. Такая тоска!, так болит сердце!, и в прямом и в переносном смысле. С переносного смысла – всё перешло в прямой, что я сегодня утром и ощутила. Дай же мне, Господи, жизни, ещё… ведь ещё много дел, и я не свободна. Дай же мне, Господи, покоя. Вот и всё, о чём прошу больше всего. Жизни – и покоя. Равнодушия, так бы я сказала точнее. 
…………………………………………………………………………………………..

« … Ах, мне помнится так ясно: был декабрь и день ненастный,
Был как призрак – отсвет красный от камина моего.
Ждал зари я в нетерпеньи, в книгах тщетно утешенье
Я искал в ту ночь мученья, -- бденья ночь, без той, кого
Звали здесь Линор. То имя… Шепчут ангелы его,
                На земле же – нет его…»…. Нет его….
 
(Эдгар По)

……………………………………………………………………………………………..
18.04
Второй день, как вы в отъезде.
Дни мои бегут как всегда. Ни хорошо, ни плохо.

Сегодня была дома, занималась дом.хоз. и уроками с сыном. Да, ещё допечатала вчера, сегодня дорабатывала **. Вот, собственно, и всё. Сейчас слушаю «Энигму», ремиксы. Квартиранты мои съехали. Уже так привыкли, что как-то пустовато. Сейчас был такой вопль в этих ремиксах!… Видимо, намёк на инквизицию.

Вот… уже и вечер. Ты сейчас едешь в поезде, а потом дела, дела, дела… Вечно нас окружают дела. И вся жизнь так проходит – в делах. (…)

Читала стихи Центуриона, и отдельные строчки надолго «застряли» в моей голове (…)
Повесть моя, которую я допечатала – о море. Так вот, странно. Там оказалась и одна песня, которую ты не слышал никогда, она старая (эпохи Стражей)
Я уже чувствую себя лучше, но по-прежнему утром иногда беспокоит сердце, и от этого просыпаюсь на самом рассвете. Посмотрела сегодня на себя в зеркало, и чётко поняла, как я буду выглядеть в старости. Такая худая старушенция в брюках, волосы  кое-где, прядками теперь седые… и собраны сзади в вечный хвостик, интеллигентские (дешёвые) очки, клетчатая рубашка.
                Пока

20.04
Побывала в инст-те -- тоже, страницы жизни. Оказалось, что это было довольно давно.

Разобрала стихи Центуриона. Несколько дней некоторые строчки звучали у меня в голове. Не знаю насчёт формы. А содержание, местами, не так понравилось мне, как прежде. И почему-то ведь нравятся его стихи женщинам, мужчинам, подчас, нет. Есть м-м-м.. элемент нытья, и… некая фальшивость в призывании смерти. Некое совсем юное понимание этого субъекта, объекта?…

Не знаю чего мне хочется больше… Хочется быть свободной. Когда я была больна, то искала опору. А чем здоровее, тем больше хочется быть свободной. Хотя Марк – один был рядом со мной, выдерживал мои капризы, кормил меня и сына. Вобщем, заботился о семье. О Семье. Я ему благодарна. Остальные все, где они были? Когда было такое отчаянье и боль? Так, по-моему, всё и проверяется в жизни.

Посмотрим, что меня ожидает. Сегодня чистый четверг.

У Бунина есть «Чистый четверг». Как можно не любить Бунина? Его прозу, я имею ввиду. С утра прочитала пару страниц Достоевского. А ещё – читала Вийона, которого купил  Марк по случаю. И заказала Шелли, вместо подаренного.
Вот пример, открывшийся наугад (Вийон) –

«Зисим вписать я в герб Перне,
То бишь ублюдка де ла Бара
(приличен с виду он вполне),
Велю костей фальшивых пару,
А коль он недостоин дара
И за игрою бзднёт в испуге,
Я на него накличу кару –
Пусть лопнет в нужнике с натуги».

Вийон меня утешил в моём горе, за что ему спасибо! И сам он был – не большой поклонник любви и политесов. И трубадурских чувств, то есть того, что осталось от трубадуров, эпигонства. Вот, ещё что нибудь…

Но зря задерживаюсь я
На рассуждениях пустых –
Я не законник, не судья,
И мне ль считать грехи других,
Когда я сам грешнее их?
О, Господи, не ставь, прошу,
В вину мне праздность слов моих:
Как выйдет, так я и пишу.
                Пока

…………………………………………………………………………………………………………….

(продолжение следует)