ничего не бойся

Ничего не бойся.

Жизнь не стоит того, чтоб жить, тем более умирать….
                Дмитрий Быков.

В ее обязанности входило отвечать на звонки клиентов, принимать посетителей в приемной, а также несколько раз в день приносить начальнику горячий черный кофе. Без сахара – его с лихвой заменяла ее ослепительная улыбка. Нет, улыбку от нее никто не требовал и даже не ждал. От нее требовали совсем иных вещей – приходить вовремя, не задерживаться на обеде, не разговаривать с подругами по служебному телефону, и, конечно же, не терять ни единой ОЧЕНЬ серьезной бумажки. А улыбка была ее личной инициативой. Делай любую работу, даже самую противную, с улыбкой – и рано или поздно эта работа перестанет казаться такой отвратительной.
С улыбкой она приучила себя к тому образу жизни, который вела последние два года. Маленькая съемная однушка в Выхино, 250 друзей «вконтакте», то ли Вася, то ли Витя в качестве почти постоянного бойфренда, рыжая кошка и мама в Череповце. Привыкнуть к этому было несложно, принять как данность – еще легче. Из всей этой обыденности и бытовухи своей нестандартность выбивалось только ее имя, королевское, гордое – Диана. А больше ничего особенного ни в ней, ни в ее судьбе не было.
Каждый день – точная копия предыдущего. В будни – от станции «выхино» до «речного вокзала». Утром и вечером. На работу и с работы. На работе  - привычная беготня с бумагами, возня с посетителями. И кофе. С улыбкой. Вечером, дома – пара телефонных разговоров с подругами, малокалорийный ужин, сериал. В выходные – сон до обеда и вылазка в «Ашан» за продуктами. Жизнь ее напоминала поезд, бесконечно мчащийся по кольцу.  Вернее, даже не мчащийся, а так – лениво мнущий рельсы.
В одном из таких поездов она возвращалась с работы одним осенним вечером. Кажется, она читала новую книжку Бегбедера – знаете, почему-то стеснительным и покорным очень нравится его циничное творчество. С другой стороны, ей посоветовали этого автора, а она привыкла доверять вкусу подруг-интеллектуалок. Диана впервые наслаждалась поездкой – в вагоне было совсем немного пассажиров, а потом  половина из этих немногих вышла на «Краснопресненской». Диана даже не заметила, как к ней подошли два бритоголовых парня. Сомнительной приятности компания.
Один из них начал что-то говорить, но Диана не разобрала ничего. А потом его слова стали настолько ужасны, что заглушить их не могли  ни музыка в наушниках Дианы, ни  голос тетеньки, объявлявший станцию,  ни стук колес поезда.
- Что, еврейская тварь, читаешь? Хорошо тебе тут живется, жидовка?
Диана вжалась в холодную лавку, и не могла выдавить ни слова. Но что она должна была сказать? Что бы вы сказали на ее месте?
- Твари, когда же вы сдохните все. Мало вас Гитлер жег. – это уже тот, второй, пониже и покрепче, решил внести свою лепту.
Другие пассажиры все прекрасно слышали. Однако притворятся глухонемыми у них получалось легче, чем найти остатки человеческого достоинства и вступится за слабую и беззащитную девушку.
- Что ты смотришь, стерва?
- Ребят, я русская… - начала было она, но тут же осеклась, поняв как жалко и унизительно это звучит. Что я говорю? В чем я оправдываюсь? Она внимательно смотрела на своих мучителей, пытаясь разглядеть в них что-то человеческое. Должно же быть что-то. Не могла же она, Диана, наткнутся на окончательных извергов и подонков. Они наверняка пьяные. Или обколотые. Они не понимают что творят. Диана оглядывалась по сторонам, но остальные упорно отводили глаза. Диана ждала, что сейчас кто-нибудь встанет – этакий Супермен – и откинет легким движением могучей руки Дианиных обидчиков. Но никто не встал. Диана увидела, как второй лезет в карман куртки. Что он достанет – нож? И ведь никто ничего не сделает, и Диана может и дальше смотреть своими голубыми глазами на этих парней, ища милосердия. Она может улыбаться во все тридцать два. Делать вид, что ничего серьезного не происходит. Пропускать мимо ушей их грязные нецензурные оскорбления.
Диане было страшно. Очень страшно. Хотелось ущипнуть себя и проснуться. Но она до крови расцарапала руку, а наглые лица скинхедов не исчезали. Кошмар не кончался, а мотал станцию за станцией. Люди входили и выходили, самые разные люди но с одинаковыми равнодушными и пустыми глазами.
 А если я покажу им паспорт? А если я упаду на колени? Мне ведь всего девятнадцать, я еще столько не сделала, я еще столько не видела, я еще стольких не любила. Да я и не жила вовсе. Я имитировала. Я привыкала. Я притворялась. А сейчас мне страшно. Хотя чего я боюсь? Быть униженной – меня уже унизили. Быть битой – меня били в детстве, я знаю, это не страшно.
Диана больше ничего не боялась. Она больше не искала ни в ком – ни  в скинхедах, ни в пассажирах – человечности. И в себе она больше ни понимания, ни терпения, ни жалости не искала. Смирение уступило место животной ярости. И, повинуясь доселе неизвестному и незнакомому, но такому сильному – зверскому – желанию покинуть этот трусливый и слабохарактерный вагон, Диана встала. И обидчики отступили. И поезд как по заказу остановился.
Диана вышла, тетечка заботливо предупредила: «осторожно, двери закрываются». Диана еще долго стояла на платформе, пропуская один поезд за другим. В ее светлой голове бешено прыгали мысли, но лишь одно она знала точно – больше она ничего не боится.